В своей книге о Родсе, изданной в 1953 году, Моруа упоминал княгиню лишь вскользь. Зато в книге о Бальзаке припомнил ей и Родса. «В целях мести и обогащения она с дьявольским терпением научилась подражать почерку Родса… Авантюристка, способная подделать подпись Сесиля Родса, конечно, была способна написать „Неизданные письма госпожи Ганской“».
Но несмотря на убийственные разоблачения, фальшивки этой авантюристки нет-нет, да и воскресают на страницах книг и журналов. Даже в наши дни, в 1979 году, журнал «Спиктейтор», считающийся весьма солидным изданием, снова рассказал читателю, что жила-была Екатерина, которую «воспитала мадам Ганская, вдова Бальзака».
А в чем-то обманулся и сам Моруа, хоть он-то вроде понимал, что «в жизни Екатерины Радзивилл всё сплошная ложь и выдумка». В своем «Прометее» он с удовлетворением сообщил читателям, что ему все-таки удалось в справочнике «Готский альманах» за 1929 год найти ее последний адрес: Ленинград, Лиговка, дом 63.
Но адрес, конечно, неверный. Сама ли она снабдила справочник такими сведениями, или это просто ошибка всемирно известных издателей, но в СССР этой даме, конечно, делать было ровным счетом нечего. Умерла она в Нью-Йорке, зарабатывала на жизнь, обучая американцев правилам хорошего тона. И не так уж много не дожила до назначенного ею 1957 года. Умерла уже после второй мировой войны, 12 мая 1945-го, на 88-м году жизни. Во всяком случае так сказано в весьма солидной работе по генеалогии аристократических семей Европы. Хотя, кто знает, может быть, и ее авторов сумела обмануть эта особа.
Она, племянница Бальзака, участница аристократических скандалов прошлого века, стала современницей героев и героинь скандальной светской хроники наших дней. Вот хотя бы девушка по имени Ли, которая тоже вышла замуж за одного из Радзивиллов и потом тоже попыталась обменять его на миллионера, только не южноафриканского, а греческого. Не Родса, а Онассиса. Но старшая сестра по имени Жаклин удержала ее от пагубного шага… и вышла за Онассиса сама. Этой старшей сестре, известной сейчас как Джеки Кеннеди-Онассис, в год смерти Екатерины Радзивилл было уже шестнадцать.
…Должно быть, не от хорошей жизни растратила себя княгиня на интриганство и шантаж. Семья не получилась. Не идеальной была она, видимо, парой для семейной жизни. Да и «муж же ее был совершенно ничтожнейший человек», — писал Витте. От этого мужа родила она несколько детей, но такой уж, видно, у нее был характер, что не заняли они большого места в ее жизни. Были любовники, да только все больше престарелые, да и сходилась-то она с ними, судя по всему, не от большой любви.
И вот интриганство, сплетни, скандалы, эта поддельная жизнь и заняли место чего-то настоящего, чего ей, как всякой женщине, наверно, хотелось. А может быть, впрочем, и нет?
…Почему же Родс, даже поняв все, так долго переписывался с нею, давал ей деньги? И даже, рискуя жизнью, приехал из Англии на ее процесс?
Теперь-то мы знаем, что шантажировать его ей было нечем. Если бы у нее имелись хоть какие-то документы, которыми она его пугала, они бы наверняка увидели свет, хотя и позднее. Ведь у княгини была масса возможностей опубликовать их: после смерти Родса она прожила еще — шутка сказать — сорок три года. Целую жизнь. Так что, конечно же, если бы у нее были тайные материалы о нем, она, при ее обычном безденежье, опубликовала бы их, и не раз.
Чего же боялся Родс? Может быть, что-то важное в отношениях Родса и Екатерины Радзивилл до сих пор остается неизвестным, хотя написано о них много: в 1969 году в Лондоне вышла даже книга «Родс и княгиня». В архиве Родса, хранящемся в Оксфорде, бумаги, касающиеся их взаимоотношений с княгиней, до сих пор не выдаются исследователям. Во всяком случае всего несколько лет назад, в середине семидесятых, историк Джон Флинт сетовал на это.
А может, Родс просто думал, что княгиня могла что-то найти, часто бывая в Хрут Скер и без стеснения заглядывая в его личные комнаты, обычно закрытые для посетителей. Или опасался, что у нее как-то оказались тайные документы набега Джемсона. Для шантажа ведь не надо оснований, документов. Нужно только уметь грозить: разоблачениями, связями, сплетнями, мало ли чем…
Наверно, Родсу было чего бояться. И нервы уже стали сдавать. Не тот уж он был. Да и привык он бороться с мужчинами. Перед женщиной, которая сама атаковала, не брезгуя никакими средствами, он как-то растерялся.
Материалы к этой книге обнаруживались подчас довольно неожиданно. Сидя как-то у своего старшего друга, писателя Владислава Михайловича Глинки, в его «барской» квартире возле Зимнего дворца, на улице Халтурина, я рассказывал ему историю Родса и Екатерины Радзивилл. Всеведущий Глинка терпеливо выслушал и лишь потом лукаво спросил:
— А знаете ли Вы, кому принадлежал когда-то этот дом, номер одиннадцать, где мы с вами сейчас сидим? Не знаете? Так вот, его хозяйкой была Жеребцова, вторая жена Адама Ржевусского, мачеха этой самой Вашей княгини. Так что отсюда, может, и начинался путь, приведший эту злодейку к Вашему Змею-Горынычу, как бишь его, — Сесилю Родсу.
Мне оставалось еще раз подивиться, какими же непредсказуемыми хитросплетениями полна история человеческих судеб и как же неожиданно она связала фешенебельную Миллионную улицу Санкт-Петербурга с кейптаунским дворцом Сесиля Родса.
По старому справочнику «Весь Петербург» я разыскал, какой же дом принадлежал самой этой женщине, ускорившей кончину Родса, а потом пошел туда, на Дмитровский переулок. В детстве я жил неподалеку, и в ноябре 1941-го, в ленинградскую блокаду, пережидал как-то бомбежку в подворотне этого дома. Но тогда и в голову не могло прийти, что буду потом по ветхой адресной книге разыскивать имя его бывшей владелицы.
В Варшаве я расспрашивал княгиню Изабеллу Радзивилл об этой ее родственнице. Заодно услыхал немало интересного вообще о роде Радзивиллов и о тех, кто породнился с ним, вплоть до Джеки Кеннеди-Онассис. С удивлением узнал, что мою собеседницу и ее ближайшую родню судьба тоже бросала в Трансвааль, в предместье «Золотого города» Йоханнесбурга, где Родс с помощью Джемсона пытался когда-то поднять мятеж. Эта ветвь Радзивиллов обосновалась там на несколько лет в 1945 году, когда «ужасная Екатерина» еще была жива.
Приезд на процесс княгини стал для Родса последним путешествием. В свои сорок восемь лет он уже был стар и слаб. На пароходе задыхался даже в своей роскошной каюте. Ему устроили постель на столе в штурманской рубке, но во время бури он упал и сильно разбился.
В Кейптауне его едва узнавали. Потухшие глаза, бесформенное и отталкивающе обрюзгшее лицо, безжизненная кожа, всклокоченные седые волосы. Да и сам он, очевидно, чувствовал быстрое угасание. По временам с удовлетворением, должно быть, вспоминал, что заранее, годом-двумя раньше, постарался увековечить себя для потомства — долгими часами позировал художникам, принимая величественные позы римских патрициев.
В 1902 году февраль — конец южноафриканского лета — оказался в Кейптауне очень жарким. Как всем сердечникам, Родсу не хватало воздуха, каждый вдох давался с трудом. Ему стало так плохо, что он не смог жить в Хрут Скер и поселился в своем коттедже на берегу, где с океана дул свежий ветер. Но и там приказал сломать стену, чтобы воздух проходил свободно, и положить много льда, чтобы охлаждать этот воздух. Изо дня в день в течение двух недель слуги были наготове, чтобы запрячь экипаж — Родс думал отправиться в Драконовы горы — там было холоднее, — но приказа так и не последовало. Вместо этого Родс решил поехать в Англию — там лишь еще начиналась весна. Отъезд был назначен на 26 марта. В этот день его и не стало.
О скольких людях говорили: первую половину жизни тратил здоровье, чтобы добыть деньги, а вторую — тратил деньги, чтобы сохранить хоть часть здоровья. И Родс оказался среди тех, кто сперва мечтал о господстве над миром, а потом — лишь о глотке воздуха.
Легкой жизни я просил у Бога.
Легкой смерти надо бы просить…
Врачи, да и все вокруг видели, что дни его сочтены и ждали кончины со дня на день.
Потом широко ходила легенда, что последними словами Родса были: «Так много еще надо совершить и так мало сделано». В действительности, кажется, он сказал менее помпезно и куда естественнее для умирающего: «Переверните меня».
Он завещал похоронить себя в Родезии, в скалах Матопо, где когда-то вел переговоры с вождями восстания ндебелов. Он называл это место «Вид на мир» — с высоких скал открывались необозримые просторы.
Он сам говорил, что погребение на вершинах Матопо — «это не новая идея, я просто подражаю Моселекатсе. Я нашел его сидящим в пещере и взирающим на величие Матопо». Моселекатсе или, вернее, Мзиликази — отец Лобенгулы, умерший в 1868 году.
Там и соорудили гробницу. На могильной плите в соответствии с завещанием написали: «Здесь покоятся останки Сесиля Джона Родса». Ничего больше, нет даже дат рождения и смерти. Родс считал это ненужным — говорил, что его будут помнить четыре тысячи лет.
Судя по сообщениям тогдашней английской печати, тысячи ндебелов участвовали в похоронной процессии: шли за гробом, который везли на пушечном лафете, и встречали тело Родса зулусским приветствием: «Байете!» Что ж, может быть, и так. Английская политика имела богатый арсенал приемов, чтобы добиться этого.
В Англии журналист Стед высказал широко распространенное тогда мнение, что со смертью Родса «англосаксонскую расу покинула самая крупная личность, оставшаяся после смерти Виктории».
Русское посольство в Лондоне доносило Санкт-Петербургу: «Последовавшая 13/26 марта смерть Сесиля Родса свела в могилу одного из наиболее выдающихся деятелей современной Великобритании. Событие это… произвело в Англии и ее колониях огромное впечатление, и столбцы всех газет, без различия политического направления, были наполнены сведениями о последних минутах жизни великого авантюриста, воплощавшего в себе идеалы и стремления английского империализма…»