Родсу не терпелось начать амальгамацию африканских стран — проделать с ними то, чему он уже научился, собирая в своих руках участки на золотых рудниках и алмазных копях. Началась подготовка к продвижению с юга по линии Кейптаун — Каир. Любимое выражение Родса «Север — моя мечта» становилось девизом реальной, конкретной политики.
В середине 1888-го Родсу исполнилось тридцать пять. Вершина жизни, ее пик, с него она видна и вперед и назад. И ее начало, рассвет, а если пристально вглядеться, то и закат. Задумывался ли над этим Сесил Родс? Или и о нем можно сказать: только совсем молодые видят жизнь впереди, и только совсем старые видят жизнь позади; остальные, те, что между ними, так заняты жизнью, что не видят ничего.
Родс задумывался — он подошел к главному делу своей жизни. Уже вот-вот, за поворотом, ждут и литавры, готовые грянуть в его честь. И проклятия.
На, его пути лежали страны, которым предстояло стать Родезиями.
СТРАНА ОФИР МЕЖДУ ЗАМБЕЗИ И ЛИМПОПО
Страна между реками Замбези и Лимпопо в те годы европейцам была уже известна. Там бывают и путешественники, и ученые. Промышляют охотники. Миссионеры пытаются обратить язычников в христианство. Там сохранились развалины удивительных древних сооружений и рудников. Африканцы, приходя из тех мест на заработки, рассказывают, какие там живут народы, каковы их обычаи. Кто с кем враждует, по какой причине. Как зовут правителей, какого они нрава, у кого сколько жен и наложниц, какая любимая…
И Родс, конечно, знал это. И думал, наверно, что знает уже все о жителях междуречья.
Препятствием на пути осуществления своих замыслов Родс считал инкоси (правителя) Лобенгулу и его обитавший на юго-западе междуречья воинственный народ ндебеле, или, как называли его соседи, а с их слов и европейцы, матебеле, матабеле, матебили.
Во многих книгах можно было в те времена прочесть о ндебелах и родственных им народах. Хотя бы у Ливингстона. Как раз там, на границе земель ндебелов, в поселке Куруман, Ливингстон женился на дочери известного миссионера, своего соотечественника, шотландца Моффета.
И о Лобенгуле знали европейские путешественники, миссионеры, охотники и торговцы. Рассказов о нем ходило множество.
Африканский правитель тех времен
Вряд ли стоит идеализировать режимы патриархальной Африки и ее правителей. Жестокие были нравы. Но в рассказах европейских путешественников Лобенгула предстает рассудительным, да, пожалуй, и просто мудрым человеком. Он был на семнадцать лет старше Родса, в 1888 году ему шел шестой десяток, и он уже около двадцати лет правил своим народом. Соплеменники обращались к нему «убаба» — отец. Охотник Фредерик Барбер, побывав у Лобенгулы в 1875 году, писал, правда не без высокомерия, свойственного многим европейским путешественникам: «Во время разговора его лицо было приятным, с искорками юмора в глазах. Он остроумен и любит шутку, этот великий дикарь, король до кончиков пальцев».
Когда-то один англичанин попытался произвести впечатление на Лобенгулу и его народ, предсказав затмение солнца.
У Марка Твена в романе «Янки при дворе короля Артура» красочно показано, какое ошеломляющее впечатление подобный прием произвел на «язычников» — короля Артура и его рыцарей «круглого стола».
На Лобенгулу такого впечатления произвести не удалось. Он был, разумеется, поражен исполнением страшного предсказания. Но когда затмение кончилось, англичанина, ожидавшего, вероятно, что ему начнут поклоняться как божеству, постигло разочарование. Лобенгула, по мнению свидетелей-европейцев, не допускал и мысли, что белому колдуну было заранее известно о затмении. Он считал, что это случайное совпадение.
Известно, как воспринял затмение солнца зулусский правитель Чака. Создатель «зулусской империи» был так знаменит, что еще во времена Пушкина и декабристов о нем писали в московском журнале «Вестник Европы». Отец Лобенгулы был одним из его военачальников.
Дело происходило в 1824 году. Зулусы тогда еще почти не знали белых людей, и предсказывать им затмение было некому. И вот в разгар праздника первых плодов, по европейскому календарю 20 декабря, когда народ ликовал и пел песни, свет солнца внезапно померк и тень скрыла семь восьмых его диска.
«Чака стоял на глиняном бугре, откуда обычно обращался к народу… В странном, неверном свете его внушительная фигура казалась исполинской. В правой руке он держал копье с красным древком и королевский жезл. Чака плюнул в сторону солнца и приказал ему вернуться, затем нанес своим копьем удар в том же направлении и застыл, как статуя, не опуская копья. Огромная толпа следила за ним, затаив дыхание. Солнце почти исчезло.
Вдруг из толпы послышались возгласы удивления. Диск почти исчезнувшего было солнца стал расти. А черная тень луны — отступать все дальше и дальше.
— Смотрите! Смотрите! — загремела толпа. — Черное чудовище уползает обратно, а солнце преследует его. Наш король заколол чудовище, и оно теряет силы».
Это описание — из книги южноафриканца Эрнеста Риттера «Зулус Чака», основанной на зулусских преданиях. Чака поступил не просто как мужественный и хладнокровный человек, но и как мудрый политик — предотвратил панику и укрепил свой авторитет. И как он рисковал! Ведь кто знает, вдруг бы чудовище не уползло?
Таким же, кстати, небывалым и жутким, подобно этому затмению, было для многих африканских народов и само появление белых людей. Как для нас было бы пришествие инопланетян. Пожалуй, куда неожиданнее. Ведь зулусы и ндебелы не изучали тогда ни других миров, ни других частей нашей планеты, не проходили этого в школах и университетах, не слушали научно-популярных лекций и не читали научно-фантастических романов.
Лобенгула в сложных и не вполне понятных ему ситуациях говаривал:
— Конечно, вы, белые люди, очень искусны, но вот лечить малярию все-таки не умеете.
Такое подчеркнутое, пусть и не всегда оправданное недоверие к белым людям, будь то в случае с затмением или с малярией, помогало вождю сохранять духовную независимость своего народа.
Лобенгула, как и Чака, был для тогдашней Африки опытным, искушенным правителем. Умел проявить самообладание, рассудительность и находчивость в самых сложных обстоятельствах.
…В молодости он относился к европейцам доброжелательно, хотя в тридцатые годы буры вели войну против его народа. О бурах он знал много, да и англичане, немцы, португальцы — все ему были ведомы. Настороженности какой-то, конечно, не могло не быть. Но все-таки поначалу здесь, в глубине Африки, далеко от европейских владений, его народ, может быть, не ощущал прямой угрозы европейского завоевания.
Одной из первых книг, откуда европейцы узнали о Лобенгуле и его народе, был двухтомник немецкого путешественника Эдуарда Мора. Там говорилось, что «иностранец, путешествующий по землям племен зулусов и матебелов в мирное время, когда цари спокойно управляют страной… если он уважает обычаи народа, находится в совершенной безопасности, как в отношении своей жизни, так и имущества. Я уверен даже, что здесь гораздо большая безопасность, чем в цивилизованных государствах Европы, потому что разврат и грубость нравов, господствующие на грязных плебейских улицах наших больших городов, здешним варварам еще неведомы».
И действительно, известный охотник Фредерик Силус годами путешествовал по междуречью, и ни один из местных жителей не тронул волоска на его голове. То же самое можно сказать о многих других охотниках, торговцах, миссионерах.
Так было «в мирное время». Ну а в неспокойное? Эдуард Мор как раз побывал у ндебелов в такую пору — в 1869 году, когда Мзиликази, отец Лобенгулы, уже умер, но еще не определилось, кто же будет его преемником. Обстановка в стране накалилась, ожидали схваток между дружинами.
Высший совет народа ндебеле вызвал тогда находившихся в стране европейцев и велел им собраться вместе в поселке Мангве. «Сначала я принял эти распоряжения как величайшую несправедливость и крайний деспотизм, — пишет Мор, — но впоследствии убедился, что они клонились к безопасности белых. Дело в том, что туземцы действительно… хотели предохранить иностранцев от какого-либо несчастья. Смерть хотя бы одного из них могла вызвать неприятные столкновения с английским колониальным правительством, и этого старались всеми силами избежать».
Мору не пришло в голову вспомнить, что, оберегая европейцев от той братоубийственной войны, которая вот-вот должна была разразиться в стране ндебелов, этот народ мог считать европейцев причастными к кровопролитию. Ведь реальным претендентом был только Лобенгула. Но из уже захваченных европейцами областей Южной Африки пошел слух, что там скрывается его старший брат Нкулумане, которого ндебелы считали покойным. В Трансваале нашелся даже самозванец, выдававший себя за Нкулумане. Естественно, что все, кто по каким-либо причинам не хотел воцарения Лобенгулы, стали выступать за его соперника.
Мзиликази умер в 1868-м, а Лобенгула смог окончательно утвердиться лишь в 1870-м, в тот самый год, когда Родс приехал в Южную Африку. Полтора года в стране царили раздоры, и у ндебелов были основания полагать, что слухи о Нкулумане подогреваются европейцами. Но Лобенгула держался дружелюбно.
Эдуард Мор повидался с ним 6 октября 1869 года и рассказал, какое впечатление произвел на него «будущий царь ндебелов». Лобенгула еще не мог обеспечить ему безопасное передвижение по всей стране, но «хотел показать себя в высшей степени любезным. Он выразил мне сочувствие, что в настоящее время ничего не может сделать для исполнения моих желаний, но просил меня не беспокоиться… во всяком случае, мне не придется ждать долго».
По словам Мора, если Лобенгула и не был знаком с выражением «noblesse oblige», то действовал именно так.
Во время обеда Лобенгула обратил внимание на медальон, висевший на шее у Мора, — портрет его матери. Узнав, что она умерла, сказал:
— Да, белые счастливы. Ваше искусство так велико, что вы видите даже тех, кого давно уже нет.