Сегодня они с Верой ещё не виделись. Днём не пришлось: работают в разных палатах, а вечером — тоже. Потому что Вера ушла к своим петербургским родственникам проститься перед отъездом.
«Да что ж это её нет! — беспокоилась Груня. — Поздно!» Она уже собиралась лечь спать, и в это время вернулась подруга.
— Ты не спишь? — весело крикнула Вера с порога. — Ах, как славно!
Сняла пальто с капюшоном, такое же, как у Груни и других сестёр милосердия.
— Не узнать тебя! Как же красиво! — воскликнула Груня.
Обычно Вера была в сером платье с фартуком и белой косынке — в таком виде полагалось сёстрам милосердия являться на работу. А тут — нарядное бархатное платье тёмно-вишнёвого цвета. И причёска к лицу: густые тёмные волосы собраны в большой пучок. На ногах — модные туфли на высоком каблуке.
— Захотелось принарядиться, прихорошиться, когда ещё доведётся… — будто оправдывалась Вера. И рассказала, где была. Сначала у тётушки, потом со всеми родственниками слушала оперу «Демон» в Мариинском театре. — Ах, Грунечка, как замечательно все пели! Жаль, что тебя со мной не было.
Она быстро переоделась и стала укладывать вещи в чемодан, продолжая рассказывать про оперу. Ведь Груня даже не слыхала, что бывают представления, где актёры не говорят, а поют на разные голоса.
— Вернёмся живые, мы с тобой вместе послушаем оперу, а рассказывать о ней трудно. — И вдруг неожиданно попросила: — Дай-ка мне стихи Пушкина, помечтаем, что ждёт нас. Молодец твой Добрый человек, замечательную книгу преподнёс тебе, бесценную.
Груня вынула томик стихов, который положила в чемодан поверх своих вещей, и дала подруге. Интересно, как она задумала мечтать вслух с книгой?
Вера наугад открыла страницу и стала читать первое, что бросилось в глаза:
В надежде славы и добра,
Гляжу вперёд я без боязни…
Довольно! — быстро захлопнула она книгу. — Не станем искушать судьбу — читать дальше. Здесь прямо про нас с тобой написано. О славе не будем думать, добро и милосердие — вот наша слава. И — вперёд без боязни!
Груня подхватила её слова:
— «Иди и не бойся!» — так мне сказал отец, когда я уходила из дому на войну. Мне его слова помогают.
Она улыбнулась своим воспоминаниям. Ей было сейчас так хорошо сидеть рядом с подругой и говорить о том, что близко.
— Спасибо тебе за всё, — сказала она Вере.
— И тебе тоже, Грунечка.
Они умолкли. Каждая подумала о том, что ждёт впереди и выпадет ли ещё когда такой спокойный вечер?
Уснули они обе поздней ночью и встали непривычно рано.
— А я дома побывала во сне, — с улыбкой сказала Груня. — Мамушка пирогов напекла, один мне дала, другой тебе велела передать. Хороший сон. Быть удаче нам обеим.
— Ты добрая, — сказала Вера. — Тебе доброе и снится. — И напомнила: — Скоро ехать. Надо попрощаться с больными. Ты пойдёшь к своим?
— А как же! — воскликнула Груня.
Они закончили сборы, чтобы потом без спешки ехать на вокзал, и отправились в Петергофский госпиталь.
Груня обошла палату, пожелала всем здоровья. Ей тоже говорили в один голос:
— Возвращайся здоровой. Береги себя! — И просили, чтобы написала письмо.
А болгарин Недялко сказал на своём языке слова, понятные и без перевода:
— До вижданя, госпожица сестра! Най-сърдечно ти благодаря.
И снова, как в первый день прибытия в госпиталь, поцеловал ей руку. Благодарил за всё.
— Выздоравливайте, родные! — от души пожелала Груня. И пошла. У порога оглянулась и поклонилась. Всем сразу.
НА ВОКЗАЛЕ
Уже смеркалось, когда Груня с Верой добрались до Николаевского вокзала. Неласково провожал их Петербург. Накрапывал дождь. Дул пронизывающий ветер.
— Дождик в дорогу — хорошая примета, — и здесь находила Груня повод порадоваться.
А Вера молча улыбнулась в ответ. У неё тоже было хорошее настроение.
Николаевский вокзал был полон народу.
Люди смеялись, говорили, плакали, старались перекричать друг друга.
В этой сутолоке Груня потеряла подругу. Она ходила по вокзалу, пытаясь разыскать её, потом увидела, но подойти не решилась. Веру окружили родственники, пришли проводить её. Других сестёр тоже кто-нибудь провожал. Только Груня оказалась одна, и от этого было немного грустно.
Постепенно в зале стихли разговоры, начались официальные проводы сестёр милосердия. К ним обращались с напутственным словом, называли патриотками и подвижницами, прославляли за стремление помочь тем, кто больше всего нуждается в их помощи. За любовь не только к своей родине, а ко всему человечеству, так как лишь истинная любовь могла вдохновить их на такой самоотверженный труд.
Груня близко к сердцу принимала каждое слово, ведь это и к ней оно обращено, и согласно кивала. «Конечно, любовь: и к русским солдатам, и к болгарским людям. Без любви и веры в Добро никакие блага не свершаются» — это она понимала сердцем.
Торжественные выступления закончились. Заиграла музыка, и вновь все сбились возле своих родных. От нечего делать Груня принялась разглядывать вокзал.
Вот тут она сидела до рассвета тогда, в июне, когда приехала в Петербург из Москвы. Впрочем, никакого рассвета и не было. Всё время было светло, белые ночи — примета этого великого города.
Прямо отсюда она в то утро вышла на Невский проспект, ставший ей навсегда близким. Там она с Добрым человеком ходила, там познакомилась с замечательной женщиной Юлией Петровной Вревской. Кто знает, может быть, удастся увидеть её в Болгарии. Ведь Юлия Петровна сама сказала на прощанье: «Может, встретимся ещё».
По вокзалу прошли к платформам жандармы. Засвистел паровоз. Начиналась посадка. Сёстры милосердия направились к своим вагонам.
И тут на платформе Груня увидела Доброго человека. Он шёл твёрдым шагом в распахнутом пальто, в шляпе, в руках — зонт и цветы. Переходил от вагона к вагону, заглядывал в окна, явно кого-то разыскивая. Груня догадалась — её, конечно, на то он и Добрый человек. Глаза засияли от счастья: «Пришёл! Пришёл!»
Он увидел её и быстро шагнул навстречу.
— Так вот где ты, Аграфена свет Тимофеевна! — весело проговорил он. — Возьми, это тебе, — протянул он ей букет лиловых астр.
— Спасибо, спасибо, — прошептала она взволнованно. — Как же мне хотелось, чтобы вы пришли! — от всего сердца вырвались у неё слова. — Мне теперь этой радости хватит на всю жизнь.
Михаил Николаевич шутливо поклонился и воскликнул:
— Помилуйте, помилуйте, сударыня! Это я должен радоваться. Так-то, сударыня. Цените себя. — И перевёл разговор на серьёзный лад: — Ты лучше, друг мой, обещай написать мне, как прибудешь к месту назначения. Я буду ждать твоих писем, они мне очень нужны. А чтобы ненароком не позабыла мою просьбу, вот тебе пакет с бумагой и конвертами. Их надолго хватит.
«И об этом позаботился, — подумала Груня растроганно. — Добрый, добрый человек!»
— Да, — вспомнил он, — посылает тебе поклон Александра Максимовна. Я взялся вести её дело.
Груня только благодарно взглянула на него.
До отхода поезда оставалось совсем немного времени.
— Ты должна вернуться, Груня, — сказал Михаил Николаевич на прощанье. — Счастливого тебе пути. И не отступайся от своей цели!
Он кивнул ей, потом поцеловал руку.
Поезд тронулся. Все прильнули к вагонным окнам, прощаясь с теми, кто оставался дома. Груня стояла притихшая и опечаленная. Неужели никогда больше не увидит она своего Доброго человека? Самого лучшего из всех, кого она узнала за последнее время. «Ничего! Ничего!» — произнесла она спасительное слово, которое всегда ей помогало. Помогло и на этот раз.
НА БОЛГАРСКОЙ ЗЕМЛЕ
Долга и длинна дорога из Петербурга в Болгарию. Проехали Москву и Тулу, скоро должен быть Орёл. У Груни сердце замирало от волнения, так памятно здесь всё ей. Ещё три месяца тому назад шла по этим местам пешком. Где-то поблизости село Воздвиженское. И сразу вспомнилась тётка Устинья. Как она там поживает, добрая душа?
В Орле поезд немного задержался. Груня с Верой вышли на платформу. Кругом множество народу. Станция загромождена военными поездами.
На запасном пути стоит товарный вагон. Около прохаживаются солдаты в серых шинелях с красными погонами и синими петлицами. Фуражки тоже с синими околышами. На поясе патронные сумки. Солдаты немного похожи друг на друга: светло-русые, сероглазые и синеглазые, с виду крепкие, может, орловские, а возможно, кто-то из Севска. Крепко засел в памяти у Груни этот старинный город.
Слышен гул паровозов, стук колёс, свист — всё в движенье, всё живёт военными заботами.
Наконец, тронулся и Грунин поезд. Снова замелькали теперь уже незнакомые места.
Как же велика Россия! Не скоро осталась граница позади. Потом — Румыния, и вот — долгожданная болгарская земля.
Величавый Дунай, высокие горы, широкие равнины, виноградники, диковинные фруктовые сады — всё поражает своей непривычностью. Тут же следы войны: сожжённые сёла и деревушки, разрушенные дома. Вот оно, какое лицо войны-пагубы! И охватывает щемящая жалость к людям, переживающим страшные бедствия, к земле-страдалице…
После долгих дней пути санитарный поезд, наконец, прибыл к месту назначения. Большой отряд врачей, сестёр милосердия и санитаров был распределён по разным военным госпиталям. Груню с Верой и старшей над ними сестрой милосердия направили в лазарет под Горным Дубняком, верстах в десяти от Плевны. Сам же Горный Дубняк находился в руках турок.
Сёстры милосердия выехали на санитарной повозке к месту своей службы. Их сопровождал ездовой Тимофеич. Уже немолодой солдат, лет сорока, коренастый, крепкий на вид, чуть прихрамывающий после недавнего ранения.
Лошади шли мерно, спокойно, Тимофеич не торопит их. Впереди вырисовываются высокие горы — Стара-Планина. Вокруг виноградники и фруктовые сады. Воздух напоён ароматом трав и зрелых плодов. И над всем — тёплое царственное солнце, не такое, как в туманном Петербурге.