– Грейс Мэтьюз?
– Это я.
Она улыбается, зубы у нее немыслимо белые.
– Меня зовут Кэролайн. Я буду делать вам ароматерапевтический массаж. Пойдемте со мной.
Комната погружена в полутьму, стенные светильники в форме свечей льют мандариновый свет на массажную кушетку. Из док-станции для айпода льются звуки свирели. Я раздеваюсь и ложусь животом на шоколадного цвета покрывало из искусственного меха, которое щекочет кожу. Кэролайн накрывает меня мягким, пушистым одеялом, я вдыхаю эфирные масла и молюсь о том, чтобы моя задница не слишком вихлялась, когда начнется массаж. Кэролайн согревает в ладонях масло лаванды, и ее пальцы начинают разминать мои обделенные вниманием мышцы. Подушечки ее ладоней скользят по обеим сторонам позвоночника, и я перестаю беспокоиться по поводу целлюлита. Мои веки дрожат и закрываются.
– Грейс, пора одеваться. – Шепот и ласковое прикосновение руки к моему плечу пробуждают меня. Я сажусь на кушетке и растерянно моргаю, не совсем понимая, что со мной. У меня такое чувство, словно я только что вышла из кинотеатра на яркий свет. Кэролайн протягивает мне стакан воды, и я делаю глоток.
– Это было волшебно. Спасибо. – Ощущения, будто я подплываю к кромке бассейна. – Поднимайся, – говорю я Анне.
Плюхаюсь на шезлонг, мне не хочется плавать и смывать ароматические масла. Моя кожа кажется такой мягкой. Я закрываю глаза и дремлю, пока Анна не будит меня, тихонько тряся за плечо:
– Пора домой, соня.
– Обязательно? – Я зеваю и поднимаюсь. – С удовольствием бы осталась здесь до конца жизни.
– Ты бы заскучала.
Я не уверена, что меня бы это когда-нибудь утомило, но все равно следую за ней в раздевалку. Выуживаю из сумки ключ, открываю шкафчик, беру в охапку свои вещи и нахожу пустую кабинку. Руки так отяжелели, что я с трудом просовываю их в рукава. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала себя такой расслабленной. Провожу щеткой по волосам и лезу в карман жакета за кулоном. Его там нет. Я никогда не снимала сердечко с тех пор, как Чарли подарила мне его на пятнадцатый день рождения, и теперь чувствую головокружение. Проверяю снова. Карман пуст. Все карманы пусты. Во мне нарастает паника. Где он? Пальцы ужаса сжимают мои внутренности, и я с треском распахиваю дверь и, тщательно осматривая пол, устремляюсь обратно к своему шкафчику. Кулона там нет.
Я кусаю губу. Думай, Грейс. Роюсь в сумке. Все вещи по-прежнему там.
– Что-то случилось?
За мной стоит Анна, мокрая, из-под душа, вода капает с нее на пол.
– У меня кулон пропал.
– Что ты имеешь в виду?
– Пропал, его здесь нет. – Я снова закусываю губу, чтобы не заплакать.
– Должен быть. – Анна проверяет шкафчик и мои карманы. – Не понимаю. Его что, кто-то взял?
– Как? Дверца была заперта. Я оставила ключ тебе, когда пошла на массаж. Ты лазила в мой шкафчик? – Я скрещиваю на груди руки.
– Нет. Конечно нет. Давай подумаем. Ты вообще теряла ключ из виду?
– Нет. – Я тяжело опускаюсь на скамейку. – Ну, я заснула после массажа. Сумка стояла на полу рядом со мной.
– Кто-то мог вынуть из нее ключ.
– И украл мой кулон, но оставил телефон и кошелек, а потом вернул ключ, до того как я проснулась?
– Довольно неправдоподобно, не так ли? Пойдем, поговорим с администратором.
Пока Анна одевается, я стою, нетерпеливо постукивая ногой, затем мы спешим к входной двери, через которую я так радостно вплыла всего несколько часов назад.
– Садись, – говорит Анна. – Я приведу менеджера.
Я сажусь на краешек стула с высокой спинкой и вцепляюсь в стоящий передо мной стол. Костяшки пальцев белы, как мел. Чарли, прости меня.
Анна что-то тихо бормочет женщине в черной юбке-карандаш и белой блузке, та бросает на меня взгляд. Ее гладкий, как после ботокса, лоб лоснится, дугообразные брови неподвижны. Невозможно понять, удивлена ли она. Она шагает ко мне, протягивая загорелую руку.
– Я Тина. Давайте пройдем обратно в раздевалку, хорошо? – Она идет первая, я за ней. – Который шкафчик был ваш?
Я указываю на шкафчик в нижнем ряду.
– Смотрите. Есть небольшой зазор между дверцей и основанием. Какой толщины ваш кулон?
– Совсем тонкий.
– Тогда возможно, если вы положили его мимо кармана или если он выскользнул, когда вы вынимали жакет, он мог туда провалиться.
Упав духом, я осматриваю зазор, думая о том, как вытаскивала свои вещи: одной охапкой, стараясь вынуть все разом.
– Наверно, так.
– Я думаю, это рациональное объяснение. У нас здесь никогда не воровали.
– Так как мне получить его обратно?
– Он ценный?
– Это очень дорогой моему сердцу предмет.
– Будьте уверены, когда мы в следующий раз будем ремонтировать и разбирать шкафчики, то найдем его. Если вы оставите свое имя и номер телефона, мы с вами свяжемся.
– Когда это будет? – Я чувствую отчаяние.
– Я не знаю точной даты, но мы постоянно улучшаем наше оборудование. Вот почему наши клиенты возвращаются снова и снова. Мы давали вам членскую брошюрку? – Я отворачиваюсь от ее ослепительной улыбки.
Анна гладит меня по руке.
– Мне так жаль, Грейс. Я знаю, как много значит для тебя этот кулончик. Мы купим другой.
– Это будет не то же самое. Он не будет от Чарли.
– Нет, но он будет от меня. – Анна улыбается, и я чувствую благодарность, что она здесь. Думаю: что бы я без нее делала?
Глава 20Прошлое
Была уже поздняя ночь, когда мы с мамой вернулись домой с моего дня рождения у Лекси. Мы сидели за бабушкиным деревянным столом, от стоящих перед нами кружек с кофе, клубясь, поднимался пар. Мои волосы, мокрые после душа, мочили мне плечи, но по крайней мере теперь они пахли яблочной свежестью, а не рвотой. Я чувствовала себя неловко в пижаме и все время тянула вниз халат, чтобы закрыть коленки. Было холодно. Я включила отопление, и нагревающиеся трубы пощелкивали.
– Тебе надо вытереть волосы. Простудишься.
– Не надо, заявившись после десяти лет отсутствия, говорить мне, что делать.
– Не надо. – Мама поднесла чашку к губам и подула. – Наверное, не надо.
– Зачем ты здесь?
– Поговорить.
– Я не хочу.
Мне не хотелось сейчас этим заниматься. Я чувствовала стыд и не знала точно, что заставляло меня его чувствовать: мои прошлые действия или теперешние слова. Я сделала большой глоток, чтобы попытаться смыть смущение. Горячий кофе ошпарил язык, и на глазах выступили слезы. Я вскочила на ноги, рывком отворила морозильник и, схватив с подноса кубик льда, сунула в рот.
– Ну, а я хочу. Родная, прости меня, что я уехала, но ты достаточно взрослая, чтобы понять. Дело не в том, что я от тебя отказалась. Я была нездорова. Мне было трудно справляться с тем, что произошло.
Что произошло. Меня словно распирало изнутри. Легкие давили на ребра. Кожа растягивалась. А потом я оказалась там, в прошлом. В том самом дне, который так старалась забыть.
Я проснулась, окутанная медовым сиянием, – это бледный солнечный свет сочился сквозь тонкие желтые занавески. Было рано. Наступил мой девятый день рождения, и я была слишком взволнована, чтобы спать. Я сбросила пижаму, натянула джинсы и джемпер, затем собрала волосы в хвост и зашлепала босиком вниз по лестнице. Мама уже была в кухне: под музыку, льющуюся из «Радио-2», она взбивала жидкое тесто для йоркширских пудингов, которые готовила на ланч.
– Доброе утро, – бросила я, проходя мимо открытой двери в кухню, и направилась в столовую, где играли на пианино.
Я села рядом с папой на потертый коричневый вращающийся табурет и прижалась головой к его плечу:
– Пойдем сегодня в парк, папа?
Он уставился на меня поверх очков:
– Тебе надо хорошенько попрактиковаться к экзамену, который будет на следующей неделе, Грейс.
– Мы можем попрактиковаться после обеда.
– Ладно, – улыбнулся он. – Позавтракай и потеплее укутайся. На улице холоднее, чем кажется из окна.
Я побежала в кухню и стала жевать тосты с пастой «Мармайт», а мама тем временем чистила к обеду пастернак. По радио группа «Электрик лайт оркестра» пела песню «Мистер голубое небо». Папа принес мне пальто и сапоги. «Эй, эй, настал прекрасный новый день», – подпевал он. Мы были готовы отправиться.
– Возвращайтесь к часу и не наедайтесь мороженым, – сказала мама.
– А то не будет вам пудинга, – хором ответили мы с папой. Мама поцеловала папу на прощание и вручила мне пакет с хлебом для уток.
Мы шагали, шурша по рыжим и коричневым опавшим листьям и сочиняя истории, моя маленькая ручка утопала в гигантской папиной руке. Колючий воздух покусывал лицо, но тело было плотно упаковано в стеганую куртку. Мы шагали по дороге в высоких непромокаемых сапогах, смело прыгая в кучи пожухлых листьев, устилавших тротуар. Каждая из них могла содержать вход в другой мир. Там будет параллельная вселенная, решили мы, с точными нашими копиями. «Только без животов», – сказал папа, похлопывая себя по округлившемуся животу.
В парке мы направились прямиком к пруду с утками и открыли пакет с засохшими корками.
– Я жертвую для вас хлебным пудингом, – сказал папа щелкающим клювами птицам. – Надеюсь, вы мне благодарны.
Я спряталась за его ногами, когда уток оттолкнул с дороги гусь. Неделю назад он ущипнул меня за палец. Хлеб скоро кончился, и мы направились к нашей обычной скамейке и стали смотреть, как отцы с сыновьями запускают по воде радиоуправляемые кораблики, оставляющие за собой пенные шлейфы, похожие на улиточные.
Папа достал пакетик клубничных конфет, и некоторое время мы сидели молча, с занятыми ртами. Колокола на церкви пробили двенадцать, и над холмом мелькнуло что-то желтое.
– Мороженое!
– Перебьешь аппетит.
– Только маленькое. Пожалуйста.
Папа поправил очки и кивнул, и я сорвалась с места, размахивая руками, как крыльями, оскальзываясь на влажной траве.
– Подожди меня у дороги, – крикнул папа.