Оконные стекла дребезжат в такт работающему снаружи отбойному молотку, и я тру виски, стараясь отогнать головную боль, которая сжимает голову. Изучаю карту подземки, которую оставила мне Эсме, вожу по линиям большим пальцем. Соображаю, какая линия мне понадобится, если я решусь высунуться.
Если.
Я калачиком сворачиваюсь на диване и набираю номер на домашнем телефоне Эсме.
– Грейс, как ты?
– Все в порядке. Есть какие-нибудь новости? – Дедушка ежедневно звонит в полицию.
– Пока нет, но ее поймают. Не беспокойся. – Он кашляет, и я отодвигаю трубку от уха.
– Как вы себя чувствуете?
– Отлично. Немного простудились оба, но это пустяки. Бабушки нет дома, она сортирует пожертвования в благотворительном магазине. Миссис Джонс упала.
– Бедняжка. Как она?
– Нужен новый бедренный сустав. К счастью, маляры услышали, как она дубасит в стену своей клюкой. Она в больнице Святой Анны. Не хочу ее навещать, чтобы не занести ей моих микробов.
– Я схожу ее навестить, когда приеду домой. Возможно, сегодня я выйду на улицу. – Я ожидаю протестов. Мол, это небезопасно.
– Свежий воздух пойдет тебе на пользу. – Видно, что дедушка никогда не был в Лондоне.
– Воздух здесь… – Но в ухе слышится только жужжание, а потом и оно пропадает.
– Дедушка? – Ничего не слышу и потому набираю номер снова, но меня встречает тишина.
Вздрагиваю, потому что слышу глухие удары в нижнюю дверь. Трубка падает на диван, а сама я – на колени, зажимая рот обеими руками. Стук раздается сильнее, и я подползаю к окну. Приподнимаюсь и выглядываю через подоконник. Внизу человек в бейсбольной кепке. Из-под логотипа «Нью-Йорк янкиз» виднеются светлые волосы. Меня обдает жаром. Стук раздается снова, человек в кепке отступает от двери и смотрит наверх. Камнем падаю вниз, но недостаточно быстро, человек меня заметил, а я увидела его лицо.
Громыхаю вниз по лестнице, чуть-чуть приоткрываю дверь. Киваю, когда рабочий говорит мне, что заменяют кабели и могут возникнуть временные проблемы с телефонной линией.
Щелкаю дверным замком, задаваясь вопросом, когда я стала такой боязливой. Связано ли это только с Анной или же страх лежит глубже. Думаю, что не чувствовала себя в полной безопасности со времени гибели папы. Всегда носила в себе ощущение тревоги. Я думаю о бабушке, продолжающей свою работу, несмотря ни на что – ни на Анну, ни на плохое самочувствие, – и хочу, чтобы она гордилась мной так же, как я ею. Храбрость медленно овладевает мною. Может быть, эта новая жизнь, в которую я была вброшена, и не та, которую я бы сама для себя выбрала, но, возможно – только возможно, – это именно то, в чем я нуждаюсь.
У Эсме есть ниспадающее свободными складками макси-платье с цветочным узором, которое мне впору, а на ноги я нацепляю ее сандалии. Пытаюсь сложить карту, но у меня это не получается правильно, поэтому я как могу складываю ее гармошкой и засовываю в свою сумку через плечо. Забираю ключи, собираюсь с духом и в первый раз решаюсь самостоятельно окунуться в Лондон.
Кирпичная стена жестко упирается мне в спину, когда я стою, распластавшись по ней, борясь с побуждением вернуться домой. Я никогда прежде не видела, чтобы так много людей боролись за пространство. Никто ни с кем не встречается глазами, все в бешеной спешке, а я ведь еще не добралась до центра. Медленно иду к подземке. Мои произнесенные шепотом извинения остаются незамеченными, и чтобы дойти до станции, мне требуется целая вечность.
Два поезда с грохотом проезжают мимо, прежде чем я нахожу в себе смелость запрыгнуть в третий, успевая метнуться прочь от закрывающейся входной двери. Становлюсь в центре вагона, ноги на ширине плеч, и обеими руками сжимаю вертикальный поручень. Пошатываюсь, когда поезд трогается, и записываю на свой счет первую за этот день победу. Крошечные шажки, Грейс. Придушенный голос объявляет, что мы на Чаринг-Кросс, и я следую за толпой – острые локти и стучащие по ногам кейсы – к турникету, а потом поднимаюсь по ступенькам на свет божий. Снаружи очень светло, я моргаю, вцепившись в сумку, пока толпа толкает меня вперед. «Лондон кишит карманниками», – предостерегала меня бабушка.
Заимствованные сандалии шлепают по тротуару. Идти некуда, делать нечего. Это одновременно и раскрепощает, и выбивает из колеи. Вдоль улиц пестрая череда магазинов. Аромат благовоний смешивается с запахом гамбургеров и мыла фирмы «Лаш». На противоположной стороне улицы я замечаю салон связи, жму кнопку на светофоре и жду появления зеленого человечка.
– Я бы хотела новый айфон.
– Конечно, мадам. Желаете сохранить ваш нынешний номер?
– Ни в коем случае.
Размеры толпы подавляют, я бреду, не разбирая дороги, и не могу унять чувство, будто за мной кто-то следит. Мне кажется, что боковым зрением я вижу фигуру. Разом холодеет затылок. Я останавливаюсь как вкопанная и оборачиваюсь, но не вижу ничего, кроме моря раздраженных лиц, обтекающих меня, и велю себе перестать впадать в паранойю.
Сижу на ступеньках Трафальгарской площади, у моих ног вышагивают голуби. Я швыряю им несколько чипсов. Заряда батарейки моего старого телефона как раз хватает на то, чтобы пролистать список контактов, перенося в новый телефон те, которые я хочу сохранить. Отошлю им эсэмэску, чтобы сообщить мой новый номер. Дойдя до имени Дэна, я испытываю укол боли, но напоминаю себе, зачем купила новый телефон, и подавляю побуждение написать ему. Новая жизнь так новая жизнь. Пластиковая крышка от старого мобильника легко стаскивается. Я удаляю сим-карту, сминаю ее внутри пустой обертки от чипсов и выкидываю в ближайшую урну. Я никогда не запоминаю телефонных номеров, и хотя не так трудно выяснить номер Дэна, если бы мне действительно захотелось, сделанное ощущается как шаг вперед.
Смешно думать, что сейчас еще только апрель. Жара угнетает, становясь все сильнее. Ноги распухают, и ремешки сандалий врезаются в кожу. Я прохожу мимо человека на ступеньках с мешками пожитков. Перед ним лежит кепка, в которой виднеются мелочь и обертка от жевательной резинки.
– Вам это нужно? – протягиваю ему свой старый телефон. – «Самсунг», последняя модель. Сможете его заложить? У меня нет зарядки, но…
Человек поспешно хватает телефон. Засовывает его в рюкзак.
Передо мной возникает кафе. Сидя за круглым столиком под сине-белым полосатым зонтиком, я потягиваю ягодный коктейль и поигрываю новым телефоном. Кончено. Дэн и Анна не смогут со мной связаться, не найдут меня.
– Душно, не правда ли? – Официантка вытирает лоб фартуком. – Больше ничего не желаете?
– Нет, – отвечаю я. – Не желаю.
Хотя мне очень хочется увидеть Биг-Бен, лондонский Тауэр, все достопримечательности, о которых я читала, я утомилась, ноги взмокли и распухли, и надо еще купить то, что написала Эсме. Я тяжело шагаю к подземке и замечаю мигающую неоном розовую вывеску тату-салона. Толкаю дверь. Пора расправить крылья.
– Можете принять меня без записи? – Я скрещиваю пальцы за спиной, хотя не вполне уверена, какого ответа жду.
– Что вы хотите?
– Маленькое изображение бабочки вот здесь. – Я указываю на заднюю поверхность плеча.
– Да, без проблем. Просмотрите эти альбомы, нет ли там того, что вам понравится, а я пока допью кофе.
– Спасибо. – Листаю страницы с замысловатыми картинками, кельтскими орнаментами, переплетенными буквами и останавливаюсь, когда вижу татуировку, похожую на ту, что сделала Чарли. – Вот эта, – стучу я пальцем по изображению.
– Мило и просто. Меня зовут Рик. Пойдемте со мной.
Комната маленькая и уютная. Я сдвигаю с плеча платье Эсме и ложусь на живот. В углу жужжит вентилятор, и каждые несколько секунд меня обдает волной теплого воздуха.
– Готовы? – спрашивает Рик.
– Да, – говорю я. – Готова.
Игла касается кожи, и я напрягаюсь. Больно, но терпимо. Я разжимаю кулаки и глубоко дышу через нос.
Посмотри на меня, Чарли. Я лечу.
Плечо жжет, и я снова и снова похлопываю по повязке, словно убеждая себя, что я действительно такая храбрая. Когда я потеряла невинность, мне казалось, что каждый, только взглянув на меня, должен был понять, что во мне что-то изменилось. Что я изменилась. Именно так чувствую я себя, стоя на платформе и ожидая поезда подземки. Неуверенная, но гордая – сомнительное достижение. Я оглядываюсь вокруг, почти ожидая, что кто-то станет расспрашивать меня о моей повязке, но здесь не так, как дома, – люди в городе не завязывают разговоров так запросто. Весело смотрю на пару, стоящую рядом со мной. У них обоих татуировки. «Посмотрите, – хочется сказать им. – Я одна из вас».
Именно тогда я замечаю ее. Рядом с арочным проходом. Мелькают блестящие светлые волосы, розовый кожаный жакет, а потом она исчезает. Анна.
Я выгибаю шею. Становлюсь на цыпочки. Но от страха кружится голова, и я оступаюсь. Пальцы барабанят по бедру: думай, Грейс, думай. Судорожно мотаю головой, сканируя толпу, стараюсь медленно вдыхать и выдыхать. Говорю себе, что не должна бояться, только не здесь. Я окружена людьми. В толпе легче спрятаться. Бояться надо, когда я одна. Когда каждая тень кричит об опасности.
Я ее не вижу. Высматриваю в толпе блондинок. Нет ни одной в розовом жакете. Среди них нет Анны. Бешеное биение сердца постепенно замедляется, когда я начинаю думать, что ошиблась. Что это была не она. Не может она тут оказаться. Но затем снова вижу то же самое. Развевающиеся светлые волосы. Мелькание розового. Волна гнева захлестывает меня, топит страх. Она убила мою кошку. Разрушила мой дом. Уничтожила мои отношения с Дэном. Что ей еще надо? Я крепче прижимаю сумку и проталкиваюсь сквозь толпу пассажиров, не обращая внимания на боль, когда задевают мою татуировку. Дичь превратилась в охотника. Руки вытянуты вдоль тела, как у египетской мумии, я прокладываю дорогу сквозь толчею, думая о том, что сделаю, когда ее поймаю. Но потом отбрасываю эту мысль. Я потеряла ее из виду. Слишком много людей, которые чертыхаются и гневно смотрят, сталкиваясь со мной, и мой адреналин убывает. Я останавливаюсь, внезапно осознав, что бормочу себе под нос. Должно быть, я выгляжу сумасшедшей и спрашиваю себя, не так ли это на самом деле. Видимо, мне пора возвращаться.