Лусия
Барселона, Испания
Август 1933 года
Веер фламенко
(abanico)
Использовался во время исполнения фламенко и в качестве приспособления для тайного языка во время флирта
22
– Нам пора, Лусия. Тебе скоро выступать.
– Я устала, папа. Может, пусть кто-нибудь заменит меня сегодня вечером?
Хозе глянул на дочь. Она лежала на старом матрасе в своей крохотной комнатке и курила.
– Мы все устали, chiquita, но деньги же надо зарабатывать.
– Это ты мне твердишь изо дня в день всю мою жизнь. Но может, сегодня как раз выпал такой день, когда я не буду работать. – Лусия стряхнула пепел с сигареты, и он упал на пол. – Что мне дала вся эта работа, папа? Я выступала в Кадисе, в Севилье, проехалась по всем провинциям. Я даже танцевала на концертах самой великой Ракель Миллер в Париже, но мы по-прежнему продолжаем ютиться в этих трущобах!
– Но сейчас у нас уже имеется своя кухня, – тут же напомнил ей Хозе.
– А зачем она нам? Ведь мы же все равно никогда не готовим. – Лусия поднялась с матраса, подошла к открытому окну и вышвырнула окурок на улицу.
– А я думал, ты, Лусия, живешь только ради того, чтобы танцевать.
– Так оно и есть, папа. Но ведь эти владельцы баров, они выжимают из меня все соки, будто я какой-то портовый грузчик. Случаются дни, когда я даю по три представления за один вечер, и все ради того, чтобы набить их карманы денежками! К тому же с каждым вечером зрителей становится все меньше и меньше. Я уже всем надоела. Мне ведь двадцать один год. Я больше не ребенок, а взрослая женщина с телом подростка. – Лусия выразительно прошлась руками по телу в подтверждение своих слов. Тонюсенькая талия, плоская грудь, стройные ножки, а рост, как у ребенка, не более четырех футов.
– Ты не права, Лусия. Твои зрители тебя обожают.
– Папа, мужчинам, которые приходят по вечерам в кафе, подавай пышную грудь и крутые бедра. А меня вполне можно принять за мальчишку.
– И в этом тоже состоит часть твоего очарования, которая делает тебя не похожей ни на кого другого! Тем, кто приходит посмотреть, как ты танцуешь, не интересно, какая у тебя грудь. Им важно увидеть, как ты работаешь ногами и сколько страсти вкладываешь в свой танец. Так что перестань заниматься самоедством. Вставай, одевайся и пошли в бар. Я хочу познакомить тебя сегодня с одним человеком.
– Что за человек? Еще один импресарио, который станет клясться, что сделает меня знаменитой?
– Нет, Лусия. Известный певец, который недавно выпустил собственный альбом. Увидимся в баре.
Хозе с громким стуком закрыл за собой дверь, а Лусия раздраженно стукнула кулачком по стене. Потом повернулась к открытому окну и уставилась на заполненные народом улицы внизу. Она провела в этом городе уже целых одиннадцать лет и все эти годы выворачивала свою душу наизнанку, когда танцевала…
– Семьи нет, личной жизни тоже нет…
Она глянула вниз и увидела молодую пару, слившуюся в страстном поцелуе прямо под ее окном.
– И парня у меня тоже нет, – добавила Лусия, закуривая очередную сигарету. – Отцу бы это пришлось не по вкусу, верно ведь? – Она глянула на свои ножки, такие крохотные, что и сегодня она могла ходить в детских башмачках. – Вы – мои приятели и ухажеры.
Потом она сбросила с себя ночную сорочку и взяла свое платье фламенко, выдержанное в красно-белых тонах. На нем отчетливо проступили разводы от пота, который всегда лился с нее ручьями во время танца. На гофрированных белых рукавах виднелись желтые пятна, шлейф тоже весь в грязи, а кое-где еще и порван. Однако денег у них хватает лишь на то, чтобы отдавать платье в стирку только раз в неделю – по понедельникам, а сегодня еще только суббота. Лусия ненавидела выходные дни – к концу недели от нее воняло и несло смрадом, как от дешевой портовой проститутки.
– Как плохо, что нет рядом мамы, – вздохнула она, встав перед треснувшим зеркалом, чтобы собрать в охапку и свернуть кольцом тяжелую гриву своих длинных волос, черных как вороново крыло. И вспомнила, как когда-то мама сидела вот на этом же самом матрасе подле нее и бережно расчесывала ей волосы гребешком.
– Я так скучаю по тебе, мамочка, – пробормотала Лусия, подводя глаза углем, потом добавила немного румян на щеки и губы. – Наверное, я все же скажу папе, что нам надо вернуться в Гранаду, потому что мне нужен отдых. Впрочем, он, как всегда, найдет отговорку. Скажет, что у нас нет денег на такую дальнюю дорогу.
Какое-то время она внимательно разглядывала свое отражение в зеркале, потом подхватила шлейф и встала в позу.
– А сейчас я похожа на одну из тех кукол, что продаются в сувенирных лавках! Может быть, какой-нибудь богатенький payo удочерит меня, возьмет к себе в качестве своей игрушки!
Она вышла из дома и пошла вниз по узенькой улочке в сторону оживленной городской улицы Баррио-Чино. Ее узнавали продавцы местных лавочек, бармены, посетители. Они махали ей рукой в знак приветствия.
«Что совсем даже не удивительно, ведь я, должно быть, перетанцевала во всех барах на этой улице», – подумала Лусия.
Однако всеобщее внимание, как и вскинутые вверх бокалы в руках посетителей, приветствующих ее возгласами «Ла Кандела! Королева!», немного подняли ей настроение. Она знала, здесь любой с готовностью предложит ей пропустить стаканчик или присесть за столик рядом с собой.
– Hola, chiquita, – услышала она у себя за спиной. Повернулась и увидела Чилли, который пробирался к ней через толпу. Он уже был в черных брюках и нарядной жилетке, готовый к выступлению. Белоснежная рубашка, расшитая рюшами, была расстегнута на груди, чтобы хоть как-то охладить тело в этом августовском пекле.
За последние несколько лет они с Чилли крепко сдружились, а сам Чилли стал частью труппы Хозе или его cuodro, то есть того коллектива артистов и исполнителей фламенко, которые выступали вместе с ним в многочисленных барах на Баррио-Чино. Чили и Хозе аккомпанировали на гитарах, а кузина отца Хуана Ла Фараона танцевала на пару с Лусией, удачно контрастируя своими формами уже зрелой женщины и неспешной манерой танца с юностью и огненным темпераментом самой Лусии. Кстати, где-то год тому назад Хуана предложила взять в их маленький коллектив еще одну танцовщицу.
– Нам не нужны дополнительные танцовщицы, – тут же воспротивилась Лусия. – Разве я одна не справляюсь? Или приношу для всех вас слишком мало песет?
Однако, несмотря на сопротивление дочери, Хозе занял сторону Хуаны. Он тоже считал, что им нужна еще одна, более молодая и более чувственная танцовщица, способная придать их коллективу более товарный вид. Розальба Хименес, рыжеволосая, зеленоглазая, своей манерой танца являла полную противоположность страстным bulerias Лусии, но ее alegrias были элегантны и исполнены особой чувственности. Наслышанная о взрывчато-импульсивном характере Лусии, девушка с самого начала стала тяготеть к более уравновешенному и спокойному Чилли, что вызвало у Лусии новый приступ ревности, так как она быстро поняла, что Розальба медленно, но неуклонно уводит от нее друга детства.
Однако Чилли был уже взрослым и вполне самостоятельным мужчиной и не обращал никакого внимания на все выпады Лусии. Более того, месяц тому назад они с Розальбой поженились. Вся улица Баррио-Чино отмечала их свадьбу целых два дня.
– Ты сегодня, Лусия, выглядишь лучше, чем вчера, – обронил он, наконец поравнявшись с ней. – Ты выпила тот настой, что я приготовил для тебя?
В их маленькой труппе Чилли исполнял еще и обязанности знахаря, обеспечивая своими целебными снадобьями всех членов коллектива. К тому же он обладал и даром ясновидения, и Лусия полностью доверяла всем его предсказаниям.
– Выпила, Чилли, выпила. Думаю, твое лекарство мне помогло. Сегодня я чувствую в себе немного больше энергии.
– Вот и хорошо! – обрадовался Чилли. – Хотя для тебя самое главное лекарство – это перестать истязать себя. Ты слишком много работаешь. – Он уставился на нее долгим пронзительным взглядом. Лусии даже показалось, что в этот момент он словно читает, что у нее на душе. Она отвела глаза в сторону и ничего не ответила. Тогда он продолжил: – Ты ведь сейчас направляешься в бар «Манкуэт»?
– Да. Мы там встречаемся с отцом.
– Тогда я с тобой.
Чилли пошел рядом с ней под испепеляющими солнечными лучами. Конец недели, бары уже битком забиты портовыми докерами и прочим рабочим людом, которые с готовностью спускали свои денежки на пиво и бренди.
– Что с тобой, Лусия? – осторожно поинтересовался Чилли.
– Со мной все в полном порядке, – тут же отрезала Лусия. Еще не хватало, чтобы разговоры о ее неприятностях и бедах дошли до ушей Розальбы.
– Нет, это не так! Я же вижу, что на сердце у тебя пустота.
– Si, Чилли. Ты прав, – сдалась наконец Лусия. – Сердце мое… устало. И мне так одиноко.
– Я понимаю тебя, но… – Чилли внезапно остановился и схватил ее за руки. Потом задрал голову вверх, словно считывая что-то с небес. И Лусия поняла: он действительно что-то там увидел. – Тебя ждет встреча. О да! Именно так! Он придет… и очень скоро.
– Фи! Ты мне это и раньше говорил, и не раз.
– Все так, говорил… Это правда. Но на сей раз, клянусь тебе, Лусия, пробил твой час. – Они подошли к бару «Манкуэт», и Чилли расцеловал ее в обе щеки. – Удачи тебе, chiquita. Она тебе очень нужна. – Чилли весело подмигнул ей и пошел дальше.
Бар «Манкуэт» уже кишел посетителями, впрочем, как всегда. Лусия протиснулась сквозь толпу под взрывы аплодисментов и направилась к столику для артистов в самом дальнем конце зала рядом со сценой. Отец уже сидел за столиком, сосредоточенно склонив голову, беседуя с каким-то мужчиной, сидевшим к Лусии спиной.
– Тебе как обычно, Лусия? – поинтересовался бармен Джейми.
– Si, gracias. Hola, отец. Вот, кое-как доплелась сюда, как видишь. Salud! – Она вскинула вверх небольшую рюмку анисовой водки, которую подал ей Джейми, и залпом осушила ее.
– А вот и наша королева! – приветствовал отец появление дочери. – Ты только взгляни, кто явился к твоему трону сегодня вечером.
– Ла Кандела! Наконец-то мы встретились! – Мужчина поднялся из-за стола и отвесил ей легкий поклон. – Меня зовут Августин Кампос.
Первое, что бросилось в глаза Лусии, так это то, что мужчина не возвышается над ней, словно пожарная каланча, как большинство других мужчин. Его небольшая, но элегантная стать была упакована в дорогой костюм безупречного покроя, черные волосы аккуратно зачесаны назад, открывая высокий чистый лоб. Цвет кожи бледнее, чем у большинства цыган. Лусия даже готова была поспорить на свои новенькие кастаньеты, что наверняка в его жилах течет и испанская кровь. Правда, вот уши слегка торчат, зато желтовато-коричневые глаза смотрят на нее с неподдельным теплом и участием.
– Hola, сеньор Кампос. Слышала, что пластинки с записями вашей игры на гитаре сегодня известны во всей Испании.
– Пожалуйста, зовите меня просто Менике. Меня все так зовут.
– Менике? – переспросила Лусия с улыбкой. – Это что? Мизинец?
– Да. Так меня прозвали еще в детстве. Как видите, я с тех пор не сильно подрос. Так что это прозвище подходит мне идеально. А вы как думаете?
– Да вы взгляните на меня! Я тоже не больно подросла, – рассмеялась в ответ Лусия. Ей пришлись по душе его искренность, простота и отсутствие высокомерия. Ведь большинство гитаристов, особенно успешных, просто несносны в общении. – Что привело вас в Барселону?
– Я тут записываю новую пластинку для компании «Парлофон». Вот и решил воспользоваться случаем, пока я здесь, и заглянуть на Баррио-Чино. Повидаться со старыми друзьями, обзавестись новыми… – ответил он, скользнув взглядом по ее фигуре. – Вижу, что Ла Кандела горит ярко.
– Увы-увы, но свеча горит не так ярко, как раньше. Ла Кандела уже устала танцевать одни и те же танцы перед одними и теми же зрителями. Зато ваши пластинки, Менике, звучат из всех граммофонов.
– Давайте закажем еще по рюмочке, – предложил Менике и щелкнул пальцами бармену. А Хозе, видя, как буквально на глазах поднялось настроение у дочери и от ее прежнего уныния не осталось и следа, лишь мысленно вознес благодарственную молитву Всевышнему.
К их столику подошел владелец бара «Манкуэт» Эстебан Кортес. Он поздоровался с Лусией, расцеловав ее в обе щеки, потом повернулся к Менике.
– Пришло время явить всем нам чудо своего таланта, hombre. Покажи барселонцам, чего они лишились!
Публика встретила появление Менике на сцене громкими возгласами и аплодисментами, а потом все замерли в предвкушении его выступления. Лусия сидела за столиком, поглаживая рукой бокал с белым вином мансанилья, а второй рукой обмахивая себя веером, спасаясь от духоты.
Она смотрела, как Менике настраивает свою гитару, но вот его длинные тонкие пальцы тронули струны и извлекли первые аккорды мелодии гуахира фламенко. Лусия мысленно усмехнулась; гуахира считается самым зрелищным и одновременно самым сложным стилем романсов фламенко, даже у ее отца случались сбои, когда он исполнял эту музыку. Играть гуахиру решаются только самые опытные и уверенные в себе гитаристы.
Барабанщик начал отбивать такт на своем барабане кахон, и в этот момент Менике запел сладким низким баритоном. Лусия смотрела на него и не могла отвести глаз. Он виртуозно быстро перебирал пальцами струны, легко касаясь их, словно лаская. Но вот он поднял глаза и выхватил ее из толпы. Их взгляды встретились, и она почувствовала, как дрогнуло ее тело, а сердце забилось в такт музыке, тоненькая струйка пота покатилась по шее.
Он триумфально закончил свою игру виртуозным пассажем, легкая улыбка блуждала на его устах. Лусия почувствовала, что и сама улыбается, глядя на него, а в голове ее созрела вполне определенная и четкая мысль.
«Чилли был прав. Я завоюю тебя, Менике. Ты будешь моим».
Поздно вечером, когда публика в баре уже успела пресытиться выступлениями артистов, исполнители фламенко поднялись наверх в отдельную комнату, чтобы устроить там импровизированную пирушку для своих.
– Dios mio! – воскликнул Менике, входя в помещение вместе с Лусией и видя, что там уже полно народа.
– Сегодня у всех нас, кто выступает на Баррио-Чино, день получки, – пояснила она ему. – Вот мы и собираемся по таким дням все вместе, танцуем, поем друг для друга.
– О, да здесь и сам Эль Пелуко. – Менике уважительно указал пальцем на старика, царственно восседавшего на стуле и прижимавшего к груди гитару. – Я и подумать не мог, что он все еще продолжает выступать. Ведь он сильно пьет.
– Я с ним раньше не встречалась, – слегка пожала плечами в ответ Лусия. – Вполне возможно, он был в гостях в баре «Вилла Роза», что через улицу. Налейте мне, пожалуйста, немного бренди, – попросила она.
Между тем Эль Пелуко начал свое выступление. Он запел, аккомпанируя себе на гитаре, одну из старинных цыганских песен, которую когда-то в детстве Лусия слышала в исполнении своего дедушки.
– Он же живая легенда, – прошептал ей на ухо Менике. – Нужно обязательно познакомить вас, – добавил он, наблюдая за тем, как собравшиеся громкими аплодисментами приветствовали выступление Эль Пелуко, а на его стул уже уселся другой гитарист. – Эль Пелуко! – громко окликнул Менике, махнув старику рукой.
– А, мой протеже из Памплоны, – откликнулся старик и тоже приветственно помахал рукой, подходя к ним ближе.
– Рюмочку бренди, сеньор? – предложил ему Менике, протягивая стакан. Они чокнулись. Потом Менике повернулся к Лусии. – А это Ла Кандела! Еще одно молодое дарование.
Лусия почувствовала на себе изучающий взгляд Эль Пелуко.
– А, так это та девчушка, о которой я столько наслышан. Да ты же совсем как птенчик! – Старик рассмеялся, затем залпом осушил бренди и наклонился к Менике. – В этой девочке нет ничего от женщины. А для надлежащего исполнения фламенко нужна взрослая женщина. Может, она просто маленькая мошенница, а? – промолвил он громким шепотом и смачно отрыгнул.
Вот и этот старик, подумала Лусия, позволяет себе вслух говорить то же самое, что и она сама знает, без него. Она почувствовала, как внутри нее закипает злость. И есть один-единственный способ дать ей выход. Лусия замерла на месте, а потом ее босые ножки – она так и не успела еще обуться после выступления – сами собой стали отбивать такт. Вот она медленным движением вскинула руки вверх, сложив их в форме розы, как когда-то учила ее мама. И все это время не сводила глаз со старика, посмевшего назвать ее мошенницей.
Как только собравшиеся поняли, что происходит, вокруг Лусии мгновенно образовался круг, а выступавшего певца попросили на время замолчать. Менике на пару с Хозе стали отбивать ритм на своих гитарах, а Менике стал еще и напевать какую-то старинную песенку-солеа в такт движениям Лусии. Она по-прежнему продолжала буравить взглядом старика, который посмел прилюдно оскорбить ее. Мысленно призвала себе на помощь своего духа duende и продолжала танцевать только для него.
Наконец Лусия в изнеможении опустилась на пол. Молча кивнула зрителям, которые стали бурно выражать криками свой восторг, потом так же молча поднялась с пола и подошла к стулу рядом с Эль Пелуко. Залезла на стул и посмотрела ему прямо в глаза.
– Больше никогда не смейте называть меня мошенницей, – строго приказала она ему и угрожающе помахала пальцем перед его носом, очень похожим по своей форме на луковицу. – С этим понятно, сеньор?
– Клянусь своей жизнью, сеньорита, я никогда более не повторю своих слов. Вы… вы великолепны!
– Так кто я? – Лусия снова придвинула палец к его носу.
Эль Пелуко задрал голову кверху, словно ища подмоги на небесах, потом отвесил поклон и воскликнул:
– Вы – королева!
Снова раздался хор одобрительных восклицаний, а Лусия молча протянула старику руку для поцелуя.
– Вот теперь, – промолвила она, когда Менике помогал ей спрыгнуть со стула, – можно и расслабиться.
На следующее утро Лусия проснулась с привычной для себя головной болью, что и понятно: слишком мало спала и выпила слишком много бренди. Она принялась машинально шарить пальцами возле матраса в поисках сигарет. Нашла, тут же закурила, сделала глубокую затяжку и принялась наблюдать за тем, как кольца дыма устремились к потолку.
«Но что-то сегодня изменилось…» – подумала она. Во всяком случае, она не испытывает той депрессии, которая обычно бывает у нее с похмелья. Нет этого привычного чувства уныния при мысли о том, что занимается еще один зряшный день.
«Менике!»
Люсия блаженно потянулась всем телом, закинув руку с сигаретой за голову. И вдруг представила себе, каково это, если бы вдруг его чувственные, нежные пальцы коснулись ее тела.
И тут же села, выпрямившись на матрасе, стараясь сохранять здравомыслие.
– Не будь идиоткой! – приказала она себе. – Менике – звезда, покоритель стольких сердец. Его слава гремит по всей Испании. Он может заполучить любую женщину, стоит лишь поманить ее пальцем.
Но может, он и поманил ее вчера вечером, а она охотно сдалась бы на милость победителя, если бы не ее отец, который весь вечер околачивался рядом с ней, словно заботливая курица-наседка, квохчущая над своими цыплятами.
– Мы увидимся завтра, Лусия? – спросил у нее Менике, прощаясь, когда отец уже недвусмысленно дал ей понять, что пора возвращаться домой.
– Завтра вечером ей предстоят выступления сразу в трех кафе, Менике, – поспешил он напомнить молодому человеку.
– Тогда, может, я подойду в «Вилла Роза», чтобы подыграть ей? – предложил тот свои услуги.
Но вопрос его так и остался висеть в воздухе без ответа. Хозе молча увлек дочь за собой.
Когда вечером Лусия появилась в баре «Вилла Роза», где ей предстояло выступать, она не обнаружила там Менике.
– Ну что ж, может, это и к лучшему, – разочарованно пробормотала она, выходя на сцену. – От моего платья сегодня воняет еще сильнее, чем вчера.
Завершив выступление в «Вилла Роза», они с отцом зашагали по улице в сторону бара «Манкуэт», как всегда, в сопровождении толпы возбужденных поклонников Лусии. И там, уже у самого входа в кафе, увидели поджидавшего их Менике.
– Buenas noches, сеньорита, сеньор, – поздоровался он с ними. – Меня сегодня задержали, и потому я не успел в «Вилла Роза», но я, как и обещал, готов сегодня вечером играть для Лусии, – продолжил он, входя вслед за ними в кафе. – Я уже переговорил с управляющим, и он не против, если вы сами не возражаете, конечно.
– Si, отец! Я не возражаю! Буду только рада. – Лусия бросила выразительный взгляд на отца.
– Я… конечно, если и управляющий, и моя дочь хотят этого, – согласился Хозе, но Лусия увидела, как в глазах отца засверкали молнии.
В этот вечер Менике устроил Лусии самый настоящий экзамен. Начал играть нарочито медленно, потом вдруг громко стукнул ногой об пол, воскликнул «Ole!» и задал такой бешеный темп, что ноги Лусии едва успевали за ним. Публика горячо аплодировала, кричала «Браво!» и тоже отбивала такт ногами, стараясь не отставать от своих любимцев, один из которых работал руками, а другая – ногами. Эти двое словно сошлись в непримиримой схватке, пытаясь перещеголять друг друга. Лусия была огонь и пламень. Вот завершающее головокружительное вращение, исполненное какой-то дьявольской страсти, а Менике в последний раз касается струн своей гитары, потом медленно качает головой, поднимается со стула и кланяется Лусии. Толпа замирает в немом восхищении, а когда они покидают сцену, тотчас же устремляется к стойке бара, чтобы заказать себе новые порции бренди и промочить горло стаканом воды.
– Неужели тебе всегда нужно одерживать победу? – шепотом поинтересовался у Лусии Менике, пока они направлялись к своему столику возле сцены.
– Всегда! – сверкнула глазами в ответ Лусия.
– Давай встретимся завтра за ленчем? Скажем, в «Кафе де Опера», но только без провожатого, ладно? – Менике бросил выразительный взгляд на Хозе, который уже сидел за стойкой бара в окружении других завсегдатаев.
– Он никогда раньше трех не встает с постели.
– Вот и отлично. А сейчас мне пора уходить. Я обещал еще выступить сегодня в «Вилла Роза». – Менике взял руку Лусии и поцеловал ее. – Buenas noches, Лусия.
Когда на следующий день Лусия явилась в кафе, Менике уже поджидал ее за столиком на открытой террасе.
– Прости меня, – виновато проговорила она, закуривая сигарету. – Проспала, как обычно, – добавила она, слегка пожав плечами.
На самом же деле весь последний час она занималась тем, что примеряла все свои наряды – платья, юбки, блузки, хотя большая часть ее гардероба за последние десять лет уже изрядно поизносилась да и успела выйти из моды. Наконец она остановила свой выбор на практичных брючках черного цвета и красной блузке, дополнив туалет изысканным алым шарфом, который завязала вокруг шеи.
– Потрясающе выглядишь! – констатировал Менике, поднявшись ей навстречу и расцеловав в обе щеки.
– Не лги мне, Менике, не надо. Я родилась с телом мальчика и лицом уродливой бабушки, и с этим уже ничего не поделаешь. Но, во всяком случае, я могу танцевать.
– Уверяю, у тебя отнюдь не мальчиковое тело, Лусия, – ответил Менике, быстро скользнув взглядом по ее маленьким, соблазнительно торчащим грудкам. – Как смотришь, если мы закажем себе немного сангрии? Сегодня очень жарко, а это вино приятно освежает.
– Это вино пьют испанцы, – слегка нахмурилась Лусия. – Но если ты говоришь, что у него хороший вкус, то почему бы и нет?
Менике заказал кувшин сангрии, налил немного в бокал Лусии. Она сделала глоток, какое-то время пробовала вино на вкус, смакуя во рту, а потом выплюнула все прямо на асфальт.
– Оно же такое сладкое! – Лусия щелкнула пальцами в сторону официанта. – Принесите мне черный кофе, чтобы немедленно убрать изо рта этот противный сладкий привкус.
– Вижу, что твой взрывной темперамент под стать той страсти, с которой ты танцуешь.
– Si, этот дух дает мне мой duende.
– Вы, из Андалусии, все такие буйные. Абсолютно неуправляемые, – широко улыбнулся Менике.
– Зато ты настоящий сеньор из Памплоны и светлый, как испанец. Готова поспорить, что твоя мать испанка, так?
– Испанка, ты права. И благодаря ей я пошел в школу, научился читать и писать.
– А сегодня испанцы платят тебе деньги за то, что ты играешь им цыганскую музыку. Получается, что ты тоже испанец?
– Нет, Лусия. Впрочем, я не вижу ничего дурного в том, чтобы пропагандировать нашу культуру фламенко и за пределами цыганского сообщества. Но ты права в другом. Испанцы – это люди, у которых есть деньги. Мир вокруг нас стремительно меняется. И мир танца тоже. Все эти… – Менике жестом указал на многочисленные бары и кафе, выстроившиеся вдоль улицы, – все эти заведения сегодня выглядят страшно допотопными. Люди хотят зрелища. Им подавай шоу! Огни рампы, богатые сценические костюмы… оркестр, декорации, большая сцена театра.
– Думаешь, я не понимаю? Четыре года тому назад я была в Париже, выступала в шоу Ракель Миллер в парижском Дворце конгрессов.
– Мне рассказывали, что твои выступления имели огромный успех. Так что случилось?
– Госпоже Миллер, видите ли, не понравилось, что наше «Трио Альбейсин» – я, Фараона и мой отец – пользуется у публики большей популярностью, чем она сама. Не поверишь, но она даже стукнула Фараону по носу. Представляешь? – Лусия весело хихикнула. – Кричала, что та специально пытается затмить ее на сцене.
– Это очень похоже на Миллер. У нее самомнения гораздо больше, чем таланта.
– Si, вот мы и ушли от нее, какое-то время работали в маленьких кафе на Монмартре. Там было очень весело. И сам образ тамошней жизни мне понравился, но мы практически ничего не зарабатывали, вот и пришлось вернуться назад в Барселону. И это так похоже на все, что происходит в моей жизни, Менике. Вроде удача поворачивается ко мне лицом. Вот он, мой шанс, думаю я, да! Сейчас у меня все получится! А потом все проходит, утекает, словно песок сквозь пальцы, и я снова возвращаюсь на то место, с которого когда-то начинала.
– Не скромничай, Лусия. Ты знаменита… Можно сказать, в мире фламенко тебе нет равных.
– А за пределами этого мира? – Лусия обвела рукой вокруг себя. – Разве у меня есть такая слава, как у тебя? Или как у Аргентиниты?
– Которая, позволю тебе напомнить, гораздо старше тебя, – добродушно улыбнулся в ответ Менике.
– Согласна! Она уже почти бабушка. И тем не менее только что снялась в новом фильме!
– Наступит день, pequena, и ты тоже станешь кинозвездой. Обещаю!
– Ты что, тоже можешь предсказывать будущее, как и мой приятель Чилли? – спросила она с вызовом.
– Нет. Но я хорошо вижу твои амбиции. Жажда славы и успеха полыхает в тебе огнем. Так что будем заказывать?
– Мне как обычно, – царственно приказала она официанту, топтавшемуся у столика. – Знаешь, я ведь танцую почти столько же лет, сколько и Аргентинита. И что? Она разъезжает по Европе в мехах и каретах, а я вот сижу в это время здесь и лопаю сардины на обед в твоем обществе.
– Gracias за комплимент. – Менике иронично вскинул брови. – И что собираешься делать в ближайшее время?
– Карселлес организует для нас гастроли по провинции.
– Карселлес? А кто это такой?
– Еще один жирный и толстый импресарио, который зарабатывает себе денежки на нашем тяжелом труде, – пожала плечами Лусия. – Стану выступать в деревенских барах перед тамошней скотиной, а Аргентинита в это самое время будет блистать на лучших сценах перед тысячами зрителей.
– Лусия, ты еще слишком молода, чтобы предаваться такому мрачному унынию, – мягко пожурил ее Менике. – Так ты поедешь на эти гастроли?
– У меня нет иного выбора. Если я задержусь на Баррио-Чино еще на какое-то время, то просто умру от тоски, – воскликнула она экзальтированно и тотчас же закурила очередную сигарету. – Знаешь, что меня особенно напрягает?
– Что?
– Помнишь такого танцовщика по имени Висенте Эскудеро? Так вот, он в свое время рекомендовал меня прославленному импресарио Солу Юроку. Тому самому, который работал и с Аргентинитой. Он хотел забрать меня к себе в Нью-Йорк! Ты только представь себе!
– Так почему же ты не поехала к нему?
– Отец сказал, что цыгане никогда не смогут пересечь океан. Что цыгане вообще не лезут в воду. Словом, он отказал. Поверишь ли, он отверг предложение самого Юрока! – Лусия со всего размаха громко стукнула кулаком по столу с такой силой, что даже задребезжали кубики льда в стаканах с водой. – Я после этого целый месяц с ним не разговаривала.
Менике, уже успевший оценить темперамент своей собеседницы, решил, что она ни капельки не преувеличивает.
– Ты сказала мне, что тебе уже двадцать один год. В принципе, ты уже совершеннолетняя и сама можешь распоряжаться своей судьбой. Хотя насчет Нью-Йорка, я думаю, твой отец был прав.
– Прав в том, что из-за каких-то глупых цыганских суеверий побоялся пересечь океан?
– Нет, в том, что полагает, что ты должна совершенствовать свой талант здесь, у себя на родине. На Баррио-Чино выступают лучшие в мире исполнители фламенко. Наблюдай за ними, учись, моя дорогая Лусия. Твой талант только расцветет, если рядом с тобой будут хорошие педагоги, которые могут многому тебя научить.
– Мне не нужны никакие учителя! Каждый вечер я импровизирую! И перестань разговаривать со мной покровительственным тоном, как мой отец. Ты ведь почти мой ровесник!
Им подали еду. Менике молча наблюдал за тем, как Лусия с жадностью умяла свои сардины, чтобы поскорее закурить очередную сигарету. Он понимал, что его замечания не по душе девушке. Да, думал он, у девчушки огромный потенциал… Со временем из нее может получиться настоящая дива… И одновременно что-то притягивало его в этом хрупком создании, волновало, как мужчину. Короче, он хотел ее, и все тут!
– Приезжай в Мадрид, если сможешь вырваться. Там и публики больше… И я там живу…
Он с улыбкой протянул свою руку к ней. Она удивленно замерла, вдруг почувствовав какой-то внутренний страх.
Вот его пальцы коснулись ее руки и слегка сжали ее, и Менике тут же ощутил, как легкая дрожь пронзила все тело Лусии, но она быстро взяла себя в руки.
– Я… Где я там буду танцевать, в Мадриде? – спросила она у него, решив сконцентрировать все свое внимание на разговоре.
– В Мадриде много больших театров, они ставят спектакли в сопровождении оркестра. Набирают исполнителей для каждого нового представления. Я замолвлю за тебя словечко нужным людям. Но пока же, моя дорогая Лусия, я хочу, чтобы ты усвоила одну очень важную вещь. Наша главная цель – это не богатство и не слава. Главное для нас – это само искусство.
– Хорошо, постараюсь запомнить. Но можно сказать, что я и сейчас тружусь только ради искусства…
Лусия грустно вздохнула. Нежное касание руки Менике словно пролило бальзам на ее душу. Она попыталась изобразить виноватую улыбку.
– Плохая из меня компания, si? Сижу тут, ною, жалуюсь тебе.
– Я все понимаю, Лусия. Ты похожа на меня, когда я беру в руки свою гитару. Ты тоже вкладываешь всю себя без остатка в свое выступление. Согласен, пока в твоей карьере наблюдается явный простой. И ты, и твой талант заслуживаете того, чтобы тебя узнал весь мир. Клянусь, я сделаю все от себя зависящее, чтобы помочь тебе. А пока прошу лишь об одном. Запасись терпением и доверься мне. Ладно?
– Ладно, – проронила Лусия, а Менике бережно поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее.
Весь следующий месяц Лусия и другие члены их маленького коллектива тряслись в фургоне, колеся по провинциям Испании; они проехались вдоль побережья, заглядывая во все небольшие деревушки вокруг такого большого города, как Валенсия. Потом подались в Мурсию с ее главной достопримечательностью – величественным готическим собором, взметнувшимся высоко в небо. И двинулись дальше, на юг, туда, где на горизонте показались горы Сьерра-Невада, и откуда было совсем уж близко до ее родного дома.
Каждый вечер Лусия танцевала перед восторженной, но немногочисленной публикой. Потом они все вместе возвращались к себе, усаживались у костра, пили бренди или вино и слушали таинственные истории Чилли о других мирах. Иногда ночами, лежа в своем фургоне без сна, Лусия с отчаянием думала о том, что только обещания Менике помочь и поддержать ее дают ей силы жить дальше.
«Я должна учиться, должна совершенствовать свое мастерство», – повторяла она сама себе. А потому после своего выступления не торопилась уходить из бара, усаживалась рядом со сценой с неизменной сигаретой в руке и внимательно наблюдала за тем, как танцует Хуана Ла Фараона, восхищаясь ее безукоризненной техникой и грацией.
– Да, я огонь и пламень, дух дышит во мне, но мне нужно научиться быть женственной, – мысленно говорила себе Лусия, внимательно следя за тем, как элегантно движутся руки Фараоны, как грациозно она подхватывает шлейф платья, как чувственно надувает губки. – Быть может, тогда Менике полюбит меня…
– Папа, Хуана сказала, что на следующей неделе мы будем выступать в Гранаде, – обратилась Лусия к отцу, когда они возвращались к себе на стоянку после очередного ночного шоу в Альмерии. – Нужно будет обязательно навестить наших – маму, Карлоса, Эдуардо. Si?
Хозе промолчал в ответ. Лусия больно ткнула его пальцем в бок.
– Ты слышишь, что я говорю, папа?
– Пожалуй, будет лучше, если ты навестишь их одна, – обронил он наконец. – Я больше в Сакромонте не желанный гость.
– Что ты говоришь такое! Конечно, все будут рады тебе! – возмутилась в ответ Лусия. – Ведь там живет твоя жена, там твои дети, там у нас столько родни. И все будут счастливы видеть нас.
– Лусия, я…
Хозе остановился прямо посреди дороги, которая вела через небольшую апельсиновую рощицу.
– Что, папа?
– Видишь ли, мы с твоей матерью уже давно женаты только формально. Понимаешь меня?
Лусия подбоченилась.
– Еще бы мне не понимать, папа! Уж я-то вдоволь насмотрелась на всех твоих «тетушек» за все те годы, что мы прожили в Барселоне. Что я, идиотка какая-то? Но я решила, что вы с мамой обо всем договорились.
– Беда в том, Лусия, что твоя мать не захотела ни о чем договариваться со мной. Она ненавидит меня. Вполне возможно, Карлос и Эдуардо тоже. Наверняка они думают, что я предал их, бросил, а сам уехал с тобой в Барселону, чтобы дать тебе шанс в жизни.
Лусия округлила глаза, в ужасе уставившись на отца.
– То есть, по-твоему, это я во всем виновата?
– Нет, разумеется, нет. Ты ведь тогда была ребенком. Я сам принимал решение.
Лусия вдруг вспомнила, как они встретились с матерью в последний раз, когда та приезжала в Барселону. С той встречи минуло уже одиннадцать лет. Она вспомнила, как мама уселась рядом с ней на матрас и принялась бережно расчесывать ее волосы. Вечером того же дня Мария побывала на выступлении дочери в «Вилла Роза», и уже после концерта они попрощались на улице. Помнится, мама тогда горько плакала.
– Что бы там у вас ни произошло между собой, но я должна навестить маму, отец, – сказала Лусия непреклонным тоном.
– Конечно, – согласился Хозе и, отвернувшись от нее, понуро побрел к своему фургону.
А неделей позже Лусия миновала ворота, ведущие в Сакромонте. Ее встретило безоблачно голубое небо, белые струйки дыма, вырывающиеся из пещер по всему склону горы, тотчас же устремлялись пышными воланами вверх, к небу. И долина внизу радовала глаз в эти последние летние дни своей буйной зеленью, точно такой Лусия и запомнила ее с детства.
Потом она задрала голову вверх и посмотрела на Альгамбру. Вспомнила, как пробиралась тайком на сцену, словно мелкий воришка, чтобы поучаствовать наравне со взрослыми в грандиозном смотре-конкурсе Cante Jondo. И ведь танцевала же перед тысячами зрителей.
– А все это организовал и устроил для меня отец, – лишний раз напомнила она себе, поднимаясь вверх по пыльной, петляющей тропинке к дому своего детства. Приветливо улыбнулась какому-то старику, курившему цигарку на пороге своего дома. Тот окинул ее презрительным взглядом, видно, приняв за payo, испанку из Гранады. Всю дорогу Лусия продолжала размышлять над недавним признанием Хозе. Оказывается, много лет тому назад он попросту бросил свою жену и сыновей. И она совершенно искренне ненавидела отца за то, что он лгал ей все эти годы, но одновременно не могла вычеркнуть из памяти и то, что он сделал для нее когда-то в тот далекий вечер в Альгамбре. Да, все последние одиннадцать лет отец был всецело предан становлению ее карьеры, об этом тоже нельзя забывать.
– В конце концов, их супружеские отношения – это их личное дело, и меня оно не касается, – решительно сказала она себе, глянув вверх и увидев тонкую струйку дыма из трубы над маминой пещерой. Но вот она подошла ближе и даже издала негромкий вздох восхищения, увидев сверкающую на солнце ярко-голубую дверь на входе, вставленную в грубо сколоченный дверной проем. К тому же в пещере появились целых два застекленных окошка, под которыми расположились ящики с какими-то красными цветами.
Лусия замерла в нерешительности на пороге, прикидывая, стоит ли ей соблюсти все формальности и постучать в дверь, как положено чужаку.
– Но ведь это же твой родной дом! – тут же напомнила она себе, решительно взялась за ручку и широко распахнула дверь.
Мама сидела на кухне за старым деревянным столом, покрытым красивой кружевной салфеткой. Мария ничуть не изменилась за те годы, что они не виделись, разве что появилось несколько седых прядей в густых черных волосах. Рядом с ней сидел мальчуган лет десяти, тоже весь в черных кудряшках, он весело улыбался матери, которая шутливо щекотала его.
Но вот Мария глянула на неожиданную гостью, замерла на какую-то долю секунды в немом узнавании, потом порывисто вздохнула, прижимая руку к губам.
– Не может быть! Лусия? Я… Это ты?
– Да, мама, это я, – смущенно кивнула в ответ Лусия. – А это кто?
– А это Пепе. Ступай во двор, милый, поиграй пока на гитаре, – попросила Мария мальчика, и тот с готовностью подхватился со своего места, с улыбкой глянув на Лусию.
– Dios mio! Какой сюрприз! – воскликнула Мария, распахивая руки навстречу дочери. – Моя Лусия вернулась наконец домой! Апельсиновый сок будешь пить? Я только что выжала свежую порцию.
Мария подошла к новым деревянным шкафчикам, выстроившимся вдоль стены. Прямо по центру возвышалась чугунная раковина, рядом стоял кувшин с водой.
– Gracias, – поблагодарила Лусия. От нее не ускользнула растерянность матери, но одновременно она подумала, что с тех пор, как она в последний раз была в этом доме, все здесь изменилось в лучшую сторону. Яркий солнечный свет потоками вливался в кухню через окна, освещая недавно побеленные стены.
– Ну, так расскажи мне, как ты? И почему ты здесь? Рассказывай мне все! – Мария радостно рассмеялась, придвигая к дочери красивый резной стул-качалку. – Присаживайся!
– Наша труппа гастролирует в здешних краях. Вчера мы выступали в Гранаде, в кафе «Плаза де лас Пасигас». Народу собралось очень много.
– Почему же мне никто ничего не сказал? – недовольно нахмурилась Мария. – Я бы отдала все на свете, голубка моя, чтобы только взглянуть, как ты танцуешь.
Само собой, Лусия догадалась, почему друзья и родственники матери ни словом не обмолвились о том, что муж и дочь Марии объявились в их родных местах, но она решила не заострять внимания на столь щекотливой теме.
– Понятия не имею, мама, почему тебе ничего не сказали. Но я так рада снова приехать сюда!
– А я безмерно рада снова увидеть тебя.
– Эдуардо и Карлос дома?
– Сегодня фиеста, и они празднуют вместе с остальными жителями Сакромонте. Но если ты останешься на ночь, то утром обязательно увидишь их.
– Я не могу задерживаться надолго, мама. Вечером мы снова трогаемся в путь.
Лицо у Марии сразу же вытянулось.
– Что ж, раз так, – расстроенно промолвила она. – Но ничего! Главное – ты сейчас здесь! – Она придвинула табуретку поближе к дочери и тоже села. – Ты выросла, Лусия… Стала совсем взрослой…
– Не сильно я подросла, мама, как видишь. Но тут уж ничего не поделаешь! – Лусия равнодушно пожала плечами.
– Я другое хотела сказать. Ты стала взрослой женщиной. Красивой женщиной.
– Мамочка, я прекрасно понимаю, что любая мать станет твердить, что дочь у нее красавица. Но я же знаю, что я далеко не красавица. Однако такова жизнь. А у тебя, – Лусия окинула взглядом комнату, – все хорошо? Здесь стало намного уютнее с тех пор, как я видела нашу пещеру в последний раз.
– Да, у меня, слава богу, все хорошо. Хотя должна сказать тебе, что летом у нас тут случилась вспышка тифа. Болезнь унесла твоих бабушку и дедушку.
– Печальная новость, – промолвила Лусия, хотя, по правде говоря, она едва помнила и деда, и бабушку.
– Утешает лишь то, что бизнес твоего деда уцелел, сумел пережить тяжелые времена, и все благодаря помощи твоих братьев. Они очень добры ко мне, заботятся о своей матери. А вот вся новая мебель на кухне – это дело рук Карлоса, между прочим. Помнишь, он еще в детстве вечно возился со всякими деревяшками?
Лусия молча кивнула в знак согласия, хотя, конечно, ничего такого она не помнила.
– Признаюсь тебе, – продолжила свой рассказ Мария, – поначалу твой дедушка был просто в отчаянии от того, что у Карлоса ничего не получается на кузнице и изделия у него выходят какие-то кривобокие… Но потом дед обратил внимание на то, что внука тянет к работе по дереву. Он дал Карлосу несколько досок и попросил его смастерить стол. И так вот выяснилось, что твой брат очень способный столяр. Сегодня его мебель пользуется спросом не только у цыган, но и у испанцев. Ты не поверишь, но уже в ближайшем будущем Карлос собирается открыть в городе собственный магазин с небольшим выставочным залом, где станет показывать свои изделия. А магазином будет заправлять его жена Сюзанна.
– Понятно, – обронила Лусия, едва успевая переваривать весь тот ворох новостей, которые обрушила на нее мать. – А где они живут?
– Они обустроили себе дом в пещере по соседству с той пещерой, где жили когда-то дедушка и бабушка. Строились почти одновременно с Эдуардо и Еленой. У Эдуардо и его жены уже двое деток, дочка Кристина и ее старший братик Матео. А скоро я стану бабушкой в третий раз…
– Мамочка, чуть помедленнее! – взмолилась Лусия. – У меня уже голова пошла кругом от обилия всех этих новых для меня имен!
– Прости меня, Лусия! Но я так растерялась, увидев тебя. Вот и мелю языком без остановки. И потом…
– Я все понимаю, мамочка. Мы обе волнуемся. Ведь мы так давно не виделись. – Лусия положила свою ладонь на руку матери. Черты лица ее разгладились. – И я так рада нашей встрече. И счастлива, что после того, как мы уехали, все в вашей жизни сложилось хорошо, и у тебя, и у моих братьев.
– Поначалу было очень трудно. Первые несколько лет мы сильно бедствовали. Однако хватит об этом. – Мария одарила дочь лучезарной улыбкой. – Лучше расскажи мне о себе, Лусия.
– Мамочка, первым делом я признаюсь, что наконец узнала всю правду о том, что произошло между тобой и отцом. – Лусия почувствовала, что ее прежняя решимость не касаться запретной темы, связанной с взаимоотношениями родителей, безвозвратно улетучилась. – Отец сам признался мне, что бросил тебя и увез меня в Барселону против твоей воли.
– Лусия, мы тогда оба были виноваты.
– Я так не думаю, мама. Более того, я страшно зла на отца за все минувшие годы, за то, что скрывал от меня правду, а я-то думала, что тебе все равно, что со мной и как я живу, и потому ты и не приезжала ко мне. Но сейчас я все понимаю.
– Лусия, – прошептала Мария срывающимся от волнения голосом, – я так тосковала по тебе! Поверь мне, я молилась за тебя каждый Божий день с тех самых пор, как уехала из Барселоны. Каждый год на день твоего рождения я посылала твоему отцу небольшие посылочки для тебя. Надеюсь, ты получала эти скромные подарки от меня?
– Нет, ничего я не получала, – нарочито ровным голосом ответила матери Лусия. – Отец никогда не передавал мне подарки от тебя.
Мария увидела, каким недобрым блеском сверкнули мгновенно сузившиеся глаза дочери, а потому поспешила тотчас же разрядить обстановку.
– Знаешь, очень может быть, что все эти посылки просто терялись по пути. Дорога ведь не близкая. А твой отец всегда поступал так, как считал правильным. Он все делал для тебя.
– И для себя самого тоже! – презрительно фыркнула в ответ Лусия. – А что тогда, мама, произошло на самом деле? Я смутно помню то время и все то, что было потом, после конкурса. Помню… папа кричал на Карлоса, а тот плакал, скрючившись на полу, прямо вот здесь. – Она показала на то самое место. – А потом мы с отцом уехали в Барселону. Через пару месяцев ты приехала к нам. Ты мне еще тогда сказала, что мой брат Филипе теперь на небесах вместе с ангелами.
Мария закрыла глаза. Горькие воспоминания о былом снова нахлынули на нее. Запинаясь, с трудом роняя каждое слово, она поведала дочери о всех тех трагических обстоятельствах, которые привели к смерти Филипе.
– Это все эти чужаки, payos… Их тюрьма убила его, Лусия. Он умер на следующий день после того, как его отпустили на свободу. А через какое-то время я отправилась в Барселону, чтобы сообщить вам с отцом эту страшную новость.
Лусия взяла мать за обе руки, натруженные, загрубевшие от постоянной тяжелой работы и выжженные солнцем дочерна руки. Зарылась в них лицом и расплакалась. В этот момент она оплакивала и свое уже безвозвратно ушедшее детство, и умершего брата, всю горечь утраты которого она ощутила в полной мере только сейчас.
– Мамочка, – услышала она детский голосок.
Лусия удивленно подняла голову, утирая слезы с лица. Это Пепе снова возник на кухне, прижимая к себе гитару.
– А почему вы обе плачете? – спросил он, подходя к ним ближе.
Лусия бросила внимательный взгляд на его лицо. Огромные карие глаза, красиво очерченные скулы, копна густых черных кудрей на голове.
– Мама, он что? М-мой… – спросила Лусия, запинаясь.
– Да, Лусия, – ответила мать и величаво кивнула головой, тоже смахивая слезы с лица. – Он – твой брат. Пепе, поздоровайся со своей hermana.
– Hola, – стеснительно поздоровался мальчуган и улыбнулся Лусии. Точная копия отца, заметила она.
– Я очень рада познакомиться с тобой, Пепе, – тоже улыбнулась Лусия в ответ, но довольно вымученной улыбкой.
– А ты еще меньше, чем мама рассказывала. Я-то думал, что ты моя старшая сестра, а ты вон какая маленькая. Я даже выше тебя!
– Ты прав! Выше! И гораздо щекастее. – Лусия не удержалась от смеха.
– Папа тоже приехал с тобой? Мама говорит, он играет на гитаре. Я тоже играю, – признался мальчик. – Я бы с удовольствием сыграл для папы новую песенку, которую недавно разучил.
– Я…
Лусия бросила нерешительный взгляд на мать и продолжила:
– К сожалению, папа не смог приехать со мной.
– Пепе, ступай, покорми курочек, а потом будем обедать, – обратилась Мария к сыну. Пепе неохотно поплелся к дверям, а Лусия продолжала разглядывать мальчика в немом изумлении.
– Но как… – начала она.
– После того, как я навестила вас с отцом в Барселоне, я вернулась к себе домой в Гранаду. Чувствовала я тогда себя ужасно. Но наверное, прошло еще пару месяцев, прежде чем я поняла, что мои недомогания отнюдь не связаны с тем, что я продолжала оплакивать Филипе. Оказывается, это всего лишь такой прощальный подарок от твоего отца. Но скажу тебе честно, Лусия, Пепе для меня все – и мое утешение, и моя радость. А ты бы послушала, как он играет на гитаре. Со временем он затмит Хозе, вот увидишь.
– А папа знает?
– Нет. Мы с ним простились в Барселоне, и я отпустила его на все четыре стороны. Он сейчас свободен.
– Ну да! Свободен! Свободен, чтобы размахивать своим picha направо и налево и вставлять его в каждую дырку! – раздраженно пробормотала Лусия, чувствуя, как в ней снова нарастает злость на отца.
– Некоторые мужчины не могут без этого. Такая у них уж натура.
– Он до сих пор, мама, ничему не научился.
И обе женщины дружно рассмеялись. А что им еще оставалось делать?
– Но при всем том твой отец, Лусия, неплохой человек. Ты это знаешь, как никто. Он счастлив?
– Понятия не имею. Бренчит на своей гитаре, пьет…
– Пусть так! – оборвала Мария свою дочь на полуслове. – Хозе – это Хозе, его уже не переделаешь. Впрочем, как и никого из нас. К тому же какая-то часть меня всегда будет любить его.
Мария подавила вздох, и Лусия, глянув на мать, поняла, что та сказала правду.
– Во всяком случае, постарайся не возненавидеть его, доченька, – умоляюще обратилась к ней Мария. – Он действительно хотел дать тебе шанс в жизни.
– Да, и получить свой! – возразила Лусия. – Но я постараюсь выполнить твою просьбу. Только ради тебя.
– У меня на обед свежий суп. Пообедаешь с нами?
– С удовольствием, мамочка.
Лусия с аппетитом выхлебала целую миску супа и попросила добавку, громко объявив, что ничего вкуснее она не ела за последние одиннадцать лет, с тех самых пор как в последний раз трапезничала на этой же самой кухне. Мария вся светилась от счастья, глядя на Пепе и Лусию, сидящих рядом за столом. Все вместе обедают, как одна семья. Позже они обе вышли на улицу.
– Помнишь, как ты пыталась приобщить меня к плетению корзин, чтобы помочь тебе? – спросила Лусия у матери.
– Помню. Но тебя хватало буквально на пару минут, а потом ты всегда находила благовидный предлог и убегала прочь.
– Здесь так покойно, так красиво, – задумчиво обронила Лусия, разглядывая долину внизу. – Я уже и забыла о том, как у нас хорошо. Наверное, ребенком я просто не ценила всего того, что имела.
– Мы все, милая, одинаковы. Начинаем ценить что-то только тогда, когда теряем. С возрастом я поняла, что секрет счастья прост. Нужно научиться жить сегодняшним днем и уметь ему радоваться.
– Мне будет трудно этому научиться, мамочка. Я привыкла жить будущим!
– Мы с тобой разные, доченька. Ты всегда стремилась реализовать свой талант, строила всякие головокружительные планы. У меня же никогда такого не было. Все, чего я хотела в жизни, это иметь свой дом, свою семью, мужа. – Мария грустно улыбнулась. – Что ж по крайней мере два моих желания из трех исполнились.
– Мамочка, а ты еще танцуешь? Ведь ты же когда-то так хорошо танцевала.
– Иногда танцую, для собственного удовольствия. Но я уже старая. Я ведь уже бабушка с двумя внуками.
– Не говори ерунды! Тебе ведь лишь чуть больше сорока, мама. Многие исполнительницы фламенко в Барселоне продолжают выступать и в пятьдесят, и даже в шестьдесят лет. То есть ты счастлива, что осталась жить здесь? – задала Лусия прямой вопрос.
– Да, думаю, я счастлива.
Часом позже, когда Лусия слушала, как Пепе играет на гитаре, сидя в гостиной, которую, по словам матери, братья обустроили на месте старой конюшни, она вдруг услышала мужской голос.
– Hola, mon amor, я принес тут кое-что вкусненькое нам на десерт после ужина.
Лусия услышала, как мать шикнула на гостя. Лусия вошла в кухню и увидела Рамона, их соседа. Он стоял рядом с матерью, полуобняв ее за плечи. При виде дочери Мария покраснела и тут же отступила от него прочь.
– Hola, сеньор, – сдержанно поприветствовала его Лусия. – Как поживаете?
– Спасибо, все хорошо, – ответил Рамон деревянным голосом, тоже изрядно смутившись. Глядя на эту смущенную парочку, Лусия испытала непроизвольное желание весело рассмеяться.
– Как поживают ваши дочери, Рамон?
– О, у них все хорошо. Очень хорошо.
– Две девочки уже замужем, а всего лишь неделю тому назад мы отпраздновали помолвку Магдалены. Правда, Рамон? – подбодрила соседа Мария.
– Да, отпраздновали, – поспешно подтвердил Рамон, кивнув в знак согласия.
– А как ваши апельсины?
– С ними тоже все в порядке. Спасибо, Лусия.
– У Рамона сейчас есть своя небольшая апельсиновая рощица, – пояснила дочери Мария. – Его родители умерли один за другим, буквально в течение нескольких месяцев, а после их похорон Рамон обнаружил какое-то количество монет, припрятанных в печной трубе. Одному богу известно, как долго пролежали там эти деньги. И удивительно, что монеты вообще не расплавились за столько лет. Рамон думает, что это святая Дева Мария преподнесла ему такой чудный дар. Вот на эти самые деньги он и купил себе апельсиновую рощу.
– Да, именно так! – с готовностью подтвердил сосед, бросив испуганный взгляд на Лусию в ожидании ее ответной реакции.
– Gracias, Рамон, за то, что заботились о моей матери все эти годы, пока меня здесь не было. Уверена, вы стали ей надежным помощником и опорой. – Лусия ласково пожала руку Рамона.
– Мне это было совсем не трудно, сеньорита. Я помогал Марии с удовольствием, – улыбнулся в ответ Рамон, переведя дыхание.
Когда Рамон ушел к себе, Мария повернулась к дочери, старательно размахивая руками перед лицом, чтобы согнать краску смущения со своих щек.
– Что ты, должно быть, подумаешь обо мне сейчас?
– Мама, я уже давно поняла, как трудна жизнь. Ты нашла свое утешение там, где его тебе предложили. И поступила правильно. В этом нет ничего дурного.
– Я… Мы… то есть Рамон и я, мы сильно не распространяемся… о нашей дружбе. Поверь мне, доченька, я никогда не опущусь до того, чтобы опозорить твоего отца перед людьми.
– Мамочка, на Баррио-Чино я насмотрелась на всякое. Меня уже мало что может удивить или даже шокировать. И конечно, меньше всего – желание обрести хоть какое-то утешение в жизни.
– Gracias, Лусия. – Мария взяла дочь за обе руки и благодарно пожала их. – Ты выросла замечательной девушкой.
– Мамочка, надеюсь, мне по наследству от тебя достался здравый смысл, а от отца я унаследовала страстную натуру. Вот такой компот у нас получился. А сейчас… – Она глянула, как солнце постепенно скатывается за башни Альгамбры, озаряя все вокруг последними всполохами уходящего дня. – А сейчас мне пора возвращаться в город. Поздно вечером мы отбываем в Кадис.
– Неужели ты не можешь задержаться и погостить у нас еще хотя бы пару деньков, голубка моя?
– Не могу, мамочка. Но теперь, когда мы снова встретились, обещаю, я буду чаще навещать тебя. Возможно, даже приеду к тебе на весь отпуск.
– Но только, пожалуйста, в следующий раз предупреди меня заранее. Чтобы я могла устроить дома застолье и познакомить тебя со всей нашей семьей. Двери моего дома всегда открыты, и я всегда дома.
– Мамочка, что сказать отцу… о его сыне?
– Если сможешь, постарайся пока ничего ему не говорить, ладно? Надеюсь, что когда-нибудь я смогу сказать ему об этом лично.
– Конечно, мамочка. Ты права. Adios, родная моя. – Лусия порывисто обняла мать, чувствуя подступившие к глазам слезы. Боясь расплакаться, она поспешно вышла из пещеры и, не оглядываясь, зашагала вниз по пыльной тропинке своего детства.
23
– У меня для тебя новость, – объявил Лусии Карселлес, когда они сидели вместе за столиком на улице в одном из его любимых баров на Баррио-Чино. Лусия недоверчиво глянула на импресарио, который недавно организовал для них гастроли по провинции. Лицо его раскраснелось от слишком большого количества выпитого бренди, толстый живот перевесился через туго затянутый ремень брюк.
– И что за новость такая?
Карселлес подлил им в стаканы еще немного бренди.
– Театр Фонтальба в Мадриде организует бенефис актрисы Люизиты Эстезо. Я вставил твой номер между двумя актами. Пришла пора тебе покорять своим талантом столицу.
Лусия, уже давно привыкшая к экстравагантным, но, по большей части, пустым обещаниям Карселлеса, который готов был пообещать горы золотые, лишь бы только подзадорить ее, недоверчиво уставилась на собеседника.
– Вы собираетесь везти меня в Мадрид?
– Si, Лусия. Ты идеально впишешься в программу представления. Сам великий Менике согласился аккомпанировать тебе. Что скажешь?
– Dios mio! – Лусия подскочила со своего стула и порывисто обняла Карселлеса, чуть не опрокинув при этом столик и расплескав спиртное. – Какая замечательная новость!
– Я рад, что она пришлась тебе, Лусия, по душе. Правда, это всего лишь на один вечер, и время твоего выступления ограничено в программе только пятью минутами, но это точно твои пять минут, и ты должна выложиться по полной и показать столичной публике, публике, которая хорошо во всем разбирается, все, на что ты способна.
– И я покажу! Обязательно покажу. Обещаю! Gracias, сеньор.
– Ты слышал, отец? – Лусия ворвалась в спальню отца. Он лежал на кровати, курил.
– Про Мадрид? Да, слышал. Само собой, платить они тебе не собираются. Это ты понимаешь, да?
– А причем здесь деньги? Я получу возможность выступить перед тысячами зрителей. Разве это не прекрасная новость?
– Слышал, что Менике собирается аккомпанировать тебе.
– Да. А потому тебе не нужно будет ехать вместе со мной. В поезде меня будет сопровождать Карселлес, а там обо мне позаботится Менике.
– Вот как раз это меня и беспокоит, – мрачно обронил Хозе, засовывая окурок в пивную бутылку, еще наполовину полную.
– Я уже большая девочка, папа. Не забывай, мне недавно исполнился двадцать один год. Да ты не успеешь и глазом моргнуть, как я вернусь назад.
Лусия пошла в свою комнату, решив не портить себе настроение из-за того, что отец явно не в восторге от предстоящей поездки в Мадрид. Она сбросила с себя платье-фламенко и улеглась на матрас голышом, раскинув руки и ноги в разные стороны. И принялась раздумывать над предложением Карселлеса. Постепенно в ее голове начала выкристаллизовываться сама идея предстоящего выступления.
– Да! – воскликнула она, подхватываясь с постели, и опрометью бросилась в тот угол, где были сложены все ее одежки. Стала перебирать их, уже точно зная, что именно она наденет, когда будет танцевать в Мадриде. Ведь ее танец, как и она сама, должны стать незабываемыми.
– Мадрид… – выдохнула она, найдя наконец ту самую вещь, которую искала. – И Менике!
– Ну, как ты? В порядке? – прошептал ей на ухо Менике, когда две недели спустя они вместе стояли в кулисах перед огромной сценой, вслушиваясь в громовые аплодисменты, которыми публика встретила выступление Эль Ботато: он исполнил свою знаменитую farruca, сопроводив ее многочисленными акробатическими трюками.
– Si, но я все же нервничаю, Менике. А раньше я никогда не нервничала перед своими выступлениями.
– Все к лучшему. Волнение вызовет прилив адреналина, что сделает твой танец еще более глубоким и ярким.
– Но меня же здесь никто не знает. – Лусия больно прикусила нижнюю губу. – Что, если меня сейчас освищут и с позором прогонят со сцены?
– Не переживай! После сегодняшнего выступления тебя узнают все. Выше голову. – Менике легонько подтолкнул ее к сцене. – Ступай.
Лусия выбежала на сцену под жидкие аплодисменты зрителей. Яркие огни рампы слепили глаза. Лусии вдруг стало жарко, и все тело зачесалось под тяжелой накидкой, которая была на ней. Через пару секунд на сцене появился Менике, которого встретили приветственными возгласами и гораздо более энергичными аплодисментами.
– Мамочка! – прошептала Лусия, став в начальную позу. – Сегодня я танцую для тебя.
Устроившись сбоку, Менике наблюдал за хрупкой фигуркой, приготовившейся к танцу посреди огромной сцены. Вот он тронул струны гитары, прозвучали первые аккорды. Менике увидел, как раздулись ноздри Лусии, как гордо вскинула она подбородок. И как только он начал задавать темп, она плавным движением сбросила с себя накидку и отшвырнула ее в сторону. Раздались удивленные возгласы. Перед публикой предстала маленькая хрупкая девушка, облаченная в черные брюки с завышенной талией и накрахмаленную белоснежную рубашку – типичный костюм для мужчин, танцующих фламенко. Волосы гладко зачесаны назад и собраны на затылке, аккуратный пробор посередине. Выразительные глаза, подведенные углем, смотрели на публику с откровенным вызовом.
Но начался танец. И уже спустя несколько секунд утихли недовольные возгласы в зале, а публика, почти полторы тысячи зрителей, тут же попала под фантастическое обаяние этой женщины-ребенка, волшебные ножки которой творили поистине чудеса, поспевая за бешеным ритмом гитары. Пожалуй, даже самые напрактикованные руки клакеров не сумели бы хлопать в такт стремительной музыке. А когда до зрителей наконец дошло, что Лусия исполняет ту же farruca, которую только что танцевал Эль Ботато, то есть фламенко для мужчин, то они попросту сошли с ума. В зале раздались восхищенные вопли, публика свистела и визжала от восторга при виде столь необычного по своей красоте действа. Менике был сам настолько захвачен происходящим, что, когда Лусия закружилась в очередном головокружительном вращении, наполняя все вокруг какой-то дьявольской энергетикой, он даже забыл пропеть очередной куплет своей песни.
«Какая чистота, – размышлял Менике. – Да, она есть истинное воплощение фламенко».
К этому моменту весь зал уже стоял на ногах. Все дружно хлопали в такт движениям Лусии, ножки которой продолжали неустанно отбивать такт. В какой-то момент Менике даже испугался, что сейчас девушка просто рухнет на пол в изнеможении. Как этому худенькому, тщедушному тельцу удавалось так долго изыскивать в себе столько энергии, чтобы не сбавлять темп, оставалось для него загадкой.
– Ole! – прокричала Лусия в зал, в последний раз стукнула об пол ножкой и склонилась в низком поклоне.
Публика неистовствовала, снова и снова вызывая Лусию на поклоны. Менике тоже вышел на авансцену, чтобы получить свою порцию аплодисментов, и встал рядом с ней.
– Ты сделала это, pequena, ты сделала это! – шептал он Лусии, снова и снова выводя ее на сцену.
– Правда? – спросила у него Лусия, когда они наконец ушли за кулисы, где уже тоже собралась толпа, желающая приветствовать ее.
– Твой дебют в Мадриде превзошел все ожидания. Он выше всяких похвал.
– А я ничего не помню.
Менике увидел, что у Лусии действительно несколько заторможенный взгляд, будто она во сне. Вот она безвольно оперлась о его руку. Он осторожно провел ее сквозь толпу в свою гримерку и, как только они вошли, плотно прикрыл за собой дверь.
– Все! Переведи дыхание, приди в себя! – Менике усадил Лусию в кресло и протянул ей стакан с изрядной порцией бренди.
– Gracias, – поблагодарила его Лусия и залпом осушила стакан до дна. – Я ведь никогда не помню, как я танцую. Сегодня было хорошо?
Менике понял, что Лусия не лукавит и не ждет от него комплиментов. Вопрос ее был бесхитростным и чистосердечным в своей наивности.
– Это было не просто хорошо, Лусия. Ты… ты сотворила самое настоящее чудо! – Он вскинул руку, салютуя ей.
Раздался громкий стук в дверь. Из коридора долетали возбужденные голоса собравшихся.
– Готова ли Ла Кандела принять обожающих ее зрителей?
– Готова, – откликнулась Лусия.
Она поднялась с кресла, подошла к зеркалу и, взяв салфетку, стала вытирать пот со своего лица.
– Но прежде, чем ты…
Менике заключил Лусию в свои объятия и поцеловал ее.
– Ты хочешь сказать, что папа приезжает сегодня в Мадрид? – Лусия уселась на постели рядом с Менике в его комфортабельной спальне. Разговор этот случился спустя несколько дней после ее триумфального дебюта. – Но ведь он должен был приехать только на следующей неделе! Мне и без него в Мадриде живется просто замечательно.
– Лусия, отец выстраивал твою артистическую карьеру с самого раннего детства. Почему же ты отказываешь ему хотя бы в одной минуте славы? К тому же он – твой гитарист. И, как никто другой, знает, как нужно тебе аккомпанировать.
– Нет! – Лусия схватила пальцы Менике и поцеловала их. – Вот эти пальцы знают еще лучше. И они умеют играть не только на гитаре…
Менике почувствовал приятное волнение в крови, когда Лусия, лежа рядом с ним нагишом, сладко потянулась всем телом.
– Согласен, дорогая. Но, как ты знаешь, у меня в ближайшие два месяца контракты на выступления по всей стране.
– Ну, так и расторгни их! – отрезала она, а ее рука между тем шаловливо залезла под простыню. – Я хочу, чтобы ты играл для меня в «Колизее».
– Подожди! – Менике схватил Лусию за оба локтя. – Ты у нас, конечно, восходящая звезда, кто бы с этим спорил. Но пока ты еще не дива в полном смысле этого слова. А потому не начинай вести себя так, будто ты уже примадонна. Отец привезет с собой всю вашу маленькую труппу. Всегда и во всех отношениях лучше иметь собственных гитаристов и певцов, которые могли бы в случае чего поддержать тебя на концертах. Ведь это люди, которых ты хорошо знаешь, кому доверяешь… А не просто какие-то случайные исполнители, которых приставят к тебе в приказном порядке.
– А я уже решила, что наконец-то освободилась от отца. Без него мне было так хорошо, – пожаловалась Луиза. – Тем более рядом с тобой… Наконец-то я почувствовала себя настоящей взрослой женщиной. А папа все эти годы обращался со мной как с ребенком.
– Ты действительно стала настоящей женщиной, Лусия. – Менике стал ласкать рукой ее грудь, но на сей раз уже она оттолкнула его от себя.
– Если папа приедет, я все равно останусь жить здесь?
– Пока я в Мадриде, можешь и дальше жить у меня. Однако сейчас ты уже стала зарабатывать хорошие деньги по тому контракту, который заключила на выступления в «Колизее». Поэтому, думаю, вполне можешь снять себе приличные апартаменты, в которых поселятся и другие артисты из вашей труппы. – Менике слез с кровати и стал одеваться.
– То есть ты больше не хочешь, чтобы я жила у тебя?
– Хочу. Но повторяю еще раз, я не могу постоянно быть рядом с тобой.
– То есть для тебя твоя карьера важнее меня, да?
– Моя карьера для меня важна так же, как и твоя карьера для тебя, – пристыдил ее Менике. – А сейчас, прости, но я должен идти. У меня встреча по поводу новых записей. Увидимся позже.
Лусия молча откинулась на подушки. Она была в полнейшем бешенстве от того, что все ее планы так неожиданно спутал любовник на пару с ее отцом. После триумфального дебюта на сцене театра Фонталба Лусия впервые почувствовала вкус настоящей свободы, а потому сейчас не собиралась сдаваться так просто. Она еще поборется за право быть собой. Особенно с учетом тех новых радостей, которые она нашла в спальне Менике.
– Я люблю его! – прокричала она громко в пустой квартире и стукнула кулаком по матрасу. – Но почему же он бросает меня здесь одну?
Она сползла с кровати, взяла свои сигареты и, усевшись на подоконник, закурила. Внизу под окнами простиралась широкая улица, окаймленная с двух сторон деревьями. На улице было полно людей и машин. Но сюда, на четвертый этаж, городской шум проникал лишь тогда, когда открывалось окно. И Лусия его открыла, выпустив тоненькую струйку табачного дыма в утреннее небо, уже залитое солнцем.
– Мне здесь нравится! – прокричала она, обращаясь к улице. – И я не хочу отсюда уезжать! И как только Менике посмел предложить мне поискать другое место жительства?
Выбросив окурок за окно, Лусия прошлась голышом по квартире и направилась на кухню, чтобы сварить себе крепкий кофе. Комнаты в квартире Менике чем-то напоминали его самого: такие же небольшие, везде царил безупречный порядок, все лежало на своих местах.
– Он даже умеет готовить! – пробормотала Лусия, снимая чашку с полки. – Я хочу его!
С чашкой кофе Лусия вернулась в гостиную и свернулась калачиком в кресле, приготовившись пить свой кофе и попутно разглядывая гитары, выстроенные в ряд вдоль одной из стен комнаты. Конечно, Менике сильно отличается от других мужчин-цыган, которых она знает. Что и понятно. У него мать payo, то есть не цыганка, он вырос в Памплоне, на самом севере Испании. Его семья жила в доме, в собственном доме! – подумать только… А сам он рос и взрослел среди испанцев. Иногда Лусия казалась самой себе диким необузданным зверем в сравнении с его спокойным и рассудительным нравом. В отличие от нее Менике не видел во всех этих payos врагов, как ее учили с самого детства. Просто эти люди не цыгане, у них другое воспитание.
– А я, Лусия, впитал в себя обе культуры, и испанскую, и цыганскую, – повторял он ей не раз. – И потом, не забывай, именно испанская публика обеспечит нам тот успех, которого мы с тобой так жаждем, – сказал он ей как-то вечером, когда она принялась насмехаться над ним за то, что он читает испанскую газету. – У испанцев все – и власть, и деньги.
– Эти payos убили моего брата! – крикнула ему в ответ Лусия. – Я им никогда не прощу этого!
– Цыгане тоже убивают цыган, как и испанцы убивают друг друга, и что с того? – слегка пожал плечами Менике. – Мне очень жаль твоего брата, поверь мне. Но случилась трагедия. А злость и предрассудки не приведут ни к чему хорошему в этой жизни, Лусия. Ты должна уметь прощать, как учит нас Библия.
– А, так ты еще и священник по совместительству, да?! – с яростью набросилась она на него. – Советуешь мне читать Библию? Пытаешься поучать меня? Ты же прекрасно знаешь, что я не умею читать.
– Я научу тебя.
– Мне это без надобности! – Она сбросила с плеч его руку, которая обняла ее. – Мне нужны только мое тело и моя душа.
Однако в глубине души Лусия понимала, что Менике прав. Толпы зрителей, которые заранее покупали билеты на ее выступления, все эти люди ведь не были цыганами. Это испанцы выплачивали ей те большие деньги, которые она сейчас получала каждую неделю.
Лусия поднялась со своего места.
– Он обращается со мной точно так же, как и мой отец! – крикнула она, обращаясь к гитарам. – Будто я маленькая глупая цыганка, которая ничего не понимает. И тем не менее каждую ночь он как минимум трижды удовлетворяет со мной свою похоть. Мама права. Все мужчины одинаковы. Ну, я покажу ему!
Она подняла ногу и пнула первую гитару, стоявшую в шеренге. Жалобно звякнули струны, и гитара тут же повалилась на бок. Потом Лусия глянула на безукоризненно ровные ряды книг, выстроившиеся на книжных полках, и решительным движением руки смела их на пол. После чего вернулась в спальню и впервые за много дней надела на себя платье фламенко, которое когда-то Менике с таким нетерпением срывал с ее тела. Подхватила в руки туфли и направилась к дверям. Открыла их и была такова.
Вернувшись к себе, Менике застал в доме полнейший разгром. Он тяжело вздохнул, обозрев кавардак, царящий в квартире, и поехал в театр «Колизей», где у Лусии была назначена репетиция на вторую половину дня.
В театре он встретил Хозе. Тот нервно курил, стоя возле дверей, ведущих на сцену. Там уже собралась вся его труппа.
– Лусия приехала? – поинтересовался Менике у Хозе.
– Нет. Я думал, она с тобой, – ответил тот. – Здесь ее никто не видел.
– Mierda! – тихо выругался Менике. – Утром я оставил ее у себя в квартире… Куда же она подевалась?
– Тебе лучше знать, – ответил Хозе, с трудом сдерживая себя. – Предполагалось, что ты станешь присматривать за ней.
– Вам, сеньор, не хуже моего известно, что за вашей дочерью, в принципе, невозможно «присматривать», особенно, если она впадает в ярость.
– Ведь у нее же концерты на следующей неделе! Вот мы и явились сюда на репетицию! И после стольких усилий и трудов, неужели она упустит свой счастливый случай?
Менике лихорадочно перебирал в уме все последствия выходки Лусии.
– Ступайте за мной, – бросил он Хозе. – Думаю, я знаю, где она сейчас может быть.
Спустя полчаса они прибыли на площадь де Олавиде, сосредоточие всевозможных баров и кафе. Лусию они обнаружили в центре площади в окружении толпы народа, собравшейся поглазеть на ее танец. Ей аккомпанировали каких-то два случайных гитариста. Менике с трудом протиснулся сквозь толпу. До его слуха долетел звон монет, которые швыряли зрители на землю рядом с ней. Он стоял, молча скрестив руки на груди, наблюдая за тем, как она танцует. Когда Лусия окончила свое выступление, раздались дружные аплодисменты, и они с Хозе тоже с готовностью присоединились к ним.
Потом Лусия принялась собирать монетки с земли, давая понять собравшимся, что представление окончено.
– Hola, Лусия, – поздоровался с ней Менике, подходя ближе. – Что ты здесь делаешь?
Лусия закончила собирать деньги, выпрямилась и посмотрела на него с вызовом.
– Я проголодалась. А денег на обед у меня не было. Вот я и пришла сюда, чтобы немного заработать. А сейчас, если ты не против, идем обедать.
Несмотря на нежелание Лусии видеть отца в Мадриде, встрече с другими членами его труппы она искренне обрадовалась.
– Чилли, ты привез мне свой тонизирующий напиток? – спросила она у приятеля, намеренно игнорируя присутствие его жены Розальбы, стоявшей рядом с ним.
– Глядя на тебя, Лусия, могу сказать, что столичная жизнь пошла тебе на пользу, – улыбнулся в ответ Чилли. – Ты счастлива?
– Я никогда не чувствую себя вполне счастливой, хотя, да! Жизнь в Мадриде имеет свои преимущества, – согласилась с ним Лусия.
В течение нескольких следующих дней артисты труппы Хозе нашли себе подходящее жилье в городе, а Хозе даже начал прослушивание: желая увеличить состав своей труппы, он пригласил несколько гитаристов, певцов и танцоров со стороны. Спустя пару-тройку длинных вечеров, в течение которых длился отбор, труппа наконец пополнилась новыми членами.
Гитарист по имени Себастьян охотно угощал всех выпивкой и сигаретами, хотя очень скоро выяснилось, что его пальцы не только искусно перебирают струны гитары, но так же ловко чистят карманы всех этих payos. Он клятвенно заверил Хозе, что никогда больше, но странным образом, вопреки всем обещаниям и заверениям, в его карманах всегда водились свободные песеты, которыми он, впрочем, щедро делился с остальными своими коллегами.
Брат Себастьяна Марио по кличке «Тигр», гибкий, мускулистый, каждый свой танец исполнял так, будто он тореадор, вышедший на арену, чтобы победить быка. Он единственный из всех танцоров мог посоперничать с Люсией неистовой энергией, бьющей из него ключом. Две молоденькие девушки, исполнявшие фламенко, были отобраны самой Лусией не в последнюю очередь потому, что их танец был зауряден и не мог соперничать с ее исполнением.
– Итак, дочка, – обронил Хозе, поднимая стакан с выпивкой после того, как была завершена их первая генеральная репетиция в сопровождении оркестра, – завтра труппа Альбейсин дебютирует в стенах «Колизея».
– И я вместе с вами, – прошептала в ответ Лусия, чокаясь с отцом.
В течение последующих нескольких месяцев слава Лусии росла и крепла. В билетные кассы театра «Колизей» выстраивались длинные очереди. Всем хотелось увидеть молодую очаровательную цыганку, которая танцевала в мужском костюме.
Наконец-то Лусия Амайя Альбейсин стала звездой.
Хотя в столице ей не хватало моря и того свободолюбивого духа Барселоны, который как нельзя лучше подходил ее взрывному цыганскому темпераменту, Мадрид Лусии нравился. Она влюбилась в его величественные белокаменные дворцы, в широкие улицы и проспекты. В самом воздухе этого города постоянно витали напряжение и страсть: бесконечные ежедневные баталии различных политических партий, каждая из которых добивалась поддержки у своих избирателей. Борьба еще более обострилась после того, как в ноябре республиканцы одержали победу на всеобщих выборах. Хотя Менике не раз пытался объяснить своей возлюбленной, из-за чего так разоряются все эти мужчины, крича друг на друга, Лусия лишь смеялась в ответ, закрывая ему рот поцелуем. Дескать, хватит с меня этих пустых разговоров.
– Я уже устала наблюдать за тем, как все эти payos воюют друг с другом, – говорила она ему. – Пойдем лучше на корриду, посмотрим, как испанец управляется с быком!
– Да у вас тут самый настоящий свинарник! – объявил ей прямо с порога Менике, когда впервые побывал у них на квартире, в которой разместилась вся труппа. Горы немытой посуды громоздились в раковине, кости от сардин и остатки другой еды были свалены в кучу. Грязная одежда валялась на том же самом месте, где Лусия бросила ее несколько дней тому назад.
– И пусть себе! Это мой свинарник, и мне здесь хорошо, – тут же возразила ему Лусия, пока он целовал ее.
Порой Менике чувствовал себя этаким дрессировщиком, пытающимся обуздать дикого зверя. Зато бывали моменты, когда ему хотелось защитить хрупкую маленькую девочку, в которую легко могла превратиться Лусия. Но в какой ипостаси она бы ни представала перед ним, Менике был очарован и по-настоящему увлечен этой юной женщиной.
Проблема была в том, что ею был очарован не только он один, но и весь Мадрид. Сейчас, когда они появлялись в городе вместе, в центре внимания все чаще оказывался не Менике, прославленный гитарист и певец, а именно Лусия, пообщаться с которой жаждали все, кто ее видел.
– Ну, и каково это – чувствовать себя самой известной танцовщицей-цыганкой во всей Испании? – поинтересовался он как-то раз у своей возлюбленной, когда они лежали в кровати в его спальне.
– Я всегда хотела известности, – ответила она неожиданно безразличным тоном, закуривая очередную сигарету. – И я так долго ждала этого признания.
– Некоторые ждут всю жизнь, Лусия, но признание так и не приходит к ним.
– Я заработала свою славу! – сказала, как отрезала, Лусия. – И сполна отработала каждую ее секунду.
– Значит, сейчас ты счастлива?
– Конечно нет! – Она прижалась головой к его плечу, и он уловил легкий аромат масла, которым она обычно умащает свои волосы. – Аргентинита покорила весь мир! А я пока только одну Испанию. Впереди у меня еще много работы.
– Уверен, ты со всем справишься, дорогая, – вздохнул Менике.
– Я говорила тебе, что меня пригласили сняться в одном фильме? Какой-то испанский кинорежиссер, кажется, его зовут Луис Бунюэль. Говорят, он хороший режиссер. Как думаешь, мне стоит принять его предложение?
– Конечно! Что за вопрос! Ведь тогда твой талант будет запечатлен навсегда! Даже после твоей смерти люди смогут наслаждаться тем, как ты танцуешь.
– Я никогда не умру! – тут же возразила Лусия. – Я буду жить вечно! А сейчас, дорогой, нам пора вставать и одеваться. Нас пригласили на обед новые друзья-испанцы в один из своих дорогих ресторанов. Я у них там почетный гость! Представляешь?
– Я могу представить тебя, Лусия, в любом качестве. Честное слово! – пошутил Менике, когда Лусия принялась стаскивать его с кровати.