Сестра луны — страница 8 из 12

Мендоса, Аргентина

Сентябрь 1944 года

Платье фламенко со шлейфом

(bata de cola)

Концертное платье с длинной, широкой и пышной юбкой, требующей особого мастерства от танцовщицы, чтобы манипулировать этой юбкой.

29

Менике вышел на террасу, залитую ярким сентябрьским солнцем. Оперся о балюстраду, глянул вниз, на виноградники, раскинувшиеся в долине, потом перевел глаза вверх, туда, где белели заснеженные вершины Анд. Еще никогда в своей жизни он не вдыхал такой чистый воздух, не наслаждался таким мягким солнцем, которое нежно ласкало кожу, не испепеляя ее даже на такой высоте. Нет, определенно, это место ему очень нравится.

Стыдно признаваться самому себе, но недавняя неприятность, случившаяся с Лусией, обернулась для него истинным благом. Их труппа провела несколько лет в бесконечных гастролях по всей Южной Америке. Тур завершился выступлением в переполненном театре Буэнос-Айреса. И вот, выполняя особо зажигательную farruca, Лусия так энергично топнула ножкой, что треснули даже половицы на сцене.

А в результате Лусия сильно растянула лодыжку, и доктор самым серьезным образом предупредил ее, что она не сможет больше выступать на сцене, если не побережет свою ногу и не даст ей достаточно времени для полного восстановления. Короче, Лусию буквально силой вынудили сделать перерыв в гастролях и дать себе отдых хотя бы на один сезон. Остальную часть труппы распустили, и артисты разъехались кто куда, по всей Аргентине и Чили с собственными выступлениями.

Впервые за долгие годы совместной жизни с Лусией Менике получил ее полностью в свое распоряжение, и это было действительно чудесное во всех отношениях время.

Вполне возможно, сделали свое доброе дело обезболивающие препараты, которые прописали Лусии врачи, или причиной тому был страшный стресс, которому она подвергала свое тело все эти годы, но как бы то ни было, а молодую женщину было просто не узнать. Еще никогда Менике не видел ее такой спокойной и уравновешенной. Пожалуй, он был даже готов жениться на ней хоть завтра, если бы только был уверен, что их идиллия продлится вечно.

– Телеграмма, сеньор.

На террасе появилась служанка по имени Рената и вручила ему телеграмму.

– Gracias.

Телеграмма была адресована Лусии, которая мирно дремала в своем кресле-качалке, нежась на солнышке. Он вскрыл телеграмму, все равно ведь она попросила бы его прочитать ей текст.

Текст был на английском. Менике присел к столу и стал разбираться, о чем речь.

ВСЕ УСЛОВИЯ ПРИНЯТЫ ТОЧКА ЗАРЕЗЕРВИРОВАНЫ БИЛЕТЫ НА РЕЙС ИЗ БУЭНОС-АЙРИСА В НЬЮ-ЙОРК НА 11 СЕНТЯБРЯ ТОЧКА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДУ ВСТРЕЧИ СО ВСЕМИ ВАМИ ЗДЕСЬ ТОЧКА СОЛ

– Проклятье! – негромко выругался Менике, чувствуя, как в нем закипает злость. Он поднялся из-за стола и направился к Лусии.

– Тебе телеграмма! – крикнул он нарочито громко, видя, как она даже вздрогнула от неожиданности и тут же проснулась. Он швырнул ей телеграмму. Легкий ветерок подхватил бумажку и понес ее по террасе, выложенной плиткой.

– Правда? – Лусия моментально села и подняла телеграмму с пола. Увидев, что она на английском, протянула ее Менике, но тот не взял. – А что в ней?

– Думаю, ты прекрасно знаешь, Лусия, что в ней.

– Да? – Она снова глянула на текст, пытаясь отыскать в нем хотя бы одно знакомое слово. – О, это от Сола.

– Да, от Сола. От Сола Юрока. Судя по всему, ты собираешься в Нью-Йорк.

– Нет, это мы с тобой собираемся в Нью-Йорк. Как будто я брошу тебя здесь одного! Ты будешь мной гордиться, потому что я провела очень успешные переговоры.

Менике сделал глубокий вдох, прежде чем заговорить.

– Тебе не кажется, что было бы совсем даже неплохо, если бы ты хоть изредка держала меня в курсе своих планов?

– Я и собиралась тебе все рассказать, но лишь после того, как он примет мои условия. Ведь раньше было как? Он звал только меня одну, а тебя и всех остальных артистов нашей труппы – побоку. Зато сейчас, – Лусия широко улыбнулась и обвила его руками за шею, – я могу сообщить тебе все.

Поскольку Лусия не могла прочитать телеграмму сама, Менике тут же прикинул, что «условия были приняты» в ходе нескольких ночных телефонных разговоров, которые Лусия вела с Солом, думая, что Менике в это время крепко спит.

Он медленно опустился в кресло. От его прежнего благодушного настроения не осталось и следа, и причин тому тьма. Еще следует хорошенько поразмыслить над каждой из них.

– Скажи, ты рад за меня, Менике? – приставала к нему Лусия. – Ты же знаешь, это моя давняя мечта. – Она порывисто вскочила с кресла-качалки, явно взволнованная полученной новостью. Ее маленькие ножки стали сами собой отбивать ритм на полу террасы. – Ты только представь себе! Наконец мы в Северной Америке! Южная Америка уже покорилась нам, а сейчас мы отнимем у Аргентиниты и ее главный приз!

– Так это ты ради нее так стараешься? – насмешливо спросил Менике, стараясь не встречаться с Лусией взглядом.

– Ни ради кого я не стараюсь! Просто хочу перемены мест. Пусть все эти payos и в Нью-Йорке увидят, как я танцую. А ведь там живут все богатеи мира! – Лусия порывисто обняла Менике за плечи. – Неужели это тебя ни капельки не волнует? – прошептала она ему на ухо. – Сеньор Юрок пообещал снять для моих выступлений Карнеги-холл! Ты только представь себе все это! Маленькая горстка испанских цыган покоряет сцену самого знаменитого концертного зала в мире!

– А мне нравится здесь, в Мендосе, Лусия. Я бы с удовольствием остался в Южной Америке до конца своих дней.

– Но мы же здесь уже посмотрели все, что только можно! И переделали все, что можно! – Лусия разжала кольцо своих рук и принялась нервно расхаживать по террасе, заставленной огромными горшками с ярко-красными цветами в тон шарфу, который болтался у нее на шее. – Мы уже побывали в Уругвае, Бразилии, Чили, Колумбии… – Она принялась методично загибать свои пальцы, перечисляя страны, в которых они гастролировали. – Потом еще в Эквадоре, Венесуэле, Мексике, Перу, на Кубе…

– В следующий раз, Лусия, когда ты станешь строить свои планы на будущее, учитывая и мою скромную персону, изволь, пожалуйста, ставить меня в известность о своих намерениях.

– Но я же хотела устроить тебе сюрприз! Большой сюрприз! Думала, ты обрадуешься, как и я! – У Лусии был такой растерянный вид, что гнев Менике куда-то улетучился сам собой. Очевидно, она действительно вполне искренне верила в то, что он будет счастлив узнать о предстоящем контракте.

– Просто мне было здесь так хорошо вместе с тобой. Вот я и думаю… – Менике слегка тряхнул головой. – А сможем ли мы наконец найти где-нибудь пристанище, где будем отдыхать уже по-настоящему? И где мы заживем наконец вдвоем и вместе…

– Но пока не до отдыха. Мы живем полной жизнью, разве это тебя не будоражит? А скоро я буду зарабатывать четырнадцать тысяч долларов в неделю! Представляешь?

– Зачем нам деньги, Лусия? Их у нас более чем достаточно.

– Денег никогда не может быть достаточно. И потом, мы же с тобой цыгане. Для нас жизнь – это постоянные странствия, мы нигде не можем задерживаться надолго. Ты же понимаешь это не хуже меня. – Лусия окинула Менике внимательным взглядом. – Наверное, ты просто стареешь, друг мой.

– Скорее всего, я просто устал колесить по свету. Хочу собственный дом. Наш с тобой дом, Лусия… И детей хочу. А почему бы и нет?

– Все это у нас с тобой будет… Но вначале давай доведем до успешного финала наши приключения. Едем в Нью-Йорк! – Лусия подскочила к Менике и, опустившись перед ним на колени, порывисто схватила его за руки. – Прошу тебя! Я должна покорить Америку! Не отказывай мне в этом моем желании.

– Pequena, голубка моя. – Менике снова сделал глубокий вдох. – Скажи, когда и в чем я тебе отказывал?

* * *

На этот раз их плавание до Нью-Йорка проходило при спокойной погоде. Море не штормило, а потому никого из членов труппы, которая за шесть лет пребывания в Южной Америке разрослась аж до шестнадцати человек, морская болезнь не донимала. Само собой, Лусии предоставили лучшую каюту на пароходе. Другие пассажиры, встречаясь с ней на палубе, вежливо раскланивались или радостно махали рукой, приветствуя ее появление на публике.

– Как настроение? – поинтересовалась как-то раз Мария у Менике, отыскав его на палубе, где он, опершись о поручни, грустно вглядывался в океанскую гладь. Он был одет в теплое пальто, закутан шарфом, все эти теплые вещи ему совершенно бескорыстно передал один из пассажиров, заметивший как-то раз, как Менике, стоя на палубе, трясется от холода под порывами прохладного осеннего бриза.

– Да вот грущу, что оставляем позади Южную Америку. Там так тепло, столько красок…

– Понимаю тебя. Мне тоже грустно. Но что мы можем поделать?

– Ничего не можем, Мария, вы правы. – Менике слегка обнял Марию за плечи. За минувшие годы они очень сблизились, черпая в общении друг с другом не только удовольствие, но и силы, столь необходимые им обоим. Ведь иметь дело с Лусией или с Хозе было ой как сложно.

– Я хочу… – начал Менике и оборвал себя на полуслове.

– Чего ты хочешь?

– Дождаться конца и начала, – прошептал он едва слышно. – Чтобы это путешествие поскорее подошло к своему концу. Чтобы у меня был дом.

– Si, я понимаю тебя. Говорят, война в Европе скоро закончится. Страшно хочу узнать, что сталось с моими сыновьями. И тоже очень хочу домой.

Мария сочувственно пожала руку Менике и побрела прочь, оставив одинокую фигуру и далее торчать на холодном ветру.

* * *

– Знаешь, что сеньору Юроку меня порекомендовал сам Антонио Триана? – обронила Лусия, собираясь на ужин в каюту капитана и застегивая в ушах тяжелые серьги с бриллиантами, потом она набросила на плечи меховой палантин.

– Правда? Ты ни разу не говорила мне об этом. Я думал, он выступает в паре с Аргентинитой?

– Выступает. Но говорят, у нее проблемы со здоровьем. А потому он ищет себе новую партнершу. И представь себе, он выбрал меня! – Лусия самодовольно хихикнула и подкрутила пальцем черный локон посреди лба.

Менике уставился на нее долгим немигающим взглядом.

– А я полагал, что тебе больше нравится танцевать одной. Или нет?

– Нравится, ты прав. Но когда я в последний раз выступала вместе с Триана в Буэнос-Айресе, мне показалось это очень впечатляющим. Дуэт – это ведь больше, чем соло. К тому же он уже знаменитость в Америке.

– Лусия, пожалуйста, скажи мне правду. Мы ведь проделываем весь этот долгий путь до Нью-Йорка вовсе не за тем, чтобы увести у Аргентиниты ее партнера?

– Конечно нет! Но я могу многому научиться у Триана. Он ведь гений.

– Даже так? – Менике подошел к Лусии и, встав у нее за спиной, посмотрел на ее отражение в зеркале. – И это говорит мне женщина, которая все эти годы не переставала утверждать, что каждый танец приходит к ней, как вдохновение, как порыв души.

– Не забывай, я ведь стала старше, однако по-прежнему хочу совершенствоваться в своем искусстве. Если Триана сможет научить меня чему-то такому, что сделало Аргентиниту столь знаменитой в Америке, то почему бы мне и не прислушаться к его советам? Времена ведь меняются. Сегодня уже мало просто отплясывать на сцене в сопровождении оркестра. Публике подавай шоу! Зрелищные представления и все такое…

– Но разве не этим мы занимались все те годы, пока гастролировали по Южной Америке? – устало откликнулся Менике. – Однако я уже изрядно проголодался. Ты готова? Или я пойду в столовую один?

Лусия застегнула бриллиантовый браслет на запястье и с готовностью протянула руку Менике.

– Я готова! И тоже умираю, хочу сардин.

* * *

Спустя два дня труппа Альбейсин прибыла в Нью-Йорк. Еще никогда Менике не видел Лусию в таком приподнятом состоянии. Она с восторгом разглядывала высоченные небоскребы, верхние этажи которых терялись среди облаков. Когда они приблизились к небольшому острову в устье широкой реки, то увидели главный символ Америки – статую Свободы: женщина, облаченная в античную тогу, успевшую уже покрыться от времени и сырости зеленью, держит в руке факел свободы.

Когда они наконец прибыли в Эллис-Айленд, конечный пункт их плавания, то Лусия, спускаясь по трапу на берег, приготовилась к тому, что ее будут встречать толпы поклонников. Однако вместо фанатов их встретили служащие миграционного ведомства, которые пригласили всех членов труппы проследовать за ними в помещение, чтобы заполнить необходимые бланки.

– Я не умею писать! И моя мама тоже не умеет! И мой отец… – затараторила Лусия на испанском, бросая возмущенные взгляды на чиновников. – Или вы не знаете, кто я?

– Нет, мэм, мы не знаем, кто вы, – отозвался кто-то из служащих после того, как Менике неохотно перевел для них слова Лусии на английский язык. – Все, что нам известно, так это то, что вы испанская иммигрантка. А потому вам надлежит заполнить все необходимые бумаги, прежде чем вы сможете вступить на территорию Соединенных Штатов Америки.

Несмотря на бурные протесты Лусии, всем им в категорической форме было отказано во въезде. Последовали переговоры с Солом Юроком: тот посоветовал сделать некоторую паузу и отплыть в Гавану. Еще один долгий морской переход, во время которого Менике и другие члены труппы, кто умел читать и писать, обучали Лусию и остальных своих товарищей грамоте. Теперь они хотя бы научились выводить свое имя и расписываться на всяких бланках.

Когда спустя двадцать дней они снова прибыли в Нью-Йорк, Менике был несказанно счастлив уже хотя бы тому, что ступил наконец на твердую сушу.

На сей раз все формальности в Эллис-Айленд были осуществлены без каких-либо проволочек, и труппа в полном составе направилась на Манхэттен, вначале на пароме, потом загрузились в несколько желто-черных машин такси. По дороге Менике восхищенно разглядывал громады небоскребов, сверкающих сотнями окон на неярком зимнем солнце. Выйдя из машины, он выдохнул и увидел, как тут же его дыхание превратилось на морозе в тонкую струйку пара. Он постарался скрыть свое удрученное состояние от Лусии, которая в отличие от него пребывала в самом приподнятом настроении, восхищенно разглядывая огромные витрины, заставленные манекенами, демонстрирующими роскошные меха и бриллианты.

Они остановились в отеле «Вальдорф Астория», где Сол Юрок забронировал номера для всех членов труппы. В вестибюле на стойке администратора Лусия поставила какую-то неразборчивую закорючку, расписавшись в регистрационной книге. Остальные артисты во главе с отцом составляли ее свиту. Служащие отеля и другие постояльцы гостиницы с некоторой оторопью поглядывали издалека на шумную толпу цыган, весело болтающих о чем-то между собой.

Дежурный администратор вручил Лусии ключи от ее номера, и она величественной походкой истинной королевы проследовала к лифту.

Когда мальчишка-лифтер нажал на кнопку нужного этажа, Лусия вдруг развернулась лицом к вестибюлю.

– Hola, Нью-Йорк! Скоро все в этом городе будут знать мое имя!

* * *

– Итак, ваш американский дебют состоится в «Бичкомбер»! – объявил ей Антонио Триана.

– А что это такое? – Лусия с нескрываемым подозрением глянула на стройного темноглазого мужчину, сидевшего у нее в номере. Безукоризненный покрой пиджака и брюк сразу же выдавал руку очень дорогого мастера.

– Это клуб, очень рафинированный клуб, который часто посещают всякие голливудские звезды. Я там тоже выступал в паре с Аргентинитой, – пояснил Триана.

– Но это точно не какая-то там забегаловка в порту?

– Уверяю вас, сеньорита Альбейсин, ничего подобного! Достаточно сказать, что билеты на ваше первое выступление продаются по двадцать долларов! А сейчас я должен покинуть вас, но уже с завтрашнего дня мы приступаем к репетициям. Ровно в девять утра.

Лусия глянула на него в полном смятении.

– Сеньор Триана, мы никогда не просыпаемся раньше полудня!

– Но вы сейчас в Нью-Йорке, сеньорита Альбейсин. А здесь правила совсем другие. Итак, завтра я жду вас и остальных членов вашей труппы в фойе ровно в девять и сразу же веду вас в репетиционную комнату. – Отвесив элегантный поклон, Антонио вышел из номера.

– Девять утра? – Лусия повернулась к Менике. – С ума можно сойти! Это же еще ночь!

– Но мы должны делать так, как он велел. Он ведь знает здешние правила, Лусия.

– Конечно, ты прав, – вздохнула она в ответ. – Но ничего! Зато сегодня вечером мы устроим себе праздник! Будем пить вино и веселиться!

* * *

– Вы готовы к нью-йоркскому дебюту? – прошептал Антонио Триана на ухо Лусии, когда две недели спустя они стояли в кулисах в ожидании своего выхода. Сквозь щелочку она видела разноцветные огни, скользящие по залу, слышала шумную разноголосицу посетителей, заполнивших до отказа зал элитарного ночного клуба, который простирался перед ними. Ночная жизнь в клубе «Бичкомбер» била ключом. По дороге к дверям, ведущим на сцену, Лусия, к своему удовольствию, смогла убедиться, что у входа в клуб толпится огромное количество людей, жаждущих попасть внутрь.

– После всех этих репетиций по утрам, да еще в такую несусветную рань, я чувствую себя готовой, как никогда, – объявила она Антонио.

– Вот и отлично! Ибо я должен сообщить вам, что сегодня в зале присутствуют Фрэнк Синатра, Борис Карлофф и Дороти Ламур.

– Борис Карлофф? Этот тот человек-чудовище? А он зачем пришел сюда? Чтобы напугать меня?

– Чтобы посмотреть, как вы танцуете, Лусия, – улыбнулся в ответ Антонио. – Уверяю вас, в жизни он совсем не похож на чудовище. Просто он играет всяких монстров в фильмах ужасов. А сейчас, – он взял ее за руку, – покажем всем этим богатым американским знаменитостям, что такое настоящая Испания. Удачи, Ла Кандела. – Антонио легонько поцеловал кончики ее пальцев. – Идем!

Менике, сидя на стуле сбоку от сцены, увидел, как Лусия выпорхнула из-за кулис и в сопровождении Антонио прошла на середину сцены. Как и на всех своих дебютных выступлениях, она была облачена в идеально сшитые брючки из черного атласа, тугой корсет, обхватывающий ее узкие бедра, и пиджак-болеро с острыми плечиками. Антонио отвесил ей поклон и удалился со сцены, послав на прощание воздушный поцелуй. Менике почувствовал неожиданный укол ревности, но тут же подавил в себе это мстительное чувство, чтобы оно ненароком не перекинулось на его пальцы.

Он коротко кивнул Пепе, и три гитариста тронули струны, а Лусия встала в начальную позицию farruca, высоко вскинув руки над головой и вывернув наружу пальцы.

– Удачи тебе, моя любовь, – прошептал Менике, понимая, что еще никогда в своей жизни Лусия не выступала перед такой искушенной и такой требовательной публикой.

Часом позже Менике издал на гитаре уставшими от напряжения пальцами последний аккорд, глядя на то, как Лусия завершает свои вращения, танцуя уже в роскошном платье фламенко насыщенного фиолетового цвета. Мысленно он усмехнулся тому, что, несмотря на все старания Антонио во время репетиций, Лусия в ходе своего выступления отмела прочь большую часть его указаний, заменив их, по своему обыкновению, чистейшей импровизацией.

«И в этом и состоит главная сила твоих чар, mi amor. Ты, как всегда, непредсказуема, и я должен постараться любить тебя за это».

Менике поднялся со своего места, чтобы вместе с Хозе и Пепе получить свою порцию аплодисментов. Ему было видно, как вскочил на ноги Фрэнк Синатра, аплодируя Лусии, а она все выходила и выходила на поклоны. И в этот момент слезы выступили у Менике на глазах, и он даже забыл, что вообще-то был настроен категорически против их приезда в Нью-Йорк.

«Какой невиданный успех, – подумал он. – Остается лишь молиться, чтобы ты наконец остановилась в этом своем неуемном стремлении вверх, все выше и выше…»

* * *

Дебют Лусии сопровождался ворохом восторженных рецензий в прессе, а впереди уже маячил концерт в Карнеги-холл. Каждое утро Лусия просыпалась ровно в восемь, и еще никогда Менике не видел ее такой собранной и энергичной. Вся труппа репетировала каждый день. Антонио руководил артистами профессионально, проявляя завидное терпение и такт. Менике с удивлением видел, что все критические замечания своего наставника Лусия воспринимает с покорностью овечки.

– Я же тебе говорила, что хочу усовершенствоваться в своем мастерстве. Должна же я научиться всему тому, чего они хотят здесь, в Америке.

Однажды ночью, выйдя из спальни, чтобы налить себе стакан воды, Менике увидел, что Мария все еще сидит в гостиной их номера и шьет костюмы для следующих выступлений.

– Два часа ночи, Мария. Почему вы до сих пор не спите?

– А ты почему не спишь?

– Не могу уснуть.

– Вот и я не могу. – Иголка на какое-то мгновение зависла в воздухе. – Хозе до сих пор еще не вернулся.

– Понимаю.

– Не думаю, что ты понимаешь до конца. Зато я точно знаю, что он снова пустился в загул. Всю прошлую неделю он приходил домой на рассвете, спустя много часов после того, как все вы возвращались к себе после репетиций.

– Он говорил мне, что задерживается, чтобы порепетировать еще немного с некоторыми новыми членами нашей труппы, – совершенно искренне ответил Менике.

– И кто ж такие они будут?

– Несколько молоденьких танцовщиц, которых мы приняли в свой коллектив уже здесь, в Нью-Йорке.

– В частности, Лола Монтес, верно? – Мария опустила глаза на шитье. – И еще некая Мартина. Хорошенькие, да?

– Мария, я понимаю ваше беспокойство, но сразу же говорю вам, что на предмет Лолы не стоит волноваться. Невооруженным глазом видно, что она по уши влюблена в Антонио.

– Тогда остается Мартина…

– Честное слово, я не думаю, что…

– Зато я думаю! – отрезала Мария. – Уж ты поверь мне, все признаки налицо. А я не могу, не могу! – понимаешь? – снова терпеть весь этот кошмар. Ведь он же обещал мне, Менике, когда я согласилась принять его обратно. Клялся жизнью наших детей… Если все это правда, тогда мне придется бросить все и уехать. Возможно, я вернусь домой, в Испанию.

– Вам пока нельзя домой, Мария. Вся Европа еще объята войной, там царит хаос. Может, вы все преувеличиваете? С учетом вашего прошлого негативного опыта…

– Дай-то бог, чтобы ты оказался прав. Но я торчу здесь, в гостинице, целыми днями напролет и не знаю, чем он там занимается на стороне. Может, ты станешь моими глазами и ушами, а? По сути, ты – единственный человек, которому я всецело доверяю.

– То есть вы предлагаете мне начать шпионить за Хозе?

– Получается, да. А сейчас пойду, пожалуй, к себе, немного посплю в своей пустой постели. Спокойной ночи, Менике.

Менике молча проводил Марию взглядом: красивое, стройное тело, исполненная особого достоинства женская стать. Какая жалость, что все так вышло, подумал он с грустью.

«Впрочем, – тут же мелькнуло у него, – любовь всех нас превращает в дураков».

* * *

– Я им не нравлюсь! – Лусия бросилась на диван и громко разрыдалась. Менике молча пережидал, пока Лусия выплачется, а потом попросит его почитать вслух статью-обзор, появившуюся на страницах «Нью-Йорк таймс».

Их вчерашнее выступление в Карнеги-холл имело грандиозный успех. Публика проводила артистов бурными овациями, лично у него не было ни капли сомнения в том, что и критическая статья будет изобиловать положительными откликами.

– Ты не права, дорогая, – попытался он переубедить свою подругу, выискивая в статье комплиментарные предложения, которых, надо сказать, было много.

«Удивительно гибкое и хрупкое тело, доведенное до высшей степени накала чувств, при этом полностью контролируемое исполнительницей».

«Головокружительные вращения, бешеный темп, чисто физическое возбуждение, в котором пребывает танцовщица, но при этом каждое ее движение исполнено необыкновенного артистизма и полностью подчинено строгим канонам танца».

«В своих alegrias, которые она исполняет с особой виртуозностью, каждая частичка ее тела – это одновременно и движение, и законченность линии, и объем», – перевел Менике очередной пассаж.

– Да, но они назвали мое вчерашнее выступление «заурядным». Сказали, что не надо мне было танцевать под аккомпанемент гитар кордоба. И это белое кружевное платье! Я его ненавижу! У меня был вчера дурацкий вид.

– Дорогая, весь их негатив свелся лишь к тому, что твоя исполнительская манера соответствует более камерной обстановке, а не таким громадным залам, как Карнеги-холл, где публика просто физически не имеет возможности разглядеть твой танец во всех его подробностях и насладиться той страстью, которую ты вкладываешь в каждое движение.

– Да, а еще они в оскорбительной манере отзываются о моих размерах. Дескать, с галерки или с балкона я смотрюсь на сцене крохотной точкой. Представляешь? Лолу Монтес они так не оскорбляли за ее bulerias. Ее даже папа поздравлял больше, чем меня, – с новой силой разрыдалась Лусия.

– Публика любит тебя, Лусия, – устало отозвался Менике. – А это – главное.

– На следующей неделе мы отправляемся на гастроли, и я обязательно настою на том, что буду открывать шоу исполнением soleares. Это было ошибкой Антонио, что он не позволил мне это здесь, потому что меня нельзя загнать в какую-то одну определенную форму. Я такая, какая есть, и должна танцевать, как чувствую сама. – Она вскочила с дивана и стала нервно расхаживать по комнате.

– Знаю, Лусия, знаю. – Менике приблизился к ней и обнял за плечи. – Ты действительно такая, какая есть. За это тебя и обожают зрители.

– Ты еще увидишь, когда мы проедемся по всей Америке и выступим перед настоящей публикой! Никто не преминет попасть на мои концерты! Публика будет ломиться на них в каждом городе. Детройт, Чикаго, Сиэтл… Я покорю все эти города, до единого! – Лусия вырвалась из его объятий и снова принялась возбужденно мерить комнату шагами. – Клянусь, я нашлю проклятья на эту газетенку! А сейчас я иду к маме.

Лусия с такой силой хлопнула за собой дверью, что содрогнулись даже стены их номера.

Они провели в Нью-Йорке уже больше четырех месяцев, и если Лусия буквально источала из себя энергию, то Менике, напротив, чувствовал себя так, будто этот неистовый, безумный город высосал из него все жизненные силы. Менике терзали постоянные простуды, морозная погода позволяла лишь изредка выбираться на прогулку в Центральный парк, чтобы полюбоваться в оранжереях окультуренным буйством цветов и красок, так напоминающих ему незабвенные пейзажи любимой Мендосы.

Он снова взял в руки газету, чтобы дочитать статью до конца. Последний абзац – всего лишь каких-то пять слов, моментально поднял ему настроение.

– «Выступление Менике было очень успешным», – повторил он эти слова про себя.

Что ж, на данный момент слова утешения и поддержки были нужны, как никогда.

* * *

Спустя месяц они отправились в гастрольный тур. Менике потерял счет дням, неделям и месяцам, которые они проводили в поездах, пересекая страну из одного конца в другой, и в каждом отдельном уголке все-все-все – и еда, и люди, и даже язык, на котором они разговаривали, все ласкало слух и радовало глаз. Лусия осталась верна своему слову. Раздосадованная отрицательной рецензией на свое выступление в Карнеги-холл, она на каждом представлении танцевала, как говорится, не на жизнь, а на смерть.

Пепе тоже расцвел буквально на глазах, его игра стала более уверенной и профессиональной. Часто они вдвоем с Менике засиживались далеко за полночь, вместе рылись в газетах, выискивая в них последние новости о войне. Попутно Менике обучал Пепе английскому языку.

После еще одного успешного выступления в Сан-Франциско, в городе, где Менике чувствовал себя так, будто вечный туман, висевший здесь с утра и до позднего вечера, уже проник в его кости и напитал их своей сыростью, вся труппа в полном составе завалилась в небольшой ночной ресторанчик, заняв сразу все кабинки.

– Советы уже на подступах к Берлину, – обронил Менике, глянув на первую полосу газеты, оставленной кем-то из посетителей на их столике.

Пепе тут же пристроился рядом и, вытянув шею, стал читать статью.

– Значит, война скоро закончится, да? – спросил он. – Я сегодня вечером столкнулся в баре с одним моряком. Говорит, они собираются отплыть на Окинаву. Судя по всему, в Японии сейчас тоже жарко.

– Нам остается лишь молиться, чтобы все это побыстрее закончилось, – ответил Менике, и они оба заказали еще по одному безвкусному гамбургеру.

Менике искоса глянул на Пепе, погруженного в чтение газеты, и подумал, что природа в очередной раз сыграла злую шутку, наделив Пепе спокойным и уравновешенным характером матери и броской красотой отца. Впрочем, несмотря на восторженные взгляды многочисленных зрительниц, Пепе, казалось, вовсе не замечал все эти знаки внимания. Чего никак нельзя было сказать о Хозе…

К их столику подошла Мария.

– Пепе, мальчик мой, Хуана хочет переговорить с тобой, еще раз уточнить, сколько вступительных аккордов ты сделаешь, прежде чем она начнет исполнять свои bulerias.

– Si, мама. – Пепе с готовностью подхватился со своего места и исчез, а Мария вошла в кабинку и уселась напротив Менике.

– Ты сегодня прекрасно играл, – улыбнулась Мария. – И соло у тебя было дольше обычного.

– Пришлось выпрашивать, чтобы они позволили, – ответил Менике, закуривая сигарету.

– А я и не знала, что ты куришь.

– Обычно не курю. Еще одна плохая привычка, которой я научился у Лусии. Та смолит минимум по две пачки в день.

Менике увидел, как Мария, откинувшись на спинку банкетки из красного пластика, шарит взглядом по ресторану, пытаясь отыскать мужа. Ему же самому было видно, что Хозе сидит в соседней кабинке рядом с Мартиной, вальяжно положив руку на сидение за ее спиной.

– Знаете, Мария, скажу вам честно. За все то время, что длятся наши гастроли, у них, по-моему, дальше разговоров и выпивки дело не пошло.

– Возможно, – грустно улыбнулась в ответ Мария. – Но всего ведь не увидишь. Да и уловки всякие имеются. Как бы то ни было, а все последние месяцы я сплю одна. Хозе теперь богатый человек. К тому же известный, талантливый.

– А вы, Мария, по-прежнему очень красивая женщина. Уверен, Хозе любит вас.

– Но не так сильно, как люблю его я. Не надо меня утешать, Менике. Разве ты не видишь, как я измучилась? Быть рядом с ним и одновременно знать наверняка, что одной меня ему мало.

– Да все я вижу. Мне и самому эти гастроли кажутся уже бесконечными. Как нам было хорошо в Южной Америке. Там такие красивые места, такая вкусная еда, отличное вино. Они говорят на нашем языке, понимают нас, а здесь! – Менике с несчастным видом уставился в кромешную темень за окном. – Самое лучшее, что они могут нам тут предложить, это их хваленый хот-дог, сосиску в тесте.

– Согласна с тобой. Я тоже скучаю по Южной Америке. Зато Лусия, по-моему, здесь счастлива. Она покорила Америку. Победила Аргентиниту на ее собственной территории. Может, сейчас Лусия хоть немножко сбавит обороты и расслабится.

– Нет, Мария. – Менике покачал головой. – Мы с вами оба знаем, что такое никогда не случится. На ее горизонте возникнет еще какая-нибудь очередная Аргентинита… Еще одна страна, которую нужно покорить… Хочу поделиться с вами одним секретом.

– Слушаю тебя.

– Меня пригласили в Мехико выступить соло в одном очень известном кафе фламенко. Они ознакомились с рецензиями на наши выступления, которые были опубликованы в «Нью-Йорк таймс» и в других газетах.

– Понятно. И что ты решил?

– Пока еще не определился окончательно. Ведь до конца гастролей еще несколько недель. Кто знает, что будет потом? Наверное, я предложу Лусии поехать вместе со мной.

– А как же остальные члены труппы?

– Их не приглашают. – Менике взял со стола свою кружку с пивом и отхлебнул глоток.

– Лусия не поедет с тобой, Менике. Ты же знаешь это. Она не может просто взять и бросить все, оставить остальных.

– Что ж. – Менике залпом осушил кружку до дна. – Это ее выбор.

– Но и твой тоже, – возразила ему Мария.

* * *

По возвращении в Нью-Йорк артистам труппы Альбейсин был предложен контракт на выступления в известном театре «46-я улица». Но, когда они приехали в отель «Вальдорф Астория», им сказали, что свободных номеров нет и все места забронированы.

– Как забронированы?! – воскликнула Лусия в полном негодовании, пока портье сопровождал их по шикарному, отделанному мрамором, вестибюлю к выходу. – Ay! Да у них половина номеров стоят пустыми. Они должны быть счастливы заполучить нас снова в качестве своих постояльцев.

Они стояли на остановке в ожидании такси, спасаясь от весеннего ливня под каким-то жалким зонтиком; Менике обнял Лусию за плечи, пытаясь хоть как-то успокоить ее.

– Лусия, наверное, они не пришли в восторг от того, что ты сотворила с их дорогущей деревянной мебелью, со всеми этими горками и буфетами, когда мы тут останавливались в последний раз.

– А на чем мне было разогревать сардины? – совершенно искренне удивилась в ответ Лусия. – Нужны же мне были какие-то дрова для разведения огня.

В итоге вся труппа разместилась в больших комфортабельных квартирах на Пятой авеню Манхэттена.

– Я рада, что снова в Нью-Йорке. Чувствую себя здесь как дома. А ты? – спросила Лусия у Менике, распаковывая свои многочисленные чемоданы и вываливая их содержимое охапками прямо на пол.

– Нет, у меня такого чувства нет. Ненавижу Нью-Йорк. Это не мой город.

– Но тебя же здесь так любят!

– Лусия, мне надо поговорить с тобой.

– Si, конечно. Сочинил что-нибудь новенькое для нашего шоу? Я видела, как ты что-то писал на бумажке, пока мы ехали в поезде. – Лусия встала перед зеркалом, небрежно набросив на себя роскошное манто из белого меха, которое она только что извлекла из чемодана. – Как тебе эта вещица?

– Думаю, за те деньги, что она стоит, можно было бы кормить целый месяц всю Австралию, но в целом смотрится очень мило, mi amor. Пожалуйста! – Менике почувствовал, что его терпение уже на исходе и он вот-вот взорвется. – Пожалуйста, присядь на минутку.

Лусия мгновенно уловила напряжение в его голосе, сбросила с плеч манто и уселась рядом.

– Что случилось?

– Мне предложили контракт в одном очень знаменитом фламенко-клубе в Мехико. Как сольному исполнителю.

– И как долго ты будешь отсутствовать?

– Пока не знаю. Может, месяц… А может, уеду на год… Или даже навсегда…

Менике поднялся с дивана и подошел к окну, глянув вниз на бесконечный поток машин, запрудивших всю проезжую часть Пятой авеню. Даже на их тридцатом этаже было слышно, как громко сигналят клаксоны автомобилей.

– Лусия, я просто… Я больше не могу так.

– Чего ты не можешь?

– Таскаться за тобой этаким хвостиком. У меня тоже есть талант, какие-то способности… Я хочу реализовать все это, пока не станет слишком поздно.

– Конечно! Что за разговор! Предусмотрим больше твоих сольных выступлений в наших концертах. Поговорю с папой, внесем нужные изменения в репертуар. Не вижу в этом никаких проблем, – сказала Лусия, закуривая сигарету.

– Нет, Лусия. Боюсь, ты меня не поняла.

– Чего я не поняла? Говорю же тебе, я могу дать тебе все, что тебе нужно.

– А я говорю тебе, что все то, что ты мне можешь дать, мне больше не нужно. И я не хочу этого. Речь идет о моей музыкальной карьере. В сущности, речь о нашем с тобой будущем.

– Si, я тоже постоянно думаю о нашем будущем. Ты же знаешь, как давно я мечтаю стать твоей женой, однако даже спустя столько лет, что мы вместе, ты так и не оказал мне этой чести. Почему ты не женишься на мне?

– Я много раз размышлял на эту тему. – Менике повернулся лицом к Лусии. – Кажется, наконец я нашел ответ.

– И что же это за ответ? У тебя появилась другая женщина? – Лусия сверкнула на него глазами.

– Нет, другой женщины у меня нет. Хотя в каком-то смысле я был бы рад, чтобы причина была именно в этом. Лусия! – Менике опустился перед ней на колени и взял ее за руки. – Разве ты не понимаешь, что я хочу жениться на тебе? Но я не хочу жениться и на всей твоей труппе, на твоей семье, на твоей карьере, наконец.

– Я тебя не понимаю, Менике, – растерянно посмотрела на него она. – Тебе не нравятся мои родственники? В этом вся проблема?

– Напротив! Я считаю твоих близких очень хорошими людьми. Беда в другом. Я, как был, так и останусь для всех вас посторонним человеком, даже когда стану твоим мужем. Твой отец распоряжается финансами, организует гастроли… По сути, он распоряжается твоей жизнью. Впрочем, это было бы не так уж и важно, если бы не многое другое. Мне уже тридцать пять. Все, чего я хочу для нас с тобой, – это маленький домик где-нибудь в Южной Америке. Вполне возможно, и в нашей любимой Испании, когда мы сможем туда вернуться. Я хочу, чтобы после того, как мы закроем дверь своего дома, никто бы к нам не врывался в любое время дня и ночи, независимо от того, хотим мы видеть этого человека или нет. Я хочу иметь детей, но растить и воспитывать их не в поездах, а как положено, чтобы они смогли стать достойными членами общества. Во всяком случае, так растили и воспитывали меня самого. Да и тебя тоже первые десять лет твоей жизни… Я хочу, чтобы мы смогли выступать вместе, найти такое место, которое было бы рядом с нашим домом, чтобы мы каждый вечер могли уходить из дома, а потом снова возвращаться к себе и спать в собственной постели. Лусия, я хочу, чтобы ты стала моей женой в полном смысле этого слова. Я хочу иметь свою семью, свою настоящую семью… Хочу, чтобы все мы… сбавили обороты и начали получать удовольствие от того, что у нас есть, наслаждаться тем успехом, который мы уже заработали, а не очертя голову нестись навстречу новым авантюрам. Ты понимаешь меня, mi amor?

Лусия, сверлившая Менике взглядом своих черных глаз все то время, пока он говорил, отвернулась от него. Потом тоже поднялась со своего места и скрестила руки на груди.

– Нет, я тебя не понимаю. Все, что я поняла, так это то, что ты просишь меня порвать со своей семьей и отправиться за тобой, чтобы стать твоей женой.

– В каком-то смысле, да. Именно об этом я и прошу тебя.

– Но как я могу?! Что станет с нашей труппой без меня?

– Но там ведь есть еще Мартина, Антонио, Хуана, Лола, твой отец, твой брат, наконец…

– То есть ты хочешь сказать мне, что они вполне могут обойтись и без меня, да? По-твоему, я им не нужна?

– Ничего подобного, Лусия, я не хочу сказать. С чего ты взяла? – Менике тяжело вздохнул. – Я просто стараюсь объяснить тебе, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он достигает некой определенной точки в своем развитии и понимает, что двигаться так и дальше нельзя. Фигурально говоря, нужно пересечь мост, чтобы идти уже новым путем. Вот такой момент наступил и в моей жизни. – Он подошел к ней и обнял за плечи. – Лусия, поехали со мной. Давай начнем новую жизнь вместе. И обещаю тебе, как только ты скажешь мне «да», я тут же беру тебя за руку и веду в ближайшую церковь. И уже завтра мы поженимся. Станем наконец мужем и женой.

– Да ты меня просто шантажируешь! Сколько раз ты говорил мне то же самое, но до свадьбы дело так и не доходило. – Лусия сбросила его руки со своих плеч. – Я не такая уж наивная дурочка, как ты это себе вообразил! А что же моя карьера? Ты хочешь, чтобы я бросила танцевать?

– Конечно же, нет! Повторяю, больше всего на свете я хочу и впредь выступать вместе с тобой. Но зачем нам все эти большие подмостки? Зачем такие огромные залы?

– То есть ты попросту хочешь спрятать меня от публики? Заставить уйти в полуизоляцию?

– Нет, Лусия, вовсе нет. И, поверь мне, я буду счастлив, если время от времени ты захочешь вместе со своей обновленной труппой выступать на больших сценах. Но не каждый же день, и не все недели подряд. Говорю же тебе, я хочу иметь свой дом.

– Что лишний раз подтверждает, что в тебе больше от всех этих payos, чем от цыган. Что с тобой случилось? Что не так?

– Много чего случилось. – Менике устало пожал плечами. – Да, мы с тобой такие, какие мы есть, это правда. Но прошу тебя, заклинаю от всего сердца, хорошенько подумай над тем, что я тебе сказал. Я вовсе не жажду славы или успеха так, как жаждешь всего этого ты. Однако и у меня есть какое-то самолюбие. И оно подсказывает мне, что пора мне наконец получить свою порцию признания отдельно от клана Альбейсин. Надеюсь, тебе не в чем меня винить, правда?

– Ты, как всегда, безупречен, а источник всех зол – это я. Но я ведь дива! Разве ты не понимаешь, что это благодаря мне мы сейчас имеем то, что имеем? Благодаря мне! – Лусия с силой постучала кулаком в грудь. – Это я, а не кто-то другой, спасла маму и Пепе от всех ужасов гражданской войны. И я никогда не предаю! Никогда…

– Хотелось бы надеяться, что ты помнишь, что я тоже, в некоторой степени, причастен к тем событиям и тоже помогал тебе, – вполголоса пробормотал Менике.

– То есть ты ставишь меня перед выбором, si? Я должна выбрать между своей карьерой, своей семьей и тобой.

– Да, Лусия, после стольких лет я действительно прошу тебя определиться со своим выбором. Если ты любишь меня, то поедешь вместе со мной, мы поженимся и начнем новую жизнь уже вместе.

Лусия погрузилась в затяжное молчание, столь не привычное для нее. Видно, обдумывала еще и еще раз все, что только что сказал ей Менике.

– А ты? Ты любишь меня настолько сильно, чтобы остаться? – спросила она наконец.

Невыразимая боль отразилась в его глазах, и она все поняла.

30

– Война в Европе окончена!

Мария вихрем ворвалась в номер Лусии. Та лежала, свернувшись калачиком на диване, в полной темноте. Мария подскочила к окну и раздвинула шторы. Яркий солнечный свет хлынул в комнату.

– Девочка моя, весь город собрался на Таймс-сквер. Все празднуют победу. Наши все тоже побежали туда. А ты почему не пошла с ними?

Ответа не последовало. Тарелка с едой, которую Мария принесла дочери вчера вечером, стояла нетронутой, рядом с пепельницей, полной окурков.

– От него по-прежнему ни слова? – спросила Мария, подходя к Лусии.

– Нет.

– Я уверена, он вернется.

– Нет, мама. На сей раз он не вернется. Он сказал, что не любит меня столь сильно, чтобы и дальше оставаться здесь. Просил, чтобы я порвала с семьей, оставила свою карьеру. Но как я могу? – Лусия села на диване и залпом выпила холодный кофе, который стоял на полу уже много часов. И сразу же снова закурила очередную сигарету.

– Не забывай, милая, это твоя жизнь. Думаю, все бы поняли тебя правильно, если бы ты согласилась поехать с Менике. Ради любви многие из нас готовы сделать то, чего им не сильно хочется.

– Это ты про себя и про папу, что ли? И про его новую шлюху? – выпалила Лусия с ненавистью в голосе. – Ненавижу любовь. Я больше в нее не верю.

Мария подавленно молчала, все еще приходя в себя после откровений дочери. Хотя она и сама уже много месяцев кряду догадывалась об очередной интрижке мужа, горькие слова Лусии, подтвердившие сей факт, вонзились в сердце, словно нож.

Так они и сидели молча какое-то время, каждая погруженная в свое собственное горе.

– Я знаю, как ты тоскуешь по Менике. – Мария заговорила первой. – С тех пор как он уехал, ты ведь почти ничего не ешь.

– У меня желудок расстроен. Болит сильно, есть ничего не могу! В этом все дело.

– Так себя можно до смерти уморить, милая. Не позволяй ему так над тобой издеваться.

– Ничего он не издевается, мама! Просто Менике сделал свой выбор и уехал. И на этом точка. Он выбрал себя, а не меня. Впрочем, так поступают все мужчины, в конце концов.

– Съешь хотя бы пару кусочков. – Мария наколола на вилку пару сардинок и протянула их Лусии.

– Не могу. Я, как только взгляну на сардины, сразу же вспоминаю Менике и тут же чувствую, что меня вот-вот стошнит.

– Хорошо, пусть так, доченька. Сейчас я оставлю тебя одну, но если что, знай, я рядом. На Таймс-сквер я не пойду. – Мария направилась к дверям.

Она вышла из комнаты, оставив Лусию в одиночестве. Лусия поднялась с дивана и глянула на замочную скважину в дверях с торчащим в ней ключом. Какое-то время она бесцельно поиграла с ключом, а потом резким движением повернула его в скважине, прислушиваясь к тому, как лязгнул металлический замок, язычок плавно скользнул в паз.

После чего Лусия отступила на несколько шагов и гневно ткнула в дверь пальцем, словно увидела перед собой ядовитую змею.

– Вот это он и хотел сотворить со мной! Запереть на ключ, отгородить меня от моей семьи, раз и навсегда захлопнуть перед ними парадную дверь нашего дома, поставить крест на всей моей карьере. Ну и прекрасно! Пусть себе уматывает на все четыре стороны! – выкрикнула она с пафосом, обращаясь к дивану и двум креслам. – Мне без него даже лучше! Да, лучше!

Никто не ответил ей, никто не возразил. Она прошлась по огромной пустой комнате, размышляя о том, как здорово, что больше не надо будет слушать это вечное бренчание гитары Менике или видеть разбросанными по столу и по полу его любимые газетки, которые печатают его дружки payos.

Все еще не в силах успокоиться, она подошла к окну и глянула вниз на ликующие толпы народа, запрудившие всю Пятую авеню вплоть до Таймс-сквер. Транспорт не ходит, улицы всецело отданы в распоряжение горожан. Она открыла окно, и ее тотчас же оглушил вой сирен, громогласные звуки горнов и рожков, веселые крики, свист. Такое впечатление, что отмечать окончание войны вышел весь город, все радуются, все счастливы… Она слегка поморщилась, увидев, как пары целуются и обнимаются прямо на улице.

Лусия с громким стуком захлопнула окно и задвинула шторы. Плотно зажмурила глаза и обеими руками обхватила свое худенькое тельце. Тишина в комнате давила своей тяжестью, была невыносимой. Лусия снова рухнула на диван и зарылась лицом в подушку, чувствуя подступившие к горлу слезы.

– Я не буду плакать! Я не должна лить по нему слезы! – Лусия со всего размаха стукнула кулаком по подушке, пытаясь побороть слезы. Еще никогда в своей жизни Лусия не чувствовала себя такой одинокой и никому не нужной.

«Может, он все же вернется. Ведь раньше возвращался…»

«Нет, не вернется. Он предложил тебе выбор…»

«Он тебя любит…»

«Он тебя никогда не любил так сильно, как…»

«Я люблю его…»

– НЕТ! – громко выдохнула она, снова села и сделала глубокий вдох. – Всю свою жизнь я работала, как каторжная, чтобы получить все это! Если ему этого мало, тогда…

Она в отчаянии затрясла головой.

– Я тоскую без него, – прошептала Лусия. – Он нужен мне. Я люблю его…

Она снова зарылась лицом в подушку и наконец дала выход своему горю, залившись безутешными слезами.

* * *

– Что с ней творится? – поинтересовался Хозе у жены, когда вся труппа собралась за ужином в квартире Лусии после еще одного успешного концерта, который они дали в театре «46-я улица».

Мария помолчала. Она подумала, что до сих пор Хозе так и не соизволил спросить у нее, почему она больше не спит в его спальне.

– Ты и сам все прекрасно понимаешь, Хозе. Она тоскует без Менике.

– И как нам его вернуть обратно?

– В этой жизни не все так просто. Думаю, на сей раз он ушел навсегда.

– Никто навсегда не уходит, Мария. Ты и сама это прекрасно знаешь. – Хозе сделал несколько глотков прямо из бутылки с бренди.

В эту минуту Марии страстно захотелось залепить пощечину по его раскрасневшейся пьяной физиономии. Или схватить нож и вонзить его прямо в предательское сердце мужа. С трудом сдерживая себя, Мария поднялась из-за стола.

– Некоторые люди все же уходят, Хозе. Вот и Менике… Его нет с нами уже больше двух месяцев. Устала я что-то сегодня. Пойду, прилягу. Спокойной ночи.

Она покинула комнату, понимая, что бессмысленно вести дальнейшие разговоры с Хозе, особенно когда он пьян. На следующее утро он ведь все равно не вспомнит ни слова из того, что говорил накануне. Мария вошла в свою крохотную спаленку и закрыла дверь на ключ. Не включая свет, сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять расходившееся сердце. Потом направилась к кровати.

– Мама, это ты? – услышала она голос из-под одеяла.

– Лусия? Ты что здесь делаешь? – Мария включила свет и увидела дочь, свернувшуюся на ее постели в позе эмбриона. Вот в такой позе она когда-то спала еще совсем маленькой девочкой на соломенной подстилке рядом с родительской кроватью в пещере. – Уж не заболела ли ты, querida?

– Да, то есть нет… Ах, мама, что мне делать?

– По поводу Менике?

– Нет, на сей раз речь не о нем! Он принял решение и уехал. Бросил меня, потому что не любил достаточно сильно. И я больше никогда не желаю слышать о нем. Даже дышать с ним одним воздухом не хочу.

– Тогда в чем дело?

– Дело в том… – Лусия перевернулась на спину, ее огромные темные глаза, казалось, заполнили все ее худенькое личико. Они смотрели на мать с невыразимой тоской. Вот Лусия сделала глубокий вдох, словно собираясь с силами для того, чтобы сказать что-то очень важное. – Дело в том, что он оставил меня с подарком.

– С «подарком»? Я тебя не понимаю, доченька.

– Вот с этим! – Лусия откинула в сторону одеяло и показала на свой живот. Возможно, кто-то и не обратил бы внимание на крохотную выпуклость, почти не заметную со стороны, но Мария-то хорошо знала, что у ее дочери нет на теле ни унции лишнего жира или даже лишней кожи. И никогда не было. Обычно, когда она находилась в лежачем состоянии, ее живот и вовсе втягивался конусом между ее худенькими бедрами.

– Dios mio! – Мария инстинктивно перекрестилась. – То есть ты с ребеночком?

– Si, ношу под сердцем дьявольское отродье!

– Не говори так, Лусия. Не смей! Это дитя такое же невинное, как и любой другой младенец, и не столь уж важно, кто его родители и что они натворили. И какой срок?

– Понятия не имею. – Лусия тяжело вздохнула. – У меня ведь часто месячные вообще отсутствуют. Может, месяца три… Может, четыре… Не помню точно.

– Так почему ты ему ничего не сказала? Почему не сказала нам?! Боже мой, Лусия! Тебе же нужен отдых, ты должна хорошо питаться, побольше спать…

– Во-первых, мама, я сама ничего не знала. – Лусия выпрямилась на постели, подложив под голову подушки, потом снова ткнула пальцем в живот. – А пару недель тому назад обратила внимание на этот бугорок, так похожий на половинку луны.

– И все это время тебя не тошнило? Не было приступов слабости?

– Si, все было. Но какое-то время тому назад тошнота прекратилась.

– Но ты ведь ничего не ешь. Даже твой отец наконец озаботился тем, что с тобой творится. Спрашивал меня сегодня за ужином, что с тобой не так… – Мария пристальным взглядом посмотрела на бугорок. – Можно, я потрогаю его, Лусия? Хочу почувствовать, насколько уже велик малыш.

– Да я уже его и сама чувствую. Мне кажется, будто внутри у меня шар, который с каждым днем надувается и делается все больше и больше. Я хочу от него избавиться! Ах, мама! Ну как такое могло случиться со мной? – Голос Лусии сорвался на крик, а Мария в это время осторожно ощупала живот дочери.

– Вот он! Я чувствую, как он шевелится! Слава богу, ребенок жив! Gracias a Dios!

– Еще как жив! Бывает, по ночам так толкается, сил нет.

– Да, срок, пожалуй, не меньше четырех месяцев! Ну-ка, поднимись с постели, Лусия, встань ровно и расслабь свои железные мускулы. Хочу взглянуть на тебя в профиль.

Лусия послушно выполнила приказ матери. Мария сосредоточенно разглядывала ее какое-то время, не в силах скрыть своего изумления.

– Пожалуй, ему уже месяцев пять. Поражаюсь, как ты умудрилась сохранить все это в тайне от меня.

– Но ты уже, наверное, обратила внимание на то, что я больше не ношу брюки. Молния не сходится на талии. Зато корсет платья помогает втянуть живот, как надо.

– Нет! – Мария в ужасе затрясла головой. – Больше никаких корсетов, Лусия! Малышу нужно пространство, чтобы расти и развиваться. И конечно, ты должна немедленно прекратить танцевать.

– О чем ты говоришь, мама? У нас на носу очередные гастроли. И потом…

– Я немедленно сообщу все твоему отцу. Он аннулирует контракт.

– Не надо! Я надеюсь, что если буду и дальше танцевать, то у меня случится выкидыш. Я вообще удивляюсь, как он еще жив до сих пор. Ведь все последние месяцы я живу только за счет кофе и сигарет…

– Хватит! – Мария снова перекрестилась. – Не смей больше говорить такие ужасные вещи, Лусия! Иначе ты навлечешь на себя проклятье. Ведь дитя – это самый драгоценный дар, посылаемый нам свыше!

– Но мне не нужен этот дар! Я хочу отправить его обратно, туда, откуда он на меня свалился. Я…

Мария подошла к дочери и зажала ей рот рукой, физически не давая возможности продолжить говорить.

– Лусия, хотя бы один-единственный раз в своей жизни, но ты выслушаешь меня. Нравится тебе это или нет, но сейчас главное – это ты и твое дитя. Как ты не понимаешь, что не только ребенок может родиться больным? Его мать тоже будет болеть. Неужели это не ясно? – Мария отпустила руку в надежде на то, что, быть может, страх за свою собственную жизнь немного образумит дочь.

– То есть ты хочешь сказать, что я могу умереть во время родов, да?

– Но есть и более счастливый исход, особенно если ты прямо с этого момента начнешь заботиться о себе.

Лусия медленно устремила свой взгляд на мать, а потом упала в ее распростертые объятья.

– Что с нами будет, мамочка, если я не смогу танцевать? – прошептала она едва слышно.

– Рождение ребенка – это вовсе не смертный приговор. Пройдет всего лишь каких-то пару месяцев, и ты снова начнешь бить свою чечетку, и еще быстрее, чем раньше. Поверь мне!

– А что мы скажем отцу? – Лусия безвольно опустилась на постель. – Представляю, каким шоком станет для него эта новость. Ведь это же такой позор – родить ребенка вне брака.

– Лусия! – Мария присела на кровать рядом с дочерью и обняла ее за плечи. – Мы же с тобой обе прекрасно понимаем, что у нас совсем не тот случай. Ты должна сообщить Менике о своей беременности и…

– Никогда! Я ни за что на свете не скажу ему! И ты тоже не смей этого делать! – Лусия вырвалась из материнских объятий и угрожающе уставилась на Марию. – Ты должна пообещать мне! Обещай мне прямо сейчас! Поклянись жизнью Пепе!

– Я не понимаю тебя. Отказываюсь понимать! Ведь ты же любишь его, он любит тебя. И он сам говорил мне, что хочет детей…

– Если бы хотел, то никуда бы не уехал, остался бы со мной! Я проклинаю его, мама. Я не хочу видеть его до конца своих дней. Никогда!

– В тебе говорят обида и оскорбленное самолюбие. Если бы он знал про это, – Мария показала на живот Лусии, – уверена, он тут же вернулся бы назад.

– Я не хочу, чтобы он возвращался! Клянусь, – Лусия подхватилась с постели, – если ты только проговоришься ему, я убегу прочь и никогда не вернусь. Слышишь меня?

– Слышу, слышу, – тяжело вздохнула в ответ Мария. – Хотя и заклинаю еще раз, подумай хорошенько. Не понимаю, ведь все может счастливо закончиться для вас обоих, а ты категорически отказываешься от такой возможности.

– Может, ты, мама, и можешь жить с мужчиной, который всю вашу совместную жизнь третировал тебя и ни во что не ставил, но я так жить не смогу. Я ненавижу его, мама. Это ты хоть понимаешь?

Мария поняла, что спорить с дочерью и дальше бесполезно. Характер у нее такой же упертый, как и у Хозе. К тому же гордость никогда, ни при каких обстоятельствах, не позволит Лусии просить Менике о том, чтобы он снова вернулся к ней.

– Так чего же ты хочешь? То есть я хочу сказать, – Мария попыталась переформулировать свой вопрос, – куда ты хочешь сейчас уехать, чтобы там спокойно родить свое дитя?

– Пока не знаю. Нужно все как следует обдумать. Может, останусь здесь. Запрусь в своей квартире и буду ждать.

– Если ты хочешь, чтобы твоя беременность осталась в секрете, то, на мой взгляд, все же разумнее уехать из Нью-Йорка.

– Потому что какой-нибудь журналюга из «Нью-Йорк таймс» разглядит мой живот, увидев меня где-нибудь на прогулке, и станет порицать мой моральный облик, а заодно и критиковать то, как я танцую. Ты это имеешь в виду? – с горечью спросила Лусия у матери.

– А если об этом напечатают в газетах, то, не сомневаюсь, Менике сразу же обо всем узнает. Если ты действительно настроена ничего ему не говорить, тогда…

Лусия начала медленно прохаживаться по комнате.

– Дай-ка мне подумать… Я должна все обмозговать как следует. Куда бы я хотела поехать? А ты куда бы хотела?

– Обратно в Испанию. – Слова сорвались с уст Марии сами собой, она даже не успела подумать над своим ответом.

– О, мама, тогда нам предстоит долгий путь, – улыбнулась Лусия. – Но там хоть все говорят на нашем языке. – Она подошла к окну, уперлась своими маленькими ручками в подоконник и прижалась носом к стеклу.

– Давай отложим наш разговор до завтра, – предложила ей Мария. – Как известно, утро вечера мудренее. – Она тоже поднялась с кровати. – Ложись, поспи, – обратилась она к дочери. Ей не хотелось, чтобы Лусия и дальше продолжала изводить себя своими эгоистичными желаниями и потребностями. – Слава богу, война закончилась, и мы теперь вольны ехать, куда угодно. Спокойной ночи, милая.

* * *

– Я все решила, мама. Думаю, ты одобришь мой выбор.

Мария взглянула на дочь, свесившую голову с кровати. Сама же она устроилась прямо на полу рядом. Лусия была в том же, в чем Мария застала ее вчера вечером. Получается, легла спать, не раздеваясь. Под глазами залегли синюшные круги.

– Я поеду за тобой, querida, куда скажешь.

– Думаю, наилучший вариант – отправиться домой.

– Домой? – Мария впилась в дочь пристальным взглядом, пытаясь угадать, что именно она понимает под словом «дом». В конце концов, ее ребенок с десяти лет колесит по всему миру.

– Ну да! Домой! В Гранаду. Куда же еще? Ты абсолютно права, мама. Нам нужно вернуться в Испанию. Мое сердце всегда было и есть с Испанией. – Лусия подняла глаза к потолку. – Хочу просыпаться по утрам и видеть над собой Альгамбру, хочу вдыхать в себя полной грудью запах оливковых рощ и цветов, кушать на завтрак, обед и ужин твои вкуснейшие magdalenas и с каждым днем становиться все толще и толще… – Лусия издала короткий смешок, глянув на свой едва заметный животик. – Разве не этого хотят все будущие мамочки?

Сердце Марии забилось от радости, но она тут же спохватилась. А не идеализирует ли сейчас ее дочь свое детство? Не приукрашивает ли свои давние воспоминания о нем флером ностальгии?

– Дорогая моя, надеюсь, ты хорошо понимаешь, что в сегодняшней Испании все по-другому. Гражданская война, диктатура Франко разрушили и уничтожили многое из того, что было раньше. Я даже не уверена, что мы найдем в Сакромонте кого-то из наших. Живы ли твои братья? Уцелели ли их семьи? Я…

У Марии сорвался голос от переизбытка чувств.

– Полноте, мама. – Лусия подошла к матери. – Сейчас, когда война окончена, мы приедем и все узнаем прямо на месте. Не забывай, я буду рядом с тобой. И потом, почему нам обязательно жить в Сакромонте? Уверена, мы сумеем найти себе небольшой приличный домик где-нибудь на природе, подальше от людских глаз. Надеюсь, в Андалусии никто не станет за мной шпионить. К тому же я хочу, чтобы мой ребенок появился на свет у себя на родине.

– Лусия, ты точно не хочешь ничего сообщать Менике?

– Не хочу, мама! Повторяю еще раз, не хочу! С этим все понятно?! Все, чего я сейчас хочу, так это отъехать от него как можно дальше! Надеюсь, ему и в голову не придет разыскивать меня в Гранаде. Может, мне и танцевать больше не захочется. – Лусия вздохнула. – Может, вся эта моя теперешняя жизнь подошла к концу одновременно с отъездом Менике. Наверное, мне следует начать все сначала. Возможно, материнство поможет мне стать другой, угомонит мои ноги, не знающие ни минуты покоя. Вот ведь тебя же материнство изменило, разве не так, мама? Ты ведь после того, как родила моих братьев и меня, практически перестала танцевать.

– На то у меня были свои причины, совершенно иные, чем у тебя, Лусия, – откликнулась Мария. Наконец-то она со всей очевидностью поняла, что спонтанное решение дочери вернуться домой в Гранаду – это не что иное, как желание убежать от Менике куда подальше, забыть и его, и то, что она посчитала предательством с его стороны. Ведь он уехал и бросил ее. – Не забывай, я – это не ты, прославленная танцовщица с тысячами поклонников и восторженных зрителей. А что я? Простая цыганка, которая любила танцевать для собственного удовольствия.

– Я тоже, мамочка, танцую ради собственного удовольствия. А может, со временем я научу танцевать и своего ребеночка, как научила меня когда-то ты. И даже больше того! Вполне возможно, я научусь готовить, выпекать такие же вкуснейшие magdalenas или стряпать овощное рагу с колбасками, как это умеешь ты. Итак? Нам нужно поскорее уехать из Нью-Йорка. Не хочу рожать на воде, пока мы будем плыть домой, – воскликнула Лусия, и ее даже передернуло от страха. – Ты сама скажешь отцу?

– Скажу, Лусия, – ответила Мария, почувствовав укол раскаяния и даже неприязни к себе самой. Ведь она испытала самое настоящее удовольствие от одной только мысли, как отреагирует Хозе на ее неожиданное известие, внутренне забавляясь, представляя себе растерянное лицо мужа.

– Только не говори ему, куда мы собрались. Скажи, едем в Буэнос-Айрес или в Колумбию… Словом, куда угодно… Я не доверяю отцу. Он сразу же проболтается обо всем Менике.

– Но, если ты не возражаешь, Пепе я скажу правду. Должен же хоть кто-то из семьи знать, где мы будем, если вдруг возникнет необходимость связаться с нами.

– Пепе можно. Ему я доверяю целиком и полностью, – согласилась с матерью Лусия и неожиданно улыбнулась во весь рот. – Испания! Ты только представь себе, мама! Невозможно поверить, что мы наконец возвращаемся домой.

– Я пока точно не верю, Лусия.

Лусия взяла мать за руку.

– Мамочка, что бы нас ни ожидало впереди, мы ведь будем вместе. Si?

– Si. – Мария схватила руку дочери и крепко сжала ее.

* * *

Однако прежде, чем покинуть Нью-Йорк, Лусия в сопровождении Марии направила свои стопы в знаменитый универмаг «Блумингдейл», что на пересечении 59-й улицы и Лексингтон-авеню, где они накупили горы игрушек, материи, из которой можно будет потом смастерить одежки для младенца, модельную прогулочную коляску марки «Сильвер Крос» и многое другое, чего никогда не было у детей Марии. Лусия настояла на том, чтобы они заглянули еще и в отдел дамской одежды, где обе приобрели себе по несколько элегантных костюмов и два платья для вечерних выходов. А Лусия купила себе еще и широкополую шляпу с длинной лентой, повязанной вокруг тульи.

– Отлично подойдет для того, чтобы уберечься от горячего андалузского солнца! – прокомментировала она эту свою последнюю покупку.

Лусия швыряла долларовые банкноты направо и налево, извлекая их из своего объемного портмоне, и тут же договорилась с ошарашенной кассиршей, чтобы все их покупки были немедленно упакованы в чемоданы и доставлены на борт судна в их каюту.

– Зачем давать папе еще какие-то дополнительные подсказки? Я права? А сейчас, мамочка, у нас с тобой осталось еще одно важное мероприятие на пути нашего полного преображения. И тогда мы будем полностью готовы!

Тем не менее Мария пришла в ужас, когда Лусия буквально силком затащила ее в дамский салон парикмахерской и велела мастеру коротко остричь волосы им обеим, после чего сделать на голове модный перманент «Победа локонов», названный так потому, что сверху прическа напоминала букву «V», которая в те дни ассоциировалась с одним лишь словом – «победа». Мария даже перекрестилась, когда ее длинные черные кудри остригли до плеч. А Лусия, у которой волосы были ниже пояса, приказала остричь себя еще короче.

– Не хочу, чтобы меня узнавали во время нашего путешествия на пароходе, да и в Гранаде тоже, – пояснила она матери. – Давай притворимся, мамочка, что мы не какие-то там цыганки, а богатенькие дамы из числа payos. Si?

– Si, Лусия. Как скажешь, – безропотно вздохнула в ответ Мария.

31

Мария и Лусия прибыли в Гранаду ярким солнечным днем в конце мая, пробыв перед этим почти неделю на океанском побережье. Они остановились в отеле «Дворец Альгамбра», зарегистрировавшись под девичьей фамилией Марии. Лусия старательно маскировала себя, скрывая лицо за огромными солнцезащитными очками и новой широкополой шляпой. Когда они шествовали по роскошному вестибюлю, украшенному разноцветной плиткой в мавританском стиле, с обилием бархатных диванов, с роскошными пальмами в огромных кадках, Мария почувствовала, будто перенеслась в другое время, где еще ничто не тронуто войной, нет следов разрушений и прочих признаков военного лихолетья: все утопает в роскоши, будто реальная жизнь не имеет никакого отношения к этому райскому уголку.

А ведь когда они сошли на берег в Барселоне, увиденное стало настоящим потрясением для Марии. Нищета и разруха осязаемо витали в воздухе. Да и потом, пока они добирались поездом до Гранады, – тяжелая, изматывающая поездка, продлившаяся несколько дней, с постоянными остановками, задержками, пересадками с одного состава на другой из-за неисправностей путей, картина была столь же удручающей и безрадостной.

Мария искренне обрадовалась, увидев, что Гранада практически не пострадала от бомбежек – все красивые дворцы и здания уцелели. Из новостных хроник, которые она видела в Нью-Йорке, следовало, что вся Европа превратилась в сплошное пепелище, и Мария уже заранее настроилась увидеть горы пепла и на месте Гранады. Однако, вопреки ее ожиданиям, Гранада встретила их, словно оживленная строительная площадка. Повсюду возводились новые дома, рабочие таскали кирпичи под испепеляющим солнцем, сверкая своими худыми ребрами, просвечивающими сквозь лохмотья, в которые они были облачены. Когда Мария обратила на это внимание таксиста, который их вез, тот лишь картинно вскинул бровь и назидательно промолвил:

– Это же заключенные, сеньора. Возвращают свои долги Франко и стране.

Устраиваясь в отеле, Лусия не стала настаивать на роскошном номере люкс: во-первых, ей не хотелось лишний раз привлекать внимание к своей персоне, а во-вторых, транжирить деньги, которые она с большим трудом выцарапала у Хозе перед отъездом в Европу, тоже не стоило. Вначале отец предложил им такую сумму, что Лусия взвилась от негодования и пригрозила Хозе, что навсегда отстранит его от управления финансами. Тогда он пошел на уступки, хоть и весьма неохотно, и учетверил предлагаемую сумму, но все равно Лусии пришлось прибегнуть к элементарному воровству, и в день отплытия, перед тем как покинуть квартиру и отправиться в порт, она украла из тайника отца точно такую же сумму денег. К тому же она продала два своих роскошных манто и несколько бриллиантовых безделушек, которые ей в свое время подарил один богатый аргентинский поклонник.

– Меня тошнит от одной только мысли, что мне пришлось воровать то, что по праву принадлежит мне, и торговать своими вещами, – кипела Лусия от негодования, пока они с матерью обустраивались в своей каюте. – Неужели отец не понимает, что эти деньги нужны на содержание его жены, дочери и будущего внука или внучки? Безмозглый чурбан!

Марии оставалось лишь гадать, сумеет ли Лусия когда-нибудь простить нанесенную отцом обиду. Уж слишком она была болезненной, эта рана. Впрочем, чем дальше они отплывали от берегов Америки в сторону родного дома, тем реже Мария вспоминала все, что так или иначе было связано с ее мужем. Какая разница, что будет потом, думала она. Главное – сейчас она свободна, и радостное ощущение этой свободы увеличивалось с каждым днем по мере приближения к Испании.

– Что бы там ни решила Лусия в будущем, одно я знаю точно, – обратилась она вслух к дельфинам, весело плещущимся за бортом парохода в водах Атлантического океана. – Я никогда и ни за что больше не вернусь к нему.

Никогда! – добавила она с особым выражением в голосе.

Несмотря на то что Мария прекрасно понимала, что их всех ждет на родном берегу, сам вояж на сей раз доставлял ей огромное удовольствие. Почти все пассажиры на судне тоже были испанцами, возвращающимися на родину, а потому на борту царила праздничная атмосфера в предвкушении долгожданной встречи с домом.

В своих новых нарядах, с такой же прической на голове, как и у большинства других пассажирок, Мария ничем не выделялась на их фоне. Она осмелела настолько, что даже вступала в разговоры с другими дамами за ужином, когда они вместе сидели за красиво сервированными круглыми столами. Но если Мария стала потихоньку выползать из своей раковины, в которой она обычно пребывала, то Лусия, наоборот, все больше и больше замыкалась в себе. Большую часть времени она проводила в каюте, спала или курила, категорически отказывалась появляться за общим ужином, ссылаясь на постоянные приступы морской болезни, на самом деле из-за страха, что ее узнают. Мало-помалу ее врожденный оптимизм и всегдашняя жизнерадостность уступили место унынию, граничащему с отчаянием.

Даже вступив на испанскую землю, она не воспряла духом, как на то очень надеялась Мария. По-прежнему бесцельно валялась в постели и курила сигарету за сигаретой, а мать в это время хлопотала в их номере, состоящие из двух комнат, распаковывая багаж и раскладывая вещи по местам.

– Ну вот! Я уже успела проголодаться, – объявила Мария. – Составь мне компанию. Пошли, спустимся в ресторан, и ты впервые после стольких лет снова отведаешь испанских сардин.

– Я не голодна, мама, – наотрез отказалась Лусия.

Однако Мария все же заказала им еду в номер. Заставить дочь проглотить хотя бы кусочек съестного с каждым днем превращалось для нее во все более непосильную задачу. Мария жила в постоянной тревоге за здоровье дочери и ее будущего ребенка.

На следующее утро Мария спустилась в гостиничный холл и отыскала там консьержа.

– Сеньор, мы с дочерью недавно прибыли из Нью-Йорка и хотели бы снять на время небольшой дом где-нибудь в окрестностях Гранады. Может, вы посоветуете мне компанию, которая занимается подобными услугами?

– Не уверен, сеньора, в том, что такие фирмы вообще сейчас тут есть. За минувшие десять лет народ в основном бежал из Гранады. А потому желающих арендовать себе жилье в наших краях практически не было.

– Но ведь тогда наверняка многие дома просто пустуют, – настойчиво продолжила гнуть свою линию Мария. Ее даже охватило нечто, похожее на эйфорию: ведь впервые за столько лет она смело и свободно разговаривает с незнакомым человеком.

– Si, сеньора. Полагаю, что таких домов даже очень много. Правда, трудно сказать, в каком состоянии они сейчас находятся. – Консьерж окинул ее внимательным взглядом, словно прикидывая что-то. – На сколько человек вы хотите снять дом?

– Только я и моя дочь. Мы обе вдовы, недавно приехали из Нью-Йорка, – бодро солгала Мария. – У нас есть доллары, чтобы за все заплатить.

– Примите мои соболезнования, сеньора. Сегодня многие находятся в таком же положении, как и вы. Мне надо хорошенько подумать, может, я и сумею чем-то помочь вам.

– Gracias, сеньор, – прочувствованно поблагодарила она его.

На следующий день Алехандро, как он сам попросил Марию называть его, принес кое-какую информацию.

– У меня есть одно конкретное предложение для вас. Но надо, чтобы вы взглянули на дом. Я сам отвезу вас туда, – добавил он на всякий случай.

– Не хочешь поехать со мной, взглянуть на дом, который мне тут присмотрели? – спросила Мария у дочери, которая практически не поднималась с кровати с тех самых пор, как они приехали в Гранаду.

– Нет, мама, не хочу. Поезжай без меня. Не сомневаюсь, ты обязательно выберешь что-нибудь славное.

Мария вместе с Алехандро отправилась в путь по улицам Гранады. На проезжей части почти не было машин, народ передвигался главным образом пешком, какие-то босоногие люди толкали и понукали своих мулов, впряженных в повозки со всяким скарбом. Чем дальше они отъезжали от отеля, тем затрапезнее становились и сами улочки, и дома, стоящие на них, уже успевшие превратиться в самые настоящие развалюхи. Там, где когда-то сияли огнями рестораны и бары фламенко, теперь тишь да гладь: окна заколочены, на ступеньках пустующих зданий толпятся нищие, жадным взглядом провожавшие машину Алехандро. Отъехав три или четыре километра от города, они выехали на проселочную дорогу, петляющую по широкой зеленой равнине с торчащими кое-где оливами.

– Может, этот вариант и не подойдет вам, сеньора, поскольку место пустынное. Да и транспорт нужен, чтобы добираться до города, – обронил Алехандро, свернув на пыльную гравийку, проложенную прямо через оливковую рощицу. И уже через пару секунд они затормозили перед крепким одноэтажным зданием из кирпича. Все окна в доме были заколочены, видно, на случай внезапного вторжения всяких нежелательных элементов.

– Это вилла «Эльза», дом принадлежал когда-то моим дедушке и бабушке. Оба они погибли в годы гражданской войны. Мы с сестрой пытались продать виллу, но вы же понимаете, покупателей сейчас нет, – принялся пояснять Алехандро, помогая Марии подняться по прогнившим ступенькам крыльца на густо заплетенную виноградом террасу, отгораживающую фасад дома от ярких солнечных лучей заходящего солнца.

Внутри все пропахло плесенью, на стенах проступила сырость. В доме царила темнота, поскольку все окна были заколочены. Консьерж зажег свечу и повел Марию в гостиную, заставленную тяжелой деревянной мебелью. Небольшая кухонька, но вполне функциональная, три спальни, расположенные в дальней части дома, поближе к живительной прохладе гор Сьерра-Невада.

– Вполне возможно, людям, привыкшим жить в таком богатом городе, как Нью-Йорк, этот дом покажется слишком уж затрапезным, но…

– Сеньор, мне ваш дом очень нравится, хотя, конечно, тут нужно будет приложить руки, чтобы все отмыть, отдраить и привести в божеский вид. А еще мне придется научиться водить машину! – рассмеялась в ответ Мария. – Но и то и другое вполне нам по силам, верно? – Она энергично тряхнула головой, снова направилась на террасу и краешком глаза увидела знакомые очертания над своей головой. Слегка вытянула шею влево и задрала голову вверх. Вдалеке явственно просматривались контуры величественной Альгамбры. И Мария сразу же почувствовала себя как дома. Решение принято!

– Мы берем этот дом. Сколько стоит аренда?

* * *

– Лусия, дом просто великолепен! Правда, там нужен кое-какой ремонт, дом ведь столько лет простоял пустым. Но, судя по всему, Алехандро отчаянно нужны деньги, а потому мне этот дом достался практически задаром! Завтра поедем вместе, и ты все увидишь своими глазами.

– Может, и съездим, – вздохнула в ответ Лусия. Она лежала, свернувшись, лицом к стене.

– Оттуда даже видна Альгамбра, если только повернуть шею влево. Представляешь, Лусия? – Мария пребывала в необычайно воодушевленном состоянии. Еще бы! Она ведь сама, самостоятельно, нашла им с дочерью дом и даже сама, без какой-либо посторонней помощи, провернула всю сделку. – Алехандро отнесся ко мне с таким уважением. Он, наверное, и не догадывается, что я цыганка, – с гордостью добавила Мария, разглядывая свое отражение в зеркале. – Подумать только, как все перевернулось с ног на голову! Payos нужны наши деньги!

– Я очень рада за тебя, мама.

– Надеюсь, ты будешь рада и за себя, когда увидишь этот дом. А научиться водить машину – это ведь тоже совсем нетрудно, правда ведь? Тем более дороги все пустые, бензин-то в дефиците. Алехандро пообещал мне достать недорогой автомобиль через одного своего приятеля, у которого есть собственный гараж.

– Уж не завелся ли у тебя, мама, новый воздыхатель? – Лусия скользнула взглядом по матери. Карие глаза блестят, летнее платье эффектно подчеркивает соблазнительно роскошные формы, но при этом все округлости и выпуклости строго на своих местах. Как уверенно и свободно она держится, мелькнуло у Лусии. Неужели это следствие того, что мать наконец окончательно порвала с отцом? Как бы ей самой хотелось чувствовать себя тоже такой же свободной и уверенной при мысли о том, что она порвала с Менике. Впрочем, у нее ведь другая история. Это Менике порвал с нею…

– Ты шутишь, Лусия! Алехандро – женатый человек, и у него пятеро детей. Просто он рад возможности заработать немного денег для себя и своей сестры. Он сказал мне, что апельсинами мы можем лакомиться сколько нашей душе угодно. Столько, сколько сможем съесть, пока не наступит сбор урожая. Правда, здорово? У нас будет своя апельсиновая роща! А сейчас, – Мария закончила пересчитывать долларовые купюры, сложила их в одну пачку и спрятала деньги в сумочку, – спущусь вниз, отдам деньги Алехандро, пока он не передумал. Он сказал, что у него есть друг-кассир, который пообещал ему хороший обменный курс. Здесь доллары, оказывается, на вес золота! – Мария одарила дочь лучезарной улыбкой и удалилась из комнаты.

А Лусия была только рада тому, что мать ушла. Хотя она и корила себя мысленно за собственный эгоизм и дурной нрав, но приподнятое настроение Марии лишь еще более усугубляло самое плачевное расположение духа, в котором Лусия пребывала все последние недели.

– Что со мной происходит? – прошептала она, разглядывая большого паука, притаившегося в самом углу потолка. – К чему я пришла в итоге? Вскоре я вообще исчезну, как и этот паук, который сплел свою паутину… Останется одна шелуха.

Лусия сильно зажмурила глаза, из-за закрытых век покатились крупные слезы. Ей было невыразимо жалко саму себя.

«Где ты сейчас, Менике? Думаешь ли ты обо мне, как я все время думаю о тебе? Скучаешь ли ты без меня?»

«Забудь про свою гордость и расскажи ему все, как есть… Расскажи, что случилось… А еще скажи ему, что раньше ты и не подозревала, как много он значит в твоей жизни, что он для тебя важнее всего… Скажи ему, что ты без него ничто…»

Лусия порывисто уселась на постели. Она уже сотни раз проделывала это упражнение с тех пор, как уехал Менике. Рука ее непроизвольно потянулась к телефону, стоявшему рядом с кроватью. Лусия уже была почти готова взяться за трубку.

«Ты ведь прекрасно знаешь, где он. Тебе известен номер телефона в том баре, где он выступает… Так позвони, скажи ему, что он нужен тебе, что он нужен его будущему ребенку. Скажи, что ты любишь его…»

– Да, да, да! – вырвалось из ее груди.

Лусия схватила трубку. Вот сейчас она продиктует нужный номер телефонистке на коммутаторе и через несколько минут услышит его голос на другом конце провода, и с этим бесконечно длящимся кошмаром будет покончено раз и навсегда.

«Он же тебя бросил!» Дьявольский голос снова начал будоражить ненависть к Менике, которой полнилась ее душа. Ненависть вздымалась все выше и выше, словно песок, который выносит на свой гребень волна в штормящем море. «Он тебя никогда не любил по-настоящему… Ты ему вообще не нравилась… Он постоянно критиковал тебя, называл глупышкой…»

Лусия тут же швырнула трубку обратно на рычаг.

– Никогда! – прошипела она вполголоса. – Никогда я не поползу к нему на коленях, чтобы умолять его снова вернуться ко мне. Мы ему больше не нужны. Иначе он бы нас не бросил.

Лусия снова откинулась на подушки, явно утомившись от той карусели мыслей, которые вихрем кружили в ее голове.

– Он даже вас украл у меня, уходя, – промолвила Лусия, глянув на свои крохотные ножки. Но теперь это были просто никчемные конечности, ни на что не годные. И ведь еще совсем недавно эти ножки возносили ее к небесам блаженства, а сейчас они повисли, словно две крохотные дохлые сардинки. – Я даже танцевать больше не хочу! Он забрал у меня все. Все! А взамен оставил вот это. – Она глянула на свой живот.

Нагнулась, чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки, открыла и достала оттуда полупустую пачку таблеток. И тут же проглотила одну из них, запив стаканом воды. Американский доктор, у которого она побывала на приеме перед тем, как покинуть Нью-Йорк, прописал ей это снадобье, когда она пожаловалась ему, что не спит по ночам.

И уже спустя каких-то десять минут ее сознание отключилось и она погрузилась в благословенную дрему.

* * *

– Лусия, тебе нужно встать! – умоляющим тоном обратилась Мария к дочери. – Ты лежишь здесь взаперти уже больше двух недель! Взгляни на себя: кожа да кости. Такая же худоба, каким был когда-то наш старый мул. И выглядишь так, словно уже переселилась на небеса к нашим предкам! Ты этого добиваешься? Хочешь умереть?

Мария прислушалась к собственному голосу, сорвавшемуся на крик. Но, судя по всему, ее терпению пришел конец. Что бы она ни делала, что бы ни говорила, все было тщетно: ей так и не удалось вытащить дочь из постели. Сама она днями напролет мыла и выскребала грязь из их нового дома, уничтожая многолетние следы запустения, а Лусия тем временем валялась у себя в номере, и ничто вокруг ее не трогало. Казалось, с каждым днем угасает ее интерес к жизни. Она становилась все более неразговорчивой и замкнутой.

– Сейчас я снова отправляюсь в наш новый дом, но к тому времени как я вернусь назад, изволь вылезти из кровати. Ты не мылась с тех пор, как мы заселились в гостиницу, и вся твоя комната провоняла потом. А потому, если ты наконец не поднимешься на ноги и не оденешься, ты не оставишь мне иного выбора. Я немедленно позвоню Менике, сообщу ему, где мы, и расскажу, что случилось.

– Нет! Мама, нет! – Лусия вытаращила на нее глаза, полные страха и отчаяния. – Ты не посмеешь!

– Очень даже посмею! Я не позволю тебе больше валяться в постели днями напролет. Должна же я, в конце концов, позаботиться о своем будущем дорогом внуке или внучке. – Мария схватила свою сумочку и направилась к дверям. – Подумай, Лусия, о том, скольких я уже потеряла за свою жизнь. И я не допущу еще одной бессмысленной смерти, тем более прямо у себя под носом. Вернусь после обеда. Ладно?

Ответа не последовало. В сердцах Мария громко хлопнула дверью, радуясь хотя бы тому, насколько чище и приятнее воздух в коридоре, чем у них в номере. Ведь она ничуть не преувеличила, когда сказала дочери, что та уже вся провоняла потом. Направляясь к лифту, Мария невольно обратила внимание на то, как трясутся у нее руки. Дай-то бог, подумала она, чтобы ее угроза возымела свое действие.

Мария вернулась в гостиницу к обеду и, к своему превеликому облегчению, застала Лусию сидящей на постели, с банным полотенцем на голове.

– Как видишь, я встала и помылась, как ты того пожелала. И даже попросила горничную прийти и поменять постельное белье. Ты довольна?

– Для начала да. А сейчас давай поищем тебе что-нибудь подходящее из одежды. – Мария быстро прошлась рукой по вешалкам в гардеробе дочери, внутренне ощущая некоторое разочарование. Все же жаль, что ей не удалось реализовать свою угрозу. Может, это было бы самым лучшим выходом из сложившейся ситуации – сообщить Менике всю правду.

– На улице очень жарко. Надень вот это. – Мария швырнула на руки дочери хлопчатобумажное платье. – Хочу, чтобы после обеда ты проехалась вместе со мной в наше имение. Посмотришь хоть своими глазами на тот дом, в котором появится на свет твой ребенок. А еще я хочу, чтобы ты, Лусия, взглянула на Альгамбру и вспомнила, кто ты и откуда.

– Как я понимаю, выбора у меня нет?

– Ты права. Выбора у тебя нет. Пора начинать отвечать за себя и за свои поступки. А если будешь и дальше продолжать вести себя как ребенок, что ж, тогда я тоже начну обращаться с тобой соответственно, как с ребенком.

После обеда Мария усадила дочь рядом с собой, на пассажирское место в старенький туристский автомобиль марки «Ланча», который помог ей приобрести Алехандро через своего приятеля. Элегантная и стильная модель мощного двухдверного автомобиля превратилась за годы недосмотра практически в старую развалюху со следами ржавчины, проступившими на когда-то шикарном капоте насыщенного синего цвета. Судя по всему, и двигатель тоже был далеко не в лучшем состоянии, в чем мать с дочерью имели возможность убедиться на собственном опыте, пока машина, переваливаясь из стороны в сторону и постоянно останавливаясь, дотащила их кое-как до виллы.

– Посмотрел бы на тебя сейчас отец! – насмешливо воскликнула Лусия, когда Мария нажала на тормоза вместо того, чтобы переключить сцепление, и в результате они благополучно съехали в кювет.

– Ну и что тут смешного? – неожиданно для себя вспылила в ответ Мария, почувствовав себя уязвленной и попытавшись снова вырулить на проезжую часть. – Твой отец в свое время с мулом толком не мог управиться, не мог повернуть его в нужную сторону.

Машина затарахтела дальше, а Мария мысленно взмолилась, чтобы Лусия одобрила все ее тяжкие труды, которые она затратила на то, чтобы превратить заброшенную виллу в самый настоящий уютный дом для них обоих.

– А вот и она! Наша вилла «Эльза». Ее так назвали в честь прабабушки Алехандро. Красивая, правда?

– Ну, положим, не такая красивая, каким был мой дом в Мендосе, но да, ничего, – констатировала Лусия, поспешно добавив в свою оценку немного позитива, понимая, что мама больше не будет терпеть ее вселенское отрицание всего на свете.

Мария тут же устроила для дочери самую настоящую экскурсию по дому. Ее переполняло чувство гордости за то, что уже сделано. Во всех комнатах пахло свежестью, все помещения были залиты ярким солнечным светом, поскольку с окон наконец убрали защитную обрешетку.

– А вот здесь, Лусия, будет детская, – объявила Мария, остановившись на пороге небольшой комнатки, расположенной как раз между ее спальней и комнатой Лусии. – Вспомни, как ты сама спала на соломенном тюфяке рядом с нашей с отцом кроватью, когда была еще маленькой. Как же далеко мы ушли с тех пор, и все благодаря тебе и твоему удивительному таланту. Правда, хорошая комнатка?

Лусия уже открыла рот, чтобы сказать, что вилла, несмотря на все восторги матери, едва ли напоминает отель «Вальдорф Астория», но тут же немедленно закрыла его, испугавшись, что Мария возьмет и приведет в действие свою угрозу – позвонит Менике.

– Взгляни сюда! – Мария распахнула еще одну дверь и с гордостью продемонстрировала дочери туалет и небольшую ванную. – Все подсоединено к колодцу, который заполняется водой, стекающей с гор. Алехандро сказал мне, что за все сорок лет, что он помнит этот дом, колодец еще никогда не пересыхал. Хочешь апельсинового сока? – предложила она Лусии, когда обе направились на кухню. – Я сегодня утром выжала немного свежего.

– Спасибо, – поблагодарила Лусия.

Мария налила себе и дочери по стакану сока, и они вышли на затененную террасу перед домом.

– Взгляни вон туда! – Мария показала влево, вскинув палец над головой. – Видишь вдалеке Альгамбру? Помнишь ту первую ночь конкурса? Ведь именно там все для тебя и началось, родная моя.

– Да, началось. Не знаю только, к лучшему или к худшему, – грустно согласилась с ней Лусия.

– Знаешь, я так рада, что мы купили все необходимое для себя и ребеночка еще в Нью-Йорке. В Гранаде же невозможно ничего достать. Только на черном рынке. А уж какие там цены… – Мария сокрушенно покачала головой и сделала очередной глоток из своего стакана. – Ты только представь себе, что через каких-то три месяца у нас здесь появится ребеночек! Невероятно!

– Нет, я пока не представляю, мама. Но чувствую, что за последние несколько месяцев все в моей жизни изменилось самым кардинальным образом.

– Знаешь, Лусия, беременность – это самая большая перемена в жизни любой женщины. Для меня, например, все мои дети стали самым главным достижением в жизни. Я так горжусь… всеми вами.

Наступил черед Марии бороться со слезами.

– Ты… ты уже наводила какие-нибудь справки о судьбе Карлоса и Эдуардо? – осторожно поинтересовалась у матери Лусия.

– Я спросила у Алехандро, с чего мне начинать свои поиски. Он сказал, что… – Мария замолчала, оборвав себя на полуслове. Ей только что удалось ценой невероятных усилий вывести дочь из состояния затяжной депрессии. Не хотелось, чтобы невеселые новости снова погрузили ее в прежнее состояние.

– Говори, мама, не бойся. Я в порядке.

– По словам Алехандро, очень трудно… узнать о судьбе тех, кто пропал без вести. Вокруг города… – Мария нервно сглотнула комок, подступивший к горлу, – полно могил с массовыми захоронениями. В разгар гражданской войны гвардейцы хоронили в них без разбора всех подряд – и мужчин, и женщин, и детей. Алехандро говорит, что официальных сведений очень мало. Я тут подумала…

– Что?

– Я тут подумала, а не сходить ли мне самой в Сакромонте, поспрашивать тех, кто там остался в живых. Вдруг кто-то что-то знает. Собственно, я думаю об этом каждый день… С тех самых пор, как мы приехали в Гранаду, но в глубине души я откровенно боюсь всего того, что могу там узнать. Или, напротив, боюсь ничего не узнать. – Мария приложила руку ко лбу. – Ведь все минувшие годы во мне продолжала теплиться надежда, что когда-нибудь я найду и своих дорогих сыновей, и своих внуков живыми и здоровыми. И вот мы уже находимся в Гранаде больше двух недель, а я все никак не решаюсь отправиться в Сакромонте.

– Я тоже поеду с тобой, мамочка. – Лусия положила свою руку на руку матери. – Мы ведь обещали друг другу, что вместе встретим все, что нас ждет впереди. Si?

– Gracias, доченька.

Лусия подумала, что это спокойное, красивое место, этот очаровательный дом, в обустройство которого мать вложила столько сил, чтобы превратить его в их новый дом, – наверное, все это и держало ее в тонусе, поднимая настроение и придавая бодрость духа. А если хорошенько подумать уже про саму себя? Ведь, несмотря на все ужасы и невзгоды, которые принесла война здесь, в Испании, Лусия тем не менее еще жива. И даже более того, в ней самой зреет новая жизнь. В то время как ее братья и их семьи…

– Мама!

– Si, Лусия.

– Прости меня за то, что я была… такой трудной с тех пор, как мы сюда приехали.

– Ты всегда была трудным ребенком, querida, но я все понимаю, доченька. Ты просто горюешь о том, что было.

– Ты права, мама. Я горевала. Тосковала о том, кем я была, обо всем, что было в моей жизни. Но, как мы с тобой и говорили раньше, всегда можно начать новую жизнь. Я должна постараться и справиться со своим настроением. Ведь у стольких людей такой возможности больше нет.

* * *

Спустя несколько дней Мария с дочерью переехали на виллу «Эльза». Мария извлекла из чемодана швейную машинку «Зингер», которую она привезла с собой из Америки, и, устроившись на террасе за грубым деревянным столом, целыми днями шила занавески, скатерти, салфетки из красивой хлопчатобумажной ткани с цветочным узором, которую она тоже купила в Нью-Йорке. Лусия же развлекала себя тем, что носилась на их стареньком автомобиле по пыльной дорожке, ведущей к шоссе, туда и обратно, и очень скоро она научилась управлять машиной гораздо лучше матери. Мария смастерила ей несколько простеньких, но просторных нарядов для беременных, и Лусия, нацепив на голову огромную шляпу и гордо неся перед собой свой объемный живот, обтянутый пестрым ситцевым платьем, осмелела настолько, что даже самостоятельно отправлялась в город за продуктами. Тем более что в городе вокруг нее толклись люди, ничем не отличающиеся от нее самой. А уж вкусная еда, приготовленная мамой, и вовсе пробудила в Лусии зверский аппетит. Она стала есть и, самое главное, постепенно научилась засыпать без помощи таблеток.

– Мама.

– Что, доченька? – откликнулась Мария. Они с Лусией как раз завтракали, лакомились свежим хлебом и пробовали на вкус апельсиновый мармелад, над которым Мария колдовала накануне.

– Я думаю, нам все же надо будет съездить в Сакромонте еще до того, как я растолстею настолько, что с трудом смогу передвигаться по террасе. Ты готова?

– Вряд ли я когда-нибудь буду готова к такой поездке, но ты права, – кивнула Мария. – Мы должны съездить туда.

– Тогда зачем откладывать? Поехали прямо сейчас. – Лусия положила свою руку на руку матери. – Пойду, проверю, сколько у нас бензина.

Спустя полчаса Лусия, прижав свой живот к рулю, лихо домчала их до Гранады, а там, петляя по узеньким городским улочкам, выехала наконец на дорогу, ведущую в Сакромонте. Они оставили машину возле городских ворот, а сами, взявшись за руки, отправились в тот мир, который когда-то был средоточием всей их жизни.

– По-моему, чисто внешне все так же, как и было, – промолвила Лусия с явным облегчением в голосе, пока они медленно брели по главной дороге. – Разве что старая пещера, принадлежавшая Хорроджумо, заколочена досками. Должно быть, его семья съехала отсюда.

– Или была убита, – мрачно заметила Мария, ласково сжав руку дочери, словно успокаивая ее. – Ты только оглянись вокруг, Лусия. Нигде не видно и струйки дыма из трубы. Место кажется совершенно пустынным.

– Мамочка, ты взгляни, солнце высоко в небе. Кто в такую пору станет топить печь? Отсутствие дыма еще ни о чем не говорит.

– Говорит, и о многом, Лусия. Помнится, даже в самые жаркие летние дни, когда от духоты было не продохнуть, я всегда поддерживала огонь в камине, чтобы быстро приготовить что-то горячее для своей семьи. Ты хоть слышишь? – прошептала Мария, резко остановившись.

– Что?

– Тишину, Лусия. А ведь в Сакромонте никогда не было тихо. И днем, и ночью отовсюду слышались смех, крики… Кто-то ругался, кто-то спорил… – Мария грустно улыбнулась. – Неудивительно, что здесь все про всех знали. Пещерное эхо тут же выдавало все наши семейные тайны. Ни о каких секретах в Сакромонте и мечтать не приходилось. – Мария сделала глубокий вдох. – Думаю, первым делом нам надо пойти в пещеру твоих деда и бабушки.

Они стали медленно подниматься по извилистой горной дорожке, пока не подошли к пещерам, расположенным рядом с рекой Дарро. Когда-то именно здесь отец Марии наладил свой успешный кузнечный бизнес. Мария боязливо заглянула в пещеру. Красивый дом, который когда-то обустроила ее мать, упокой Господь ее душу, исчез. На его месте ничего не было. Остались только голые стены. Застекленные оконные рамы, разноцветные шторы и гардины, мебель – все куда-то подевалось и пропало бесследно.

– Радует лишь то, что родители не дожили до этих лихих времен и не увидели, что сделали с их любимой Испанией, – вполголоса пробормотала Мария, стоя посреди пещеры, которая когда-то была в их доме гостиной. А сейчас пустое грязное помещение превратилось почти что в отхожее место: пахло гнилью, весь пол был усыпан каким-то рваньем и мусором, пачками от сигарет и пустыми пивными бутылками.

– Что ж… – Мария нервно сглотнула слюну. – А сейчас пойдем к пещерам твоих братьев.

Они продолжили карабкаться вверх по горному склону. Через какое-то время отыскали дома Карлоса и Эдуардо. Когда-то красивые и ухоженные, они теперь являли такое же жалкое зрелище, что и пещера родителей Марии.

– Ничего не осталось… – Мария смахнула слезы с лица. – Такое впечатление, что они здесь никогда и не жили, – добавила она шепотом. Голос ее срывался от переизбытка чувств. – И прошлого тоже не было. Но где же тогда Сюзанна, Элена? Где мои красивые внуки?

– Может, их, мама, всех интернировали. Ты же знаешь, в годы войны многих цыган держали в лагерях. Так рассказывал мне Менике, который вычитал все это в своих газетах для payos.

– Да, судя по всему, здесь мы ничего не найдем. Пошли назад, Лусия.

Пора ехать домой. Я…

– Мамочка, я понимаю, как тебе сейчас трудно, но, коль скоро мы здесь, нужно все же попытаться отыскать хоть кого-то, с кем можно поговорить. А вдруг этот человек что-то знает о судьбе Эдуардо и Карлоса? Уверена, такой человек обязательно найдется. Клянусь! А потому давай поднимемся к нашей пещере, посмотрим, остался ли кто в живых из наших соседей.

– Ты права. Если мы сейчас туда не сходим, то у меня никогда больше не хватит мужества снова вернуться на это место.

– Мамочка, неужели мы каждый день проделывали весь этот путь, таская домой воду? – проговорила Лусия, пыхтя от напряжения, пока они брели в гору.

– Ты ведь сейчас в положении, Лусия, потому тебе и тяжело.

– И ты была в положении, когда мы тут жили, мама! Причем много раз, – возразила ей Лусия. – Остается только удивляться, как тебе это удавалось.

– Да все мы делаем то, что нужно, если у нас нет иного выбора, – спокойно ответила Мария. – И потом, знаешь, дочка? Мы ведь начинаем осознавать, какой беспросветно трудной была наша жизнь, лишь тогда, когда видим что-то лучшее. – Мария вдруг непроизвольно схватила дочь за руку, когда прямо за поворотом взору вдруг предстала их старая пещера. – Ты только взгляни, Лусия! – Мария указала на крышу. – Из трубы идет дым. Dios mio! Там кто-то живет! Я…

– Успокойся, мама! Возьми себя в руки, – сказала Лусия, увидев, как мать пошатнулась и в испуге закрыла рот рукой. Она подвела мать к каменной изгороди, надежной защите для оливковой рощицы, раскинувшейся внизу, и осторожно усадила ее на эту ограду. – Посиди здесь пока. Переведи дыхание. Вот, выпей немного воды. Сегодня очень жарко. – Лусия достала из корзинки, которую несла в руке, фляжку с водой и протянула ее матери. Та жадно припала к воде и долго пила.

– Кто бы это мог быть? Кого мы найдем в нашем доме, за этими закрытыми дверями?

– Вполне возможно, это совсем чужие люди. Поселенцы, занявшие пустующий дом и не имеющие никакого отношения к нашей семье, – пожала плечами Лусия. – Однако мы не должны терять надежды.

– Знаю… Я все понимаю, но…

– Мама, может, посидишь пока здесь, а я сама схожу и посмотрю, кто там живет?

– Нет. Кто бы сейчас ни жил в нашей пещере, я должна увидеть этого человека своими глазами. – Мария принялась энергично махать веером себе в лицо. – Так чего же мы ждем? Пошли!

Спустя пару секунд они уже стояли перед закрытой дверью своего старого дома. Голубая краска, в которую когда-то была выкрашена входная дверь, поблекла, потрескалась, а кое-где и вовсе облупилась.

– Я постучу? Или ты, мама?

– Я сама.

Мария постаралась успокоиться и взять себя в руки. Она понимала, что за этой крепкой дверью из цельного куска дерева, быть может, лежат ответы на те вопросы, которые она задавала себе тысячи раз с тех самых пор, как покинула Сакромонте. Трясущейся рукой она постучала в дверь.

– Стучи сильнее, мама, – подбодрила ее Лусия. – Такой тихий стук, как у тебя, не расслышит даже пес, специально навостривший уши.

Мария постучала громче, а потом, затаив дыхание, прислушалась в надежде услышать шаги за дверью. Но никаких шагов не было.

– Может, дома никого нет? – предположила Лусия.

– Нет-нет-нет! Какой же цыган или цыганка оставит огонь в очаге, уходя из дома? – резонно вопросила Мария. – Наверняка в пещере кто-то есть. Я точно знаю, что есть. – Она снова принялась барабанить в дверь. Безрезультатно. Тогда она направилась к небольшому оконцу в надежде разглядеть через стекло, что делается в доме. Но на всех окнах висели кружевные занавески с густым рисунком, которые она сама когда-то и шила. Через такие гардины ни один любопытный глаз ничего не увидит.

– Hola! – крикнула она, слегка постучав по оконной раме. – Меня зовут Мария Амайя Альбейсин. Я здесь когда-то жила. Вот вернулась, чтобы разузнать про судьбу своих близких. Пожалуйста, откройте мне! И здравствуйте!

– А меня зовут Лусия, я – дочь Марии. Мы явились сюда без всякого злого умысла, – поспешила добавить Лусия. – Пожалуйста, откройте нам.

Судя по всему, последние слова Лусии возымели свое действие. За дверью послышались чьи-то тяжелые шаги, потом лязгнул засов, и дверь слегка приоткрылась, образовав узкую щель.

В эту щель уставился один зеленый глаз и принялся пристально рассматривать Лусию. Та стойко выдержала этот взгляд.

– Я – Лусия, – слегка хлопнула она себя в грудь, затем взяла за руку Марию и подвела ее к щели. – А это моя мать. А вы кто?

Наконец дверь распахнулась, и они увидели перед собой знакомое лицо. Правда, все испещренное старческими морщинами. Да и волосы стали седыми как лунь, напоминая белоснежные шапки на вершинах гор Сьерра-Невада. А вот фигура стала еще более грузной, заполнив собой весь дверной проем.

– Dios mio! – прошептала изумленная женщина, взглянув на Марию и ее дочь, не в силах оправиться от потрясения. – Мария… И маленькая Лусия, которой я когда-то помогла появиться на свет в ту самую ночь, когда выдавали замуж внучку Хорроджумо! Не верю своим глазам! Просто не верю!

– Микаэла! Неужели это вы? – воскликнула Мария, а деревенская ворожея уже распахнула свои объятия навстречу двум гостьям и, обняв их, крепко прижала к своим массивным грудям.

– Проходите же в дом! Входите! – пригласила их Микаэла, с опаской глянув на пыльную дорогу, а потом слегка отступила в сторону, чтобы впустить гостей в дом. И тут же снова заперла дверь на засов. Марии бросилось в глаза кресло-качалка из соснового дерева, которое когда-то смастерил для нее Карлос. И сразу же на глаза навернулись слезы. Но одновременно в них затеплилась и надежда.

– Вот уж никогда и подумать не могла, что снова увижу вас обеих! Даже и представить себе не могла такое… – Микаэла издала короткий смешок, и ее смех тут же отозвался гулким эхом в стенах пещеры. – Что вы здесь делаете?

– Мы вернулись домой частично из-за Лусии, – Мария многозначительно кивнула на живот дочери, – а частично потому, что я хочу узнать, что стало с моими сыновьями и их семьями.

– А у тебя, – Микаэла положила руку на живот Лусии, – будет девочка. Настоящее сокровище и бесстрашный борец… Она будет такой, как ты, Мария, – добавила она как бы между прочим. – И кто же счастливый отец?

Поскольку обе гостьи промолчали в ответ, ворожея понимающе кивнула головой.

– Все понятно! Что ж, будем радоваться уже тому, что в этот страшный мир, в котором мы сейчас живем, приходит новое поколение цыган. Ведь за минувшие годы столько наших погибло…

– Может, вам что-нибудь известно о судьбе моих сыновей, Микаэла? – Мария инстинктивно схватилась за руку Лусии.

– Не могу сказать, что знаю много. Насколько я помню, ты, Мария, была еще в Сакромонте, когда они оба исчезли в городе.

– Да, это правда. И что, с тех пор их никто не видел?

– К превеликому сожалению, нет, Мария, никто их больше не видел. Знаешь, немногие из наших мужчин, которых вот так хватали средь бела дня прямо посреди улицы, потом вернулись домой живыми…

Микаэла взяла Марию за руку.

Лусия с интересом наблюдала за тем, как у Микаэлы вдруг расширились глаза, точь-в-точь как это бывало с Чилли, когда ему являлись видения из высших миров.

– Они говорят мне, – обронила Микаэла, – что они уже там. И сейчас смотрят на нас с небес. У них там все хорошо.

– Я… – Мария почувствовала, как у нее мгновенно пересохло в горле, и она с трудом продолжила: – Я и сама об этом догадывалась. Чувствовала вот здесь. – Она постучала по сердцу. – Но все же надеялась…

– А что мы, люди, можем без надежды? – тяжело вздохнула в ответ Микаэла. – В Сакромонте, да и в самой Гранаде, пожалуй, не осталось ни одной семьи, кто не потерял бы своих близких. Целые поколения были сметены с земли… Мужчины, женщины, дети… Всех их убили за преступления, которых они не совершали. Убивали всех, и цыган, и payos, без разбора. Да ты сама, Мария, многое успела увидеть до того, как уехала. А потом стало еще хуже.

– Но… – с трудом вымолвила Мария, ком в горле по-прежнему мешал ей говорить. – Но что стало с их семьями? Где жены Эдуардо и Карлоса? Где их дети?

– Вскоре после того, как ты уехала, к нам сюда нагрянули гвардейцы, чтобы ликвидировать здешнее цыганское сообщество. Мария, мне очень горько сообщать тебе такие невеселые новости, но Сюзанну и Элену тоже схватили, вместе с их детьми…

– Нет! – Мария громко всхлипнула. – Получается, что их тоже уже нет в живых? Боже, как мне вынести все это! А я их бросила, обрекла на верную погибель, спасая собственную шкуру…

– Не говори так, мама! Это неправда! – перебила ее Лусия. – Ты спасала Пепе. И спасла его. Дала хотя бы одному из своих сыновей шанс жить дальше. Вспомни, ты же предлагала женам Эдуардо и Карлоса, умоляла их уехать вместе с тобой.

– Тебе не в чем себя винить, Мария. Ты действительно предоставила им выбор. Помню, Элена сама рассказывала мне об этом незадолго до того, как их схватили, – поддержала Лусию Микаэла.

– Элена тогда была беременна… Это жена Эдуардо, Лусия. Трудно представить себе более славную девушку. Успела ли она родить до того, как… – Мария умолкла, не в силах произнести остальные слова.

– Si, Мария. Она родила. – Впервые за все время их разговора слабая улыбка тронула губы Микаэлы. – И это есть не что иное, как чудо.

– Что вы имеете в виду? – спросила у нее Лусия.

Микаэла усадила свое грузное тело за стол и жестом предложила матери и дочери последовать ее примеру.

– Видишь ли, в жизни всегда существует баланс добра и зла. И пусть кругом царят мрак и насилие, но даже в такие страшные времена творятся добрые и красивые дела, помогающие сохранять естественную гармонию в этом мире. Элена родила девочку буквально за несколько недель до того, как их всех забрали. Я принимала роды у нее, как когда-то принимала роды и у твоей матери, Лусия, когда на свет появилась ты. Сдается мне, Мария, что Господь благословил тебя не только собственной дочерью, ведь Лусия – совершенно особое, не похожее ни на кого создание, но Он благословил тебя и вторично, ибо твоя внучка, дочь Эдуардо… Я поняла это с самой первой минуты, как только увидела ее.

– Что поняли? – спросила Лусия.

– Что она унаследовала пророческий дар твоей прабабки. Всевышние духи сообщили мне, что она станет нашей следующей прорицательницей и что я обязана защитить ее.

– Дочь Эдуардо наделена даром предвидения? – прошептала Мария в полном изумлении.

– Да. Исполнилось пророчество: в то утро, незадолго до того как Элену и всех остальных забрали, она прибежала ко мне вместе со своей малышкой – она назвала ее Ангелиной, потому что у девочки было просто ангельское личико, и попросила меня присмотреть за ней пару часов, пока она сходит на рынок. Я была только рада помочь Элене, ведь мы с ней обе хорошо знали, что в будущем я стану частью жизни Ангелины. Словом, я привязала младенца к груди и отправилась вместе с ней в лес собирать травы и ягоды. Мы пробыли в лесу много времени, несколько часов, пожалуй, потому что в тот самый день я стала учить Ангелину вслушиваться в ритм вселенной, начинать отличать звуки земли, рек, звезд. Я и подумать не могла, что, пока мы отсутствовали, в Сакромонте нагрянули военные. Они хватали всех подряд. Забрали и Элену, и Сюзанну, и их детей, они как раз шли на рынок.

Лусия вдруг поймала себя на мысли, что слушает рассказ старой ворожеи так, будто она повествует одну из своих многочисленных историй о событиях далекого прошлого. Но ведь все это было в реальности и… Лусия даже боялась подумать, чем закончилась эта история.

– Увели почти всех деревенских. Спаслись только те, кого не было в пещерах на тот момент, когда к ним заявились гвардейцы. – Микаэла снова вздохнула. – Я точно знаю, это высшие силы направили меня в лес, чтобы я смогла уберечь Ангелину. Вот с тех самых пор, Мария, я воспитываю твою внучку, как свое собственное дитя.

В пещере повисла тишина. Было видно, что Мария и ее дочь пытаются осмыслить все, что только что рассказала им Микаэла.

– Я… То есть, по вашим словам, девочка жива? – прошептала Мария, замирая от страха. А вдруг она просто ослышалась?

– Да, жива и здорова, дай бог каждому. А уж какая умница у тебя внучка… И красавица. Замечательное дитя, Мария. Своими способностями она уже намного превзошла меня.

– И где же она сейчас?

– В лесу, как обычно. Собирает всякие лечебные травы, как я ее учила.

– Я… не могу поверить! Дочь Эдуардо пережила все трагедии, случившиеся здесь, и осталась в живых! Это же самое настоящее чудо. Правда, Лусия?

– Ay, мама. Это действительно чудо!

– Много раз мне казалось, что еще немного, и нас тоже обнаружат, – продолжила свой рассказ Микаэла. – Но всегда внутренний голос подсказывал Ангелине, что надо делать, чтобы спастись, и мы, хоть на один шаг, но опережали гвардейцев. Она говорила мне, что сейчас следует быстро покинуть пещеру, спрятаться в лесу и переждать, пока это «дьявольское отродье», как она называла гвардейцев, не покинет деревню. И никогда не ошибалась. Вот тогда я поняла, что ее инстинкты гораздо лучше и совершеннее, чем мои.

– И вы бросили свой дом и перебрались сюда? – спросила у нее Мария.

– Для всех нас было лучше, чтобы моя пещера оставалась пустой. Она ведь расположена почти рядом с городскими воротами. К тому же я не из тех, кто в случае чего может легко спрятаться. – Микаэла окинула взглядом свои пышные телеса и негромко рассмеялась. – А поскольку твоя пещера далеко от городских ворот и совсем рядом с лесом, мы и перебрались сюда. Отсюда проще убежать и укрыться в лесу.

Мария глянула на старую ворожею и подумала, что с такими габаритами действительно очень трудно оставаться невидимкой. Но вот как-то же она умудрялась прятаться все эти годы. А главное – она спасла дочь Эдуардо, Ангелину. Ее внучку…

– А когда она вернется? – спросила Лусия у Микаэлы. – Мне уже не терпится познакомиться со своей племянницей!

– Вернется после того, как побеседует с деревьями, после того как они сообщат ей, где именно нужно собирать те целебные травы, которые она потом использует для приготовления своих снадобий. Ангелина, она похожа на дуновение ветерка. Порхает вокруг, словно дух, и прислушивается только к своим инстинктам, которые никогда ее не подводят.

– Как мне отблагодарить вас, Микаэла? За все то, что вы сделали для меня, для моей семьи…

– За что тебе благодарить меня? Я не сделала ничего такого. Я ведь и сама в живых осталась только благодаря Ангелине. Это она меня спасла, я знаю.

– А сейчас люди возвращаются в Сакромонте? В свои старые дома? – спросила Лусия.

– Той цыганской общины, которая жила здесь раньше, больше нет. Кого убили, кто уехал прочь… Люди рассеялись по всему свету. Сакромонте уже никогда не станет прежним, – мрачно обронила Микаэла.

– Но может, со временем все наладится, – робко возразила Мария.

– Что ж, коль скоро вы приехали, то думаю, свою часть работы я выполнила. – Микаэла переменила тему разговора. – По правде говоря, я очень рада вашему приезду, потому что в последнее время стала уже волноваться, что будет с Ангелиной, когда меня не станет. Но духи сообщили мне, что в нужное время за ней придут хорошие люди. Мое сердце слабеет с каждым днем. Судя по всему, долго я не протяну. – Она с трудом поднялась из-за стола, лицо ее побагровело от напряжения. – У меня суп готов к обеду. Вы голодны?

Мария и Лусия с благодарностью приняли приглашение Микаэлы отобедать вместе с ней, и не столько потому, что были голодны, сколько для того, чтобы просто отвлечься в ожидании маленькой девочки-волшебницы. За обедом Мария в общих чертах поведала Микаэле о своей жизни в последние девять лет, что минули после ее отъезда из Сакромонте. Потом сообщила ей, что сейчас они с дочерью живут на небольшой вилле, расположенной прямо в апельсиновой роще у подножья гор Сьерра-Невада.

– Hola, Maestra, – раздался звонкий детский голосок, и распахнулась дверь. В кухню впорхнула маленькая оборванка с корзинкой в руке, полной всяческих семян и кореньев.

У Марии перехватило дыхание. Она увидела перед собой девочку, совершенно не похожую на цыганку. Скорее уж, ангел во плоти, в честь которого ее и назвали. Ангелина со своими рыже-золотистыми волосами и голубыми глазами выглядела как самая настоящая payo. Ничего общего со своими соплеменниками.

Девочка скользнула внимательным взглядом своих умных глаз по двум женщинам, сидевшим за столом.

– А вы как-то со мной связаны, – тихо обронила она, подходя к ним ближе. – Вы – моя родня?

– Да, – ответила Мария, с трудом сдерживая слезы. – Я – твоя бабушка. А это – твоя тетя Лусия.

– Духи сказали мне, что сегодня произойдет что-то необычное, – кивнула в ответ Ангелина. Кажется, она совсем не удивилась появлению гостей в их доме. – Это те люди, с которыми мне предстоит жить, когда ты отправишься в путешествие на небеса, Maestra?

– Да, – без заминки ответила Микаэла, ничуть не смутившись, когда встретилась глазами с удивленным взглядом Марии. – Я рассказала твоим бабушке и тете все про тебя.

Ангелина поставила свою корзинку на пол, потом широко распахнула руки и обняла вначале Марию, потом Лусию.

– Я очень рада, что вы приехали. Maestra, моя наставница, очень беспокоилась, что ее время истекает. А сейчас она может спокойно и без всяких страхов подготовиться к своему путешествию. Это что у тебя? Суп? – спросила она у Микаэлы.

– Si, – подтвердила та и попыталась подняться из-за стола, но Ангелина не позволила.

– Я сама себе налью. Вечно старается все сделать для меня, а я постоянно твержу ей, чтобы она побольше отдыхала. У тебя будет девочка, и мы с ней очень подружимся, – кивнула она Лусии, влив пару поварешек супа в железную миску.

– Микаэла уже сказала ей об этом, – ответила за дочь Мария, ибо Лусия совершенно неожиданно для себя растерялась и промолчала при виде столь необычной маленькой девочки. Мария тоже не сводила с нее глаз в немом восхищении. Какое чудо!

«Передо мной стоит ребенок Эдуардо… И эту девочку отдадут мне…»

Ангелина уселась за стол и принялась хлебать свой суп, попутно засыпая Марию и Лусию вопросами о них самих и об остальных членах семьи.

– Получается, что у меня есть не только тетя, но еще и дядя. Si?

– Ты права, Ангелина. Твоего дядю зовут Пепе. Быть может, в один прекрасный день он навестит нас здесь.

– Да, нам с ним еще предстоит долгая жизнь вместе. Пророчества сбываются, Maestra, – радостно обратилась Ангелина к Микаэле. – Я всегда помню о том, что пророчества никогда не обманывают.

– Она ходит в школу? – спросила Мария у Микаэлы.

– А зачем мне школа? – ответила Ангелина вопросом на вопрос. – Все, что мне нужно, я узнаю от своей наставницы. Или в лесу.

– Но научиться читать и писать совсем не помешает, – обронила Лусия и полезла в свою корзинку за пачкой сигарет. Достала сигарету и тут же закурила. – Я вот сейчас очень жалею о том, что в свое время не научилась.

– О, этому я могу научиться в два счета, Лусия. К моей наставнице приходит один payo, он меня обучает грамоте. – Девочка посмотрела на Лусию, сделавшую глубокую затяжку. – Зачем ты так делаешь? – вопросила Ангелина. – Ты же знаешь, это плохо для твоего сердца. В один прекрасный день сигареты тебя убьют. Ты должна бросить курить.

– Я сама решу, что и как я должна делать, – ответила Лусия, заметно нервничая. Этот ангелоподобный ребенок, который, кажется, знает ответы на все вопросы, уже стал немного раздражать ее.

– Ты права, каждый из нас сам решает свою судьбу. Иногда, – рассмеялась в ответ Ангелина и бросила на Микаэлу многозначительный взгляд. – А когда мне можно будет навестить вас? – обратилась она уже к Марии. – Судя по вашим рассказам, у вас красивый дом.

– Ты должна приехать к нам как можно скорее, – ответила Мария, чувствуя, как на нее вдруг навалилась внезапная усталость. Столько всего она узнала, и все это предстоит еще осмыслить и принять. А этот ребенок… Жизненная энергия бьет из девочки ключом, подавляя все вокруг себя. А ведь Мария еще не успела вполне свыкнуться с известием о том, что оба ее сына и их семьи погибли. – Мы с Микаэлой обо всем договоримся и заберем тебя к нам на машине.

– Спасибо, – вежливо кивнула девочка. – А сейчас мне надо заняться приготовлением настойки, пока в собранных мною травах еще остается жизненная сила. Это снадобье для maestra. Я потом приготовлю напиток и для твоего ребеночка, – пообещала она Лусии и, подхватив корзинку с пола, высыпала ее содержимое на кухонный стол и взяла в руки разделочную доску и большой нож.

Потом последовали эмоциональные прощания; женщины договорились между собой, что они заберут Ангелину к себе на виллу через пару дней.

– Спасибо вам, бабушка, тетя, что навестили нас, – поблагодарила Ангелина, обнимая Марию и Лусию. – Я сейчас такая счастливая. До свидания.

К машине Мария и Лусия возвращались молча.

– Она… очень необычная, – прошептала Мария, обращаясь скорее к самой себе, чем к дочери.

– Ты права. Очень необычный ребенок. Хотя, признаюсь, меня немного разозлило, когда девятилетний ребенок стал указывать мне, что надо бросать курить. – Лусия скорчила недовольную рожицу и включила двигатель. – Зато сейчас мы точно знаем, какого цвета должно быть одеяльце для будущего младенца, – добавила она с хрипловатым смешком. – Ангелина мне очень напомнила Чилли в детстве. Он тоже все и всегда предвидел наперед. Боже мой, как же я скучаю по Чилли! Наверняка это еще один наш близкий и любимый человек, которого забрала у нас эта грязная гражданская война.

– Как ты полагаешь, надо ли мне отправить телеграмму твоему отцу, чтобы сообщить ему о гибели его сыновей и о внучке, которую мы отыскали? Наверное, он все же должен об этом узнать.

– Почему нет? Конечно, отправь. Быть может, его теперешняя шлюха сможет прочитать ему текст телеграммы, – презрительно фыркнула в ответ Лусия, осторожно маневрируя на спуске по узеньким, мощенным булыжником улочкам.

– Пожалуйста, Лусия. Прошу тебя, – вздохнула в ответ Мария. – С нас обеих на сегодня хватит ненависти. Слишком много утрат для одного дня. Каким бы человеком ни был Хозе, не забывай, он все же твой отец и мой муж.

– А ты хоть знаешь, где он теперь, этот твой муж?

– Пепе прислал мне телеграмму, сообщил, что на следующей неделе они отправляются в очередное турне по Штатам.

– А как ты прочитала, мама?

– Алехандро прочитал мне, – стеснительно призналась Мария. – Кстати, он предложил мне свою помощь в обучении грамоте.

– Я же говорила, что у тебя появился воздыхатель, – весело хихикнула Лусия. – Не то что я! У меня ведь никого нет. – Она мельком глянула на свой живот. – И вряд ли кто-то появится.

– Ты еще так молода, Лусия! У тебя еще вся жизнь впереди.

– Нет, мамочка. Это у тебя еще много чего хорошего будет впереди. Кстати, – Лусия замолчала на мгновение, – а Алехандро знает, что мы с тобой цыганки?

– Нет.

– Как думаешь, он бы изменил свое отношение к тебе, если бы узнал?

– Не знаю. Но, думаю, и для тебя, и для твоего ребеночка будет лучше, если он ничего не будет знать.

– Да, пожалуй, так будет лучше и для тебя, – натянуто улыбнулась в ответ Лусия. – Многие наверняка упрекнули бы нас за то, что мы предаем свою культуру, свои традиции… Живем, как самые настоящие payos, ведем такой же образ жизни, обитаем в таких же домах, как они…

– Наверное, ты права, – вздохнула Мария. – Но я сейчас вспоминаю то давнее время, когда мы жили тут, в Сакромонте… Господи боже мой, да с нами ведь обращались хуже, чем с собаками. Вот я и думаю, насколько проще и приятнее жить без всех этих предрассудков. Ведь все мы, люди, внутри одинаковы, и не столь уже важно, длинные у нас волосы или коротко подстриженные и в каких нарядах мы щеголяем, в каких домах живем… Такая жизнь, она гораздо проще, что ли, – завершила свои раздумья Мария.

– То есть возвращаться в свою пещеру ты больше не хочешь, мама?

– Едва ли я бы посмела выставить Микаэлу на улицу после всего, что она сделала для Ангелины. Думаю, то, как все сложилось, в итоге подходит нам всем.

– Ты права, мама. На сегодня это действительно идеальный вариант.

32

На следующей неделе Ангелина приехала к ним на виллу «Эльза». С чисто детской непосредственностью она отреагировала многочисленными охами и ахами на все те современные удобства, которые имелись в доме. Собственно, и сама Лусия когда-то, будучи ребенком, точно так же воспринимала подобные новшества в домах испанцев, где им с отцом доводилось выступать. Особенно неизгладимое впечатление на девочку произвели туалет в доме и ванна. Лусия даже подсмотрела, как Ангелина, дернув за ручку, чтобы смыть содержимое унитаза, с интересом разглядывала сам унитаз.

– Хочешь принять ванну? – спросила у нее Лусия. – Вода очень теплая.

– Наверное, я сильно испугаюсь! Посмотри, какая она глубокая. А я ведь не умею плавать, могу и утонуть…

– Так я же буду рядом. Подстрахую тебя, чтобы ничего не случилось. Взгляни! – Лусия протянула девочке бутылочку с пеной для ванн, которую она украла из своего номера, когда они жили в гостинице «Вальдорф Астория». – Сейчас на воде появится множество волшебных пузырьков.

Девочка удивленно хихикала, наблюдая за тем, как на поверхности воды стали появляться большие мыльные пузыри кремового цвета.

– Кто же творит эту алхимию? – поинтересовалась она у Лусии, когда та все же уговорила ее забраться в ванну и капнуть себе на нос несколько капель пены.

– Эту алхимию творят американцы, – пояснила Лусия. – А ты когда-нибудь видела кино, Ангелина?

– Нет. А что это такое?

– На большом экране движутся картинки. Между прочим, меня тоже снимали в одном кинофильме. Может быть, когда-нибудь я покажу тебе это кино.

* * *

– Ангелина – такая необычная девочка. В ней столько всего намешано, – заметила Лусия, вернувшись из Сакромонте. Она отвозила девочку домой, в пещеру. – Мудрая не по годам и одновременно совсем еще ребенок. Причем выросший на природе. Она так трогательна в своей наивности.

– Ты тоже росла на природе, Лусия. И в той же самой пещере, что и Ангелина.

– Но меня не прятали от окружающего мира, мама. Я научилась понимать все как есть с очень раннего возраста. Я у нее спросила, не хочет ли она пожить у нас подольше, но она отказалась. Сказала, что не может оставлять Микаэлу одну, та, по ее словам, очень больна. К тому же Ангелина скучает без своих ежедневных походов в лес.

– Однако рано или поздно ей все же придется перебраться к нам, – ответила Мария. – Судя по тому, что они обе говорят, долго Микаэла не протянет.

– Знаешь, такое впечатление, будто чья-то невидимая рука все так чудодейственно распланировала в нашей жизни, – задумчиво бросила Лусия. – Ведь если бы мы не вернулись, что стало бы с этим ребенком?

– О, я почему-то не сомневаюсь, что Ангелина бы выжила, – улыбнулась Мария. – Такая у нее судьба.

Лусия поднялась из-за стола, за которым они ужинали, и сладко зевнула.

– Мама, я иду укладываться спать. Что-то я сегодня устала.

– Сладкого тебе сна, querida.

– Спасибо. И тебе доброй ночи, мама.

Мария еще на какое-то время задержалась на кухне, перемыла посуду, прибралась. И все время она размышляла над тем, как переменилась ее дочь за последние пару месяцев. Ведь на часах еще нет и десяти. В старые добрые времена прежняя Лусия в это время еще только-только начинала оживать перед сотнями, иногда тысячами своих зрителей. Зато сейчас она укладывалась спать очень рано и безмятежно спала всю ночь. Мария с ужасом вспоминала, как Лусия из года в год буквально изнуряла себя бесконечными выступлениями, она всерьез опасалась, что в один прекрасный день ее дочь не выдержит и умрет прямо на сцене. Зато с теперешней Лусией, спокойной и уравновешенной, было одно удовольствие находиться рядом. Вот только надолго ли?

* * *

Недели три спустя, уже на заходе солнца Мария увидела одинокую фигурку, бредущую по тропинке к их дому.

Но вот угасающий луч солнца выхватил золотисто-рыжую головку.

– Лусия, – крикнула Мария. – По-моему, к нам идет Ангелина.

Она выбежала на крыльцо, чтобы встретить девочку, и уже приготовилась обнять ее, но тут увидела, что Ангелина вот-вот лишится чувств.

– Пожалуйста, воды, – прошептала она через силу, пока Мария помогла ей подняться по ступенькам крыльца на террасу. – Я так долго шла к вам.

– Что случилось, милая? – испугалась Мария. Она усадила девочку на стул и налила ей немного воды из кувшина, стоявшего на столе.

– Микаэла ушла на небеса, Abuela, – ответила девочка. – Она покинула наш мир сегодня утром, на рассвете. Но перед этим велела мне идти прямиком к вам и все рассказать.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – подтвердила Ангелина. – Ее больше нет вместе с нами на земле.

– Боже мой, дитя мое! Если бы мы только знали, то тут же примчались бы к тебе. Неудивительно, что ты так устала. Ведь до нас так далеко идти.

– Меня немного подвез какой-то мужчина на своей повозке. Но потом он стал задавать мне всякие странные вопросы. Я спрыгнула с его повозки и пошла пешком. – Ангелина с жадностью выпила всю воду. – И вот я пришла к вам. Но нам надо будет снова вернуться в пещеру. Мы должны как можно скорее похоронить мою наставницу. Иначе душа maestra никогда не обретет покоя.

– Конечно. Завтра утром мы упокоим ее. Где она?

– Я оставила ее на кровати.

– Сильно горюешь? – спросила у племянницы Лусия, появляясь на террасе.

– Да. Я буду очень сильно скучать по ней, хотя и знаю, что пришло ее время уйти, и радуюсь за нее. Ей уже было тяжело в своем теле, понимаете меня? Тела ведь тоже изнашиваются со временем, и тогда душе нужно двигаться дальше, чтобы быть свободной.

– Мне тоже очень жаль, Ангелина. – Лусия обняла девочку. – Но здесь, вместе с нами, ты сейчас в полной безопасности.

– Gracias, но мне ведь нужно ходить в лес, чтобы встречаться со своими друзьями, чтобы собирать лечебные травы. Как я буду теперь? – В голубых глазах девочки отразилась тревога.

– Мы все понимаем и что-нибудь обязательно придумаем. А сейчас я приготовлю тебе кое-что перекусить.

– Нет. Я не буду есть, пока Maestra не упокоится в земле.

– Завтра с самого утра мы отправляемся в Сакромонте, – пообещала ей Мария.

– Спасибо. А сейчас я, пожалуй, посплю немного.

– Я положу тебя в детской. Там как раз есть небольшая кроватка, и все готово ко сну, – сказала Мария, наблюдая за тем, как внучка с трудом поднимается со стула. На ее личике отразилась безмерная усталость от всего, что произошло с ней за минувший день. – Пойдем, я провожу тебя.

– Ну что? Улеглась? – спросила Лусия у матери, когда та через какое-то время снова появилась на террасе.

– Залезла под одеяло, а через двадцать секунд уже спала как убитая. Бедное дитя! Внешне она держится спокойно, но на самом деле она пережила самый настоящий шок. Ведь Микаэла была для Ангелины всем, что она знала в этой жизни.

– Глядя на нее, не скажешь, что она пережила потрясение, – заметила Лусия. – Все же она самый необычный ребенок из всех, кого я видела. – Лусия затушила окурок и тут же закурила следующую сигарету. – Я вот о чем думаю. Как мы трое, ты, я и Ангелина, сумеем выкопать достаточно просторную могилу для Микаэлы? И как нам ее отвезти на кладбище?

– Ты права, – согласилась с дочерью Мария. – Мы сами этого точно не сможем сделать. Что ж, поищем каких-то мужчин, чтобы они помогли нам. Вот видишь, Лусия. Иногда от мужчин все же бывает какой-то прок, да? – добавила она с легкой усмешкой.

* * *

Ангелина разбудила их еще на рассвете. Она выглядела отдохнувшей и посвежевшей, яркая и солнечная, словно цветок подсолнуха.

– Нам пора. Maestra уже торопится начать свое восхождение на небеса.

Солнце едва осветило верхушки крыш Альгамбры, когда они все трое остановились у своей пещеры.

«Микаэла умерла на той же самой постели, на которой она когда-то принимала у меня роды», – мелькнуло у Марии, пока Ангелина отпирала входную дверь. Внутри уже явственно чувствовался сладковатый запах разлагающейся плоти. Лусия покачала головой.

– Простите, но я, пожалуй, не буду заходить. Иначе меня стошнит. – Она повернулась к ним спиной и направилась к выходу. – Ангелина, ты знаешь кого-нибудь из тех, кто остался жить здесь и в чьих семьях есть молодые мужчины, которые могли бы помочь нам похоронить твою наставницу?

– Si, Лусия. Один человек живет с нами по соседству.

Мария увидела, как Ангелина уверенной походкой направилась по склону к пещере, расположенной чуть выше. Когда-то в ней обитала семья Рамона.

– Но ведь там никого нет? – крикнула Мария вдогонку девочке. – Рамон, он погиб в годы гражданской войны, еще десять лет тому назад…

Но девочка постучала в дверь и через какое-то время исчезла в пещере.

– Рамон вернулся три недели тому назад, – ответила она, не оборачиваясь. – Рамон, вы где? – крикнула она вглубь пещеры, туда, где находилась спальня. Все трое вошли и замерли на кухне, точном подобии кухоньки в их собственной пещере. – Это я, Ангелина. Нам нужна ваша помощь.

Из-за занавески послышалось громкое сопение и храп, а потом появился ужасно истощенный мужчина с длинной седой бородой.

– Dios mio! – воскликнула потрясенная Мария, прижимая руку к губам. Слезы тут же брызнули из ее глаз. – Рамон, неужели это ты?

– Я… Мария! Ты вернулась! Как? Зачем?

– А я думала, ты погиб. Гвардейцы… Они же пришли тогда…

– Да, и бросили меня в тюрьму умирать. Но, как видишь, я все же выжил. – Рамон зашелся тяжелым приступом кашля, и Мария тотчас же вспомнила, что и ее дорогой мальчик Филипе так же кашлял перед своей смертью. – А потом я много месяцев провалялся в этих госпиталях у payos. Впрочем, они ничуть не лучше их тюрем. Но ты, Мария… Ты стала еще красивее, чем была!

– Рамон, я не верю своим глазам. Ты жив! Я…

– Ступай же ко мне. Дай мне обнять тебя, querida.

У Лусии комок подступил к горлу, когда она увидела, как Рамон обнял ее мать своими тощими, похожими на две палки руками.

– Они что, были хорошо знакомы друг с другом? – спросила у Лусии Ангелина, удивленно наблюдая за происходящим.

– Да, когда-то они хорошо знали друг друга.

– Они любят друг друга, – авторитетно заявила девочка. – Любовь – это ведь красиво, правда?

– Правда, – кивнула головой в ответ Лусия.

Взволнованного встречей Рамона осторожно усадили на единственную табуретку, чтобы он – не дай бог! – не рухнул от переизбытка чувств на пол.

– А куда подевалась вся твоя мебель? – поинтересовалась у него Мария.

– Давным-давно все унесли грабители, – вздохнул в ответ Рамон. – Сейчас у меня из мебели остался только соломенный тюфяк, но я не жалуюсь. Главное – я свободен, а свобода – это все. Однако что вас привело ко мне?

– Микаэла отправилась в свое последнее путешествие на небеса, и нам надо похоронить ее. Ты не знаешь, остались ли еще в Сакромонте мужчины, которые могли бы помочь нам? – спросила у него Мария.

– Не знаю, но это можно будет выяснить. Я… не могу поверить, что ты вернулась домой, Мария. – Рамон смотрел на нее в немом обожании.

– Еще одно чудо, – тихонько прошептала Ангелина, обращаясь к Лусии.

* * *

Две женщины, ребенок и мужчина, такой изможденный, что больше походил на восьмидесятилетнего старика, побрели по пыльным дорожкам Сакромонте на поиски людей, способных помочь им упокоить с миром знахарку и прорицательницу, пользовавшуюся когда-то безмерным авторитетом и уважением во всей их общине. Некоторые обитатели пещер даже не сразу распахивали перед ними двери своих домов, настолько был еще силен страх людей, который тяжелой пеленой накрыл это изрядно поредевшее, можно сказать, почти уничтоженное сообщество цыган. Многие дома и вовсе стояли пустыми. В тех же пещерах, где еще теплилась какая-то жизнь, хозяева, узнав о том, что случилось, немедленно откликались на просьбу, предлагая свою помощь. Несколько крепкого вида мужчин, вооружившись лопатами, отправились на кладбище, чтобы выкопать могилу для Микаэлы, а женщины, объединив свои скудные запасы, тут же принялись стряпать угощение для поминального стола.

Одна из женщин одолжила своего мула, у второго соседа нашлась повозка, которую впрягли в мула. На повозку возложили тело Микаэлы, и разношерстная вереница жителей Сакромонте, похожая скорее на толпу оборванцев, направилась в лес, на местное кладбище, на котором и упокоили известную ворожею.

Поминальный стол накрыли в пещере Марии. Один старый цыган, который в прошлом содержал незаконный питейный бизнес, оборудовав под это дело пустующие пещеры, принес на поминки немного бренди, чтобы собравшиеся смогли выпить за упокой души Микаэлы. Из общины, которая когда-то насчитывала более четырехсот человек, в живых осталось человек тридцать, и все они сейчас собрались за поминальным столом. Над Марией и Лусией много подшучивали по поводу их новых причесок, и по всему чувствовалось, что, несмотря на все ужасы и разрушения последних десяти лет, жизнь в этой цыганской общине еще не угасла окончательно. И вот впервые за все эти годы в Сакромонте послышались звуки фламенко.

– Лусия! Ты должна станцевать для нас, – крикнул кто-то из мужчин, кому от постоянного недоедания бренди, видно, уже ударило в голову.

– Да вы только взгляните на меня! – удивленно округлила глаза Лусия. – У меня же целое пушечное ядро на месте живота. Может, мама станцует? Ведь это же она научила меня всему, что я знаю.

– Господь с вами, нет! – тут же залилась краской смущения Мария, а остальные женщины стали настойчиво подталкивать ее вперед.

– Si! Si! Si! – дружно принялись скандировать собравшиеся и тут же стали хлопать в ладоши, отбивая ритм. Выбора у Марии не оставалось: она со страхом вышла на средину круга. А вдруг ее руки и ноги за столько лет уже забыли, что надо делать? Ведь это же первое ее alegrias por rosas за минувшие двадцать лет. Постепенно к ней присоединились и другие танцоры, во всяком случае, те, у кого еще были силы двигать ногами. Маленькая Ангелина смотрела как завороженная на разворачивающееся на ее глазах действо.

– Ты никогда не была на наших фиестах? – спросила Лусия, склонившись к ней.

– Нет. Но это так красиво! В жизни не видела ничего красивее, – ответила девочка, глаза ее вспыхнули от удовольствия. – Лусия, ведь это же не конец, правда? Это только новое начало!

И Лусия, глядя на то, как Мария, подбадривая Рамона, тоже вывела его в круг, подумала про себя, что, наверное, так оно и есть.

* * *

– Лусия, я хочу попросить тебя кое о чем, – обратилась Мария к дочери, подходя к самодельному гамаку, который они вдвоем смастерили, а потом привязали между двумя апельсиновыми деревьями, чтобы Лусия могла отдыхать там в послеобеденное время.

– О чем именно, мама?

– Ты не будешь возражать, если я приглашу Рамона пожить какое-то время вместе с нами? Он ведь очень болен, и у него ничего нет. Он нуждается в постоянном уходе.

– Конечно, я не возражаю. Вот и Ангелина уже переехала к нам, а вскоре у нас появится ребеночек. Так что в обозримом будущем мы здесь организуем собственную цыганскую коммуну. – Лусия негромко рассмеялась.

– Спасибо тебе, querida. Ангелина считает, что, несмотря на свою болезнь, Рамон вскоре полностью оправится, и тогда он нам может быть даже полезен.

– Будет от него польза или не будет, мама, это пока не столь важно. Но ты хочешь, чтобы он приехал сюда, и это замечательно, – сказала Лусия и добавила с самым невинным выражением лица: – Думаю, спать он может на кушетке в гостиной.

– Я… нет… То есть мне кажется, что будет проще, если он…

– Мамочка, да я же просто подшучиваю над тобой. Я и так знаю, где он будет спать: в твоих объятиях. Могу себе представить, что вообразит Алехандро, когда узнает, что его подружка нашла себе другого воздыхателя. Вот расстроится, поди! – Не дожидаясь ответа матери, Лусия поднялась из гамака и направилась в дом, чтобы попить воды.

– Dios mio! – обратилась она к своему малышу, слегка поглаживая живот. – Ну, разве это не прискорбно, что у моей мамы такая бурная любовная жизнь в отличие от меня?

* * *

Седьмого сентября Лусия проснулась посреди ночи: ей было нехорошо, она вся покрылась испариной. Уже пятый раз за ночь она поднималась с постели, чтобы опорожнить свой мочевой пузырь. Но едва она сделала пару шагов, как почувствовала, что между ног потекла теплая жидкость.

– На помощь! Мамочка! У меня кровь пошла! – не своим голосом закричала Лусия в темноту. На крик немедленно прибежали Мария и Ангелина, спавшие в своих комнатах. Включили свет.

Мария глянула на лужицу чистой жидкости, которая растеклась между ног дочери, и перевела облегченный вздох.

– Лусия, это не кровь! Это у тебя только что отошли воды. Значит, твой ребеночек уже готовится к тому, чтобы появиться на свет.

– Я иду на кухню. Надо приготовить целебный отвар, – обронила Ангелина. – Ребеночек родится на рассвете, с восходом солнца, – добавила она, уходя.

Несмотря на душераздирающие крики Лусии, гулким эхом разносившиеся по всем комнатам и способные напугать своей громкостью стаю волков, рыскающих высоко в горах, все же многолетние занятия танцами не прошли для нее даром: сильная мускулатура живота сейчас, во время родов, сослужила ей отличную службу. Ангелина дежурила при ней неотлучно, кажется, она инстинктивно догадывалась, что именно нужно сейчас Лусии. Она водила ее по комнате, потом усаживала на стол, растирала ей спину и все время бормотала слова утешения, говорила, что ребеночек здоровый и вот-вот появится на свет.

Когда Лусия объявила, что уже готова вытолкнуть дитя из себя, Мария с внучкой осторожно уложили ее в постель, и в пять часов утра, на рассвете, малышка появилась на свет.

– Больше ни за что на свете! – выдохнула Лусия с облегчением в голосе. – Это самое трудное bulerias из всех, что мне пришлось исполнять. Где мое дитя?

– Твоя дочка здесь, – ответила Ангелина, перегрызая пуповину точно так же, как когда-то это делала Микаэла, у которой она и подсмотрела, что и как надо делать. – Она у тебя крепенькая и здоровая.

– Как ты ее назовешь? – спросила Мария у дочери, разглядывая чудо, появившееся перед ней. Ведь это уже вторая ее внучка с тех самых пор, как она вернулась в Испанию.

– Айседора, в честь одной американской танцовщицы.

– Необычное имя, – коротко отозвалась Мария.

– Да, – так же коротко ответила Лусия, не вдаваясь в подробности и прижимая к себе новорожденную дочь. Но услужливая память тотчас же напомнила, как в день ее тридцатилетия Менике повел ее на выставку фотографий знаменитой танцовщицы по имени Айседора Дункан. Помнится, Лусия долго тогда сопротивлялась, не хотела идти, но когда в конце концов оказалась на выставке, то невольно увлеклась разглядыванием фотографий. Да и сама история жизни Айседоры Дункан тоже сильно впечатлила ее.

– Она была пионером в своем деле. Как и ты, она тоже раздвигала границы танца. В этом вы с ней схожи, pequena, – сказал ей тогда Менике.

– По-моему, она очень похожа на свою бабушку, – заметила Ангелина.

– И слава богу! – воскликнула Лусия. – Я просто счастлива, потому что не хотела, чтобы ребеночек был похож на меня. Привет, малышка! – Она глянула на крохотное личико дочери. – Да ты действительно у меня красавица. Не то что твоя мама. Я…

Малышка распахнула свои глазки и посмотрела на нее, а у Лусии в этот момент даже дыхание перехватило: она вдруг увидела перед собой до боли знакомые черты лица, только в миниатюре. Впрочем, она ни за что на свете никому не признается, на кого похожа ее дочь.

* * *

На смену осени пришла зима, их маленькое дружное семейство, которое собрали вокруг себя Мария и Лусия, коротало время, сидя у небольшого камина в гостиной. Мария использовала этот очаг еще и для приготовления пищи, потому что ей больше нравился вкус еды, приготовленной на живом огне, чем на той огромной чугунной печке, которая стояла у них на кухне. Айседора росла и крепла под неусыпным присмотром Марии и Ангелины, хотя Лусия после первой же попытки наотрез отказалась кормить дочь грудью.

– Зачем я буду напрягаться, если мы трое можем превосходно покормить ее и из бутылочки? Она мне чуть соски не оторвала, когда я ее в первый раз приложила к груди. С такой силой впилась в них. Жуткая была боль!

В глубине души Мария догадывалась, что отказ Лусии кормить дочь грудью связан скорее с тем, что ей просто нравится спать по ночам, чтобы ее никто не тревожил, а тут как раз подвернулась пара свободных рук, всегда готовых прийти ей на помощь. Грех не воспользоваться! Уже одно то, что малышка спала в детской вместе с Ангелиной, говорило о многом. Однако Мария предпочитала помалкивать и даже умилялась, наблюдая за тем, как старшая внучка ловко меняет малышке пеленки или кормит ее из бутылочки, а укладывая Айседору спать и качая колыбельку, распевает ей песенки. Что ж, вздыхала про себя Мария, некоторые женщины просто не созданы для материнства, и Лусия как раз из их числа.

Пока Ангелина хлопотала вокруг Айседоры, сама Мария использовала свою пару рук для того, чтобы выхаживать Рамона. Целебные снадобья, которые готовила для него Ангелина, очень помогали: с каждым днем у Рамона прибывали силы. Почти исчез противный затяжной кашель, напоминавший о том времени, что он провел в тюрьме с ее ужасающими условиями для выживания. Вскоре Рамон уже оправился настолько, что смог даже выходить на улицу и прогуливаться по апельсиновой роще, пеняя хозяевам усадьбы на запущенность сада.

– Хочешь, я поговорю с Алехандро, чтобы он нанял тебя присматривать за деревьями? – предложила ему однажды Мария, когда холодным вечером они оба грелись у огня.

– Ay, Мария, я согласен выполнять эту работу и бесплатно, потому что это то дело, которое я люблю и которое знаю, – отмахнулся от ее предложения Рамон. – Этот дом, ты сама, вы спасли меня от верной смерти. Чем я могу отблагодарить за все это? Лишь самой малостью – надлежащим уходом за деревьями, которые растут на этой земле.

А вскоре к ним зачастили посетители из Сакромонте. Всем нравилось попить кофейку с Марией, да еще в доме для самого настоящего payo, а заодно разжиться снадобьями у маленькой знахарки или попросить ее заглянуть в их будущее. Мария радовалась всем сердцем, узнавая от бывших соседей, что после долгих странствий по всему миру многие снова потянулись в родную деревню и Сакромонте мало-помалу тоже стал оживать. Продукты были по-прежнему очень дороги, а что-нибудь вкусненькое и вовсе можно было раздобыть только на черном рынке. Но изредка Ангелина получала за свои услуги то плитку шоколада, то бутылку бренди, впрочем, весьма неопределенного происхождения, которую они сберегали для Рамона.

На Рождество Мария совершила паломничество в Аббатство Сакромонте, на коленях возблагодарила бога за благополучные роды у Лусии, за обретение сразу двух внучек и за то, что в ее родную деревню, пусть и медленно, но возвращается жизнь. Чудесная новая жизнь началась и у нее самой. Правда, внутренний голос подсказывал ей, что это не больше чем временная передышка, на что косвенно указывало и другое. Раздражающие ее звуки чечетки, которую она не слышала уже многие месяцы, снова зазвучали в доме. В последнее время Лусия непрерывно отбивала чечетку, тренируя свои ножки на изразцовом полу террасы.

– Мама, я готова снова вернуться на сцену, – объявила Лусия однажды утром. – Пепе прислал мне телеграмму, пишет, что нашей труппе предложили контракт на следующий сезон в театре «46-я улица». И в случае моего возвращения они обещают утроить сумму гонорара. По-моему, замечательный повод для того, чтобы вернуться, мама.

– Так скоро? Ведь твоей малышке всего лишь четыре месяца.

– Если я не вернусь сейчас, то потеряю все, что наработала за минувшие годы.

– Но это же не так, Лусия. Ты – самая знаменитая исполнительница фламенко не только в Южной, но и в Северной Америке. К чему такая спешка, querida?

– Мамочка, у зрителя короткая память. К тому же сейчас, после ухода из жизни Аргентиниты, что ни день будут появляться молодые танцовщицы, которые обязательно бросят мне вызов и постараются отобрать у меня корону. Да и потом, я уже успела соскучиться, – вздохнула в ответ Лусия.

– По чему именно ты соскучилась?

– По танцам, разумеется! Ведь я прежде всего танцовщица.

– Но теперь ты еще и мать, – осторожно напомнила Мария, глянув на Айседору, безмятежно спавшую в своей коляске «Сильвер Крос», которую они специально поставили в тень.

– Да, и я не могу совмещать и то и другое.

– Все ты можешь, отлично можешь… То есть ты хочешь, чтобы мы снова вернулись в Нью-Йорк?

– Мамочка! – Лусия уселась в плетеное кресло напротив матери. – Я хорошо помню, каково мне было ребенком постоянно находиться в дороге, переезжать с отцом из одного города в другой, спать в повозках, а то и просто на земле, не получать образования и не иметь места, которое я могла бы назвать своим домом.

– А я думала, Лусия, что тебе нравится жить жизнью вечного странника. Ты ведь всегда повторяла, что больше всего тебя радует то, что ты не знаешь, что принесет тебе грядущий день.

– Да, я так говорила, это правда. Но у меня не было иного выбора. Зато он есть у Айседоры. – Лусия замолчала на какое-то время, потом снова взглянула на мать. – Я знаю, тебе здесь нравится, мама. И я знаю, как ты любишь Айседору. А потому, – она снова замолчала и продолжила после короткой паузы, – как смотришь, если ты останешься здесь вместе с ней?

Мария постаралась ничем не выдать свою радость. В конце концов, главное для нее сейчас – это потребности ее маленькой внучки.

– То есть ты собираешься уехать в Нью-Йорк одна?

– Si, но я стану часто навещать вас, как только смогу.

– Но, Лусия, твоя дочка еще такая крошка. Ей нужна мать. Разве я смогу заменить Айседоре родную мать?

– Еще как сможешь, мама. Ты ведь создана для материнства. В тебе столько терпения и нежности, сколько у меня и в помине нет. Ты же знаешь, как меня раздражает ее плач. Но главное – деньги на исходе. Вот что важно. Надо возвращаться в Америку и снова начинать зарабатывать. Или хотя бы встретиться с отцом и вытребовать у него еще какую-то сумму денег.

– И на какой срок ты предполагаешь уехать?

– Контракт на шесть месяцев. Думаю, за это время я сумею заработать достаточно денег для того, чтобы выкупить этот дом, – рассмеялась в ответ Лусия. – И тогда у нас появится уже собственная крыша над головой. Навсегда! Ты только представь себе, мамочка, такое!

– Да, Лусия, это было бы очень хорошо, – согласилась с дочерью Мария, понимая, что дальнейшие споры бесполезны. Тем более пререкания по поводу будущей судьбы Айседоры. Уж коль скоро Лусия втемяшила себе что-то в голову, то переубедить ее не смогут все силы земные и небесные.

– Поступай, как знаешь, querida.

– Вот и хорошо. Значит, все решено.

Лусия поднялась с кресла, и Мария прочитала в глазах дочери нескрываемое облегчение от того, что разговор закончен.

* * *

– Как я могу требовать от нее, чтобы она забросила свои танцы? Ведь это же смысл ее жизни, – попыталась Мария ночью объяснить Рамону, пересказывая ему свой разговор с дочерью.

– Но она ведь мать, Мария. Она нужна своей малышке.

– Твои дочери хорошо выросли и без матери, – напомнила ему Мария. – Главное, чтобы рядом с ребенком был человек, который бы его любил, а кто он – это уже не столь важно.

– Да. И где мои дорогие девочки сейчас? – вздохнул Рамон, и его лицо исказилось от душевной боли. – Лежат где-то в городе в общей могиле вместе со всеми остальными безвинно убиенными.

– Вместе с моими мальчиками, их женами и моими внуками, – добавила Мария, беря Рамона за руку.

– Зачем мы выжили, а? Ведь это же им надо было жить. Жить и покорять этот мир.

Вот вопрос, который каждый из них задавал сам себе каждый день.

– Не знаю, Рамон, не знаю. И наверняка никто из нас не узнает, пока не наступит наша очередь отправляться на небеса. Но мы, во всяком случае, хотя бы сможем защитить будущее поколение.

– Да, вот так оно и получается. Мы оплакиваем наших погибших детей и внуков, а иная мамаша с легкостью бросает собственное чадо. – Рамон укоризненно покачал головой. – Как только Лусия не понимает, какой бесценный дар она получила от небес?

Мария знала, Рамон порицал Лусию за ее эгоизм и частенько конфликтовал с ней на этой почве.

– У каждого человека есть свои слабые и сильные стороны. Все, что мы можем, это принимать людей такими, какие они есть. К тому же, Лусия права: хоть кому-то в этом доме надо подумать о поиске работы, пока мы окончательно не остались без денег.

– Надеюсь, с наступлением лета я смогу вернуться к себе и устроиться где-нибудь батраком, – отозвался Рамон. – Сейчас я обязан зарабатывать деньги и приносить их в дом.

– Рамон, ты не хуже меня знаешь, что в Испанию вернулись тысячи людей, и все они отчаянно нуждаются в работе. Почему бы тебе не попробовать предъявить права на свою апельсиновую рощу? Ведь это же твоя собственность. – Уже в который раз Мария напомнила Рамону о том, что было. – Ведь это же несправедливо. Ты честно заплатил за свою покупку. Роща твоя, и по праву.

– А какие у меня на руках есть доказательства того, что она моя? Какой-то клочок бумаги, на котором продавец обозначил сумму, которую я должен был заплатить ему, и все. Сделка ведь не была оформлена по всем юридическим правилам, Мария. И что? Мне сейчас судится с правительством Франко, которое и забрало когда-то у меня эту рощу? – Рамон с сомнением покачал головой и глухо рассмеялся. – Не думаю, что у меня есть шанс выиграть это дело.

– Но если не бороться, то тогда ничего не изменится.

– Мария, думаю, мы уже с тобой достаточно поборолись для того, чтобы просто выжить. Наверное, пока ты странствовала по дальним странам, ты уже успела подзабыть, кто мы такие. А мы – цыгане, низшие из низших. Нас никто и слушать не станет.

– Потому что мы никогда не говорим! – возмутилась в ответ Мария. – Прости меня, Рамон, но в Америке, там все по-другому. Взгляни, чего добилась Лусия, будучи цыганкой. Куда бы она ни приезжала, ее везде встречали и чествовали, как звезду.

– Да, за ее талант. Но Лусия – это редкостное создание, ни на кого не похожее. А кто я такой? Простой батрак, да и только.

– Пусть батрак, – тихо промолвила Мария и взяла Рамона за руку. – Но ты – человек, которого я люблю всем сердцем.

* * *

– Итак, на ближайшие полгода у вас должно хватить денег на все: заплатить за жилье, за продукты, плюс расходы на все эти молочные смеси для Айседоры. – Лусия с улыбкой глянула на голенькое тельце дочурки, которая подталкивала ножкой свою пеленку на пол. Лусия подошла к малышке, склонилась перед ней на колени и перецеловала по очереди ее ножки и ручки, потом расцеловала в обе щечки. – До свидания, любовь моя, mi pequena. Будь паинькой, и до встречи.

– Приехало такси, Лусия, – крикнул ей Рамон.

– Уже иду. До свидания, Рамон. Ангелина… – Лусия расцеловала и ее в обе щеки. – Пока. Мамочка, береги себя и мою ненаглядную Айседору.

– Обещаю, доченька. Господь с тобою, querida. Счастливого пути и до скорой встречи.

Лусия послала всем воздушный поцелуй, а ее крохотные ножки, обутые в новые кожаные туфли-лодочки, весело застучали по изразцам на террасе. Прощальный взмах рукой, она садится в машину, и такси трогается с места.

Ангелина осталась на террасе в одиночестве. Глаза ее были полны слез.

«Они ведь больше никогда не увидятся», – подумала она с горечью.

33

Прошло несколько месяцев. Несмотря на боль разлуки, вызванную отъездом Лусии, в отсутствие дочери с ее беспокойным нравом и взрывным темпераментом жизнь в доме стала гораздо спокойнее. Да и Рамон почувствовал себя свободнее: ему всегда было неловко перед Лусией из-за Хозе. Зато сейчас он расслабился, изливая все оставшиеся у него отцовские чувства на малышку Айседору.

Между тем молва делала свое дело, и поток посетителей к Ангелине увеличивался с каждым днем: всем хотелось посоветоваться с девочкой, похожей на ангела, которая уже успела приобрести репутацию самой искусной прорицательницы и знахарки, появившейся среди цыган за многие поколения. К ней стали приезжать даже издалека, например из Барселоны.

Однажды вечером Ангелина уселась рядом с Рамоном и Марией.

– Хочу посоветоваться с вами, – начала она тихим голоском, скромно сложив свои ручки на коленях. – Мне ведь еще так мало лет, и я все еще продолжаю учиться, а потому не беру плату за свои услуги. Правда, люди часто оставляют мне, как вы знаете, кто что может: кто-то – немного козьего молока, кто-то – яйца. Вот я и подумала…

– Стоит ли тебе установить таксу на свои услуги и на те снадобья, которые ты готовишь, – закончил за девочку Рамон. – А ты как думаешь, Мария? В конце концов, мы тратим бензин на то, чтобы отвозить ее в Сакромонте три раза в неделю, чтобы она могла там сходить в лес и насобирать нужные ей травы. Хотя бы расходы на бензин надо как-то покрыть.

– А ты знаешь, Abuela, сколько брала за свои услуги Микаэла? – спросила девочка у Марии.

– Точно не знаю, нет. Знаю лишь, что она никогда не отказывала человеку в помощи, если у него не было денег, чтобы заплатить. Но она брала деньги. Особенно у всех этих богатых payos, которые к ней постоянно наведывались.

– Ну, к нашей Ангелине payos едва ли зачастят. Она ведь еще совсем ребенок, – рассмеялся Рамон.

– Пока, конечно, нет, – согласилась с ним Мария. – Но со временем… Во всяком случае, у них Микаэла всегда зарабатывала хорошие деньги.

– Уж не хочешь ли ты предложить нам выпроводить Ангелину на Плаза де Лас Пасигас рядом с кафедральным собором? – недовольно вскинул брови Рамон. – Торговала бы там розмарином, гадала бы по руке за несколько песет.

– Знаешь, – продолжила начатый разговор Мария уже позже, когда они с Рамоном остались одни и она достала из-под половицы жестянку, в которой хранилась вся их наличность, открыла ее и пересчитала деньги, – хоть ты и шутил на предмет того, чтобы отправить нашу Ангелину на площадь перед собором, где она смогла бы подцепить какого-то богатого клиента из числа payos, но вскоре такое может очень даже понадобиться. Денег у нас осталось только на ближайшие три месяца.

– Но ведь Лусия обещала прислать немного денег, разве не так?

– Обещала, но пока ничего не пришло. Что, если денежный перевод попросту украли по дороге? Ведь от Америки до Испании такой путь. В скольких руках за это время могут побывать наши денежки… А представь, сколько голодных клерков сидит в почтовом отделении Гранады.

– Лусия у нас не дурочка, querida. Уверен, она все обмозгует как должно. Но что с тобой, Мария? Ты сегодня сама не своя.

– Я, конечно, не ворожея, – вздохнула в ответ Мария, – но у меня какое-то дурное предчувствие. Нутром чую, должно произойти что-то нехорошее.

– Это на тебя совсем не похоже, – нахмурился Рамон и взял Марию за руки. – Вспомни, сколько всего плохого мы уже с тобой пережили. Вместе как-нибудь справимся и с новым лихом. Обещаю.

– Надеюсь, Рамон. Очень надеюсь, что так оно и будет.

* * *

Спустя неделю с небольшим на подъездной дорожке к дому показалась чья-то незнакомая машина. Машина припарковалась прямо напротив дома, и из нее вышла дама с короткой стрижкой и в огромных солнцезащитных очках.

– Hola, сеньора, – приветствовала ее Мария с улыбкой на устах, пока та поднималась по ступенькам на террасу. – Чем я могу быть полезна вам?

– Вы сеньора Альбейсин? – спросила у нее незнакомка.

– Si, это я. А вы кто?

– Сеньора Велес.

– А, сестра Алехандро! Пожалуйста, проходите. Очень рада познакомиться с вами. Что-нибудь выпить?

– Нет, благодарю вас. К сожалению, я была вынуждена приехать к вам, потому что на вас и на вашу семью стали поступать жалобы от соседей.

– Жалобы? – Мария удивленно огляделась вокруг себя. По обе стороны дома, куда ни кинь, раскинулись оливковая и апельсиновая рощи. – Но ведь у нас нет соседей.

– Мне сообщили, что один из членов вашей семьи использует дом для того, чтобы здесь работать.

– Простите, сеньора, но я не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду?

– Она занимается гаданием, варит какие-то снадобья из трав, а потом продает их. Это правда?

– Я… то есть да. Это моя десятилетняя внучка, она помогает тем, кто болен, дает какие-то советы. Она – предсказательница и знахарка, сеньора.

– То есть вы хотите сказать, что этим бизнесом у вас заведует ребенок? – Женщина сняла очки и глянула на Марию в упор крайне недоброжелательным взглядом сильно подведенных зеленых глаз.

– Да, это так. И вы правы, в последние время многие прослышали о ее чудодейственных способностях и зачастили к нам.

– Разве вы не знаете, сеньора, что противозаконно заставлять детей работать?

– Но это ведь не работа. Моя внучка не берет денег за свои услуги. И потом…

– Сеньора Альбейсин, надеюсь, вы понимаете, что мы с братом сдали вам в аренду наш дом из самых лучших побуждений. Брат уверил меня, что вы и ваша дочь – уважаемые дамы. Он и подумать не мог, что вы будете водиться с людьми, которые сейчас постоянно бывают у вас. И уж тем более брат никак не предполагал, что вы станете использовать нашу виллу для организации на ней своего бизнеса, да еще начнете зарабатывать на ребенке.

– Сеньора, повторяю вам еще раз. Моя внучка не берет денег за свои услуги, а люди, которые приходят к ней, это…

– Цыгане! Полагаю, мы с братом должны быть счастливы, что вы не перетащили сюда весь свой табор!

В этот момент на террасе появилась Ангелина с малышкой Айседорой на руках.

– Hola, сеньора, – приветливо улыбнулась Ангелина. – Чем мы можем помочь вам?

– Так это она занимается предсказаниями?

– Si, сеньора, – ответила Ангелина. – Вам предсказать ваше будущее?

– Нет! – выкрикнула женщина. Ее даже передернуло от возмущения. Но тут на террасу вышел Рамон. Тоже решил узнать, что за визитер к ним пожаловал.

– А это кто такой?!

– Меня зовут Рамон, сеньора. Добро пожаловать к нам в дом, – улыбнулся Рамон, протягивая руку для приветствия.

– К вашему сведению, милейший, это пока еще мой дом! Получается, он тоже живет здесь?

– Да, сеньора, – подтвердила Мария.

– Но Алехандро до сего дня ни разу не упомянул мне ни о девочке, ни о нем. Получается, что вы с дочерью самовольно нарушили условия аренды. И скольких еще вы здесь скрываете?

– Пожалуйста, поверьте мне, больше в доме никто не живет. Моя дочь сейчас вернулась в Америку и…

Мария заторопилась вслед за женщиной, которая вихрем ворвалась в дом и принялась с великой предосторожностью открывать все двери подряд, словно опасаясь, что сейчас на нее нападут нежеланные постояльцы, тайно поселившиеся в ее доме. Не обнаружив ни в одной из комнат никаких зловредных элементов и слегка успокоившись, она окинула взглядом кухню и гостиную.

– Как видите, сеньора, я навела в вашем доме уют, – заметила Мария.

Женщина раздраженно смахнула с кухонного стола какую-то букашку.

– Да, если не считать того, что вы, в чем я только что убедилась собственными глазами, поселили здесь и других членов своей семьи, не имея на то разрешения от хозяев, а девочка еще и зарабатывает на этом доме. Так вот, я приехала к вам в том числе и потому, что хочу поставить вас в известность: со следующего месяца мы повышаем арендную плату. Мой брат всегда отличался мягкотелостью, но даже он сейчас понимает, что цена, которую он вам назначил, слишком невысокая для такого дома.

– А какую цену вы устанавливаете со следующего месяца, сеньора?

Женщина озвучила цифру. Рамон и Мария в ужасе переглянулись.

– Но, сеньора, это ведь в четыре раза больше той суммы, которую мы платим сейчас! Мы не можем позволить себе таких расходов и…

– А вы заставьте внучку поднять расценки на свои услуги. – Женщина глянула на Ангелину.

– Но ведь мы с вами заключили соглашение…

– Да, на двух человек. А вас сейчас здесь четверо. К тому же, я уверена, полиция придет нам на помощь, если мы сообщим им, что виллу наших дорогих дедушки и бабушки заняла толпа каких-то цыган. Что ж, коль скоро вы не можете платить столько, сколько мы просим, вы должны до конца месяца освободить дом. Напоминаю, в вашем распоряжении осталось всего лишь три дня. – Женщина развернулась к ним спиной и, опять нацепив на нос солнцезащитные очки, величавой походкой двинулась вниз с террасы. Уже стоя на дорожке, она снова повернулась к ним лицом. – Да, и не вздумайте прихватить с собой что-нибудь из дома. Мы точно знаем, где и что тут у нас есть. До свидания, сеньора.

Женщина направилась к своей машине, а Ангелина спустилась с террасы и ткнула пальцем ей в спину.

– Я проклинаю тебя, сеньора, – пробормотала она себе под нос. – Чтоб ты сгнила на самом дне ада!

– Тише! – прикрикнула на внучку Мария, когда сестра Алехандро, включив двигатель, бросила последний взгляд в их сторону, а потом быстро вырулила с подъездной дорожки и скрылась из виду. – Проклятьями делу не поможешь.

– Мы должны съехать отсюда? – спросила у нее Ангелина.

– Должны. – Мария забрала Айседору из маленьких ручек Ангелины и бросила беспомощный взгляд на Рамона. – И куда нам сейчас податься? Одному богу известно.

– Думаю, мы должны вернуться в Сакромонте.

– Здорово! – хлопнула в ладоши Ангелина. – Я точно счастлива! Ведь рядом лес. Вот только ванны мне будет не хватать.

– Ну, ванна-то как раз наша собственная, так что никто не потребует вернуть ее обратно, – сказала Мария и добавила: – Я ведь нутром чувствовала, что должно что-то случиться. Уж слишком все у нас было хорошо.

– Да, и предчувствие тебя не обмануло. – Рамон протянул ей руку. – Но вспомни, querida, как мы были счастливы когда-то в Сакромонте. Надеюсь, мы снова обретем там свое счастье.

– А что, если Лусия уже отправила деньги, и они придут, когда нас здесь уже не будет? – в панике воскликнула Мария.

– Нам надо срочно отправить телеграмму Пепе, поставить его в известность о том, что случилось. А когда будем на почте, заодно попросим их задерживать у себя всю корреспонденцию, которая будет приходить по старому адресу. Вот видишь, Мария? – Рамон осторожно пожал ее руку. – Безвыходных ситуаций не бывает. Всегда найдется какое-то решение.

– И откуда в тебе столько оптимизма?

– А что еще нам остается делать? Только быть оптимистами.

* * *

Спустя три дня они одолжили у соседей мула, впрягли в него повозку Рамона, на которую сгрузили весь свой скарб, и мул не спеша потащил их пожитки в Сакромонте. Сзади на своей машине ехала Мария; машину она предполагала продать в обозримом будущем, так как высоко в горах она была им без надобности. Будучи цыганкой, Мария с раннего детства хорошо усвоила главный принцип цыганской жизни: любой дом – это лишь временное пристанище. Но в глубине души она тем не менее очень горевала по своей любимой вилле «Эльза». Впрочем, как и о том времени, когда она жила на ней, как самая настоящая payo.

Рамон постарался на славу, приводя пещеру в порядок. Побелил все стены, соорудил небольшой дворик, в котором можно будет коротать время долгими жаркими днями. Он даже предложил Марии переоборудовать старую кладовку в хлеву в некое подобие ванной комнаты.

– Воду провести сюда я не смогу, – пояснил он Марии и Ангелине, когда после очередной вылазки в город привез на своей повозке помятую железную ванну и комод, которые подобрал на какой-то свалке. – Но это вполне может нам пригодиться.

– Gracias, Рамон. – Ангелина обняла его за шею. – Хорошие вещи.

Сидя вечерами на улице и наблюдая за заходом солнца над Альгамброй вместе с остальными своими домочадцами, Мария размышляла о том, что, как ни странно, переезд в Сакромонте прошел менее болезненно, чем она того опасалась. Старый дом с готовностью принял их обратно, а уж находиться среди друзей и вообще было великое благо.

Пепе была отправлена телеграмма; каждое утро Рамон исправно ходил на городскую почту в ожидании посылки из Америки, но никаких посылок не было.

– Хорошо, что у нас остались какие-то деньги после продажи машины. А я тоже постараюсь найти себе где-нибудь работу, хотя бы поденщика, – успокаивал Рамон Марию.

Мария глянула на изможденное тело Рамона, которое еще только-только начало приходить в себя и обретать какую-то силу после всех тех невзгод, которые выпали на его долю, пока он сидел в тюрьме.

– Будем надеяться, что в ближайшие пару недель посылка все же придет, – со вздохом ответила она.

* * *

Прошло еще четыре месяца, но никаких посылок или денежных переводов из Америки они так и не получили. И от Пепе тоже не было весточки. Мария снова взялась за плетение корзин, но в городе немногие имели деньги, а потому товар продавался плохо.

– Можно я пойду с тобой, Abuela? – спросила как-то раз Ангелина, наблюдая за тем, как Мария нанизывает корзины на длинную палку, чтобы нести их на центральную площадь Гранады. – Пару часов Рамон побудет с Айседорой, а я помогу в это время тебе. У тебя уставший вид.

– Спасибо, милая, – расплылась в благодарной улыбке Мария. – Пожалуй, я не откажусь от твоей помощи. Тем более такое хорошенькое личико наверняка привлечет ко мне дополнительных покупателей.

Они отправились в долгий путь. Мария радовалась тому, что на дворе лето. Весна в этом году выдалась холодной и дождливой: потоки мутной воды и грязи устремились с гор вниз, превратив все вокруг себя в сплошное вязкое месиво: картина, до боли знакомая ей с детских лет. Однако сегодня над ними светило яркое июльское солнышко, Ангелина весело болтала о чем-то своем, вышагивая с ней рядом, и Мария заметно повеселела.

– Ты не переживай, Abuela, денежки обязательно придут, я обещаю, – обнадеживающе улыбнулась Ангелина, когда они наконец добрались до Плаза де Лас Пасигас и остановились прямо напротив главного кафедрального собора Гранады.

– Ну вот! – обронила Ангелина, осмотревшись по сторонам, потом указала на местечко прямо возле ступеней, ведущих в храм. – Пошли туда. Скоро закончится месса, – добавила она, прочитав объявление на парадной двери. – Люди начнут выходить из церкви. Вдруг среди них окажутся и те, кто захотят купить у тебя корзинку. Сеньорита, – окликнула она молодую даму, – эти красивые корзинки моя бабушка сплела собственными руками. Не хотите купить себе такую? Они очень прочные, – добавила она на всякий случай.

Но женщина лишь покачала головой и прошла мимо. Ангелина последовала за ней.

– А хотите, я вам погадаю?

Женщина лишь ускорила шаг и снова покачала головой.

– Но вам же, наверное, интересно узнать, что в скором будущем ваша дочь выйдет замуж за богатого молодого человека, который сейчас за ней ухаживает? – крикнула ей вдогонку Ангелина. – А ваш муж вот-вот получит продвижение по службе, которого он так добивается.

Женщина остановилась и повернулась к Ангелине. На ее лице читалось явное удивление.

– Откуда ты все это знаешь?

– Сеньора, за одну песету я расскажу вам еще много чего. Дайте-ка мне взглянуть на вашу руку…

Мария слегка отступила назад и стала со стороны наблюдать за тем, как Ангелина водит своими тоненькими пальчиками по ладони женщины и что-то шепчет ей на ухо, для чего девочке приходится подниматься на цыпочки. Спустя минут десять женщина удовлетворенно кивнула головой в знак согласия и полезла в свою сумочку за кошельком. Достала оттуда банкноту в пять песет.

– У тебя есть сдача? – спросила она у Ангелины.

– К сожалению, нет, сеньора. Но может, вместо сдачи вы возьмете одну из корзинок моей бабушки?

Женщина автоматически кивнула, явно еще под впечатлением от услышанных откровений, а Ангелина вихрем метнулась к Марии, чтобы взять у нее корзинку.

– Gracias, сеньора. Желаю долгой и счастливой жизни вам и вашим близким. Вот видишь? – обратилась она к Марии, когда женщина ушла, и с видом триумфатора помахала у нее перед носом банкнотой. – Я же говорила тебе, что не стоит волноваться. Деньги у нас будут.

Домой Мария возвращалась с пустыми руками, распродав все свои корзинки. Зато, петляя по узеньким улочкам Сакромонте, она ощущала приятную тяжесть в кармане юбки, полном банкнот и мелких монет.

– Никогда не видела ничего подобного, – делилась она за ужином своими впечатлениями с Рамоном, лакомясь вкуснейшими кровяными колбасками, которые купила в городе. – Она завлекала ко мне покупателя за покупателем, гадая им по руке. И представь себе, даже розмарина никому не давала в руки, – улыбнулась она, вспомнив о магических свойствах розмарина, который обычно используют гадалки во время своих сеансов.

– Может, помогло то, что рядом с тобой был ребенок? К тому же она ведь очень похожа на payo, – предположил в ответ Рамон.

– Да, наверное, это сыграло свою роль, – согласилась с ним Мария. – Но при этом она каждому сообщала какие-то небольшие секреты, касающиеся их жизни, и все это оказывалось правдой. Вот они и попадались к ней на крючок. – Мария слегка покачала головой. – Ее дар вселяет страх, Рамон. Мне даже со стороны было страшно наблюдать за ней. Ангелина уже сказала, что снова отправится со мной в город на следующей неделе, а я вот нахожусь в полной растерянности. Сама не знаю, хорошо ли это – использовать ее дар для привлечения денег. Ведь такое же в свое время случилось и с Лусией.

– Да, но у Ангелины, как и у Лусии, своя голова на плечах. Поверь мне, эта юная особа никогда не будет делать того, чего не захочет делать. К тому же…

– Что?

– Сегодня Ангелина пустила в ход свои способности только для того, чтобы утешить тебя. Ей захотелось лишний раз показать, что тебе не о чем беспокоится, потому что она любит тебя. А что в этом плохого?

– Плохо то, – вздохнула в ответ Мария, – что я всегда чувствую собственную зависимость от других.

– Нет, Мария, ты не права. Это мы все зависим от тебя. – Рамон ласково погладил ее по руке. – Что ж, пора спать.

Айседора