Элеонора покачала головой.
— Тогда что? Вы помните меня больным? Со своим гноем и всем остальным я вам опротивел?
— Нет, конечно, нет! Как вы могли подумать? Я об этом уже забыла.
— А я — нет.
— Константин Георгиевич, я очень рада нашей встрече.
— Странно. До этого момента вы делали все, чтобы она не состоялась. Скажите же мне, почему? В санатории я представлял это совсем иначе. Я думал, что вы будете первой, кого я увижу в Петрограде… Куда вы исчезли? А эта дикая выходка, когда вы не открыли мне дверь! Я чуть с ума не сошел, не знал, что думать! Если вы вышли замуж, почему нельзя было мне об этом сказать? Если не замуж — тоже! Видит бог, мне все можно сказать! Я понятливый. Пожалуй, я только запертых перед своим носом дверей не понимаю до конца.
Элеонора набрала в грудь воздуха, но Воинов осадил ее.
— Даже не пытайтесь! Вы были дома, я прекрасно слышал!
Он не мог повысить голос, но, видно, сильно разозлился, встал и заходил по маленькой комнате отдыха. Элеонора решилась:
— Я всего лишь не хотела вам навязываться.
— Что? — Константин Георгиевич резко остановился.
— Просто вы очень хороший человек, и… В общем, я хотела, чтобы вы поняли, что ничего не должны мне.
Воинов опустился перед ней на корточки и заглянул в глаза. Элеоноре стало немного не по себе от этого взгляда, растерянного и жесткого одновременно.
— Элеонора Сергеевна, я не знаю, что ответить. Я ехал к вам и надеялся, что между нами более-менее все ясно. Мы этого не говорили, но для меня само собой разумелось, что мы будем вместе. Я не делал предложения, потому что не знал, каков будет исход заболевания. Просто боялся остаться инвалидом, тогда приковывать вас к себе было бы непорядочно. Но теперь я здоров и хочу на вас жениться. Честно говоря, мне казалось, что вы это знаете.
У Элеоноры перехватило дух, будто она прыгнула с вышки в воду. Этого не может быть! Наверное, она задремала, и Константин Георгиевич ей просто снится…
Но мечты не должны сбываться! Когда сказка вторгается в жизнь, за это потом приходится платить слишком страшную цену.
В своих грезах Элеонора забывала не только о том, что ее окружает, но и о себе самой. Теперь Воинов невольно напомнил ей, кто она такая. Она падшая женщина и не имеет права выходить замуж. Константин Георгиевич заслуживает лучшей жены, чем она, забывшая о девичьей чести.
— Что же вы молчите? — мягко спросил он, взял ее вялую руку и прижал к своей щеке.
Она покачала головой. Только бы не разрыдаться…
— Я всегда думала, что мы просто хорошие товарищи, — сказала она внезапно севшим голосом.
Воинов потянулся к ней, Элеонора отпрянула. Положение спас местный телефон.
— Ампутация, — буркнул Крылов на том конце провода и бросил трубку.
— Все, Константин Георгиевич, идите! Мне надо работать. Да и нехорошо, когда начальник кафедры и простая медсестра шушукаются по углам.
— Надеюсь, с этого момента вы не простая сестра, а моя невеста.
Невеста… Это было такое чужое слово, из другой жизни, из мечты. Элеоноре стало так горько! Больше всего ей сейчас хотелось бы сказать — нет, крикнуть — «да!» и броситься на шею Константину Георгиевичу, но она не имеет на это права. Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.
— Константин Георгиевич, я не могу выйти за вас замуж, — сказала она твердо.
— Но…
— Я нахожусь на службе и не должна отвлекаться. Сами знаете, чего это может стоить больному. Поэтому прошу вас, избавьте меня от тягостного разговора и просто уйдите.
Ампутация словно прорвала плотину, операции посыпались одна за другой. Все они требовали сосредоточенности, но подспудно в ее душе поднялся такой вихрь переживаний, что понять что-то было решительно невозможно. Лишь одно Элеонора знала точно — она не годится на роль жены.
В операционной существовала негласная договоренность. Если сестра, сменившаяся с дежурства, работает день, то в этот день ее стараются не тревожить и разрешают спать в комнате отдыха. Это правило соблюдалось для всех сестер, кроме Элеоноры. По принципу — раз ты такая компетентная и хирурги души в тебе не чают, то иди трудись.
Но сегодня она была рада своей загруженности. Ты все уже пережила, говорила себе Элеонора, намывая руки, все обдумала и расставила все точки над «i». Совсем не нужно заново терять Константина Георгиевича. Он сделал тебе, как говорится, лучший комплимент, будь довольна. И не требуй от судьбы больше того, что ты заслужила.
Воинов ждал ее, по-мальчишески устроившись на широком низком подоконнике.
— Элеонора Сергеевна, это вам! — он протянул ей огромный букет роз.
Она растерялась.
— К сожалению, совесть и санэпидрежим не позволили мне пронести в операционную цветы, поэтому так. Простите.
— Спасибо…
Как ни была смущена Элеонора, она ускорила шаг. Нехорошо, если в клинике пойдет слух, что новый начальник ВПХ подстерегает сестер.
— Пойдемте, я покажу вам свой новый кабинет. Заодно и обсудим наше дело.
Она слабо покачала головой, но Воинов крепко взял ее за локоть.
— Вы теперь не на службе, так что никакие отговорки не принимаются.
Кафедра военно-полевой хирургии находилась в соседнем корпусе. Следовало пройти через территорию, и Элеоноре было неловко, что сотрудники, вышедшие на улицу по случаю окончания рабочего дня, видят ее с Воиновым и с букетом цветов.
Кабинет Воинова казался тесным из-за больших стеллажей с книгами, занимающих все стены. Мебель была старинная, но самая простая и очень симпатичная. Высокое стрельчатое окно создавало неповторимый романтический колорит, и Элеонора подумала, что кабинет очень похож на своего нового хозяина.
— У вас есть ваза? Надо поставить цветы, а то завянут.
Элеонора задумчиво провела пальцем по старым кожаным корешкам.
— Я еще не смотрел, что у меня есть. Честно говоря, не до этого. Защита на носу, — Воинов распахивал дверцы шкафов. — Нет, кажется, нет. Давайте просто положим в раковину и нальем воды.
— Когда же у вас защита?
— Через неделю. Видите, меня авансом назначили на эту должность, так что оплошать никак нельзя.
Элеонора кивнула.
— Если нужна моя помощь…
— Спасибо! Но давайте поговорим о другом деле. Я знаю, дежурство выпало адское, но вы думали над моим предложением? Может быть, передумали?
Константин Георгиевич сновал по кабинету, устраивал розы в воде, запускал спиртовку, чтобы приготовить им кофе. На минуту у нее появилось впечатление, что ему все равно, согласится она или откажется.
— Я не могу стать вашей женой, — сказала она тихо.
— Как же так? Почему?
Она пожала плечами.
— У вас есть кто-то, кого вы любите?
— Нет.
— Тогда почему?
— Разве девушка должна объяснять такие вещи?
Нахмурившись, Константин Георгиевич прошелся по кабинету.
— Элеонора! — он остановился, достал папиросу и глубоко затянулся, прикурив от синего огонька спиртовки. — В обычной ситуации — нет, не должна. Но у нас другое дело. Я хотел умереть у вас на руках, а вы заставили меня выжить. Я знал, что будет тяжело, но пошел на это, терпел боль, стыд и беспомощность только затем, чтобы быть с вами. Мне казалось, я нужен вам. Я думал, вы так отчаянно сражаетесь за мою жизнь, потому что хотите, чтобы мы были вместе.
— Я просто хотела, чтоб вы жили…
— Получается, мы не поняли друг друга, — Воинов вздохнул и долго гасил папиросу в простой медной пепельнице.
— Константин Георгиевич, но все так хорошо получилось. Мы снова работаем вместе, я буду вашей бессменной сестрой, как прежде.
— Но я не хочу с вами работать. Я хочу с вами жить. Чтобы вы меня ругали и воспитывали, как вы это любите делать. Чтобы кормили меня этим своим адским варевом и котлетами. Элеонора, если вы за меня не пойдете, я больше никогда в жизни не поем таких отвратительных котлет!
Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Воинов протянул к ней руки.
— Ну, пойдете?
Как хотелось броситься в его объятия! Ее губы помнили тот короткий поцелуй… Но есть прошлое, с которым ничего нельзя поделать. Господи, позволь мне оставить это прошлое при себе. Пусть оно не даст мне любви, но оставит уважение и дружбу.
— Константин Георгиевич, вы же не любите меня.
— Здрасьте!
— Не здрасьте, а не любите. Вы хорошо ко мне относитесь, но вы не были влюблены в меня никогда. И я вас не привлекала в том смысле, как жена должна нравиться мужу.
Константин Георгиевич сел с ней рядом и опустил глаза.
— Это неправда, — сказал он глухо, — можете сердиться, но вы всегда нравились мне именно в этом смысле. После того как вы заболели тифом, я не знал женщин. Мечтал только о вас. Мне казалось, так я сохраню то, что возникло между нами тогда в лазарете, помните? Когда у вас была бритая голова? Это воспоминание казалось мне очень важным, важнее любых страстей.
Элеонора едва не застонала. Как бы она хотела вернуться в тот день… Девочка с бритой головой все еще живет в его сердце. Но если она согласится, то уничтожит это чистое воспоминание, убьет хорошую память о себе.
Нельзя жертвовать этим ради счастья. В сущности, холодно подумала Элеонора, у меня и нет выбора. Я уничтожила для себя возможность счастья, когда была с Ланским. Я осквернила себя, а то, что было потом, не так уж много значит. Пока я была одна, я убаюкала себя работой и милосердными хлопотами, но теперь пришлось проснуться и напомнить себе, кто я такая есть.
— Константин Георгиевич, милый… Мы всегда были такими хорошими друзьями! Давайте останемся ими впредь. Я буду вашей сестрой, как Саша Титова была сестрой Петра Ивановича, и даже больше. Мы будем проводить вместе целые дни напролет, и я смогу помогать вам в научной работе. Поверьте, мы сохраним нашу близость.
Воинов тяжело вздохнул. Прошелся по кабинету, а потом сел за письменный стол и сложил руки в замок. Элеонора подобралась, выпрямила спину. Сейчас он скажет: да, так действительно будет лучше. И время пойдет дальше своей мерной поступью. Она будет служить Константину Георгиевичу, и очень скоро эта пресловутая «близость» станет чем-то очень привычным. Она превратится для него в некую принадлежность операционной,