А Наташа стояла на своём:
— Ты понимаешь, там мои мама, брат, невестка. Ребята. Я не могу… — Ладно, — согласился Сергей. — Съездим, а там посмотрим.
На каждой станции по пути на юг они выходили из вагона на перрон, разглядывали вокзалы, смотрели вслед снующим людям, пробовали у торговок солёные огурчики, мочёные яблоки и понимали, насколько они оторвались от мирной жизни и забыли её тихие радости.
После боёв за Шрому Василий Забетович отдыхал. Хотя дома в селе разрушили, подвалы остались целыми, и в каждом подвале, а они длинные-предлинные, сохранились глиняные кувшины с вином, а где и самодельным коньяком. Перемирие длилось неделю, и Василий Забетович лазил по подвалам, выставлял перед однополчанами кувшин за кувшином, и они чередой тостов отмечали взятые населённые пункты.
Как только закончилось перемирие, батальон Василия Забетовича подняли на Ахбюк.
— Сколько хат! — обрадовался комбат. — Рыть ничего не надо.
Вокруг, как горки кротов, выпирали накаты грузинских блиндажей.
— Ты что?! — вскипятился Василий. — В грузинский блиндаж залазить нельзя… Грузины отступили, а координаты на блиндажи имеют.
— Какие херовы координаты! — от смеха хватались за животы однополчане Василия.
Никто из них не хотел копать.
— Это всегда на войне: ты отступаешь — неважно, грузины или абхазы, а потом «сажаешь» снаряд в блиндаж. Когда артиллерия имеет координаты, она накроет, — не унимался Василий.
— Слушай, Лександр Махеронский, скажи, как насчёт побухать?
— Этого добра у меня навалом!
Василий раскрыл рюкзачок, из которого торчали горлышки бутылок.
— Грузинский!
После застолья Василий Забетович убедил командира рыть блиндажи и поверху уложить брёвна в четыре наката. А между накатами — ветки и землю.
И это спасло, потому что неожиданно Ахбюк обстреляли из миномётов.
Один из снарядов зацепился за ветки, и его осколки пошли в накат блиндажа, в котором засел взвод Василия.
— А если бы один слой брёвен? Все брёвна на нас бы посыпались! И придавило б, — сказал Василий Забетович.
— Ну Макеронский! — уже по-доброму смеялись однополчане.
Напротив их блиндажа метрах в тридцати находился грузинский блиндаж.
На Ахбюк поднялись казаки. Взвод. Откуда они взялись, неизвестно. Из какого батальона — тоже. Может, сами по себе пришли. Говорят:
— Где свободный блиндаж?
Василий:
— Что значит — свободный?
— Ну грузинский.
Вася:
— Грузинский вон там, — показал за тридцать метров. — Но не ходите ни в коем случае туда.
— Почему?
— Понимаешь, ведь грузины знают…
У казаков поднялся гвалт. Одни считают, что нужно занимать блиндаж, другие — что ни в коем случае.
Атаман, коротыш с длинными усами, в кубанке и галифе, говорит:
— Пойдём!
Вася:
— Пацанов не бери!
Атаман упёрся:
— Ты чё, центровой блиндаж, — успел разглядеть. — Классный! Просто квартира.
Казаки посмеялись над Василием и пошли размещаться.
Два дня не прошло, как падает миномётный снаряд прямо у входа в этот блиндаж. Одному голову осколком срезало, другому голову располовинило, третьему — в сердце… Атаман выжил.
Василий подходит к нему, топорик в руке держит:
— Тебя убить надо! Что натворил… Тот видит: абхаз на пределе. Ещё зарубит! Ногами-ногами.
Ни один казак не поднялся защищать батьку.
Василий ударил топориком в отброшенное взрывом бревно:
— Ведь не самому рыть-то! Сказал бы: «Ройте». Ведь вас человек тридцать. И вырыли б…
Вытащил топорик.
— Вась! Ты чего? — встретили его во взводе.
— Медведь в старости и на муравьёв кидается, — ответил Василий.
На другом конце сопки тоже залезли в грузинский блиндаж. И попало прямо в блиндаж. Пробило брёвна… Собирали по частям по всей сопке… Пять человек сидело в блиндаже, а раскидало на сотню метров.
— Уроды! — ругался Василий. — Сколько людей положили…
Приехав в Гудауту, Наташа перешла жить на квартиру к Сергею. Её прежние мысли, что с мужчиной на войне недопустимы отношения, как бы отошли в сторону. Семьёй жили её брат и сестра — пусть и не на передовой, но спускаясь на смену. Теперь семьёй жили Сергей и она, не появляясь на передовой.
Но всё равно Наташу тянуло в батальон.
Сергей отговаривал: — Снова под пули?
— Ты еле пришла в себя! — убеждала Неля Борисовна.
— Натулечка! В твоём батальоне всё хорошо… Тебя там помнят, — говорила Лиана, которая встречалась с приезжавшими с фронта.
Лиана даже самой близкой подруге не могла рассказать о том, что с ней произошло, когда она возвращалась с Камана. Ничего не знали ни Анатолий, ни Люда, решив, что их медсестре, как и Наташе, следует передохнуть.
Поэтому неожиданным показалось поведение Лианы. Однажды во время обеда, когда в столовой ел Гожба — он только что пригнал «КамАЗ» с оружием (в то время за деньги покупалось не только стрелковое оружие, но и бронетехника), — привели кормить арестантов.
Лиану как сорвало в зал. Она закричала:
— Дайте мне автомат! Я эту сволочь пристрелю… Заметалась. Подскочила к абхазу, охранявшему задержанных. Схватилась за приклад:
— Дай!
Охранник оттолкнул. Она — снова вырывать. Тот — отбиваться от Лианы.
Гожба ел щи и хладнокровно наблюдал.
— Что тут? Что тут? — выскочила из раздаточной Неля Борисовна.
Она заметила, как спиной прижался к стене длинноволосый прыщавый парень. Тут же под столом прятался другой волосатый.
Она:
— Что-то знакомое… Павел, — узнала в прижавшемся отца Дианы.
Лиана вырвала автомат. Направила на парня:
— А ну, скот, на колени! Тот затрясся. Упал.
— Ползи! В этот момент охранник с Нелей Борисовной уже вырывали у Лианы оружие. Гожба вскочил. Прогремела очередь. Все замерли. Павел трясся, падая на колени и вставая. Пули ушли в пол.
Гожба в несколько прыжков подскочил к Лиане.
Автомат вырвали.
— Сволочь! Ты знаешь, что ты наделал! — Лиана ногой ударила Павлу между ног.
Того согнуло. За волосы Лиана вытащила из-под стола другого волосатого.
— Она с ума сошла! — не кричал, а дико ревел тот.
Лиана била одного волосатого, другого.
Через минуту её, обессилевшую, вытащили на улицу.
— У неё жар! Жар! — трогала лоб Неля Борисовна. — Это они?
— Они! — сгибаясь от внутренней боли, не кричала, а стонала Лиана.
Гожба вернулся к охраннику:
— Кто это? — Мародёры… — ответил охранник. — Шли за нашими и грабили…
Гожба, проходя мимо Павла, заехал ему под дых — тот сполз по стене. Другого за шиворот подтянул к себе:
— Хочешь, скальп сыму?!
Тот не заорал, а завизжал.
— Только не убивай! — подскочил охранник. — Мне мертвяки не нужны…
По Гудауте быстро разнеслась весть о женщине, которая хотела пристрелить мародёров. Но истинной причины никто не узнал.
Только Наташа проговорила:
— Я теперь всё поняла…
Но о том, что в числе насильников оказался отец Дианы, не могла и подумать. Неля Борисовна об этом умолчала.
Сергей держал в тайне от Наташи наступление на Сухуми. Она не знала, что Воронеж в первых колоннах перешёл вброд Гумисту — им владела одержимость что-то сделать.
Анатолий с Людой входили в город с другой стороны, через Кяласур. Василий Забетович — с Яштухи, селения в предгорной части Сухуми по дороге на Шрому.
На въезде в Яштуху перстом возвышалась сванская башня. Из-за неё стреляла в абхазов БМП и не пропускала вперёд. Абхазы пустили трофейный танк, он вышел на прямую позицию, подбил БМП, и абхазы, растекаясь на несколько рукавов, хлынули в город.
Когда наступают, между батальонами, ротами имеется линия разграничения. Ею может быть дорога: справа от дороги один батальон наступает, слева — другой. А в месте сванской башни оба склона гор сходятся в узкое место, и всё смешалось.
За сванской башней, у опор недостроенного моста объездной дороги, Василий Забетович увидел, как впереди стрелял парень в косынке. Пригляделся: Хасик.
Подбегает:
— Ты, что ли?
Хасик:
— Глаза протри… Маленькое замешательство. А вокруг пальба: некогда выяснять, когда Хасик выписался из госпиталя и почему не попал к отцу, в каком он батальоне.
По рукам друг другу хлопнули.
— Всё, побежал! — Хасик рванул за дом.
У него своя задача — у отца своя. Хасик — направо. Отец — прямо. Василий Забетович видит что-то подозрительное: сено какое-то. Огромный стог.
Василий Забетович: — Давай пальнём! Выстрелил, сено загорелось. Оттуда начали орать. Все, кто бежал с Василием, выпустили в стог по рожку. А потом как рвануло! Оказывается, в стогу прятали боеприпасы. И пошло гореть-взрывать! Из домов посыпались гвардейцы.
Руки подняли:
— Не стреляйте! Не стреляйте…
Но кто будет их слушать.
— Он же враг! И я ему враг! — сказал Василий Забетович.
На взгорке появилась школа-интернат.
Василий остановился:
— Где мой дом? Что-то не видно…
И скорее вниз. Над головой: «чхау!», «чхау!» — пули звуковой барьер проходят.
Василий пробежит, остановится, пробежит. «Чхау!»… Снайпер за ним охотился.
Василий — вперёд. Подбегает к своему дому: ворота сломаны, рядом двухэтажный домина грузина, а его дома нет! Снесло, только лестница осталась. Крыша на груде кирпичей лежит. «Снарядом разворотило», — дошло до Василия.
Постоял-постоял, не зная, разгребать ли хлам и искать сохранившиеся вещи или бежать. Плюнул и побежал дальше.
Со всех сторон к площади стекались вооружённые люди. Василий Забетович влился в их поток. Нырнул в здание училища. Выскакивает: впереди Дом правительства, громадина в пятнадцать этажей. Окутан дымом, но не весь, горели только верхние этажи. В него стреляли из автоматов, пулемётов, миномётов, вот и подожгли.
Перед Домом правительства заметил танки. Грузины попрыгали в них и рванули. Хотели уйти, но их перехватили. Абхазы окружили Дом правительства. В нём осталось человек тридцать: не боевики — депутаты. Грузины, мегрелы, абхазы старого парламента.