Сестра моя – смерть — страница 32 из 48

Внезапно поднялся сильный ветер, стало невыносимо холодно. Да ведь холодно уже давно – у воды всегда холодно, просто до этого терпеть было можно, а теперь пробрало до костей.

Ветер, ветер. Темно-серое небо. Кажется, вот-вот посыплется снег, такой же серый, как небо. Подходящая погода для самоубийства. А жабу не жалко. Потому что никакой жабы не было: актер Басов сыграл еще одну роль, только и всего.

И все-таки ветер… Мост совсем обледенел – лежать на нем становится невыносимо. Шумит внизу вода, и от этого еще холоднее. Народ разошелся, актер в одиночестве сыграл свою роль – пора уходить.

Руки примерзли, ноги примерзли, тело примерзло – не встать. Позвать на помощь? Нет никого.

Ветер. Это не вода шумит, а деревья. Откуда здесь, на мосту, деревья?

Я открыла глаза. Темно-серое хмурое небо. Мой петербургский сон ушел, а небо осталось таким же. Шумели действительно деревья – здесь всюду были деревья. Я не проснулась, а перебралась в другой, новый сон? В самом деле, спать очень хочется. Только холодно жутко. Отключили отопление? У меня есть стеганое шерстяное одеяло.

Я села, потрясла головой – деревья не отступили. Лес, кругом лес. Я спала на голой земле, оттого и замерзла. Но, несмотря на холод, мне еще хочется спать. Голова совсем не соображает, я никак не могу понять, что я здесь делаю и как сюда попала. Лес… В лесу мне делать совершенно нечего, в лесу я никак не могла оказаться. Невероятная, какая-то фантастическая ситуация, а между тем все так и есть: лес мне не снится, лес окружает меня в действительности. И значит, нужно предпринять какие-то действительные, реальные шаги – в прямом смысле этого слова: попросту вышагать отсюда, убраться поскорее из этого леса, из нереальной ситуации.

Я поднялась, встала на ноги. А с шагами, оказывается, большие проблемы: ноги подгибаются в коленях, не желают удерживать тело и, конечно, тем более не захотят его передвигать.

Ну, так и есть! Я с трудом доковыляла до ближайшего дерева, обхватила ствол, чтобы не упасть. Состояние мое напоминало последнюю стадию опьянения или ощущения человека при сильной качке на корабле. Или и то и другое вместе: человек наклюкался в корабельном баре, а тут, как назло, разразился шторм, ему во что бы то ни стало нужно добрести до своей каюты, но сделать это весьма проблематично. Лучший совет, какой можно ему дать в такой ситуации, – это сесть, где стоит, ухватившись за ближайшую рею, и переждать: в конце концов либо шторм стихнет, либо в голове его прояснится и ноги начнут подчиняться протрезвевшему мозгу.

Я последовала совету и опустилась, не выпуская из рук ствол, на землю. Шторм не стихнет – мой шторм не стихнет, но голову есть надежда привести в порядок, хотя бы относительный. Прежде всего надо постараться восстановить события и понять, как я здесь оказалась.

Что я помню? «Доченька» – неприятно, настойчиво: доченька. Это было на похоронах. На похоронах той, которая повесилась в моей квартире. Похороны. На Февральской, где ветер, как на петербургском мосту, где все абсурд, где нет места реальности. Похороны… Похороны я помню. Жесткие волосы оказались на ощупь вовсе не жесткими, оркестр заунывно фальшивил: поплачь, поплачь, ей станет приятно; белый гроб, будка без собаки, брейгелевские уродцы, пыльный, старый ковер и опять – доченька, доченька. С похорон я сбежала, когда поняла про волосы… Нет, потом, когда все они на меня навалились. Выбралась из-под них и сбежала. Небо потемнело, я думала, ночь наступает, а это просто пошел дождь. Автобусная остановка – как выход в реальную жизнь из мира фантастического. И вот тут-то… Был какой-то переломный момент, который привел меня в этот лес. Я чувствую, что искать нужно здесь. Чувствую, но не могу вспомнить.

Зазвонил телефон! Вот оно, поймала! Валерий мне позвонил и пригласил… на какую-то улицу. Не могу вспомнить, как она называлась. Не важно, не важно, я другое вспомнила: Валерия убили. Боже мой, боже мой! И еще… Я вспомнила, что еще произошло: меня выманили… затем… У них Маша в заложницах – вот что самое главное!

Они обещали ее отпустить, если я выполню все их требования. Боже мой, боже мой, как же мне узнать, отпустили они ее или нет?

Телефон! У меня был с собой мобильник! В кармане куртки. Но наверняка они его…

Я сунула руку в карман – и не поверила удаче: мобильник они не забрали!

Однако радость моя была преждевременной: ни домашний, ни сотовый тети Саши не отвечали, просто она не брала трубку, и все.

Мне надо отсюда выбираться, во что бы то ни стало, не ради себя, ради Маши, заставить проклятые ноги ходить. Если они не сдержали обещания, если Машка у них все еще в заложницах… К Бородину, к Никитину – к кому угодно, на все наплевать, раз у этих уродов Машка! Я всех на ноги подниму! Даже к Артуру Генриховичу обращусь, если понадобится, и попрошу помочь. Да я к отцу обращусь, не то что к Генриховичу!

Но сначала нужно до них добраться. Почему же не отвечает тетя Саша? Неужели и с ней что-то случилось? Позвонить отцу? Попросить разузнать, как у Новиковых дела, и если что, пусть сразу начинает действовать? Ужасно не хочется с ним объясняться, но ничего не поделаешь.

Папины телефоны тоже почему-то стабильно не отзывались. Да что же такое происходит?

Надо идти, подняться и идти, поскорее добраться до города. Дома есть номера телефонов Бородина и Никитина, в какой-то старой записной книжке. Надеюсь, я ее не выбросила. Да нет, не должна была. Но сейчас главное – выбраться из этого чертова леса.

Я поднялась, держась за дерево, сделала неуверенный шаг. Чем это меня накачали? Ноги совсем не держат. Следующие несколько шагов дались мне с огромным трудом – подгибаются колени, и все тут! Телу нужна опора. Мне бы какую-нибудь палку.

Я огляделась вокруг. У пятого, если считать от меня, дерева лежала толстая суковатая ветка – превосходный материал для клюки. Но дойти до нее будет нелегко – слишком она далеко. Я опустилась на четвереньки и добралась до своей цели ползком.

Ветка была что надо. Я обломала сучья – получился отличный костыль. Поднялась и, опираясь на него, стала потихоньку передвигаться.

Лес оказался совсем невелик. Довольно скоро я выбралась на открытое пространство – луг не луг, поле не поле, пустырь не пустырь. Впереди, не больше чем в километре, виднелись дома. Недалеко же меня завезли! Я поковыляла по тропинке в город.

Задача была не из легких. Я совершенно выбилась из сил, пока добралась до первых городских строений, несколько раз присаживалась отдохнуть прямо на землю. Меня постоянно одолевало желание встать на четвереньки, как там, в лесу, и ползти. Ноги совсем не держали, с головой творилось что-то странное, глаза слипались, хотелось спать. Если бы не Маша, плюнула бы на все, легла и уснула бы под каким-нибудь кусточком.

В этом районе я никогда не была – все совершенно незнакомое. Как много в нашем городе, оказывается, мест, в которых я не бывала, хоть прожила здесь всю свою жизнь. Впрочем, это всего лишь окраина, что-то наподобие Февральской. Надо найти остановку и выбраться в центр.

Сориентировавшись, в какую сторону лучше двигаться, я поковыляла вдоль дороги. Навстречу шел парнишка лет пятнадцати – единственный прохожий на этой пустынной улице. Я хотела остановить его и спросить, где остановка, но он так удивленно на меня посмотрел, что я не решилась.

Костыль, а вернее, попросту суковатая палка – вот что его удивило. Придется по городу передвигаться без подпорки, а то заберут еще в сумасшедший дом. С большим сожалением я отбросила костыль в сторону. Идти стало совсем тяжело.

В конце концов мне удалось добрести до остановки. Это был просто железный столб с табличкой номеров проходивших здесь автобусов – ни навеса, ни скамейки. Доковыляв, я ухватилась за этот столб и фактически повисла на нем. Примут за пьяную, не иначе, если увидят. Правда, пока видеть некому – остановка, как и улица, словно вымерла, ни одной живой души. Ходит ли здесь транспорт?

Довольно часто мне снится сон, будто я заблудилась в чужом городе, мечусь в панике по улицам и никак не могу выйти на знакомое место. Примерно такое же состояние меня охватило сейчас. Представилось, что город – не мой город, и стало страшно.

Никакая я не старуха, я одинокое сиротливое дитя. Кто спасет меня, кто выведет за руку из этого незнакомого фантастического города? Кто пожалеет, кто приласкает? Я не могу жить одна, я не готова. Я ужасно хочу, чтобы меня любили, заботились обо мне, баловали и ублажали, исполняли все прихоти. Я ужасно хочу закричать, затопать ногами, повалиться на землю, забиться в истерике и потребовать любви, заботы и счастья.

Автобуса все нет. И наверное, никогда не будет. Руки, вцепившиеся в железный столб, закоченели. Что мне делать, Господи! Что мне делать? По этой дурацкой дороге даже машины не ездят. А другой мне не найти – просто не хватит сил. Я здесь пропаду, пропаду. Никто не спасет – спасать меня некому.

Я впала в такое отчаяние, что опустилась на землю и разрыдалась. Но внезапно несчастья мои закончились: искаженный мир, в который попала я, бедное заблудившееся дитя, наконец сжалился и послал мне спасение. На дороге показалась машина. Опираясь на столб, я вытянула свое тело, поднялась и бешено замахала рукой. Машина остановилась, передняя дверца гостеприимно распахнулась, перегнувшись через сиденье, выглянул водитель.

– Садитесь! – весело прокричал он, но, всмотревшись в меня внимательнее, вдруг спросил: – Вам помочь?

– Да, да! Помогите! – От внезапно свалившегося на меня счастья ноги совсем ослабели, я почувствовала, что самостоятельно до машины мне не добраться.

Он довел меня, заботливо усадил на сиденье.

– С вами что-то произошло?

– Произошло. – От слабости я опять разрыдалась. – Я очень хочу домой.

– Ну, это не беда! – засмеялся водитель. – Я думал, что-то серьезней. Успокойтесь, чего же вы плачете? Домой я вас сейчас мигом доставлю, называйте адрес.

– Мира, семьдесят пять, – сказала я, всхлипнув, до того родным, но недостижимым показался мне мой дом. Что-то подобное со мной происходило в детстве, когда меня отправили в лагерь. Мне там было тоскливо и плохо, а дом и родной город с самого первого дня стали восприниматься как безвозвратно утраченный рай.