Сестра солнца — страница 3 из 10

Нью-Йорк

Апрель 2008 года

16

Я молча уставилась на свою бабушку, которая сидела передо мной, аккуратно сложив руки на коленях. Глаза ее были закрыты, и я поняла, что она все еще пребывает совсем в другом мире, далеко отсюда. И мир этот разительно не похож на тот, в котором мы сейчас живем, причем он настолько другой, этот мир, что трудно даже представить его себе. Наконец она открыла глаза, легкая дрожь пробежала по ее телу, когда всем своим естеством она вернулась в день сегодняшний.

– Вау! Африка! – воскликнула я, поднимаясь с дивана, чтобы налить себе свежую порцию водки. – Возможно, когда-нибудь мне захочется узнать, как именно я вписываюсь в эту историю и почему все же мои родители отдали меня в чужие руки.

– Понимаю, тебе захочется… Но история длинная, и там еще много чего случится, пока мы доберемся до всех этих подробностей. Мне предстоит объяснить тебе, кто такая Сесили и каким образом она связана с тобой. Так что запасись терпением, Электра, – добавила бабушка с тяжелым вздохом.

– Да, только вот терпение не входит в число моих добродетелей. Ну никак! А эта Сесили, судя по всему, попала в ту еще переделку! Тот англичанин, он же просто жопа с ручкой!

– Электра, тебе совсем не обязательно прибегать к столь сильным выражением. Зачем ругаешься? Английский – великий язык, и в нем много слов, с помощью которых можно составить полный словесный портрет этого человека.

– Прошу прощения.

Я перехватила сверлящий взгляд ее слегка раскосых глаз, которыми она наблюдала за моими манипуляциями с водкой.

– Хочешь? – предложила я ей.

– Я же уже говорила тебе, что не употребляю спиртного. Да и тебе не следует увлекаться. Если я не ошибаюсь, это уже четвертая рюмка, которую ты наливаешь себе с того момента, как я переступила порог твоей квартиры.

– И что такого? – Я сделала большой глоток из своего стакана. – В конце концов, кто ты такая, чтобы являться сюда и указывать, что мне делать, что говорить или что пить? С чего это ты вдруг свалилась мне на голову? И где ты раньше была, когда меня удочерил чужой человек?

Стелла молча поднялась с кресла.

– Уходишь? – спросила я у нее.

– Да, ухожу, Электра, потому что ты уже абсолютно не владеешь собой. Твой отец рассказывал мне, что с тобой и раньше такое часто случалось. К тому же сегодня ты успела заправиться не только спиртным: когда ты дважды отлучалась в ванную комнату, якобы по нужде, по тому, как блестели твои глаза по возвращении, я поняла, что ты там нюхала кокаин. Наверное, зря я потратила столько времени, рассказывая тебе всю эту историю, потому что уже завтра ты ничего не вспомнишь из нее. Я пришла к тебе, потому что ты – моя плоть и кровь. А еще потому, что об этом меня просил твой отец. И вот вместе с ним я сейчас умоляю тебя: обратись за помощью, пока еще не поздно, пока ты не окончательно загубила свою молодую жизнь. Сомневаюсь, что после всего, что я сказала тебе, ты захочешь снова увидеться со мной. Ведь мои слова наверняка сильно разозлят тебя. Сегодня ты пребываешь в состоянии тотального отрицания всего и всех, но очень скоро ты достигнешь дна в своем падении. И вот тогда позвони мне, позови, и я приду и буду рядом с тобой. Ладно? А сейчас, всего хорошего. – С этими словами она решительным шагом пересекла гостиную, вышла в холл и громко хлопнула входной дверью на прощание.

– Вау! – хихикнула я. – Нет, просто вау! – Я подошла к бару, чтобы снова налить себе водки, но бутылка была уже пуста. Тогда я открыла дверцу и сняла с полки другую бутылку, налила себе большой стакан и тут же оглушила его в один присест. «Нет, она точно полоумная, эта старуха! Как посмела она заявиться сюда, не видев меня до этого ни разу, да еще начала меня обвинять во всякой ерунде? Какого черта она вообразила, что имеет на это право? Да со мной еще никто в жизни не разговаривал подобным тоном».

«Но она ведь твоя бабушка, родная плоть и кровь…»

– И что она там плела, будто бы папа просил ее об этом? – вопросила я вслух, оглядывая пустую комнату. – Ведь папы уже нет в живых, разве не так?

Я почувствовала, как внутри у меня закипает злость, быстро соорудила еще одну кокаиновую дорожку, чтобы хоть немного поднять себе настроение. Как правило, приступы злости у меня – это очень опасная штука: в такие минуты я могу натворить или наговорить кучу глупостей. Вот возьму сейчас и позвоню Митчу и скажу ему все, что я о нем думаю.

– А может, лучше позвонить его невесте? Ввести ее, так сказать, в курс дела, на предмет домашнего распорядка? – отрывисто бросила я, подходя к окну и разглядывая небо, нависшее над Нью-Йорком. Сердце бешено колотилось в груди, а в голове был такой сумбур, словно она вот-вот взорвется.

– Господи! – простонала я с отчаянием. – Ну почему это всем моим сестрам достались милые, добрые родственники? А у меня не бабушка, а настоящее исчадье ада!

Я громко разрыдалась и опустилась на колени.

«И почему меня никто не любит? Почему все меня бросают? Нет, мне определенно нужно уснуть. Я хочу уснуть».

Да, вот он, ответ на все мои беды. Я должна постараться заснуть. Я с трудом поднялась с пола и, прихватив с собой стакан водки, потащилась в спальню. Открыла дверцу прикроватной тумбочки и нашла пузырек с успокоительными таблетками, которые недавно прописал мне доктор для того, чтобы я легче переносила перегрузки, когда летаю реактивными самолетами. Я сняла колпачок и высыпала таблетки прямо на одеяло. Заглотнула пару штук, запив водкой, поскольку одной таблетки мне будет точно мало, потом положила голову на подушку и закрыла глаза. Но стала сильно кружиться голова, и я была вынуждена снова открыть глаза. Вот если бы сейчас рядом со мной была Майя, мелькнуло у меня. Рассказала бы мне еще какую-нибудь свою историю, как тогда, в Рио-да-Жанейро.

– Она меня любит, – прошептала я. – Я знаю, она меня любит.

Я снова закрыла глаза, но из-под век по лицу заструились слезы, а комната продолжала стремительно вращаться вокруг меня. Пришлось принять еще пару таблеток.

– Я хочу поговорить с Майей, – выкрикнула я и сползла с кровати, чтобы отыскать свой мобильник.

– Ну, куда же ты запропастился? Мне надо срочно позвонить сестре! – рыдала я уже во весь голос, ползая по квартире в поисках телефона. Наконец нашла: валялся на баре, рядом с бутылкой водки. Схватила и то и другое, и тут же осела на пол, к этому времени я уже успела достаточно сильно одурманиться. Однако кое-как, несмотря на то что все прыгало перед глазами, я отыскала номер Майи и нажала на кнопку вызова. Прозвучало несколько звонков, а потом автоматически включился голосовой ящик.

– Майя, это я, Электра, – проговорила я сквозь рыдания. – Перезвони мне, пожалуйста! Очень тебя прошу. Ты мне нужна.

Какое-то время я молча разглядывала свой мобильник в ожидании ответного звонка, но звонка все не было и не было. Тогда я с яростью швырнула телефон через всю комнату.

Наконец раздался звонок; пришлось ползти за телефоном.

– Алло?

– Электра, это я, Майя. Что у тебя случилось, родная моя?

– Да как-то все и сразу! – выкрикнула я в трубку, заливаясь слезами пуще прежнего, стоило мне лишь услышать нежный голосок своей сестры. – Митч прислал посылку с тем моим барахлом, что нашел у себя дома, потому что он собирается, видите ли, жениться на ком-то… Познакомилась со своей родной бабушкой, самая настоящая ведьма… И потом… – Я сокрушенно покачала головой и вытерла нос рукой. – Я просто хочу заснуть. Я так долго хочу лишь одного: просто заснуть, понимаешь?

– О да! Понимаю тебя, Электра. Как жаль, что сейчас меня нет рядом с тобой. Что я могу для тебя сделать?

– Понятия не имею, – пожала я плечами в ответ. – Наверное, ничего. Никто не может ничем помочь мне.

И в эту самую минуту я поняла, что так оно и есть на самом деле.

– Извини, что зря побеспокоила тебя. Сама как-то справлюсь… Я тут приняла пару успокоительных таблеток. Надеюсь, они помогут мне заснуть. Пока.

С этими словами я отключила телефон и, прихватив бутылку с водкой, потащилась обратно в постель, оставив телефон. Приняла еще две таблетки, потому что мне надо уснуть, во что бы то ни стало, свернулась в позу эмбриона и подумала, что лучше бы мне было вообще не появляться на свет.

– Никому я не нужна. Никому! – выдохнула я. Постепенно веки отяжелели, глаза мои закрылись сами собой, и я отключилась.

* * *

– Электра! Электра, ты слышишь меня? Говори! С тобой все в порядке?

Голос звучал глухо, откуда-то издалека, словно пробивался сквозь густое черное облако, накрывшее меня с головой.

– М-м, – с трудом пробормотала я, чувствуя, как усиливается чернота вокруг меня. Но вот кто-то сильно хлопнул меня по щеке, раз, потом второй.

– Вы не знаете, сколько она приняла? – спросил мужской голос, который показался мне знакомым. Но чей он? Кому принадлежит?

– Понятия не имею. Мне звонить 911?

Кто-то схватил меня за запястье и крепко сжал его пальцами.

– Пульс есть, слабый, но все же прослушивается. Ступайте на кухню и принесите сюда воду и соль. Надо, чтобы ее вырвало.

– Ладно.

– Электра, сколько таблеток ты приняла? – прокричал мужской голос прямо мне в ухо. – Электра!

– Несколько… – выдавила я из себя.

– Что значит «несколько»?

– Четыре… или шесть… – невнятно выговорила я. – Никак не могла уснуть, и потому…

– Хорошо, хорошо.

– Томми, может, я все же вызову скорую помощь?

– Она в сознании, она разговаривает, а если мы сумеем вызвать у нее рвоту, то ей сразу же полегчает. Так! Разболтайте эту соль в воде и хорошенько встряхните. Электра, сейчас мы приподнимем тебя, надо, чтобы ты села. И вот еще что! Если ты не хочешь, чтобы за тобой приехала карета скорой помощи и отвезла тебя в больницу и чтобы весь мир увидел, как тебя везут на каталке в приемный покой, то ты сейчас будешь слушать меня и делать то, что я тебе скажу. Понятно? Начинаем!

Пара сильных крепких рук подхватила меня и усадила на постели, и тут же все снова поплыло у меня перед глазами.

– Черт! Я сейчас начну блевать!

И меня действительно тут же вырвало, прямо на пол, и на себя тоже, конечно.

– Несите сюда таз! – прокричал мужской голос, а у меня опять началась рвота. – Отлично, милая! Продолжай в том же духе. Нам даже не пришлось вливать в тебя соляной раствор, – сказал мужчина, пока меня рвало уже в третий раз. А потом снова и снова…

– Мне надо лечь! Пожалуйста! Можно, я прилягу?

– Пока еще рано. Обопрись на меня, я попытаюсь поставить тебя на ноги, и мы с тобой сделаем пару шажков. Ладно?

– Нет, пожалуйста! Я хочу лечь.

– Мариам, быстренько сделайте ей чашечку крепкого черного кофе. Все в порядке, Электра. Ты молодец, – сказал мужчина и рывком поставил меня на ноги. Я перегнулась через его плечо и снова начала блевать.

– Кто ты? – спросила я у него, голова моя безвольно повисла, да и все тело стало каким-то хлипким и непослушным, будто я не человек, а тряпичная кукла.

– Я – Томми, тот парень, который постоянно караулит тебя возле твоего дома. Помнишь меня? Я твой друг, с этим все в порядке… И я знаю, что делаю, поэтому доверься мне. А сейчас мы с тобой немного пройдемся, ладно? Одну ножку вперед, вот так… Потом другую… Молодец, девочка моя! Продолжай в том же духе. Как там наш кофе, Мариам?

– Уже несу.

– Отлично! А мы с тобой сейчас выйдем на террасу, и ты сделаешь несколько глубоких вдохов, хорошо? Тебе нужен свежий воздух. Трогаемся в путь. Смотри, здесь порожек, не зацепись… Прекрасно! Вот мы и на террасе.

– Можно, я сяду? У меня голова так кружится…

– Давай еще немного походим, а потом мы усадим тебя, и ты получишь чашечку замечательного горячего кофе.

Прохладный воздух подействовал на меня освежающе, Томми водил меня по террасе то в одну, то в другую сторону. Я открыла глаза, и меня тут же повело в сторону, а он принялся считать наши вдохи и выдохи.

– Хорошо работаешь! Ну что? Полегчало?

– Немного, – кивнула я в ответ.

– Вот и прекрасно! А сейчас давай-ка я усажу тебя здесь.

Он осторожно опустил меня на стул, и через секунду в нос мне ударил сильный аромат свежезаваренного кофе, и я мгновенно почувствовала новые позывы к рвоте.

– Сомневаюсь, что у тебя в желудке еще что-то осталось, – сказал Томми. – А потому можешь смело приступать к кофе, душа моя.

Впервые за все это время я сфокусировала свое зрение на его лице, а потом взяла в руку чашку, которую он мне протянул.

– А я пока пойду приберусь в спальне, – услышала я женский голос и узнала голос Мариам.

– Нет! Не надо! Пожалуйста! Там такое безобразие…

– Не переживайте за меня, Электра. Или вы забыли, что у меня дома пять младших братьев и сестер? Так что мне не привыкать к рвотным массам, – добавила она почти весело и тут же скрылась в комнате.

– Пей свой кофе, Электра. Он тебе поможет.

Я послушно сделала первый глоток, попутно расплескав полчашки, потому что руки мои сильно дрожали и держали чашку с трудом.

– Дай-ка мне сюда чашку, я тебе помогу. Вот!

Томми поднес чашку к моим губам, и я начала медленно пить, чувствуя, как с каждым глотком яснеет моя голова.

– Как ты сюда попал? – спросила я у него.

– Мариам пришла проверить, как ты тут, потому что ей позвонила твоя сестра, она была в панике. А я как раз был на улице, вот Мариам и сказала мне, что твоя сестра боится, что у тебя передозировка. Мариам сразу же хотела звонить 911, но я посоветовал вначале подняться к тебе, а там я сам посмотрю, что и как. У меня ведь еще с армейской службы остались кое-какие навыки по части медицины. К тому же я понимал, что ты вряд ли захочешь отправиться в больницу. Я прав?

– Прав. Спасибо тебе, Томми. Мне так стыдно. Все это было просто омерзительно.

– Не говори ерунды! Вообще-то я военный ветврач и на своем веку насмотрелся на всякое. Столько парней после перехода на гражданку начинали пить, злоупотреблять наркотиками. Я и сам не без греха, тоже баловался какое-то время и тем и другим.

– Еще раз большое тебе спасибо. – Я почувствовала, как заурчал мой желудок, словно желая навсегда избавиться от всей той дряни, которую я в него впихнула. Можно себе представить, что сейчас обо мне думает Томми. – Сегодня вечером я совсем не похожа на богиню, да?

– И что? Ты же такая, как и все мы, из плоти и крови. Живой человек, словом.

Я глянула на себя, на свои джинсы, все в блевотине, и внезапно почувствовала сильнейшее омерзение к себе самой. Как же низко я пала!

– Пойду приму душ, если ты не возражаешь.

– Конечно, не возражаю. Сама дойдешь до ванной комнаты? Или помочь?

– Спасибо, не надо. Как-нибудь сама. – Я поднялась со стула, меня все еще водило из стороны в сторону, но тем не менее я сама, без помощи Томми, добрела до гостиной.

– Вроде почти порядок, – объявила Мариам, выходя из спальни. – Но, пожалуй, вам лучше сегодня лечь спать в другой комнате. Там сильно воняет рвотой.

– Хорошо, спасибо.

Стоя под душем, я остервенело терла тело до тех пор, пока кожа не стала красной, будто стараясь избавиться от той заразы, которой я напичкала себя и которая, вполне возможно, просочилась и в кожу. Вышла из душевой кабинки и, закутавшись в полотенце, плюхнулась на табуретку возле туалетного столика. Будь моя воля, я так и осталась бы сидеть в ванной комнате, настолько мне было тяжело возвращаться обратно, лицезреть весь тот бардак, который я устроила в квартире, смотреть в глаза людям, которые пришли мне на помощь и увидели все мои безобразия.

– Ну ты, кляча, облажалась по полной, – прошептала я, обращаясь к самой себе, и принялась возбужденно растирать руками бедра. – Они правы, тебе действительно нужна помощь. Тебе! Нужна! Помощь!

И как только я громко произнесла вслух эти три слова, что-то во мне вдруг щелкнуло, и мне неожиданно стало легко. Я почувствовала себя лучше, чем за все последние недели.

– Нет, Электра! Лучше, чем за весь минувший год… – сказала я вслух.

И все благодаря Томми, мелькнуло у меня. Как это он там сказал?

«Ты же такая, как и все мы, из плоти и крови. Живой человек…»

И он абсолютно прав. Я еще пока живой человек.

В дверь ванной комнаты постучали.

– С вами все в порядке? – услышала я голос Мариам за дверью.

– Да, все в порядке.

– Майя на проводе. Хотите поговорить с ней?

– Да.

Я поднялась с табуретки, подошла к двери и открыла ее. Мариам протянула мне свой мобильник. Я взяла его и пошла к себе в спальню.

– Спасибо, Мариам. Майя?

– Ах, Электра! – услышала в трубке нежный голосок сестры. – Слава богу, с тобой все в порядке! Я так испугалась, когда ты сказала, что хочешь заснуть. Честное слово, я…

– Майя, я не собиралась кончать жизнь самоубийством. Я действительно хотела уснуть, и только. Серьезно!

– Мариам говорит, что сейчас с тобой все в порядке, но нашла она тебя в ужасном состоянии.

– Да, мне было очень плохо. Я по ошибке выпила слишком много снотворных таблеток. Перестаралась, одним словом.

– У тебя был такой голос… Ужас! Я сразу же после того, как ты бросила трубку, перезвонила Мариам и попросила ее поехать к тебе и проверить, все ли у тебя хорошо.

– Да, я знаю. Спасибо тебе за это.

– Электра, я…

– Можешь не продолжать, Майя. Я и сама знаю, что мне нужна помощь. И потому… – Я нервно сглотнула ком, который застрял у меня в горле. Глотать было больно. – Пожалуйста, сообщи координаты той клиники, о которой ты говорила Мариам. Пусть она наведет там справки, когда я могу к ним отправиться.

В трубке вдруг повисла тишина, а потом я услышала всхлипы и поняла, что Майя плачет.

– Боже мой! Как же это здорово! Я так волновалась! Вся извелась! Мы все переживали… Какая ты у нас мужественная девочка. Сама решила, что тебе нужна помощь. Я горжусь тобой, Электра! Честное слово, я горжусь.

– Пока я еще не уверена, что это сработает. Но попытаться ведь можно. Согласна со мной?

– Согласна на все сто! – Я услышала, как Майя хлюпает носом, потом она громко высморкалась. – Ты позволишь мне рассказать об этом Ма и Алли? Они ведь тоже переживают за тебя.

– Но только Ма и Алли! Да, можешь сообщить им. Мне очень совестно, что я вас всех так напугала.

– Да, и мы бы не переживали за тебя так сильно, если бы не любили. Понимаешь, сестренка? Мы все тебя любим, очень, очень, очень любим.

– Ладно! Тогда заканчиваем наш разговор, иначе я тоже начну плакать. Передаю трубку Мариам. До свидания, Майя. И спасибо тебе за все.

– Майя сообщит вам все подробности, касающиеся той клиники в Аризоне, где лечат наркоманов, – промолвила я как бы между прочим, передавая телефон Мариам. – Я намерена отправиться туда, как только у них будет возможность принять меня.

Не дожидаясь ответной реакции своей секретарши, я набросила на себя халат и вышла из спальни: если еще и нужны были какие-то аргументы в пользу моего решения лететь завтра в Аризону, так это тот отвратительный запах, которым провоняла вся комната. Я снова вышла на террасу к Томми.

– А вот и ты, Электра, – приветствовал он меня, оторвавшись от стекла. – Потрясный вид открывается из твоих окон на город.

– Да, потрясный. Принеси мне, пожалуйста, воды. Хочу пить.

– Сию минуту.

Он вернулся со стаканами воды для каждого из нас.

– Твое здоровье! – Я чокнулась с ним своим стаканом, а потом мы оба выпили воду. – Хочу снова поблагодарить тебя за все то, что ты сделал для меня сегодня вечером.

– Что за чепуха! Ты же моя королева! И я был только счастлив немного помочь тебе. И всегда буду рад помочь.

– Знаешь, я тут немного подумала над тем, что ты сказал мне, ну, что я тоже всего лишь живой человек. Такой взгляд на вещи многое меняет, если смотреть на жизнь в перспективе. Получается, что совсем не стыдно признаваться в собственных слабостях, так ведь?

– Конечно, так.

– Я сказала сестре, что хочу как можно скорее пройти курс реабилитации в клинике для наркоманов, которую она мне посоветовала. Я уже устала быть торчком.

– Вот это лучшая новость из всех возможных, Электра. Хотя, само собой, я буду скучать по тебе, пока ты будешь отсутствовать.

– Надеюсь, мое отсутствие не продлится слишком долго, Томми, – поспешила я заверить его. Мне не хотелось развивать эту тему и дальше, думать обо всех последствиях своего шага. – Нет, ты сегодня был бесподобен.

– Хочу предупредить тебя заранее, там тебе будет непросто. Ты уж поверь мне, я знаю, о чем говорю. Однако ты сделала первый и самый трудный шаг, сама признала, что тебе нужна помощь. Если бы я только мог повернуть часы назад… – Он сокрушенно пожал плечами. – Но я попытаюсь… А вот ты еще ничего не потеряла, клянусь, что это так. Когда ты снова станешь чистенькой, жизнь заиграет для тебя новыми красками, с каждым днем она будет становиться все лучше и лучше. Однако мне уже пора уходить.

– Хорошо. – Я молча проследила за тем, как Томми поднялся со своего места. – Тогда до встречи после моего возвращения, Томми.

– Удачи тебе, Электра. Мысленно я буду с тобой все эти дни. Обещаю. – Он улыбнулся мне на прощание и скрылся в квартире.

– А вот и я, – услышала я голосок Мариам из гостиной.

– Какие новости? – спросила я у нее.

– Хорошие. Я переговорила с Майей, а потом позвонила в клинику, в регистратуру по телефону двадцать-четыре-семь. И дежурная сообщила мне, что на сегодняшний день у них есть одно свободное место, а потому лучше всего улететь туда уже прямо завтра. Я уже позвонила в одну частную авиакомпанию и договорилась с ними о рейсе на завтра в десять утра из аэропорта Тетерборо.

– Хорошо. А они сказали, как долго мне предстоит пробыть у них?

– Та женщина из регистратуры, с которой я беседовала, сказала, что в среднем курс реабилитации длится месяц, а потому я и договорилась с ними именно на такой срок.

– Целый месяц! Господи Иисусе! И что мы скажем здесь, Мариам? Нельзя же, чтобы все узнали правду.

– Сюзи разрулит все проблемы, я уже позвонила ей. Вы ведь не первая из ее фотомоделей, которые сталкиваются… которые болеют. Она шлет вам свой привет и пожелания всего наилучшего. И еще, она очень довольна тем, что вы самостоятельно пришли к такому решению. А все рабочие вопросы она урегулирует. Скажет заказчикам, что вы переутомились и вам нужно сделать перерыв в работе и немного отдохнуть.

– Полагаете, они поверят?

– А какая нам разница, поверят они или нет? Главное – это то, что по возвращении у вас, как обычно, будет полный портфель заказов. Ведь вы – одна из лучших фотомоделей в нашем бизнесе, если вообще не самая лучшая. Вы умеете работать, Электра. Выкладываетесь по-настоящему, все так говорят.

– Правда? – Я удивленно вскинула брови.

– Да! Вы никогда не опаздываете на съемки, всегда предельно вежливы на площадке, уважительно относитесь ко всем вокруг вас, в отличие от многих других моделей. Могу перечислить их имена.

– Но тогда почему себе самой я кажусь сплошным кошмаром?

– Потому что вы сами себя постоянно накручиваете, – тихо предположила Мариам. – Но при этом вы никогда на людях не выплескиваете свои эмоции, которые бушуют у вас внутри. К тому же вы очень креативная личность. Вспомните эти съемки для «Мари Клэр». Сколько они бились над тем, чтобы найти нужный образ, а вы просто поднялись с места, схватили скатерть с ресторанного столика, расписанную в африканском стиле, и завернулись в нее. Все! Нужный образ был моментально найден. Получилось великолепно. По сути, вы спасли тогда все съемки!

В дверь позвонили, и Мариам бросилась в холл открыть дверь. В ее глазах промелькнуло какое-то странное выражение, почти виноватое.

Я услышала, как она с кем-то разговаривает в гостиной, тоже встала и пошла смотреть, что у нас за гость.

– Добрый вечер, Электра, – приветствовала меня моя бабушка. – Как самочувствие?

– Я… Все в порядке, – нахмурилась я, чувствуя, как снова нарастает раздражение. – А почему ты здесь?

– Я позвонила твоей помощнице сразу же после того, как ушла от тебя, – ответила мне Стелла. – Если помнишь, ты сама дала мне номер ее телефона.

– Да, но…

– Я сказала ей, что немного обеспокоена твоим состоянием, что, вполне возможно, это мой визит так разбалансировал тебя. Я попросила ее перезвонить мне и сообщить, все ли у тебя хорошо. И тем более перезвонить, если все отнюдь не совсем хорошо.

– А поскольку так оно и было, то есть, я хочу сказать, что мы нашли вас без сознания, я сразу же позвонила Стелле, – подала голос Мариам. Я увидела, как краска ударила ей в лицо, даже шея стала красной, когда она прочитала мой взгляд. – Но ведь Стелла – ваша бабушка, Электра, – виновато добавила Мариам. – Она тоже хочет вам помочь.

– Электра, пожалуйста… – Стелла направилась ко мне, протягивая обе руки. – Я здесь только для того, чтобы поддержать тебя. Я не собираюсь поучать тебя или читать мораль. Мариам сказала мне, что ты решила обратиться за помощью. Я так горжусь тобой.

Такое впечатление, словно я выиграла главный приз какого-то школьного соревнования, вот все и носятся со мной, будто с чемпионкой, забыв про то, что я просто наркоманка.

– Спасибо, – коротко кивнула я в ответ, почувствовав прикосновение ее прохладных, спокойных рук к моим рукам. – Но уже слишком поздно. Нам всем уже давно пора быть в постели.

– Что скажешь, если мы сейчас отпустим Мариам домой, а я останусь с тобой до утра, на тот случай, если тебе вдруг кто-то понадобится?

Я перехватила взгляд, которым обменялись Мариам и Стелла, и подпрыгнула от злости, словно меня ужалили.

– Да ты явилась сюда только за тем, чтобы убедиться, что я не передумаю и не сбегу до утра, разве не так?

– Возможно, – улыбнулась в ответ Стелла, и в ее глазах, так похожих на мои собственные, заплясали веселые смешинки. – Как известно, в прошлом ты сбегала, и не раз. Но для меня самое важное – чтобы с тобой ничего не случилось в течение этой ночи.

– То есть больше никакого алкоголя или наркотиков, да?

– В том числе и это. А сейчас, Мариам, отправляйтесь домой. Вы тут потрудились на славу. Уверена, Электра крайне признательна вам за все. Я права, Электра?

– Конечно, признательна! И Мариам это отлично понимает.

– Ладно. – Мариам улыбнулась. – Тогда я пошла. Увидимся завтра ровно в восемь утра. Я уже упаковала все вещи, которые вам понадобятся там, их совсем немного. Все сложено в чемодан и готово к отъезду. Доброй ночи.

Мы со Стеллой стояли молча, глядя Мариам вслед.

– Она у тебя настоящий бриллиант, Электра.

– Знаю. Очень хороший пресс-секретарь.

– Нет, она бриллиант, потому что искренне переживает за тебя и заботится изо всех сил. А такое отношение дорого стоит.

– Послушай, не вижу смысла, зачем тебе оставаться у меня? Обещаю, я буду пай-девочкой, сразу же улягусь в кровать, а завтра рано утром отправлюсь в аэропорт.

– Понимаю, мне незачем оставаться у тебя, но мне этого очень хочется. Хотя бы на некоторое время.

– Хорошо. Тогда я в ванную комнату, а потом прямиком в постель. И уверяю тебя! – сверкнула я глазами на бабушку. – Я не собираюсь сооружать себе там дорожку из кокаина.

Спустя несколько минут я улеглась на свободную кровать в другой комнате, чувствуя себя безмерно уставшей. Но как только я выключила свет, в дверь постучали.

– Входи.

– Я… Просто зашла, чтобы пожелать своей внучке доброй ночи, впервые за двадцать шесть лет. Можно?

– Конечно.

Стелла подошла к кровати и нежно поцеловала меня в лоб. Я глянула на бабушку: ее силуэт четко выделялся на фоне света, льющегося в комнату через открытую дверь.

– Но почему ты раньше не пыталась наладить со мной связь?

– Потому что до недавнего времени я даже не подозревала о твоем существовании.

– Даже так? Но почему?

– Это длинная история, моя дорогая Электра. Тем более не стоит начинать рассказывать ее в такое позднее время. Ведь уже ночь.

– Ты… ты говорила, что папа попросил тебя отыскать меня?

– Да, говорила.

– Но ведь папа умер.

– Увы! Упокой, Господи, душу его.

– Тогда как?

– А помнишь ту встречу с ним в Нью-Йорке? Где-то год с лишним тому назад…

– О да. Мы тогда вместе ужинали. Не ужин, а самая настоящая катастрофа!

– Знаю, он мне рассказывал. Собственно, именно после этого ужина он и бросился на мои поиски, и как-то после стольких лет ему удалось напасть на мой след, а потом он захотел встретиться со мной уже лично. Думаю, к тому времени он уже понимал, как серьезно он болен. Он рассказал мне, что очень переживает за тебя. И попросил меня обязательно установить с тобой связь, когда его не станет. Его нотариус, мистер Гофман, в июле сообщил мне о его смерти, но, к сожалению, я на тот момент была за границей, отсутствовала несколько месяцев, а потому его письмо попало мне в руки, только когда я вернулась, то есть в марте этого года. И я сразу же написала твоему агенту.

– Понятно. – Глаза мои закрылись сами собой от навалившейся усталости.

– Сегодня у тебя была трудная ночь, милая. Да и впереди будет еще много таких же непростых ночей. Хочу, чтобы ты хоть немного поспала. Мне уйти?

Удивительное дело! Теперь, когда я знала, что папа действительно доверял этой женщине, мне совсем не хотелось, чтобы она уходила. Стелла, с которой пока отношения никак не складывались, была послана мне отцом. Он хотел, чтобы она присматривала за мной. И от этой мысли мне вдруг стало легко и уютно.

– Побудь еще немного, ладно?

– Ладно. – Она подошла к креслу, стоявшему в углу комнаты. – Хочешь, я спою тебе сейчас колыбельную, которую мне пела когда-то моя Уиее, чтобы ты поскорее уснула? Закрой глаза и представь себе бескрайнее небо, усыпанное звездами, над такими же бескрайними просторами Африки.

Мне тут же пришел на память любимый детский мультик, диснеевский «Король Лев». Картинки ожили и замелькали перед моим мысленным взором с особой яркостью, когда «бабуля» (смогу ли я назвать ее так когда-нибудь?) начала тихонько напевать песенку на не знакомом мне языке. Но у нее был такой проникновенный и мелодичный голос, и он звучал так нежно и сердечно, что я и в самом деле закрыла глаза и тут же представила себе бескрайнее небо, усыпанное звездами. Так под ее убаюкивающий голос я и уснула.

* * *

– Электра, пора вставать. Уже приехала Мариам.

Я недовольно разлепила глаза, потому что уже забыла, когда спала так долго и таким беспробудным сном. И вот кто-то пытается сейчас меня растолкать и вернуть в реальность. Я перевернулась на другой бок и отрицательно затрясла головой.

– Электра, милая, надо вставать. Машина уже ждет вас внизу, чтобы отвезти в аэропорт.

Сознание вернулось, и я моментально вспомнила, почему мне надо вставать в такую рань.

«Н-е-е-е-т…»

– Я не хочу никуда ехать… Пожалуйста, можно, я останусь? Мне уже гораздо лучше, – простонала я несчастным голосом.

С меня сдернули одеяло, и сильные руки рывком усадили меня на постели.

– Ты должна ехать, Электра! Одевайся!

Я со злостью уставилась на свою бабушку, которая протянула мне кашемировые спортивные брюки, и в бешенстве стукнула кулаком по кровати.

– А кто ты такая, чтобы указывать, что мне делать? – выкрикнула я, уже не владея собой. – Целых двадцать шесть лет своей жизни я даже не подозревала, что ты вообще есть на белом свете. И вот вам, здрасьте! Явилась – не запылилась и тут же начала командовать, как у себя дома!

– Да, кто-то должен командовать тобой. Посмотри сама, во что ты превратилась без сильной руки!

– Убирайся! Убирайся ко всем чертям! – взвизгнула я во весь голос.

– Хорошо, хорошо… Сейчас уберусь. Знаю, у меня нет права поучать тебя, но я умоляю, не упусти этот удобный случай. В противном случае все будет повторяться снова и снова. Хочешь, я скажу тебе одну вещь? Я потеряла свое дорогое дитя именно из-за наркотиков. А потому нечего тут валяться передо мной, дорогая моя мисс, с видом несчастной жертвы и изо всех сил жалеть себя любимую! Ты и понятия не имеешь, что это такое – лишиться своего ребенка! И будь я трижды проклята, если допущу, чтобы и ты тоже погибла! Немедленно поднимай свою задницу с постели и вперед к новой, чистой жизни!

С этими словами бабушка круто развернулась ко мне спиной и вышла из комнаты, хлопнув на прощание дверью с такой силой, что она вся сотряслась до самого основания. Никто и никогда, даже Па Солт, не разговаривал со мной в подобном тоне. Кажется, я ее взбесила, и это стало для меня своеобразным шоком. А потому я оделась и с виноватым видом просунулась в гостиную: Мариам уже поджидала меня там, сидя на диване.

– Готовы? – спросила она у меня.

– Да. Она ушла?

– Ваша бабушка? Да, ушла. Сумка с вашими вещами уже в машине. Нам пора в путь.

Я безропотно поплелась вслед за Мариам на выход из квартиры, чувствуя себя точно так же, как в тот день, когда меня ребенком увозили из Атлантиса в закрытую школу на очередной семестр. Но ведь еще не поздно повернуть назад, забаррикадироваться в квартире, налить себе водки, потом соорудить кокаиновую дорожку…

Но в моих ушах продолжали звенеть слова бабушки, и потому я покорно тащилась за Мариам к лифту, чувствуя себя как тот агнец, которого ведут на заклание.

17

«Рэнч», Аризона

Май

– Электра, сегодня пошел уже двадцать второй день вашего пребывания у нас. Как себя чувствуете?

Фай глянула на меня своим бесконечно ласковым взглядом, видно, пытаясь оценить мое самочувствие. В самом начале наших с ней сеансов терапии у меня было такое чувство, что ей все равно, что я там болтаю и что выплескиваю наружу из недр своей души; этот ее нежный голосок (с явно выраженным европейским акцентом) и вечно полузакрытые голубые глаза создавали впечатление, что она постоянно пребывает в какой-то полудреме. О, как же я ошибалась! И этот ее извечный вопрос «Как вы себя чувствуете?», такой своеобразный стилистический троп, он преследовал меня с нашего самого первого занятия.

Так как же я себя чувствую? И как чувствовала все минувшие недели?

Неделя первая: после двух суток, проведенных в центре детоксикации, ответ мой прозвучал так:

– Как человек, заглотнувший изрядную порцию водки, смешанной с парой таблеток, а следом вынюхавшие двадцать кокаиновых дорожек. И больше всего мне сейчас хочется стырить где-нибудь ружье и с его помощью вырваться отсюда на волю.

Какое-то время меня контролировали на предмет суицидальных настроений из-за моей «передозировки», а потому без конца пичкали какими-то препаратами, которые якобы должны были облегчить мне выход из того одурманенного состояния, в котором я пребывала после постоянного употребления спиртного и наркотиков. Кажется, за всю свою жизнь я не пребывала в таком состоянии отчаяния и не испытывала такой бешеной ярости, как в эти самые первые два дня. По-моему, все вокруг на полном серьезе полагали, что я могу свести счеты с жизнью в любую минуту.

Но наконец из палаты детоксикации меня перевели в обыкновенную палату, и я словно вернулась в далекое прошлое, в дортуар своей закрытой школы, в ужасе обнаружив, что в комнате, помимо меня, храпят еще какие-то две девицы, и не просто храпят, но и вскрикивают во сне, все время пускают газы или громко рыдают, уткнувшись в подушку (а иногда все вместе на протяжении одной ночи). И какого черта эта гребаная клиника, каждый день пребывания в которой обходится дороже, чем номер в самом фешенебельном пятизвездочном отеле, не может предоставить своим клиентам отдельные палаты?

Неделя вторая: по-прежнему провела ее, постоянно испытывая злость уже от того, что Двенадцать Ступеней программы реабилитации анонимных алкоголиков основаны на том, что я должна обратиться к Богу, в которого не верю, и слезно просить Его о помощи. Более того, для того, чтобы стать чистой, я должна смиренно покориться Его воле, всецело предав себя в руки этой мифической фигуры во всей ее славе и величии. И я уже почти возненавидела Фай, которая все время сует свой нос в мою жизнь. И, разумеется, этот ее уже навязший в зубах вопрос о том, как я себя «чувствую» и что я думаю о своей прошлой жизни, как будто ей есть дело до всего этого. Однако появились и плюсы. Во-первых, мне действительно понравилась одна из моих соседок по имени Лиззи. Во-вторых, приободрило то, что в той группе пациентов, с которыми я вместе проходила сеансы терапии, нашлись еще большие торчки, чем я сама.

Неделя третья: именно на третьей неделе я почувствовала некоторые признаки облегчения, и даже эти проклятые Двенадцать Ступеней начали обретать наконец некий смысл, особенно когда один из парней в нашей группе откровенно признался на очередном нашем сборище анонимных алкоголиков, что тоже не верит в Бога, а потому он просто представляет себе некую высшую силу, что-то такое, что многократно превосходит силы и возможности обычных людей, живущих на этой земле. Его откровение помогло и мне, очень помогло. А еще я обнаружила, что мне нравятся сеансы иппотерапии, вот только убирать за лошадьми продукты их жизнедеятельности мне совсем не хочется. Больше по душе усесться верхом на одну из лошадок и пуститься вскачь по пустыне Сонора. Мы с Лиззи сблизились еще больше, особенно после того, как от нас отселили третью соседку (именно она и портила нам воздух в палате, а еще спала в обнимку с каким-то кудлатым кроликом-игрушкой, которого величала «Бобо»).

– Итак, Электра! Как все же вы себя чувствуете?

«Вообще-то, – мелькнуло у меня в эту минуту, – я горжусь собой». Да, именно так. Горжусь тем, что целых двадцать два дня я не прикасалась к спиртному, не нюхала наркотики и не глотала успокоительные таблетки.

Собственно, все это я и озвучила в своем ответе, зная, как Фай любит получать позитивную реакцию на свои вопросы.

– Это и правда фантастика, Электра. И вам точно есть чем гордиться. Как и всем тем, с кем вы сейчас находитесь в клинике, вам тоже пришлось совершить непростое путешествие, изобилующее множеством трудностей и проблем, но вы не спасовали. А потому вы должны гордиться собой. Я тоже горжусь вами, – улыбнулась Фай.

– Спасибо, – немного смутилась я.

– Знаю, у вас было трудное время, много неприятностей. Все это, в конце концов, и привело вас к нам, – завела свою обычную песенку Фай.

Я уже заранее знала, к чему она клонит, и тут же почувствовала привычный приступ злости и раздражения.

– А у вас самой есть какие-то объяснения тому, что вызвало передозировку в тот вечер в Нью-Йорке? – спросила Фай.

– Ничего у меня нет! – отрезала я. – Я уже сто раз повторяла вам всем, что все произошло чисто случайно. Я просто хотела уснуть! И больше ничего! Хотела отключиться на какое-то время, чтобы успокоить мозги и…

– Электра, я верю вам. Просто еще и еще раз хочу уяснить для себя самой, что и впредь вы не станете сознательно причинять себе зла. Ведь я ваш терапевт. Мой долг – защитить и уберечь вас. И хотя я очень рада, что перед вами уже открылись какие-то новые перспективы, мне хочется поговорить с вами вот о чем. Вы сами призналась мне, что вам трудно разговаривать с посторонними о своих чувствах, нелегко распахивать душу перед чужими. А ведь вы уже успели понять за минувшие недели, проведенные здесь, как влияет на каждого из нас все, что мы делаем. Это, между прочим, напрямую связано с тем, сумеете ли вы остаться чистой и после того, как покинете «Рэнч».

– Вы правы, я действительно человек замкнутый. Люблю самостоятельно разбираться во всех своих проблемах, не посвящая в них никого.

– Я уже поняла это, Электра. Однако, согласившись приехать к нам, вы тем самым дали нам понять, что нуждаетесь в посторонней помощи. Вот я и тревожусь, что когда вы снова вернетесь к обычной жизни, в «реальный», так сказать, мир, то можете и не попросить о помощи, когда она вам понадобится.

– По-моему, мы уже обсуждали с вами проблему, связанную с тем, что я мало кому доверяю.

– Да, обсуждали. И я посчитала это вполне естественным, учитывая, что вы – селебрити. А знаменитости действительно мало кому доверяют. Однако я успела заметить, что вы особенно неохотно вступаете в разговоры о своем детстве.

– Детство как детство. Я же вам уже говорила, меня удочерили, как и пятерых моих остальных сестер. Мы жили… Образ жизни такой богатой привилегированной семьи… Вот, пожалуй, и все. К тому же папа всегда говорил мне, что никогда не надо оглядываться назад, в прошлое. И это вопреки всему тому, что утверждает ваша психотерапия.

– Да, наша терапия действительно имеет дело с прошлым, но у вас, Электра, больше нет необходимости оглядываться назад. Хотя если подумать, то детство составляет приблизительно две трети той жизни, которую вы уже прожили.

Я, как всегда, неопределенно пожала плечами в ответ и принялась разглядывать свои ногти без всякого покрытия. Подумала, как же быстро они отросли и какие здоровые они после того, как я перестала издеваться над ними и все время грызть. Потом мы с моей докторшей стали играть в молчанку. Ну, в этой игре у нее практически не было шансов победить. Подобные битвы я всегда выигрывала. Как говорится, могу «перемолчать» любого.

– Вы полагаете, ваш отец оказал огромное, если не решающее, влияние на вашу жизнь? – сдалась Фай и заговорила первой.

– Наверное. Впрочем, как и все родители. Разве не так?

– Зачастую да. Но порой роль лидера в семье берет на себя другой член семьи, например, кто-то из детей. Вы упомянули, что ваш отец подолгу отсутствовал, когда вы были маленькой.

– Да, это правда. Но все мои сестры не просто обожали, они боготворили отца. Я же была самой младшей в семье. Естественно, я плыла вслед за ними.

– Да, непросто это существовать в семье, в которой подрастают шестеро девочек, да еще быть младшенькой. Сужу по себе: нас, сестер, в семье четверо, но я самая старшая.

– Повезло вам.

– Почему повезло?

– Да сама не знаю почему. Мои старшие сестры всегда были главными, отвечали за всех нас, остальных. Ну а мы вынуждены были их слушаться. Стоять по стойке «смирно», в случае чего. И все стояли, за исключением меня.

– То есть вы бунтарка по натуре?

– Наверное. Но я артачилась вовсе не из вредности, – ответила я, досадуя в глубине души, что наш разговор с Фай вырулил на те территории, о которых мне не хотелось вспоминать.

– Это началось в подростковом возрасте?

– Нет. Думаю, с пеленок. Видно, я родилась уже с таким бунтарским характером. Сестры рассказывали мне, что, когда я была младенцем, наш дом день и ночь сотрясался от моих криков. Они даже придумали мне такое шутливое прозвище «Трики», якобы от слова «электричество». Однажды, когда мне было лет пять, я случайно подслушала разговор Майи и Алли и узнала про эту кличку. Помню, побежала в сад, спряталась там и наплакалась всласть от обиды.

– Могу себе представить!

– Но сейчас все это уже в прошлом и ни капельки меня не задевает. К тому же все дети любят обзываться и придумывать друг другу всякие смешные прозвища. Я права?

– Да, вы правы. Кстати, а какие прозвища были у ваших сестер?

– Я… не помню. – Я глянула на часы, висевшие на стене. – Мне пора. Ровно в три у меня сеанс иппотерапии.

– Хорошо, тогда на сегодня все, – согласилась Фай, хотя до окончания сеанса психотерапии оставалось еще минут десять. – Но вот вам задание на вечер. Постарайтесь сфокусировать свою память на тех моментах, которые провоцировали у вас в детстве какие-то страстные желания или вызывали неприятие. А еще было бы неплохо, если бы вы все же напряглись и вспомнили прозвища всех остальных своих сестер. Договорились?

– Ладно! Тогда до завтра.

Я поднялась со стула и вышла из комнаты, испытывая очередной приступ раздражения. Ведь мы же обе прекрасно понимаем, что я не стану вспоминать всякие дурацкие прозвища, тем более ни у кого из моих сестер никогда не было никаких кличек. Я миновала длинный коридор терапевтического отделения, вышла в главный вестибюль, а оттуда на улицу, под горячее аризонское солнце. Да, получается, что последний раунд я все же уступила Фай. Конечно, она прекрасный психотерапевт. Кто бы спорил? Так ловко расставляет мне капканы, которые я сама же себе и сооружаю. Поскольку у меня еще было в запасе несколько минут свободного времени, то я устремила свои стопы к месту, которое с недавних пор стало моим любимым:» Лабиринт твоих тревог», так оно называется. Множество дорожек, вымощенных кирпичом, бегущих по кругу. Но всякий раз, когда ты начинаешь накручивать круг за кругом, дорожка выводит тебя в новом направлении, в зависимости от того, в каком именно месте ты сделала поворот. Такая вот своеобразная метафора человеческой жизни. Мы на групповых занятиях со своим психотерапевтом часто обсуждали, как влияет наше решение, каждое наше решение, и маленькое, и судьбоносно большое, на всю нашу дальнейшую жизнь. Меряя шагами кирпичную дорожку лабиринта, я размышляла сейчас о том решении, которое когда-то приняла, даже не подозревая об этом…

– Ну почему ты никому не доверяешь? – спросила я себя.

Самое легкое – свалить все на свой статус звезды. Я грустно усмехнулась, подумав о том, сколько миллионов людей по всему свету мечтают прославиться, стать знаменитыми… А на меня известность и слава свалились неожиданно, буквально за одну ночь, да еще в столь юном возрасте. Как говорят в таких случаях, наутро она проснулась уже знаменитой.

Нет, моя скрытность вовсе не связана с тем, что я селебрити. И вовсе не потому я замкнулась, что раздражала в свое время сестер своим вечным плачем. И не из-за папы, хотя какая-то доля его вины в том, что я стала такой, какой стала, есть…

«Так почему ты не расскажешь обо всем этом Фай? Почему не поговоришь с ней начистоту, – мысленно спросила я саму себя. И сама же ответила: – Потому что ты боишься, Электра, боишься снять эту тяжесть со своей души…»

Однако, наверное, это все же явный перебор – сводить все свои проблемы по части доверия к людям к одному крохотному эпизоду, случившемуся в далеком детстве.

Однако и тогда, и сейчас я не была жертвой. И никогда ей не буду. А сколько таких жертв я наблюдаю сейчас что ни день в клинике «Рэнч».

Но я-то явилась сюда вовсе не за сеансами психотерапии. Я приехала, чтобы меня излечили от наркотической зависимости, и, по-моему, это получается.

– Во всяком случае, на сегодня, – сказала я вслух, вспомнив Двенадцать ступеней. Двигайся вперед постепенно, день за днем, вот главная наша мантра. Минувшие три недели были невероятно трудными, пожалуй, самыми трудными за всю мою жизнь. Да и сегодня все еще далеко не так безоблачно, как хотелось бы, потому что процесс очищения организма неизбежно сопряжен с тем, что ты включаешь мозги, снова начинаешь думать. А это значит, что тебе надо взглянуть на саму себя, вспомнить, какой ты была… Плюс все это дерьмо, которым полнилась твоя недавняя жизнь. Хотя, с другой стороны, как же здорово просыпаться поутру, хорошенько выспавшись за ночь, и быть в состоянии о чем-то подумать. Пусть проблемы по части доверия все еще остаются, но зато мне удалось побороть наркотическую зависимость. А разве это не самое важное?

Я вышла из лабиринта и направилась на конюшни. Рядом раскинулось обширное пастбище, на котором паслись лошади, всегда готовые к услугам для торчков (в том числе и для меня). Можешь погладить лошадку, приласкать ее.

– Привет, Электра, – поздоровалась со мной Мариса, молодая девушка, помогавшая грумам на конюшне. – Как дела?

– Да вроде все нормально, спасибо, – выдала я свой дежурный ответ. – А у тебя как?

– И у меня все отлично, – ответила она, сопроводив меня в конюшню и махнув рукой на кучу навоза в углу. – Сегодня твоя очередь убирать дерьмо, – весело улыбнулась она и вручила мне резиновые перчатки и вилы.

– Благодарю.

Девушка вышла из конюшни, а я невольно спросила себя: интересно, что она сейчас думает про меня? Одна из самых крутых и знаменитых фотомоделей в мире и по уши в дерьме. Но что бы она там сейчас себе ни воображала на мой счет, я знала одно: весь персонал клиники при поступлении на работу давал подписку о неразглашении, обещал, что даже под угрозой смерти не выдаст имена тех, кто проходит реабилитацию в клинике «Рэнч», и то, чем мы все тут занимаемся.

Я приступила к работе. Конечно, приятного мало, но зато успокаивает: сгребая вилами одну кучку грязной соломы за другой, я продолжала размышлять о том, что мы сегодня обсуждали с Фай о временах моего детства. Оно же было у меня счастливым, и немедленно в памяти стали всплывать приятные картинки тех лет. Когда мне было лет шесть или семь, мы всей семьей отправились в свой традиционный летний круиз по Средиземному морю на папиной яхте «Титан». И вот где-то на подходе к Ницце папа взял меня на берег, чтобы навестить какого-то своего приятеля, у которого были свои конюшни. Мы добрались до берега на скоростном катере.

– Я решил, что тебе будет интересно посмотреть на лошадей вблизи, увидеть их повадки. Возможно, после знакомства с ними тебе даже захочется научиться кататься верхом, – пояснил мне тогда папа.

Вначале я испугалась: лошади показались мне такими огромными, а я была такой маленькой в сравнении с ними, но потом грум подобрал мне самую маленькую лошадку из всех – крохотного пони, усадил меня верхом, и я сразу же почувствовала себя такой высокой и сильной. Мы сделали несколько кругов по двору, вначале меня трясло и подбрасывало на каждой кочке, но постепенно мое тело приспособилось к ритму движения животного. В конце нашей прогулки я уже осмелела настолько, что даже стала понукать пони пробежаться по кругу легким галопом.

– У тебя врожденный талант наездницы, – заметил отец, остановившись рядом со мной. – Хочешь брать уроки верховой езды и учиться кататься на лошадях уже по-настоящему?

– Очень хочу, папочка!

И действительно, по возвращении в Женеву папа организовал для меня занятия по верховой езде. И потом, когда меня отправили в закрытую школу, мои уроки верховой езды продолжились. Это были самые счастливые моменты в моей тогдашней школьной жизни. Я знала, что могу поведать своей лошадке все самые сокровенные тайны, я любила животное всем сердцем и хотела лишь одного: чтобы моя лошадь никогда меня не предала.

– Все, готово! – объявила я Марисе, снимая перчатки после того, как принесла в стойла чистой соломы из копны, стоявшей во дворе. Мариса показала мне на огороженный участок для выгула лошадей. Несколько пациентов уже торчали там, перевесившись через забор и наблюдая за тем, как их товарищ ублажает Филомену, послушную гнедую кобылку.

Я тоже подошла к изгороди, облокотилась на нее, молча кивнула головой, приветствуя собравшихся, но в разговоры вступать не стала.

– Привет, Электра! – радостно помахал мне рукой Хэнк, выбегая из конюшни. – Ты следующая на очереди!

– Спасибо, – поблагодарила я, выразительно вскинув вверх большой палец. «Какой красивый парень», – подумала я, разглядывая Хэнка издалека. Сильный мускулистый торс, совсем не такой, какой приобретают все эти качки, без устали напрягая себя во всяких гимнастических залах. Такое тело – результат интенсивной и ежедневной верховой езды по пустыне. Мне нравилось наблюдать, как Хэнк обращается с лошадьми. Хотя я своими глазами видела, как он убил гремучую змею, случайно заползшую во двор, вилами проткнув ее переливающуюся на солнце чешую, с лошадьми он всегда обращался с величайшей нежностью, что не могло не трогать. Сказать честно, на конюшни меня тянуло не только из-за лошадей, но и потому, что хотелось увидеть Хэнка…

– Давай, детка! – прокричал он мне через пару минут. – Вперед! – Но я все же успела за эти минуты мысленно раздеть его догола. Хорошо хоть, что загар скрыл краску стыда, проступившую на моем лице.

– Она в твоем полном распоряжении, – сказал Хэнк, когда я подошла к Филомене.

– Привет, Филли! – прошептала я и ласково погладила кобылке нос, потом поцеловала ее, вдохнув в себя свежее лошадиное дыхание. – Повезло тебе, девочка, ой как повезло! Во-первых, потому что ты не человек, а животное. А во-вторых, тебя здесь все так любят, и ты не знаешь никаких печалей, которые выпадают на долю людей. А сейчас, я думаю, ты позволишь мне вскарабкаться на тебя верхом, и мы немного покатаемся, да? – добавила я, повернувшись к Хэнку и сверкнув улыбкой, видя, что он внимательно наблюдает за мной.

Когда на начальном этапе психотерапевты тестировали меня на предмет всевозможных аномалий в моей психике, то в их вопроснике был и вопрос о том, насколько я люблю секс. То есть не являюсь ли я сексозависимой личностью. Тогда я ответила, что я уже взрослая женщина, мне двадцать шесть лет, и я получаю от секса огромное удовольствие, особенно когда пребываю в хорошем расположении духа. Но я никоим образом – никоим образом! – не считаю, что подсела на секс, словно на наркотики. Секс в моей жизни играет точно такую же роль, как в жизни любой другой женщины моего возраста.

– И в этом вся проблема моего пребывания здесь, – прошептала я Филли на ухо. – Приезжаешь сюда с одной зависимостью, а уезжаешь уже с другими.

Наобнимавшись всласть с Филоменой – а чем еще можно заняться со столь флегматичной кобылкой? – я снова кивнула Хэнку. Он тут же подошел ко мне и предложил покормить лошадь.

– Ты в порядке? – поинтересовался он у меня, пока Филли флегматично жевала, наверное, уже двадцатую морковку за день.

– Да, все нормально. Тебе не кажется, что Филомена может растолстеть, если так и будет целыми днями неподвижно стоять на одном месте?

– Не волнуйся, я ей потом задам хорошую нагрузку, погоняю по полям.

– Я бы тоже хотела покататься верхом, – вздохнула я.

– Не положено, к сожалению. В противном случае… – Он оборвал себя на полуслове.

– Понимаю.

– Вот когда выпишешься отсюда, милости просим ко мне на ранчо. Там можешь кататься верхом, сколько твоей душе угодно.

– Спасибо за приглашение. Я подумаю, – ответила я, чувствуя, как вспотело у меня подмышками. Вполне возможно, это только я так взволнованно отреагировала на его слова, но, уходя, я заметила краешком глаза, что Хэнк внимательно смотрит мне вслед. А что, если он только что предложил мне роман с продолжением? Но, как бы то ни было, а Хэнк поднял мне настроение. Приятно осознавать, что ты все еще можешь нравиться мужчинам, даже находясь на реабилитации в клинике для наркоманов.

Я вернулась к себе в палату, комнату со стенами, выкрашенными в пастельных тонах, и тремя кроватями, длины которых лично мне хватало лишь только для того, чтобы как-то улечься на своей постели. Еще узенький шкафчик у стены, куда я впихнула свои куртки, толстовки и спортивные брюки. Есть еще небольшой письменный стол, которым я пока ни разу не воспользовалась. Поначалу мысль о том, что мне придется делить душевую кабину со своими соседками по палате, приводила в ужас. Я тут же представила себе клочья волос повсюду (чужие волосы в сливном отверстии – это вообще мой пунктик!) и какое-то время упорно не мылась. Но, в конце концов, сдалась, потому что уже и пропотела, и стала вонять, сама учуяв запах своего немытого тела, но первая помывка прошла замечательно.

К счастью, сегодня душ сверкал чистотой – видно, служанка только что закончила уборку, а потому я тут же поспешила в душевую и долго блаженно нежилась под прохладными струями воды, глядя вверх и стараясь не смотреть вниз, туда, где пенится вокруг ног вода, стекая в сливное отверстие. Вышла из душа, оделась и достала свой старый альбом с зарисовками (я его обнаружила в переднем кармане своего рюкзачка, куда сама его и положила в свой последний приезд в Атлантис), потом взяла карандаш и стала набрасывать эскизы. Сравнительно недавно я обнаружила, что, как только я начинаю придумывать всякие разные фасоны необычной по форме, но очень удобной одежды, как тут же расслабляюсь и успокаиваюсь. Я подумала, сколько раз меня саму наряжали в совершенно не пригодные для носки вещи (а зачастую и вовсе безобразные), но зато от кутюр, и все только для того, чтобы создать какой-то новый образ, хотя никакая нормальная женщина с улицы даже не посмотрит в ту сторону и тем более не станет примерять такой наряд на себя. И столько же раз я слышала в ответ на свои сомнения бесконечные разговоры модельеров о том, что мода – это одна из форм современного искусства. Лично меня их рассуждения приводили в бешенство. Тоже мне, открыли Америку! Да мода во все времена оставалась современным искусством. Кутюрье, придумывавшие наряды для придворных Людовика XIV, разгуливающих по Версалю, или обшивавшие древних египтян, понимали это не хуже них.

Я стала рисовать фасон платья со съемным пышным воротником, удлиненное, падающее мягкими фалдами вниз почти до самых щиколоток. Красиво, просто и очень, очень удобно. Но через несколько минут мое внимание отвлекло новое лицо, возникшее в дверях нашей палаты. Девушка переступила порог и направилась к свободной кровати у окна. Она, как, впрочем, и многие, кто здесь лечится, была невероятно худенькой, можно сказать, на грани полного истощения, и маленькая, не выше пяти футов. У нее была прекрасная смуглая кожа, как у моей сестры Майи, что сразу же выдает смешанную кровь, а на голове – целая копна пышных блестящих черных кудрей.

– Привет, – поздоровалась я с девушкой, откладывая карандаш в сторону. – Новенькая?

Она молча кивнула в ответ и уселась на кровать, тесно сдвинув коленки и прижав их сверху кулачками. Она даже не взглянула на меня, чему я была откровенно рада. Обычно стоило незнакомому человеку бросить на меня взгляд, как он тут же узнавал меня и немедленно начинал сыпать вопросами.

Но вот кулачки постепенно разжались, и я увидела, как дрожит у новенькой рука, когда она поднесла ее к лицу, чтобы отбросить с глаз прядь волос.

– Только что после детоксикации, да? – спросила я.

Девушка снова кивнула.

– Тяжелое испытание, но, думаю, ты справишься, – сказала я, чувствуя себя уже умудренным опытом ветераном после трех недель, проведенных в клинике.

Она лишь молча повела плечами в ответ.

– Они тебе давали бензодиазепин? Мне он очень помог, – добавила я с видом заправского знатока. Девчонка выглядела такой невероятно хрупкой, а сейчас, когда она убрала волосы с глаз, я увидела в них откровенный страх. – Ты сидела на коксе?

– Нет, героин и морфин.

Я машинально глянула на ее руки, словно пытаясь разглядеть следы от инъекций, но она тут же убрала руки с колен.

– Я слышала, что героин – это самый сильный наркотик.

– Да.

Девчушка обхватила себя руками и улеглась на постели в позе эмбриона, повернувшись ко мне спиной. Я увидела, что она вся дрожит, подошла к ее кровати, взяла одеяло, лежавшее у нее в ногах, и набросила его сверху.

– Ты справишься, вот увидишь! – Я легонько погладила ее по плечу. – Меня зовут Электра, кстати.

Никакой реакции. Удивительно! А ведь стоит мне только назваться, и сразу же следует возбужденная реакция собеседника.

– Ладно. Я сейчас в столовку на обед. До скорого.

Я увидела, как девочка слегка пошевелилась под одеялом, сворачиваясь калачиком. «Интересно, – подумала я, выходя из палаты, – с чего это я вдруг стала проявлять внимание к своей новой соседке?» Может, потому что и сама недавно находилась в подобном состоянии после детоксикации, вот меня и разобрало невольно, проявила, так сказать, сочувствие и сострадание к ближнему.

Столовая была, как всегда, полна народу. Пациенты сидели за круглыми столами и вели негромкие разговоры между собой. Свет потоками вливался через высокие окна, из которых открывался прекрасный вид на Сад безмятежности, раскинувшийся внизу. Буфет, уставленный разнообразными блюдами, протянулся через весь зал. Обслуживали повара в белоснежных колпаках: как ни странно, но кормят здесь отменно. Я взяла себе дневную норму углеводов: горячие трубочки энчилады с мясной начинкой, политые сверху расплавленным золотистым сыром, и картофель-фри в качестве гарнира. Думаю, после того, как я уеду из клиники, мне придется сесть на жесточайшую диету, но пока вкусная еда перебивает у меня тягу к водке. За едой я продолжила свои размышления о сочувствии. Сочувствие, сопереживание, сострадание, эти слова в «Рэнч» употребляются постоянно, что и понятно. Ведь алкоголик или наркозависимый человек, как правило, теряет эти качества начисто. Ты сам отсекаешь от себя чувство сострадания к другим людям, как нечто совершенно ненужное и обременительное, а чтобы притупить в своем сознании все то плохое, чем ты занимаешься, набрасываешься на спиртное и всякие таблетки. Желание забыться и забыть все – вот что тобой движет в первую очередь. «Пожалуй, надо будет завтра рассказать Фай о том, как во мне неожиданно проснулось сочувствие к незнакомой девушке, которую подселили к нам в палату», – подумала я. Фай страшно любит такие вещи.

– Привет.

Я подняла глаза и увидела Лиззи, свою соседку, чья кровать стоит рядом с моей. Она присела за стол с подносом, на котором стояла тарелка с супом и еще одна с какой-то зеленью. Волосы, как всегда, блестят, превосходный золотистый цвет, прекрасное осветление, модная короткая стрижка. Похожа на такую красивую фарфоровую куклу, но бог мой! – сколько же усилий она для этого прикладывает. Ее лицо почему-то производит на меня такое впечатление, будто над ним поработал какой-то скульптор-психопат, пребывающий под сильным влиянием Пикассо. Она приехала в «Рэнч», чтобы избавиться от своего пристрастия к еде. Честно, я удивилась, увидев ее в столовке. Как по мне, так это все равно что заявиться в бар, вся стойка которого усыпана дорожками из кокаина.

– Ну, как ты сегодня? – поинтересовалась у меня Лиззи.

– Пока все идет нормально. Спасибо, Лиззи, – ответила я. Интересно, помнит ли она, как я тормошила ее минувшей ночью, пытаясь перевернуть на другой бок, потому что она храпела так громко, что наверняка разбудила всех койотов, обитающих в округе.

– Выглядишь ты сегодня гораздо лучше. Глаза вон сверкают. Впрочем, они у тебя всегда блестят, – добавила она поспешно. – У тебя красивые глаза, Электра.

– Спасибо, – снова поблагодарила я соседку, уминая свою энчиладу и чувствуя себя при этом очень виноватой, потому что Лиззи уставилась на энчиладу таким звериным взглядом, что, пожалуй, могла бы и убить всего лишь за один крохотный кусочек. – А как твои дела?

– О, у меня пока все идет очень хорошо. Вот уже сбросила двенадцать фунтов за то время, что я здесь. А впереди ведь еще целых три недели. Думаю, Кристофер меня не узнает, когда я вернусь домой!

Кристофер – это муж Лиззи. Какой-то голливудский продюсер, у которого, как во всех подробностях поведала мне Лиззи, есть один грех, присущий большинству женатых мужчин: любит ходить налево. Почему-то Лиззи абсолютно уверена в том, что если она похудеет на двадцать фунтов, то ее муж откажется от своих любовных похождений. Но, во-первых, она совсем даже не толстая; а во-вторых, трудно понять, что в этой женщине осталось от нее самой. Ведь она столько раз подвергала себя самым разным процедурам косметической хирургии, тут урезать, тут отщипнуть, а тут сделать лифтинг и прочее. Неудивительно, что после всех подтяжек кожа на ее лице натянута, словно на барабане. Лично я очень сильно сомневаюсь в том, что Кристофер превратится в примерного семьянина. И вообще я считаю, что Лиззи подсела не столько на еду, сколько на собственного мужа, желая угодить ему всеми возможными и невозможными способами.

– Сколько тебе еще осталось? – спросила она у меня.

– Неделя, а там прости-прощай, «Рэнч».

– Ты молодец, Электра. Ты справилась. А я ведь видела здесь много таких, кому это не удалось. Но ты же у нас красавица и такая яркая и знаменитая. Зачем тебе все это зелье? – добавила она, ковыряя вилкой лист рукколы, а потом принялась методично жевать его с таким видом, словно перед ней лежит большая порция стейка рибай. – Я тобой горжусь.

– Спасибо тебе на добром слове, – улыбнулась я, подумав, что сегодня мой самый первый по-настоящему хороший день, и так приятно получать такие комплименты, как этот. – Знаешь, нам подселили в палату новенькую, – добавила я, сомневаясь, стоит ли искушать Лиззи и дальше, если я возьму с буфетной стойки еще и кусочек шоколадно-творожного торта и поставлю тарелку с ним прямо у нее под носом.

– А, так это Ванесса. Я в курсе. – Лиззи всегда первой узнавала все новости, а я уже потом напитывалась ее сплетнями. – Бедняжка! Такая молоденькая… Наверное, едва восемнадцать исполнилось. Одна из медсестер, работающих в отделении детоксикации, рассказала мне, что ее подобрали буквально в канаве в Нью-Йорке, какой-то богатый господин проявил милосердие и оплатил стоимость ее лечения здесь. Конечно, существует и государственная программа для реабилитации юных наркоманов, но она не всегда срабатывает: ребенок поступает на лечение в клинику, ему тут проводят чистку всего организма, вроде как здоров, и с наркозависимостью покончено, а потом они возвращаются к себе домой и принимаются за старое. В течение считаных недель снова подсаживаются на иглу. – Лиззи тяжело вздохнула. – А если юридически ты уже считаешься взрослой, как, к примеру, та же Ванесса, то и вовсе забудь думать об этой программе.

Лишь в последние дни, когда мои мозги наконец включились и заработали в нормальном режиме, до меня дошло, что мы с Лиззи принадлежим к небольшому числу привилегированных пациентов, которые проходят здесь лечение. Раньше я и не задумывалась над тем, во сколько обходится лечение человеку, который хочет стать чистым. А ведь в Америке тысячи и тысячи юношей и девушек, которые, подобно мне, уже приобрели эту самую наркозависимость, но при этом у них нет никакой надежды получить надлежащее лечение, если оно им потребуется.

– По словам медсестры, случай Ванессы крайне запущенный, давно у них не было таких тяжелых пациентов. В отделении детоксикации она провела целых четыре дня вместо обычных двух. Бедное дитя! – Лиззи, несмотря на ее отчаянное стремление любой ценой сохранить свою красоту и несмотря на все те издевательства, которые она учинила со своим когда-то красивым лицом, все же сохранила в глубине души материнские инстинкты. – Но ничего! Мы за ней присмотрим, правда, Электра?

– Постараемся, Лиззи.

* * *

Во второй половине дня я отправилась на пробежку вокруг территории клиники, чтобы хоть как-то отработать свой плотный обед. Бежала по тропинке, стелющейся по периметру вокруг «Рэнч», и вспоминала, как месяц тому назад я в Атлантисе карабкалась по горной тропе, взбираясь на вершину горы прямо за нашим домом, и как мне потом было хорошо после этого восхождения. Я продолжила бег, несмотря на то что першило в горле и щипало в носу от горячего и сухого воздуха Аризоны, который я вдыхала в себя полной грудью.

Остановилась я возле кулера с водой, налила себе воды в чашку и с жадностью выпила ее, наполнила снова и опрыскала себя водой. Плюхнулась на скамейку, стоявшую рядом, и подумала, как же это приятно чувствовать… просто чувствовать. Несмотря на мое скептическое отношение ко всем этим духовным практикам, которые были в ходу в клинике «Рэнч», все же надо признать, что в этом что-то есть: вот сижу на скамейке, прямо за моей спиной возвышаются горы, безоблачное голубое небо на фоне краснозема, и все это действует успокаивающе. Природа вообще успокаивает. Воздух напоен запахами зелени, которыми с готовностью поделились какие-то низкорослые кустарники, благоухающие на солнце. А дальше невероятной красоты цветы и кактусы, разбросанные там и сям и расцвечивающие своими красками однообразный пейзаж пустыни. Некоторые кактусы высоченные, наверное, выше десяти футов, все покрыты острыми зелеными колючками. В них собирается вода, которая помогает кактусам выжить в пустыне и не засохнуть на корню до очередного дождя.

Неожиданно я представила себе свое возвращение в нью-йоркскую квартиру: да это все равно что очутиться в капкане. Я почувствовала себя диким животным, которого загоняют в клетку. Нет, что ни говори, а здесь, в пустыне, я чувствую себя на своей территории, окружающие пейзажи хорошо гармонируют и с моим внутренним состоянием, и с тем, чем я была до недавнего времени. И жара меня ни капельки не донимает, в отличие от моей соседки Лиззи, а открытые всем ветрам пространства заставляют с новой остротой почувствовать вкус жизни.

Губы мои сами собой растянулись в улыбке.

– С чего это ты улыбаешься? – спросила я саму себя.

«Просто потому, Электра…»

Я поднялась со скамейки, чтобы вернуться в помещение, вспомнив, что с минуты на минуту начнутся групповые занятия психотерапии для анонимных алкоголиков. Придется идти в том, в чем бегала, так как времени на переодевание уже нет. И вдруг до меня дошло, что за последние два часа я ни разу не подумала ни о водке, ни о том, чтобы соорудить себе дорожку из кокса. И это открытие снова вызвало у меня улыбку.

Когда я позднее вернулась в свою палату, умирая от желания поскорее встать под душ, Ванесса продолжала лежать на своей кровати в прежней позе, свернувшись калачиком. Ее сейчас сильно трясло, Лиззи, чья кровать располагалась как раз посередине между нашими двумя, сидела на своей постели и внимательно наблюдала за девушкой.

– Ей очень плохо, Электра, – вздохнула Лиззи. – Я уже вызывала к нам медсестру, и та сделала ей еще одну инъекцию, ввела какое-то лекарство, которое ей сейчас необходимо, но, как видишь…

– Да, вид у нее неважнецкий, – согласилась я с Лиззи и, схватив полотенце, поспешила в душ. Выйдя из душевой, переоделась в чистые спортивные брюки и толстовку. – Ужинать идешь? – спросила я у нее.

– Нет. Останусь в палате, присмотрю за Ванессой. Ее состояние вселяет в меня тревогу.

– Ладно, тогда до скорого.

Чувствуя, что поступаю не совсем красиво, я вышла из палаты и направилась в столовку. Ну не хочется мне околачиваться рядом с Ванессой и видеть все то, через что мне совсем недавно пришлось пройти самой. Стараясь не вступать в пустые разглагольствования с соседями по столу (мысленно я окрестила их «трепом ни о чем»), на которые так падки пациенты «Рэнч» из числа поклонников и приверженцев всяких духовных практик, готовых часами цитировать «умные» мысли, которые они почерпнули из разных книг по самоусовершенствованию, я сосредоточилась на еде, водрузив на свой поднос стейк и пару гарниров. Возвращаться после ужина в палату не хотелось. Я взяла чистый лист бумаги и ручку с приставного столика, стоявшего у стены, и стала размышлять над тем, что мы обсуждали сегодня утром на занятии по психотерапии, где речь шла как раз о том самом самоусовершенствовании. Я уже достигла девятой ступени: и сейчас мне предлагалось написать письмо с извинениями, адресовав его человеку, которого я могла ненароком обидеть, когда находилась под влиянием наркотиков и не контролировала свои эмоции.

«Ладно, и у кого же я должна просить прощения? – прикинула я мысленно. – У Ма?»

Конечно, у Ма. И прежде всего, у Ма. Сколько я ей доставила хлопот, когда была маленькой, а она всегда проявляла по отношению ко мне поистине ангельское терпение. Обязательно напишу ей письмо, в котором попрошу прощения. Но опять же, думала я, откусывая очередной кусочек творожного торта, как посмотреть на все эти просьбы о прощении. Кто я? Плохой человек по натуре? Или плохой меня сделала моя наркозависимость? Ведь это же совсем разные вещи. К тому же в последние несколько лет я так редко видела Ма и звонила ей тоже крайне редко.

«Тогда тебе нужно просить у нее прощения за то, что ты, по сути, игнорировала ее», – подумала я и решительно поставила галочку возле ее имени.

Кто дальше? Майя? Да, она уж точно заслуживает моих извинений. Вела себя с ней по-скотски после смерти папы, когда мы все собрались в Атлантисе. Да и потом, в Рио… А ведь если бы Майя не позвонила Мариам, я, скорее всего, умерла бы от передоза. У меня замечательная сестра, и я на самом деле люблю ее. Очень-очень! Я поставила жирную галочку возле ее имени.

Алли: она, безусловно, тоже заслуживает того, чтобы попросить у нее прощения. Я уставилась в окно, вспомнив, как отвратительно грубо я вела себя с Алли, когда мы встретились с ней в Атлантисе в прошлом месяце. Интересно, почему это Алли всегда так раздражала меня? Наверное, потому что она хороший человек. К тому же целеустремленная, собранная, всегда готовая к общению, не раскисла даже тогда, когда потеряла любовь всей своей жизни, а сейчас у нее есть сын. Да, на фоне Алли все мои недостатки делаются особенно очевидными и, прежде всего, моя необщительность и замкнутость.

Стар. Моя маленькая сестренка, этакая незаметная серая мышка, которая и мухи не обидит. Даже не знаю, люблю я ее или нет, она ведь так мало говорит. Прямо само олицетворение молчания и тишины, тем более в сопоставлении с моими вечными криками. Алли рассказала мне, что у нее появился какой-то мужчина в Англии, с которым она сейчас живет. Может, стоит вырваться и повидаться с ней, когда я вернусь домой после клиники? Я почему-то всегда жалела Стар, наверное, не в последнюю очередь потому, что над ней постоянно довлела Сиси, мой заклятый враг номер один. Наверное, я все же напишу Стар письмо, просто письмо без всяких там просьб о прощении, поскольку я так и не смогла вспомнить, чем конкретно я ее обидела и обижала ли когда-нибудь вообще.

Сиси. Я с яростью вонзила кончик ручки в бумагу. Мы с ней никогда не ладили. Ма часто повторяла, что мы с Сиси слишком похожи, в чем я совсем не уверена, кстати. Мне всегда не нравилось, как она командует Стар, можно сказать, помыкает ею. В детстве мы с Сиси даже пару раз подрались, помню, Алли нас тогда еще разнимала. Я искренне обрадовалась, когда узнала, что Сиси умотала в Австралию.

– Наверное, потому что Стар променяла ее на мужчину, – пробормотала я со злорадством, понимая, что ни Фай, ни мои одногруппники не одобрят такого категорически негативного отношения к человеку. Но, с другой стороны, нельзя же любить всех подряд, разве не так? Хотя попросить прощения у того, кого ты не любишь, можно. И, вполне возможно, этот человек даже простит тебя.

Пока же я поставила возле имени Сиси вопросительный знак и двинулась дальше.

Тигги. Ей бы сюда, к нам. Вот уж кто стопроцентно подходит для работы в «Рэнч». Прямо врожденный психотерапевт. Мысленно я обругала себя последними словами за то, что и с ней я вела себя по-хамски, потому что уж кто-кто, а она никак не заслуживает подобного обращения. Милая, ласковая, всегда готовая всем угодить, желающая лишь одного: чтобы все вокруг нее были счастливы. Мы с Тигги полные антиподы, ходя в глубине души мне порой очень хотелось быть похожей на свою сестру. Эта ее уникальная способность видеть во всем только хорошее… Я же, напротив, сразу настроена на негатив. Я смутно припомнила, что, когда была в Атлантисе, Алли рассказала мне, что у Тигги были проблемы со здоровьем. К своему стыду, я не связалась с ней даже по электронной почте, чтобы узнать, как она там теперь. Что ж, после всего этого я, конечно же, вношу ее в список тех людей, перед которыми должна повиниться.

Я откинулась на спинку стула и неожиданно подумала вот о чем. А стала бы я извиняться перед отцом, если бы он был жив? Нет! Однозначно, нет… Это он должен писать мне письма со своими извинениями, хотя бы уже за то, что умер, оставив меня одну в таком молодом возрасте разбираться со всеми своими проблемами. И даже подкинул еще одну проблему в лице Стеллы, моей бабушки. Но сейчас мне не хотелось и дальше размышлять о делах семейных, а потому я мысленно перенеслась в Нью-Йорк и погрузилась в свою тамошнюю жизнь.

Мариам. ТЫСЯЧИ ИЗВИНЕНИЙ, и все с большой буквы. На сегодняшний день Мариам – лучший пресс-секретарь, который когда-либо у меня был. Впрочем, я и понятия не имею, числится ли она по-прежнему моим пресс-секретарем. Я пометила на листке не забыть спросить об этом Майю, когда стану отвечать на ее письмо, которое она прислала мне по электронной почте пару дней тому назад. Нам разрешают пользоваться здесь ноутбуками и мобильными телефонами, но не больше часа в день. К тому же они мониторят все, что мы пишем. Поэтому за все три недели я так пока никому и не написала.

Стелла. Известная также как моя «бабушка». Я задумалась, сосредоточенно жуя кончик своей ручки, пытаясь припомнить события последних нескольких недель, которые предшествовали моему приезду в клинику. Честно, я мало что запомнила из тех разговоров, что у нас с ней были. Хотя помню, как проснувшись, увидела ее сидящей в кресле-качалке рядом с моей кроватью. Кажется, я припоминаю, что она мне пела, но, вполне возможно, все это мне лишь приснилось. Однако, несмотря на то что обе наши встречи с нею сейчас подернуты в моем сознании таким легким туманом, одно я уяснила себе со всей определенностью и хорошо запомнила это. Стелла, что называется, стремная особа, иначе и не скажешь. Я еще не встречала в своей жизни более ужасных людей.

Пока я решала, стоит мне писать письмо Стелле или нет, мое внимание привлек высоченного роста темнокожий парень, который прошествовал мимо меня с подносом, уставленным едой. В отличие от большинства пациентов клиники, разгуливающих повсюду, как и я сама, в спортивных штанах и толстовках, незнакомец щеголял в белоснежной, накрахмаленной до хруста рубашке и хлопчатобумажных брюках. Я низко склонила голову над столом, делая вид, что сосредоточилась на своих бумагах, когда он уселся за столик напротив моего. Обычно меня ни капельки не волнует, что про меня подумают, увидев в столь неприглядном виде, но, глянув на него украдкой, я увидела, что парень чертовски красив. И весь его облик такой непринужденно элегантный. Когда он стал разглядывать меня, я накинула на голову капюшон, быстро схватила со стола поднос, ручку и свои записки и поспешно ретировалась из столовой.

Вернувшись к себе в палату, я увидела, что кровать Ванессы пуста, а Лиззи, как всегда, методично наводит красоту на ночь глядя, превратив свой столик в некое подобие прилавка, заставленного дорогой косметикой.

– А где Ванесса? – поинтересовалась я у Лиззи, глядя, как она наносит крем-пенку себе на лицо, используя для этого специальную пипетку, чтобы капельки пены попали строго в те места в области шеи, куда, по ее словам, вшиты чешуйки золота. Потом Лиззи проглотила несколько таблеток, которые одобрил ее доктор, из чего можно сделать вывод, что в них нет ничего стоящего.

– У малышки начались судороги. Я тут же снова вызвала медсестру, и ее увезли в палату клинической детоксикации. – Лиззи тяжело вздохнула. – Остается надеяться, что еще не поздно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты же понимаешь, Электра, как влияет героин, да и все остальные наркотики, которые она принимала, на жизненно важные органы. А уж если заниматься этим достаточно долго, то, как только ты начинаешь очищать свой организм от этой заразы, он тут же реагирует на твои попытки судорогами. Очевидно, ее дружок, который и подсадил ее на эти наркотики, был одновременно и ее сутенером. Можно только догадываться, какой гадостью он ее там пичкал.

– Она что, проститутка?

– Со слов медсестры, да. У нее вроде как и ВИЧ еще диагностировали, – добавила Лиззи, складывая свой косметический прилавок в элегантный чемоданчик от «Луи Виттон». – Все это так печально, так печально. Потому что эта девочка всего лишь вершина айсберга. Мой муж однажды продюсировал документальный фильм, в котором рассказывалось, как орудуют в Гарлеме банды, занимающиеся сбытом наркотиков. Вот кто настоящие преступники!

– Все верно, – согласилась я, переодеваясь в ночную сорочку и быстро ныряя в кровать. – Страшно даже подумать о том, что Гарлем находится всего лишь в нескольких кварталах от того места, где я сейчас живу.

Я достала из прикроватной тумбочки свой альбом для рисования, карандаш и перевернула альбом на чистую страницу. В последние дни ко мне снова вернулось желание придумывать новые фасоны, и вот каждый вечер перед сном я делаю наброски двух-трех фасонов.

– Верно, – ответила Лиззи, тоже укладываясь в постель. – У нас в Лос-Анджелесе наверняка орудуют такие же банды. Как это ужасно, что они сегодня повсюду. Мы и сами не понимаем, как нам все же повезло в этой жизни, так ведь? Ведь мы-то с тобой защищены со всех сторон.

– О да, – откликнулась я, а сама подумала, что за три недели своего пребывания в клинике, затерянной посреди аризонской пустыни, я узнала много больше, чем живя в самом центре Нью-Йорка или путешествуя по всему миру. А еще я поразилась собственной наивности. Ведь это же надо быть такой наивной дурочкой, чтобы на полном серьезе считать, что все это меня не касается, что я, дескать, выше всей этой грязи. Откуда, к примеру, мои дилеры доставали мне кокаин? А разве так уж важно, где ты принял свою дозу? В номере дорогого отеля или в подворотне за углом. Источник везде один и тот же, а в основе всего – брутальная жестокость, смерть и неимоверная алчность. Я невольно содрогнулась от этой мысли.

– Что у тебя завтра? – спросила у меня Лиззи.

– Все, как обычно. До завтрака пробежка, потом групповые занятия, затем встреча с моим психотерапевтом Фай…

– Скажу тебе, что она лучший психотерапевт из всех, с кем мне довелось контачить. А у меня по этой части есть кое-какой опыт, и немалый.

– И у меня тоже! – призналась я с чувством. – Но вообще-то эти сеансы психотерапии даются мне очень нелегко.

– Почему?

– Просто не люблю сидеть и рассказывать о себе самой.

– Ты хочешь сказать, что не любишь смотреть на себя и воспринимать себя такой, какая ты есть на самом деле, – проницательно заметила Лиззи. – Но без этого, дорогая моя, мы все, кто тут сейчас лечится, ничего не добьемся.

– Но ведь жили же как-то люди раньше без всех этих психотерапевтов, и все было нормально. Ни разу не слышала о том, что они были во времена, скажем, Первой и Второй мировых войн. Во всяком случае, в фильмах о тех годах ничего об этом не говорится.

– Ты права. – Лиззи скривила рот, наверное, изобразить полноценную гримасу мешал силикон, которым она накачала свои губы. – Тогда психотерапевтов не было. Но подумай сама, Электра, сколько фронтовиков вернулось после войны со всякого рода контузиями или посттравматическими расстройствами, как их еще называют. И всем этим людям нужна была помощь, как и тем солдатам, которые прошли через войну во Вьетнаме, однако никто из них такой помощи не получил. А поэтому нам остается только радоваться, что мы сейчас живем в обществе, культурные стандарты которого не считают зазорным признаться в том, что тебе нужна помощь. Думаю, психотерапия помогла спасти огромное количество человеческих жизней, которые в противном случае были бы потеряны.

– Пожалуй, – согласилась я с ней.

– К сожалению, мы, люди, постепенно утрачиваем наши связи друг с другом. Я выросла в небольшой английской деревне, где все знают всех. Так вот, помню, когда умер мой отец, все односельчане тут же примчались в наш дом. Собрались, чтобы хоть как-то утешить и поддержать маму, да и меня тоже. Увы, в наши дни такого уже больше нет. Люди страшно разобщены. Все мы словно сдвинулись со своих мест, никто из нас больше не чувствует, что «принадлежит» к какому-то определенному, конкретному месту. Или какому-то одному человеку. Все это печальные издержки глобализации, я думаю. Вот у тебя, Электра, много друзей, которым ты можешь довериться?

Я на секунду задумалась, а потом честно призналась:

– Никого нет. Но, наверное, это из-за меня.

– Частично, да. Но, поверь мне, и у остальных дела обстоят не лучше. Грустно, но приходится констатировать, что сегодня все мы чаще всего оказываемся один на один со своими проблемами.

Я бросила на Лиззи уважительный взгляд. Несмотря на свое почти полностью переделанное лицо, на весь нелепый режим сохранения красоты, которого она строго придерживается, несмотря на все ее старания удержать при себе гулящего мужа, эта женщина производит впечатление очень неглупого человека. И размышления у нее вполне здравые. Так все же, почему в ее жизни все пошло не так, как надо?

– Чем ты занималась, Лиззи, до того, как вышла замуж за Кристофера? – не удержалась я от любопытства.

– Я работала адвокатом-стажером. На момент знакомства с Крисом была прикомандирована к одной юридической конторе в Нью-Йорке. Хотела специализироваться по семейному праву, но влюбилась, потеряла голову… В итоге мы с ним переехали в Лос-Анджелес. Пошли дети, потом они выросли, разлетелись, кто куда и… – Лиззи слегка пожала плечами. – Вот, в сущности, и вся моя история.

– Так у тебя степень по юриспруденции?

– Да. Но я ею так и не воспользовалась.

– Еще не поздно сделать это сейчас. Сама же только что сказала, дети разлетелись.

– Господь с тобой, Электра. Мне ведь уже скоро пятьдесят! Слишком поздно для того, чтобы начинать строить свою карьеру заново.

– Но ты такая умная, Лиззи. Обидно, что ты не используешь свои мозги по назначению. Вот папа мне всегда говорил: нельзя, чтобы твои мозги работали вхолостую.

– Правда?

– Да. Я знаю, он был не в восторге от того, что я стала фотомоделью. В глубине души, видно, думал, что я выставила себя на продажу.

– Электра, тебе же на тот момент было всего шестнадцать лет! Из того, что ты мне рассказывала о себе, у меня сложилось впечатление, что это не ты выбрала модельный бизнес, а он выбрал тебя. И, прежде чем ты успела разобраться в том, что там и как, тебя уже затянуло на эти американские горки, с которых не так-то просто вырваться. Бог мой, да тебе только двадцать шесть лет. Ты лишь на год старше моего старшего сына, а он все еще учится на врача.

– По крайней мере, он хотя бы знает, чем хочет заниматься в этой жизни. А я никогда этого не знала.

– И тем не менее у тебя есть одно неоспоримое преимущество: ты располагаешь свободой выбора. Другой, имея за спиной твои достижения, наверняка воспользовался бы этой возможностью.

– Что ты имеешь в виду?

– Например, ты могла бы стать послом, таким посланником доброй воли, от лица всех тех, кто лишен права голоса. От лица той же Ванессы. Ты ведь на собственном опыте уже прочувствовала, что это такое – наркотики. Ты бы могла помочь многим.

– Может, и так, – неопределенно пожала я плечами в ответ. – Но ведь модели тоже лишены голоса. Их вообще считают безмозглыми созданиями.

– А вот сейчас ты уже занимаешься самым настоящим самоедством, как это любит делать моя дочь Рози. Объявляю тебе выговор! Мне же ясно, как божий день, как это было, похоже, понятно и твоему отцу, что ты очень яркая и неординарная личность. У тебя есть все, что нужно для самореализации. Ты только взгляни, что ты нарисовала, пока мы тут с тобой беседовали. – Лиззи махнула рукой на мой альбом с эскизами, который я тут же инстинктивно прижала к груди. – Ты чертовски талантлива, Электра. Да я бы с ходу купила вот этот жакет.

Я глянула на свой набросок: модель в коротком кожаном жакете и асимметричном платье.

– Хорошо, может, и так, – вздохнула я в ответ. – Но пора уже спать, Лиззи. Спокойной ночи. – Я погасила ночник на своей тумбочке.

– Спокойной ночи, – отозвалась Лиззи, открывая книгу. Она сейчас читала какую-то книгу, в которой подробно описывалось, как всякие диеты приводят к тому, что человек начинает набирать вес. Я удобно устроилась под одеялом и повернулась к Лиззи спиной.

– И последнее, – услышала я ее голос.

– Что именно?

– Только сильный человек, Электра, может признаться в том, что у него есть проблемы. Учти, это не проявление слабости, а скорее, наоборот. Спокойной ночи.

18

На следующее утро я проснулась с восходом солнца. Это для меня что-то новенькое. Все последние годы я буквально силком поднимала себя с постели, пригоршнями пила всякие обезболивающие таблетки и стимуляторы, чтобы унять головную боль и заставить себя встать с кровати. На наших групповых занятиях анонимных алкоголиков я поделилась своими наблюдениями с остальными, рассказала, что в последние недели встаю с восходом солнца (вполне себе безобидная информация, вроде как и от коллектива не отрываешься и одновременно не сообщаешь им о себе ничего сокровенного). Тогда многие сказали, что, дескать, у меня просто начал восстанавливаться естественный ритм организма, живущего по своим биологическим часам, который я сама же сбила алкоголем и наркотиками. Поразмыслив над их словами, я неожиданно для себя самой вспомнила, что когда была ребенком, то всегда просыпалась в Атлантисе первой. Какое-то время бесцельно слонялась по коридору, энергия переполняла меня через край, а все мои сестры в это время еще спали беспробудным сном. Потом я тихонько, на цыпочках, спускалась на кухню, где уже хлопотала Клавдия, еще одна ранняя пташка. Она тут же отрезала мне ломоть свежеиспеченного хлеба, еще горячего, только что из духовки, обильно намазывала его сливочным маслом и медом, я жевала хлеб и нетерпеливо ожидала, когда же наконец проснутся все мои сестры-сони.

Я натянула на себя шорты, зашнуровала кроссовки и отправилась на утреннюю пробежку. Вокруг никого, разве что какие-то буддисты расположились прямо на земле в Саду безмятежности, скрестили ноги и закрыли глаза, в такой позе встречая наступление нового дня. Я выбежала на тропинку, по которой обычно бегаю, и ноги мои принялись привычно месить краснозем. Бежала и размышляла о нашем разговоре с Лиззи накануне вечером. О том, что она сказала мне: признать, что тебе нужна помощь, – это отнюдь не проявление слабости. Что ж, этот трудный барьер я, кажется, преодолела. Ведь приехала же в «Рэнч» и сама попросила о помощи. И сейчас получаю эту помощь, разве не так? К счастью, все прошло сравнительно легко (я имею в виду, что организм мой довольно успешно справился с выведением из себя всей той дряни, которой я себя пичкала). По словам моего лечащего врача, а потом и Фай подтвердила его слова, я попала к ним в клинику как раз вовремя, а многие ведь запаздывают. Если и впредь я не стану снова пить водку и нюхать кокаин, то никакого долгосрочного вреда своему здоровью я пока еще не нанесла. В отличие от бедняжки Ванессы.

Однако осталась самая трудная задача: разобраться в себе самой, понять, почему я стала алкоголиком и наркозависимым человеком. Ведь мало того, что я перестала пить и принимать наркотики – тем более что пока это считаные недели, а эйфория от сознания того, что я стала чистенькой, может развеяться легко, как утренний туман, стоит лишь снова окунуться в ту круговерть, которой полнится моя реальная жизнь. И все может вернуться на круги своя: случайная рюмка на каком-то фуршете, кокаиновая дорожка просто так, за компанию, и так далее и тому подобное, что неизбежно снова приведет меня сюда, в «Рэнч». Но уже в гораздо более тяжелом состоянии, вполне возможно, в таком, в каком сейчас находится Ванесса. Словом, пока я не дам всем своим страхам разумного объяснения, меня будет подстерегать опасность.

Размышляя о своем, я инстинктивно почувствовала, что меня кто-то догоняет. К счастью, впереди был поворот, и я краешком глаза увидела, что это тот самый красивый парень, на которого я вчера положила глаз в столовой. Он отставал от меня всего лишь на какую-то сотню ярдов, но очень быстро сокращал это расстояние. «Однако не догонит, – тут же решила я про себя, – я не проявлю слабину и не позволю ему взять над собой верх». Я тут же взвинтила темп, и расстояние между нами снова стало увеличиваться. Тогда он тоже прибавил скорость и сделал рывок, а я уже бежала из последних сил. До финиша оставалось всего лишь каких-то двести ярдов, я собрала всю волю, и ноги мои понеслись вперед уже на пределе возможностей.

Я пересекла финишную черту первой и тут же, тяжело дыша, ринулась к кулеру: отчаянно хотелось пить.

– А у вас еще есть порох в пороховницах. Словно второе дыхание открылось, – услышала я за спиной глубокий, хорошо поставленный голос. – Прошу прощения, – добавил тот же голос, и стоило мне сделать шаг в сторону, как большая рука с длинными тонкими пальцами, с элегантным золотым кольцом на мизинце, протянулась к кулеру, чтобы тоже взять чашку. – Я за колледж бегал в свое время пятисотметровку и всегда приходил первым. Вы тоже выступали за свой колледж?

– Я не училась в колледже, – ответила я и, подняв голову, взглянула ему прямо в лицо, испытав при этом несколько необычное чувство.

– О, да я слышу не вполне американский акцент. Я прав? – спросил он, пока я наливала себе вторую чашку воды, которую тут же вылила себе на голову. Несмотря на раннее утро, солнце уже припекало вовсю.

– Правы. Частично у меня сохранилось французское произношение. Я выросла в Швейцарии.

– Ого! – Он окинул меня более внимательным взглядом. – Мы с вами нигде раньше не встречались? Почему-то ваше лицо мне кажется знакомым.

– Нет, раньше мы с вами нигде не встречались.

– Верю вам на слово. – Он улыбнулся. – Но вы определенно мне кого-то напоминаете. Кстати, меня зовут Майлз. А вас как зовут?

– Электра. – Я вздохнула, понимая, что сейчас он меня наверняка опознает. Так оно и случилось.

– Вау! – воскликнул он. – Ладно! – После чего швырнул свою чашку в урну и засунул руки в карманы шортов. – На прошлой неделе я по пути в аэропорт любовался вашим изображением на огромном билборде высотой не менее двадцати футов.

– Мне пора возвращаться в корпус, – ответила я невпопад.

– Мне тоже.

Мы молча побрели в сторону клиники. Что-то в этом мужчине заставляло меня чувствовать себя по-девичьи застенчиво. Судя по его уверенным и раскованным манерам, ему уже где-то около сорока, да и седина проскальзывает в упругих кудряшках на голове.

– Позволительно ли мне будет поинтересоваться, почему вы очутились здесь?

– Конечно. У нас тут ведь нет секретов друг от друга, да? Алкогольная и наркотическая зависимость.

– То же самое и у меня.

– Правда? Я вчера вечером видела вас в столовой. Вы не произвели на меня впечатление человека, который только что претерпел детоксикацию.

– Так оно и есть. Я чист уже более пяти лет, но каждый год приезжаю сюда, чтобы немного отдохнуть, а заодно и напомнить самому себе, что поставлено на карту. Легко быть уверенным в том, что ты можешь самостоятельно разрулить все свои проблемы, когда ты здесь и все вокруг тебя хлопочут и пытаются помочь. И совсем иное дело – окунуться в большой мир со всем плохим, что в нем есть. Он легко может засосать тебя заново.

– А чем вы занимаетесь?

– Я – юрист, – ответил он. – Нагрузки и перегрузки копились годами, а потом… Вот сейчас хочу быть абсолютно уверенным в том, что снова не сорвусь и не вернусь к прежнему. Впрочем, вы не хуже меня понимаете все это.

– Да, вы правы, – ответила я, когда мы с ним подошли к центральному входу.

– Все, что я могу посоветовать вам, не торопитесь, на все нужно свое время. Зависимость – это ведь тоже болезнь, от которой никогда не избавишься окончательно. Но научиться правильно контролировать себя можно. Прислушивайтесь, Электра, к тому, что говорят вам здешние специалисты. Уж они-то отлично знают, как спасти вашу жизнь. Тогда до встречи. – Легкий взмах рукой на прощание, и Майлз зашагал по коридору, проворно перебирая загорелыми ногами, еще более длинными, чем у меня.

– Вот так встреча, – прошептала я про себя, чувствуя себя немного растерянной. Майлз несомненно подавлял меня своим авторитетом, чем сразу же напомнил мою бабушку. «Однако в любом суде я бы предпочла, чтобы он был на моей стороне», – подумала я, направляясь на завтрак. Мне было жарко, и что-то меня растревожило. Но это точно не результат утренней пробежки.

* * *

– Господи, дай мне силы и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество – изменить то, что я могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого.

Я прочитала нараспев молитву смирения, которая знаменовала собой окончание групповых занятий анонимных алкоголиков, сидя в кругу с еще пятью участниками. Все мы держали друг друга за руки. Я одной рукой держала руку Бена, бас-гитариста из какого-то ансамбля, названия которого я даже не слышала, а второй – руку нашей новенькой по имени Сабрина. Мне было видно, что Сабрина все еще продолжает плакать, она только что поведала всем нам свою историю.

– У меня было все, и я все потеряла, променяв на бутылку, – призналась она, нервно сцепив руки перед собой. Миниатюрная женщина явно азиатского происхождения. Черные волосы блестящей гривой падали на худенькое личико. – Я потеряла работу, потеряла мужа, семью… Я стала воровать у всех своих знакомых, у всех, кого знала… Я даже украла деньги из копилок своих детей. Но лишь после того, как я попала в больницу скорой помощи, потеряв сознание в туалетной комнате у себя на работе, я решилась приехать сюда. – Сабрина больно прикусила губу. – До меня наконец дошло, что так больше жить нельзя.

«А ведь и я тоже принимала свою недавнюю жизнь как нечто само собой разумеющееся», – подумала я. Мною двигало лишь одно желание: забыться, уйти от всех своих проблем. А в итоге едва не загубила свою жизнь…

* * *

– Как у вас прошли последние двадцать четыре часа, Электра? – поинтересовалась у меня Фай чуть позднее, во время нашей с ней очередной встречи.

– Было кое-что интересное. – Я энергично потерла переносицу.

– Это хорошо, – улыбнулась Фай. – И что же именно показалось вам интересным?

– Я… Вроде ничего конкретного, но многое вдруг неожиданно для меня самой прояснилось и предстало в истинном свете. Сейчас мне кажется, что все, что происходило со мной в течение последнего года, приснилось мне, и только.

– В каком-то смысле вы действительно проспали весь этот год. И как же вы теперь, после того, как очистили свой организм от наркотиков, воспринимаете реальность?

«Ну вот! Опять началось…»

– Во-первых, я пребываю в эйфории от сознания того, что стала чистой, но одновременно мне очень стыдно за все то плохое, что я сделала близким мне людям, за то, как безобразно я вела себя с ними… А еще я очень боюсь, что могу сорваться и снова приняться за старое.

– Вот это прекрасно, Электра! Просто здорово! – Фай одарила меня еще одной ослепительной улыбкой. – Прогресс налицо. И все те эмоции, которые вы сейчас переживаете, они вполне естественны и закономерны. То, что вы уже готовы взять на себя ответственность за себя и свое не самое лучшее поведение, – это огромный шаг вперед. Вы больше не являетесь жертвой.

– Жертвой? Конечно же нет! Я никогда не была жертвой!

– Нет, Электра, были. Вы были жертвой своей наркотической зависимости, – возразила мне Фай. – Но сейчас вы боретесь с ней и уже почти побороли ее, то есть перестали быть жертвой своих вредных привычек. Понимаете?

– Понимаю. Но я ведь пила и принимала наркотики, думая, что это поможет мне справиться с проблемами, и никто и никогда не видел во мне жертву.

– Вас пугает сама мысль о том, что вас могут посчитать жертвой, то есть слабой?

– Да, это меня нервирует! – яростно затрясла я головой в ответ. – А еще вчера вечером моя соседка по палате сказала мне одну хорошую вещь, и я сразу же почувствовала себя лучше.

– Да? Что же она вам сказала?

– Что я перестала быть слабой, когда попросила о помощи.

– Вы с ней согласны?

– Да. Но это вовсе не значит, что мне и впредь понадобится некая опека. Я могу сама о себе позаботиться. Вполне!

– Наверное, все дело в том, что раньше вы этого не могли. Или не хотели… С этим вы согласны?

– Наверное, да.

– Как говорят в таких случаях, никто не может существовать сам по себе, – снова улыбнулась Фай. – Вы тоже не одна, хотя вам порой и кажется, будто вы находитесь на каком-то необитаемом острове. И таких людей, поверьте мне, много. Все они тоже боятся или стесняются попросить о помощи.

– Или им не позволяет это чувство собственной гордости, – добавила я. – Вот я, к примеру, очень гордая.

– Я это уже успела заметить. Вы полагаете, это хорошо?

– Никогда не задумывалась над этим. Просто такая уж я по своей натуре. Думаю, это и хорошо, и плохо одновременно.

Фай согласно кивнула и что-то пометила у себя в блокноте.

– Знаете что, Электра? По-моему, вы уже вполне готовы к тому, чтобы вас навестили. Как считаете?

– Я… Понятия не имею.

– Вы бы хотели встретиться с кем-нибудь из своих близких или друзей?

– Мне надо немного подумать.

– Конечно, подумайте. Понимаю, предстать перед близким человеком в своем новом обличье, да еще перед тем, кто явится сюда из внешнего мира, это всегда страшно. Вы тоже боитесь?

– Да, боюсь. То есть я хочу сказать, вы же знаете, как я не хотела сюда ехать. А вот приехала, познакомилась со многими очень хорошими людьми и сейчас чувствую себя здесь в полной безопасности. Понимаете меня?

– До сих пор мы с вами ни разу не затронули тему того, когда вы захотите покинуть нас, потому что мы обе хорошо понимали, что вы еще не были готовы к отъезду. Однако через семь дней истекает срок вашей тридцатидневной программы реабилитации. Правда, в последние дни вы двигались вперед, можно сказать, семимильными шагами, но кое-какие проблемы, с которыми надо разобраться до конца, у вас еще остались. Согласны со мной?

– Наверное, да.

– Полностью ли вы контролируете свои желания на данный момент?

– Мне гораздо легче не думать о выпивке или наркотиках, когда у меня есть какая-то физическая активность. Например, во время утренних пробежек.

– Следовательно, вы увезете с собой отсюда один весьма надежный инструмент, поняв по собственному опыту, что физические нагрузки помогают вам и одновременно отвлекают от других соблазнов и желаний. А как с перепадами вашего настроения? На прошлой неделе вы рассказали мне, что испытывали злость, а потом на вас накатила «чернота», по вашему же собственному выражению. Такие настроения повторялись в последние дни?

– Нет… – Я судорожно сглотнула слюну. – Плохие мысли появляются у меня все реже. Я чувствую, как весь мой негатив постепенно отступает.

– Так что насчет посещения? – снова спросила у меня Фай.

– Может быть, на следующей неделе? – осторожно предложила я.

– Хорошо. А кого конкретно вы хотели бы увидеть здесь?

«Ох, вот в чем трудность», – подумала я, вспомнив любимую папину цитату из Шекспира. Грустно, но список моих потенциальных визитеров более чем скромный. На данный момент в нем фигурируют только Ма, потом Майя, а еще Стелла, моя бабушка, с которой я встречалась всего лишь пару раз, но абсолютно ничего не помню об этих встречах…

– Можно, я немного подумаю?

– Конечно, можно. У вас небольшой список, да?

– Очень небольшой, – призналась я честно.

– Сколько в нем имен?

– Три.

– И вам кажется, что этого мало? Уверяю вас, Электра, что многие люди, попадающие к нам в клинику, не могут назвать даже одного имени. Они ушли в полную самоизоляцию, оттолкнув от себя всех, кого когда-то любили и кто любил их. Их друзьями стали алкоголь и наркотики, а больше им никто и не нужен был. Вы согласны со мной?

– Да, – ответила я не очень уверенно, чувствуя, как в моем голосе прорывается страх. – Согласна. Вообще-то у меня есть и четвертый человек.

– Еще лучше, – улыбнулась Фай. – И кто же это?

– Мариам. Мой пресс-секретарь. Я восхищаюсь ею, честное слово, восхищаюсь на полном серьезе.

– А вы ей нравитесь, как думаете?

– Я… Я вела себя по отношению к ней плохо, очень плохо, но, может быть, хоть немного, но нравлюсь.

– Это хорошо, что в вашем списке есть человек, который не связан с вами напрямую, родственными связями. Меньше риск эмоционального стресса при встрече. В любом случае, подумайте, Электра, и завтра мне скажете, кого бы вы хотели здесь увидеть.

– Ладно, – покорно кивнула я.

– Вот и замечательно! А пока продолжайте работать над собой в том же духе. У вас хорошо получается, – сказала Фай, когда я уже поднималась со стула.

– Спасибо. До свидания, Фай.

Я вышла из кабинета психотерапевта радостно возбужденная, словно школьница, которую только что похвалила учительница, вручив ей золотую звездочку.

* * *

– Есть новости о Ванессе? – поинтересовалась я у Лиззи, когда вернулась к себе в палату.

– Пока никаких. Даже от медсестры мне не удалось добиться ничего путного. Значит, дела плохи. Прекрасно выглядишь сегодня, Электра. Прямо вся светишься, – заметила Лиззи, когда я, сняв с крючка свое полотенце, уже приготовилась идти в душ. – Случилось что-то хорошее?

– Вроде ничего особенного, – отозвалась я, снимая с себя одежду и обматывая тело полотенцем.

– Надо же, как мне повезло! Из всех возможных соседок по палате, проходящих здесь реабилитацию, судьба свела меня с одной из самых красивейших женщин мира. Говорю тебе, как на духу, у тебя божественное тело. За него можно жизнь отдать! А жрешь, как лошадь, и вот вам, пожалуйста! Не прибавляешь в весе даже на одну унцию. Уже за одно это тебя можно возненавидеть! – Лиззи издала короткий смешок, а я быстро ретировалась в душевую, плотно прикрыв за собой дверь.

Стоя под струями воды, я размышляла над словами Лиззи. Собственно, ничего нового она мне не сказала: все твердят, что у меня фантастически красивое тело. Но если это так, то почему я с таким упорством старалась разрушить его?

Может, я сама ненавижу свое тело, потому что из-за него меня ненавидят другие? Ведь большинство женщин относятся ко мне с недоверием. Я почти физически ощущаю, как они впиваются лакированными ноготками в рукав своего спутника, стоит мне только возникнуть на их горизонте. Кстати, сама я как-то никогда не задумывалась над тем, красивое ли у меня лицо или тело. Ну да, я эффектно смотрюсь во всяких модных нарядах, и что с того? Я ведь выросла рядом с сестрой, которую в семье все безоговорочно признавали красавицей номер один. Если бы меня, например, попросили описать свой идеал женской красоты, то я наверняка стала бы описывать Майю со всеми волнующими изгибами ее тела, полной грудью, блестящими темными волосами, безукоризненно правильными чертами лица.

Пока я чистила зубы, я разглядывала себя в зеркале и пришла к выводу, что глаза у меня и в самом деле ничего. А еще высокие скулы и пухлые губы, которым не нужны никакие силиконовые наполнители. Что касается цвета моей кожи, то он останется таким навсегда. Кстати, и это тоже поспособствовало тому, что я стала столь успешной фотомоделью. Остается лишь надеяться, что в недалеком будущем темнокожих моделей станет гораздо больше. Ребенком я никогда не задумывалась над тем, что я черная, а другие мои сестры имели самые разные оттенки кожи: смуглые Майя и Сиси, белолицые Стар, Тигги и Алли. Да, мы, все шестеро, были разными, и это казалось мне вполне «нормальным». И только когда я пошла в школу, то оказалось, что я там единственная темнокожая девочка. И голова у меня к тому же хорошо варит, и я на голову выше всех своих одноклассниц. Вот тогда я впервые задумалась о своей внешности и о том, как воспринимают меня посторонние люди.

– Электра, ты там скоро? Умираю, хочу пи-пи.

– Уже иду, – ответила я, распахивая дверь ванной комнаты и пропуская туда Лиззи. Наверняка сидит на какой-то диете с неуемным потреблением соков; они наполняют организм жидкостью, но зато днями напролет приходится бегать в туалет.

Когда Лиззи снова появилась в комнате, она молча обозрела меня: я сидела на своей кровати в спортивных штанах и толстовке.

– Ты что, забыла? Сегодня же вторник! Вечером у нас увольнительная в город. – Лиззи всплеснула руками. – Мы все собираемся в боулинг.

– Я помню, но боулинг – это не мой тип развлечений.

– Когда я попала сюда впервые, я тоже так думала, но на самом деле оказалось, что боулинг – это очень забавно и весело. А потом мы пойдем лакомиться пиццей… Ну, то есть все, кроме меня. Тебе тоже понравится. Хороший повод познакомиться с новенькими, поболтать о том о сем, а не только о своих болячках. Понимаешь, о чем я?

– Большое спасибо за приглашение, но я говорю «нет», – отмахнулась я от предлагаемых соблазнов. – Мне тут пару писем нужно написать.

– Что ж, как хочешь… Кстати! – Она снова извлекла свой чемодан с косметикой, чтобы развернуть соответствующую подготовку к вечернему выходу в люди. – Ты видела, какой клевый чувак у нас тут появился?

– Э-э-э… Видела ли я?

– Знаешь, его невозможно не заметить. Такой же высоченный, как и ты, весь в мускулах, а уж карие глаза… Соблазнят кого хочешь в два счета.

– А, так ты имеешь в виду Майлза?

Лиззи бросила на меня удивленный взгляд. Кисточка, которой она пудрила свой носик, повисла в воздухе.

– Так ты уже с ним разговаривала?

– Да, столкнулась с ним сегодня на утренней пробежке.

– Вот мужчина, с которым можно вообразить себе любые безумства, да? – весело хихикнула Лиззи. – Прямо вылитая кинозвезда, правда?

– Но он не артист, а юрист.

– Ого! Вижу, вы двое, уже успели хорошенько познакомиться друг с другом, пока бегали. А за обедом он сидел за своим столиком в столовой в полном одиночестве. Я как человек коммуникабельный и вообще расположенный ко всем людям без исключения подошла и села за его столик. И что? Ровно через две минуты он взял свой поднос и был таков. – Лиззи слегка нахмурилась. – И на этом закончились все мои заигрывания с ним.

– А мне казалось, что ты предана своему мужу, как говорится, до гробовой доски. Получается, я ошибалась? – шутливо спросила я у своей соседки.

– Предана, все так. Но ведь изредка можно же полюбоваться выставленным в витрине товаром, который ты не можешь себе купить! Как-то он совсем не вписывается в нашу среду. А почему он здесь?

– Говорит, приезжает сюда каждый год, чтобы не сорваться и не вернуться к старым привычкам.

– Я тоже здесь уже шестой раз, отлично понимаю его. Мне, кстати, здесь очень нравится. Весь персонал настроен дружелюбно, и всегда есть с кем поговорить. Не то что дома.

– А муж по тебе не скучает?

– Да его дома никогда не бывает. А уж сейчас, когда дети разлетелись из родительского гнезда… Да что там говорить! Что ж, если ты точно решила, что не поедешь с нами в город, тогда я пошла. Как я смотрюсь в этих джинсах? – спросила Лиззи и, поднявшись со своего места, крутанулась передо мной. – Представь себе, несколько недель тому назад я не могла в них влезть, зато теперь… Только не лги, скажи все, как есть.

Я глянула на ее подтянутую фигуру, узкая талия, аккуратная маленькая попка, которой гордилась бы любая двадцатипятилетняя обладательница, а ведь Лиззи уже сорок восемь.

– Честное слово, Лиззи! Смотришься просто супер!

– Уверена? А вот мой муж терпеть не может, когда я в джинсах. Говорит, живот трясется, словно кисель.

– Ничего подобного! Клянусь! Ступай, хорошего тебе вечера. Повеселитесь там на славу.

– Спасибо, Электра. Тогда до скорого.

Лиззи вышла из палаты, унося за собой шлейф ароматов дорогого парфюма. А до меня вдруг дошло, что она приезжает в «Рэнч» вовсе не за тем, чтобы сбросить вес, а чтобы избавиться от одиночества, которое преследует ее дома.

Я подошла к своему письменному столу, выдвинула стул, достала из ящика блокнот со своими пометками, конверты, ручки и начала писать свои письма с «извинениями».

Дорогая Майя,

Все у меня здесь идет нормально. Вот уже три недели, как я обхожусь без всей этой дряни и каждый день посещаю групповые занятия с психотерапевтом. Здесь у меня появилось время, чтобы хорошенько обдумать свое поведение, и я поняла, как же плохо вела себя по отношению к тебе в прошлом…

«Когда? В прошлом месяце? В прошлом году?» – задалась я вопросом.

…году. Да и во время нашей последней встречи в Рио тоже. Теперь-то я понимаю, что ты изо всех сил пыталась помочь мне. Ведь если бы ты в тот вечер не позвонила Мариам, я, в буквальном смысле этого слова, никогда не попала бы сюда. Очень надеюсь, что ты простишь меня. С нетерпением жду нашей встречи в июне.

И еще раз большое тебе спасибо.

С любовью

Электра

Я свернула письмо и вложила его в конверт. Конечно, проще было бы отправить его по электронной почте. Бог знает, сколько времени будет оно блуждать, пока попадет в Рио. Но Маргарет, руководитель наших семинаров, говорит, что лучше написать письмо от руки, тогда оно приобретает особый, дополнительный смысл. Но, может, стоит написать Майе и коротенькое письмо по электронной почте, сообщить, что я написала ей обычное письмо, которое сейчас в пути. А еще лучше, если она нагрянет ко мне с визитом на следующей неделе, вручить ей это письмо лично.

Я написала на конверте адрес, а потом снова положила его в ящик своего стола.

Затем я принялась писать Ма, используя те же самые слова и обороты, что и в письме к Майе, лишь слегка изменив их. Я почему-то вдруг почувствовала острую потребность завершить свое письмо к Ма словами «Я люблю тебя», не помню, чтобы я когда-нибудь говорила ей эти слова, хотя и люблю ее, и всегда любила. Очень любила! Добрейшей души человек, более добрых людей я и не встречала в своей жизни. Сколько терпения и выдержки проявила она по отношению ко мне, столько лет стоически переносила все мои выходки… А потому письмо к ней я завершила именно этими словами: «Я люблю тебя».

Вспомнила об Атлантисе, и слезы невольно навернулись на глаза. Там я всегда чувствовала себя в полной безопасности. Помню, когда училась в школе, я всегда рвалась домой, потому что Атлантис и был моим родным домом…

– А сейчас мне нужно обзавестись уже собственным домом, – пробормотала я вполголоса. Слеза сползла по щеке и упала на конверт, когда я стала подписывать адрес.

Настроение у меня упало, что не совсем хорошо, а потому я отложила свои письменные принадлежности в сторону, решив немного прогуляться по свежему воздуху. Прямо по коридору располагалась небольшая кухонька, где всегда можно было разжиться кофе, чаем и свежей сдобой. Я заварила себе имбирный чай. Сделала глоток, терпкий вкус приятно обжег горло – единственное, что я могу себе сейчас позволить, выпила чай и пошла на улицу. Стало заметно прохладнее, я уловила приятный запах больших цветов на кактусах сагуаро, которые росли в саду. Надо мной раскинулось необъятное чернильно-черное небо, усыпанное звездами. И я тут же принялась, по своему обыкновению, искать созвездие Плеяд, Семь сестер. Нашла. Звезды мерцали в глубине небосвода. И, как всегда, я насчитала только шесть звезд. Почему-то мне почти никогда не удавалось отыскать седьмую звездочку. Помнится, папа однажды рассказал мне, что в некоторых культурах существуют мифы, согласно которым Электра, то есть я, это та самая сестра Плеяд, которая потерялась. Он даже подарил мне черно-белую фотографию, запечатлевшую сцену из какого-то балета под названием «Электра, или Потерявшаяся сестра Плеяд», который давным-давно шел на сцене в Лондоне. Я подошла к скамейке и уселась посреди великолепия окружающего меня Сада безмятежности, вдыхая пряный запах трав и лекарственных растений вперемешку с яркими ароматными цветами, наполняющими воздух своими благовониями. На заднем плане мелодично журчал небольшой фонтанчик, успокаивая и настраивая на лирический лад. Я закрыла глаза и подумала, что всегда считала себя «потерянной сестрой» среди нас, шести. Тем более что папе так и не удалось отыскать нам седьмую сестру.

– Добрый вечер. Кто там есть? – послышался мужской голос со скамейки на противоположной стороне от фонтана.

Я открыла глаза, немного поморгала, пока они приспособились к темноте. Оказывается, это Майлз, сидит, курит сигарету.

– Привет. Помешала? – крикнула я в ответ.

– Ничуть. Я совсем даже не против компании. – Он поднялся со своей скамейки и направился к моей.

Подошел и навис надо мной, пришлось слегка изогнуть шею, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Присаживайтесь. – Я указала на место рядом с собой.

Майлз уселся и извлек из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет.

– Хотите? – предложил он мне.

– Нет, спасибо. Курение – это единственная зависимость, которой я не страдаю. Никогда не курила. А потому не хочу возвращаться домой, приобретя еще одну вредную привычку.

– А для меня курение стало лишь первой из многих, и, как видите, я продолжаю курить, хотя все остальные соблазны стали для меня сейчас недоступными. – Он сделал еще одну глубокую затяжку, потом вынул окурок изо рта и раздавил его ногой. – Несколько лет тому назад приблизительно в такое же время я сидел в баре, прислушивался, как позвякивает лед в стакане, и наблюдал за тем, как туда льется водка «Серый гусь», напоминая такой стремительный горный поток.

– Очень поэтично! – не удержалась я от смешка. – Я с «Гусем» тоже была на дружеской ноге. Зато сейчас только сушеный имбирь и кипяток.

– Я не был в том баре уже почти пять лет, – сказал Майлз, закуривая очередную сигарету. – Наверняка мой бывший дилер по-прежнему там околачивается.

– Как долго вы сидели на наркотиках?

– Свою первую затяжку я сделал девятнадцать лет тому назад, когда учился в Гарварде.

– Ого! Вы учились в Гарварде? Наверное, вы очень умный.

– Думаю, когда-то я неплохо соображал, – пожал он плечами в ответ. – Вообще-то я по жизни типичный ботаник: всякие там дискуссионные клубы и тому подобное. Я получал академическую стипендию, но было одно но. Несмотря на свой высокий рост и то, что я был чернокожим, к баскетболу я не питал никаких симпатий. Что, думаю, крайне раздражало всех этих белых англосаксонских протестантов и им подобную публику, окопавшуюся в Гарварде. То есть очень скоро я почувствовал себя чужаком в их среде, понимаете меня? Тем не менее… я получил степень по юриспруденции и начал свою трудовую деятельность в одной из самых крупных юридических контор Нью-Йорка. Вот там я и подсел на выпивку и наркотики уже по-настоящему.

– Получается, что в колледже вы почувствовали себя как бы инородным телом. Это интересно… Потому что я выросла в мультикультурной семье. Нас, шестерых девочек, удочерили, привезли из самых разных уголков света, поэтому все мы, сестры, были «разными», но при этом я никогда не задумывалась над тем, что я чернокожая, к примеру. А потом меня отправили в закрытую школу, и вот там все кардинально поменялось. Знаете, в последнее время я много размышляю над своим прошлым: здешние психотерапевты очень любят копаться в том, что у нас было.

– Вы правы, Электра. С другой стороны, разобраться с собственным прошлым, расчистить те дебри, которое оно оставило в нашей памяти, – все это не менее важно, чем очистить свой организм от воздействия наркоты. Однако продолжайте. Простите, что перебил вас.

– Нет, ничего. И вот теперь, когда я обдумываю заново события тех лет, я наконец нащупала, в чем была суть моей тогдашней проблемы. Я росла в семье, где не чувствовала никакой разницы между собой и остальными своими сестрами, собственно, я даже не понимала, что я «черная». И именно поэтому со мной стали происходить всякие неприятности, когда я попала в другую среду и стала школьницей. Но до сих пор я никак не соотносила все детские неприятности с цветом своей кожи. Как и вы, я оказалась в школе, где учились в основном только белые девочки. И да, они стали меня третировать, хотя я и сегодня еще не вполне уверена в том, что вся их травля была связана с тем, что я темнокожая. Вполне возможно, я просто стала для них такой занозой в заднице, и только.

– Вероятно, вас травили потому, что вы были не такая, как они. Дети ведь могут быть очень жестокими.

– Могут. Они и были жестокими. Однако что толку говорить об этом сейчас? Все в прошлом.

– Вы так считаете? Серьезно?! – Майлз издал короткий смешок. – Коль вы так думаете, то уверяю вас, здесь вы надолго не задержитесь. А вот у меня, по сравнению с вами, все иначе. Мои проблемы во многом связаны с тем, что я попросту самоустранился, и все тут. Ушел, так сказать, в физическую самоизоляцию. Но если покопаться в своих мозгах как следует, то начинаешь понимать, что именно это и стало в итоге главной причиной наркозависимости.

Какое-то время мы сидели молча, Майлз курил свою сигарету.

– У вас кто-нибудь есть? – неожиданно спросил он у меня. – Что-то серьезное, я хочу сказать.

– Никого. И несерьезного тоже нет, – невесело пошутила я в ответ. – Еще сравнительно недавно я думала, что у меня все серьезно, но потом этот человек просто кинул меня.

– Припоминаю. Кажется, я читал эту историю. Простите меня. – Майлз явно смутился. – И вас это сильно подкосило?

– А вы как думаете? Представьте себе, сколь унизительно сознавать, что весь мир в курсе того, что тебя взяли и вышвырнули вон, а потом любовь всей твоей жизни объявляет о помолвке с другой. Каково это, а?

– Думаю, что любовь всей вашей жизни, Электра, еще впереди, – тут же возразил мне Майлз. – Вы ведь совсем ненамного старше тех девчонок и парней, которые учатся в колледжах. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу так: я не могу себе этого представить. Мне несколько раз приходилось участвовать в судебных процессах, защищая своих именитых клиентов от средств массовой информации, но на этом все мои контакты с папарацци и заканчиваются.

– И вам удалось выиграть эти процессы?

– Ни разу, – широко улыбнулся он в ответ.

– А в суде вы когда-нибудь появлялись под кайфом?

– Вполне возможно, что да. А вы во время съемок позволяли себе кайф?

– Возможно, – ответила я, и мы обменялись невеселыми улыбками.

– Могу сказать, что я знаю кучу юристов и адвокатов, которые перед тем, как появиться в суде, особенно на итоговых заседаниях, взбадривают себя дорожкой из кокаина. Только, пожалуйста, никому не говорите об этом! – Майлз усмехнулся.

– О, в модельном бизнесе наблюдается аналогичная картина. Впрочем, и вы, и мы, все мы выступаем перед публикой, словно актеры.

– Вся проблема в том, что, как только ты начинаешь чувствовать себя повелителем мира, этаким сценическим королем, ты начисто забываешь о том, что надо вовремя уходить со сцены. Лично я проиграл несколько процессов именно из-за этого: самоуверенность подвела. А я ведь тружусь в среде, где работают преимущественно белые, а потому не могу себе позволить такой роскоши – проигрывать дело.

– Но кто знает, что сулит нам будущее… Вполне возможно, скоро мы получим первого чернокожего президента, – сказала я, вспомнив, что вчера глянула в столовой одним глазом телевизионные новости. – У Обамы пока неплохо получается на праймериз.

– Ну, это еще ничего не значит, – улыбнулся в ответ Майлз. – Нам еще предстоит долгий, очень долгий путь. Отрадно лишь то, что мир, пусть пока и медленно, но стал меняться.

– А я вот счастлива уже только от того, что меня растил отец, который никогда не делал различия между нами, девочками. Мы все были его дочерьми, и на этом точка. А если нас и ругали порой, то только за дело, а вовсе не из-за цвета кожи. Мне, впрочем, всегда доставалось больше других.

– Могу себе представить! Вы девушка боевая. А где вы родились?

– Я… точно не знаю, – ответила я, пытаясь вспомнить, о чем мне рассказывала Стелла.

– Печально, что у вас нет родителей, бабушек и дедушек, прадедушек и прабабушек, которые могли бы поведать вам о прошлом. Мои предки постоянно пичкают меня своими семейными преданиями.

– Но я же говорю вам, я приемный ребенок.

– И вы никогда не расспрашивали отца о своей родной семье?

– Нет, не расспрашивала.

Майлз начал раздражать меня, засыпая вопросами, на которые я не могла ответить. Словно проводит такой ускоренный сеанс психотерапии. У меня даже голова закружилась от такого темпа. Я поднялась со скамейки.

– Знаете что? Устала я сегодня. Пойду-ка лучше к себе. До скорого.

У себя в палате я тут же улеглась в кровать, мысленно пожалев о том, что вообще отправилась на вечернюю прогулку в сад. В голове царил полный сумбур, но внезапно до меня дошло, почему люди так любят ходить к психотерапевтам: ведь всегда чувствуешь себя комфортно, разговаривая с человеком, который не торопится навязать тебе свое мнение, беседует с тобой неторопливо, деликатно расспрашивая о прошлом.

Впервые с момента своего приезда в «Рэнч» я искренне обрадовалась, что у меня есть Фай: будет о чем поговорить с ней завтра.

19

На следующее утро я снова вышла на пробежку, проснулась еще раньше, чем вчера, чувствуя, как ноги сами просятся поскорее прикоснуться к земле, словно хотят заземлить меня. Я уже завершала второй круг, когда заметила, что Майлз только-только начал свой бег. Что ж, это неплохо. По крайней мере, между нами сейчас такой разрыв, что едва ли Майлзу удастся догнать меня. Тем не менее на всякий случай я прибавила скорость, сконцентрировав все внимание на окружающей природе, чтобы очистить свой мозг от всяких неприятных мыслей. Но уже через несколько минут спина Майлза замаячила перед моими глазами, и я, к своему ужасу, поняла, что это не он меня догоняет, а я его. Тогда я тут же сбросила темп, но и он продолжал бежать, не торопясь, словно те старички, которых я всегда обгоняю во время своих пробежек по Центральному парку.

– Кретинка! – пробормотала я в свой адрес любимое выражение Лиззи и тоже перешла на прогулочный шаг, однако, даже сойдя с дистанции, я все равно оказалась с Майлзом почти бок о бок.

– Ладно! Сегодня твоя взяла, – пробормотала я себе под нос, глянув на Майлза, и, перескочив через кирпичный бордюр, очерчивающий беговую дорожку, зашагала к центральному входу в здание «Рэнч».

– Привет!

Я снова перешла на бег, оглянувшись и увидев, что он стремительно догоняет меня.

– Остановитесь на минуту!

Негромко выругавшись, я помчалась к дверям и уже почти что проскочила внутрь, когда сильная рука вдруг схватила меня за плечо.

– Отпустите меня! – взвизгнула я во весь голос.

– Электра, что с вами?

Я повернулась и увидела, что Майлз шутливо поднял руки вверх, будто его только что задержали копы.

– Я совсем не собирался пугать вас. Просто думал извиниться за вчерашнее. Меньше всего я хотел грузить вас всякой ерундой, которая, по сути, никакая не проблема. Мне очень жаль, что так вышло. Я слишком поздно понял, что попросту перевел свои обстоятельства на вас.

Оба мы, запыхавшись от быстрого бега, подошли к дверям; я низко склонилась, сжав руками колени.

– Все нормально, – с трудом выдавила я из себя.

– Вижу, что не вполне нормально.

– В любом случае, я сейчас в столовку на завтрак, а потом…

– Знаю-знаю. Молитва смирения в клубе анонимных алкоголиков.

Я рывком открыла дверь и вошла в холл, даже не повернув головы, чтобы увидеть, идет ли он за мной. Мне надо срочно увидеться с Фай и рассказать ей все, как было.

* * *

– Итак, – сказала Фай, глянув в свои пометки, – давайте начнем прямо с этого. Как я понимаю, вы хотите рассказать мне, что произошло с вами в той закрытой школе, где вы учились?

– Да.

На самом деле я вовсе не хотела этого. Но понимала, что должна наконец раскрыться перед ней полностью.

Я нервно сглотнула слюну, сделала несколько глубоких вдохов, чтобы как-то успокоиться и начать свой рассказ. Потому что я еще никогда и никому не рассказывала об этом.

– Итак… – тупо повторила я вслед за Фай. – Я только что поступила в эту новую школу. Там было несколько девчонок, которые, как я вскоре поняла, пользовались особым авторитетом среди одноклассниц. Все очень хорошенькие. Они постоянно рассказывали всем, какие у них богатые родители. Мне захотелось подружиться с ними, стать, как бы это выразиться, «своей» в их компании, – начала я свой рассказ, чувствуя, что уже задыхаюсь от нехватки воздуха, будто только что пробежала длинную дистанцию.

– Не спешите, Электра. Времени у нас предостаточно. И потом, мы можем прерваться в любую минуту, когда вы сами этого захотите.

– Нет! – отрезала я, понимая, что коль скоро вышла на старт, то надо бежать до финишной черты, чтобы покончить наконец раз и навсегда с тем дерьмом, которое мучило меня столько лет и продолжает терзать, и будет терзать до тех пор, пока не испепелит меня изнутри, если я не освобожусь от него. – Ну вот! Я стала рассказывать им о нашем доме. Атлантис стоит на берегу Женевского озера и похож на волшебный замок. Папа всегда называл нас своими принцессами и говорил, что готов удовлетворить любое наше желание. Хотя на самом деле это было не совсем так. Подарки нам дарили только на Рождество, на дни рождения и когда он возвращался домой после долгого отсутствия. Я рассказывала им, как каждое лето мы отправляемся в круиз на юг Франции на своей роскошной яхте и… – Я снова нервно сглотнула и сделала глубокий вдох. – Словом, я отчаянно пыталась понравиться им, быть такой, как они, с их большими домами, дизайнерскими нарядами и…

– Выпейте немного воды. – Фай подала мне пластиковую кружку, которая всегда стояла у нее на столе, когда я приходила к ней на собеседования. Но раньше у меня никогда не возникало желания попить воды, а на сей раз я с жадностью сделала несколько больших глотков.

– Вот так мы тусовались какое-то время все вместе, несколько недель, я думаю. В этой школе учились и другие мои сестры – Тигги, Стар, Сиси, правда, в старших классах. Они постоянно видели меня в этой компании и были очень довольны тем, что я так быстро акклиматизировалась в новой для себя среде. А потом… – Я сделала еще глоток. – Как-то я рассказала Сильвии, которая верховодила в нашей компании, была таким негласным лидером, так вот, я рассказала ей о том, как меня в детстве как-то раз по ошибке заперли в крохотной туалетной комнате в той каюте на борту нашей яхты «Титан», где я спала. Все мои сестры в это время были на палубе, кто плавал, кто просто загорал, и мне пришлось провести какое-то время взаперти в замкнутом пространстве. Это время мне показалось вечностью. Я кричала, плакала, стучала в дверь, но никто меня не слышал, потому что никого не было рядом. – Я судорожно хватанула ртом воздух. – Наконец в каюту заглянула горничная, услышала мои крики и тут же освободила меня. Но с тех пор у меня появилась боязнь замкнутых пространств.

– Вполне понятно, Электра. И что случилось после того, как вы поделились со своей подружкой этой историей?

– Все произошло как раз накануне хоккейного матча, а я очень хорошо играла в хоккей. – Я энергично тряхнула головой, чувствуя, как закипают в моих глазах слезы. – У нас в физкультурном зале стоял такой небольшой шкаф, в котором хранился всякий спортивный инвентарь. Ко мне подошла Сильвия и сказала, что никак не может найти свою клюшку. Дескать, наверняка кто-то стащил ее, и попросила меня помочь в поисках. Я побежала к этому шкафу, чтобы поискать там, а уже в следующее мгновение меня впихнули внутрь, и кто-то запер дверцу шкафа на ключ. Я просидела там несколько часов, ведь остальные отправились смотреть хоккей, а после игры устроили коллективное чаепитие… Но в конце концов Сильвия все же пришла и выпустила меня на волю.

– Вот, Электра… – Фай подала мне коробочку с бумажными носовыми платками, которыми я ни разу в жизни до сего дня не пользовалась. Но слезы градом катились по моему лицу, а потому я схватила сразу несколько платков. Немного успокоившись, я взглянула в ласковое лицо Фай.

– Что вы чувствовали, когда сидели в шкафу?

– Думала, я сойду с ума… Хотела умереть, я ведь страшно испугалась… Даже не хочу вспоминать все свои тогдашние эмоции и страхи… Не могу переживать все это заново.

– Но именно это вы сейчас, Электра, и делаете: переживаете заново. И знаете почему? Потому что вы все же вырвались на волю. И больше никто и никогда не затолкает вас повторно ни в какой шкаф.

– Это уж точно, – согласилась я с ней. – Никто и никогда.

– А что сказала вам эта девчонка… Сильвия, когда выпустила вас?

– Что я не их круга, что я обыкновенная хвастунишка и что никто из девчонок не хочет со мной водиться. А если я начну ябедничать, то они снова меня накажут. И я молчала. Никому ничего не рассказала. Ни слова.

– Даже своим сестрам?

– Но они же видели, что я неделями крутилась в этой компании и была всем довольна. Наверняка решили бы, что я просто что-то выдумываю, по своему обыкновению. Дескать, поругалась с девочками, а сейчас на них наговариваешь.

– Я не знаю ваших сестер, но, судя по тому, что вы сами мне рассказывали о них, в частности о Тигги, я не уверена, что они повели бы себя подобным образом.

– Дело в том, Фай, что я часто обманывала их и раньше. Придумывала всякие небылицы, чтобы избежать наказания, когда нашкодила.

– И что же было дальше?

– А дальше я убежала из школы. У меня были карманные деньги, я взяла их и поехала в город, позвонила Кристиану, нашему водителю, и попросила его приехать за мной и отвезти домой.

– И что сказали Ма и ваш отец, когда вы вернулись?

– Они были совершенно сбиты с толку, в полном недоумении. Ведь вплоть до моего побега из школы я постоянно твердила им, что мне там очень нравится. Но потом они все же заставили меня вернуться в школу.

– Понятно. А потом?

– Ну, вы же знаете, что бывает потом в таких случаях. Новые гадости. Например, вымажут чернилами все мои блузки, а учителя у нас были просто помешаны на аккуратности учениц. То оставят кроссовки без шнурков, то засунут в мою парту паука или еще какую ползучую тварь… Словом, такие чисто детские развлечения, а цель у них была одна: либо запугать меня до беспамятства, либо учинить мне какую-нибудь неприятность.

– Иными словами, классическая травля.

– Да, именно так. Тогда я снова убежала, а когда меня силой вернули обратно, решила, что единственный способ вырваться из стен этой ненавистной мне школы – сделать так, чтобы меня исключили. И меня исключили, затем перевели в другую школу, но там я уже сама стала наводить страх на других девочек, так что на новом месте никто не посмел меня третировать. Собственно, со мной вообще боялись связываться. Но оттуда меня тоже исключили: во-первых, за мое плохое поведение, а во-вторых, я еще и завалила экзамены. Тогда я уехала в Париж, устроилась там официанткой, и буквально в считаные недели меня заметила агент из модельного бизнеса. Вот и вся моя история. – Я неопределенно пожала плечами.

Я увидела, как Фай что-то сосредоточенно строчит в своем блокноте. Сегодня она много писала, пожалуй, намного больше, чем за все три предшествующие недели вместе взятые. Но вот она оторвалась от своих записей и улыбнулась.

– Спасибо, Электра, что доверились мне и рассказали. Я знала, я чувствовала, что вас что-то мучит и вам надо выговориться. Это мужественный поступок с вашей стороны. И как вы сейчас себя чувствуете?

– Извините, но я перейду, с вашего позволения, на французский: ни хрена не соображаю, что именно я сейчас чувствую.

– Конечно. Я прекрасно понимаю ваше состояние в эту минуту. Вы очень неординарная женщина, Электра, коль скоро вы самостоятельно, без каких-либо подсказок с моей стороны, поняли, что именно в тех давних событиях и кроется корень всех ваших нынешних проблем. Вам протянули руку дружбы, а потом самым беспардонным образом отняли эту руку, подло предали дружбу… Впрочем, на сегодняшний день хватит воспоминаний. Вы и так потрудились на славу, – сказала Фай, и я тут же поднялась со своего места. – Лишь один последний вопрос. Так, из чистого любопытства… Что именно сподвигло вас рассказать мне эту историю?

– Один разговор с пациентом вашей клиники. До завтра, Фай.

Чтобы немного успокоиться и привести в порядок свои нервы, я сделала несколько кругов по Лабиринту тревог, а потом пошла к себе с намерением воспользоваться ванной комнатой. Войдя в палату, я увидела Ванессу, и выглядела она гораздо лучше, по сравнению с тем, какой я ее увидела в прошлый раз.

– Привет, как себя чувствуешь? – спросила я у нее.

– Хреново, – ответила она. – Они слишком рано меня выпихнули сюда. Все эти здешние шлюхи… Сами не знают, что делают. Не доверяй им, точно тебе говорю!

С учетом того разговора, который у меня только что состоялся с Фай, я решила, что будет лучше, если я не стану углубляться в дискуссии с Ванессой прямо сейчас.

– Иду на занятия по иппотерапии, – бросила я ей. – До скорого.

Как приятно вдыхать в себя чистый натуральный запах лошади после всей той вони, которая поднялась в моей душе после всех этих неприятных воспоминаний. Размышляя сейчас о своем прошлом, я вдруг вспомнила, что один из моих «грандиозных побегов», как называла их Алли, был совершен именно с помощью лошади. Я взяла лошадку из школьной конюшни и умчалась верхом на ближайшую ферму, а уже дома объяснила отцу, где именно сейчас находится лошадь, чтобы вернуть ее обратно в стойло. А потом прошагала пешком, вернее, пробежала целых пять миль до Цюриха, там села на поезд, который доставил меня в Женеву.

Ко мне подошел Хэнк с морковкой в руке, давая понять, что время, отведенное для моего общения с лошадью, истекло.

– Так серьезно, у вас тут никак нельзя покататься верхом? – спросила я у него. – Так бы хотелось сейчас промчаться с ветерком.

– Никак нельзя, мэм. Я не рискну позволить вам, ведь это против всех здешних правил. Но у меня есть сосед, он тоже держит лошадей на своем ранчо. Поговорите с администраторами, скажите, что вы опытная наездница и такие прогулки верхом только укрепят ваше психическое здоровье. – Хэнк многозначительно подмигнул.

– Спасибо, обязательно переговорю, – обрадовалась я, воодушевленная неожиданно открывшейся перспективой.

После долгих препирательств выяснилось, что все, в общем-то, упирается в страховку. Если, скажем, во время своего пребывания на конюшне я вдруг упаду с лошади и сломаю себе шею, то мне нужно будет немедленно покинуть клинику, потом еще раз пройти обследование уже по возвращении домой, и прочее, и прочее. «Судебные тяжбы в Америке – это что-то с чем-то!» – размышляла я уныло, отправляясь на обед, немного подустав от напряженного утреннего графика. Уселась за столик рядом с Лиззи и, заметно нервничая, огляделась по сторонам, ища взглядом Майлза и чувствуя, что еще пока не готова к разговору с ним.

– Привет, Электра, – поздоровалась со мной Лиззи. – Что это ты сегодня такая взъерошенная? Что-то случилось?

– Да нет, вроде все нормально, ничего такого не случилось. А у тебя как дела?

– А вот у меня не совсем хорошо. – Лиззи подавила тяжкий вздох, вяло ковыряя вилкой томат черри на своей тарелке.

– А что произошло?

– Я только что встречалась с Фай и… – Лиззи судорожно сглотнула, и ее глаза тут же заблестели от слез. – Фай сказала, что мне пора уезжать. Мы с ней долго беседовали и пришли к выводу, что мое чрезмерное увлечение всеми этими лечебными практиками происходит от того, что таким образом я как бы пытаюсь компенсировать некоторые вещи, которых мне не хватает по жизни. Но при этом она считает, что мне надо возвращаться домой и окунаться в реальную жизнь.

– Так что в этом плохого? Не понимаю тебя.

– Конечно, ничего плохого. Но, знаешь, как и ты, как и все, кто проходит здесь курс реабилитации, я, вернувшись домой, буду чувствовать себя первые пару недель вполне нормально, а потом что-нибудь случится, и я тут же рвану в ближайшую кондитерскую и накуплю себе там всяких пончиков, шоколадных кексов, да еще политых сверху шоколадом, и начну кутить. Устрою себе праздник жизни.

– Ах, Лиззи! Такой негативный настрой – это так не похоже на тебя, – бросилась я успокаивать ее. – Подумай лучше о том, что впереди тебя ждет встреча с Крисом. Продемонстрируешь ему, в какой ты отличной форме. Разве это не здорово?

– Электра, – тихо обронила Лиззи. – Мы ведь обе отлично понимаем, что это не так. Мое лицо изрезано вдоль и поперек всевозможной пластикой, и теперь я выгляжу, словно чудище из какого-то фильма ужасов! И зачем я столько раз ложилась под нож? Да все ради него! А где он сейчас? Наверняка в постели развлекается с какой-нибудь молоденькой шлюхой!

Лиззи почти сорвалась на крик, все в столовой вокруг нас замолчали, прислушиваясь к нашему разговору. Она швырнула вилку на тарелку, вскочила со своего места и почти бегом выбежала из столовой. Я растерянно посмотрела ей вслед. Что делать? Догнать? Или пусть побудет какое-то время одна? Несколько секунд я прикидывала, что лучше, потом все же склонилась к первому варианту. В конце концов, пусть знает, что я за нее переживаю, даже если она сейчас прогонит меня прочь. Вначале я заглянула к себе в палату и застала там только Ванессу: она по-прежнему валялась на постели, но сейчас уже с наушниками в ушах. Тогда я вышла на улицу и пробежалась вокруг сада, зная, что в своих туфлях на шпильках, которые Лиззи обычно носит, далеко она не уйдет. И действительно, очень скоро я обнаружила ее в укромном уголке Сада безмятежности: сидит на скамейке, спрятавшись за большим кактусом, и рыдает навзрыд.

– Лиззи, это я, Электра. Можно мне присесть с тобой рядом?

Она неопределенно пожала плечами в ответ, что я расценила, как «да, можно». Сказать честно, я даже не знала, с чего начать, – я ведь еще только учусь умению утешать других (надо будет не забыть занести это в список тех качеств, которые я приобрела и продолжаю приобретать в «Рэнч», и обязательно обсудить это с Фай). А потому я лишь молча взяла Лиззи за руку и держала ее руку в своей до тех пор, пока рыдания не сменились негромкой икотой. Выглядела Лиззи ужасно: весь ее макияж смыли потоки слез, и лицо предстало во всей его наготе. Я сбросила с плеч толстовку и протянула ей рукав, чтобы она отерла слезы.

– Спасибо, Электра, – громко шмыгнула носом Лиззи. – Ты такая славная.

– Я так не думаю, но все равно спасибо на добром слове.

– Нет, ты очень славная! – Она громко высморкалась и глянула на меня с грустной улыбкой. – Ужасно сейчас выгляжу, да?

– Немного, – не стала я кривить душой. – Но мы все выглядим так себе после того, как поплачем.

– Знаешь, по правде говоря, я просто боюсь возвращаться домой, в этот огромный пустой дом, похожий на мавзолей. Каждый день готовлю Крису ужин, а потом в десять вечера раздается звонок, и он сообщает мне, что задерживается, чтобы я ложилась спать и не дожидалась его. А проснувшись поутру, я обнаруживаю, что он уже ушел: у нас ведь с ним отдельные спальни, вот такая картина. Но я уже научилась жить с человеком под одной крышей и неделями не встречаться с ним.

Рассказ Лиззи совсем не удивил меня. Она ведь не сообщила мне ничего нового.

– Послушай, Лиззи.

– Что?

– А ты никогда не думала о том, чтобы развестись с ним?

– Думала, и не раз. Самое интересное, что он тоже подумывал о разводе со мной, но по законам штата Калифорния мне положена половина всего, что у нас есть. А Крис слишком жадный человек, чтобы делиться своим добром с кем-то. Вот так я оказалась в ловушке: не брак, а сплошное позорище… Я, разумеется, в курсе всех его бесчисленных любовных интрижек, но не это главное. Больше всего меня ранит то, что он меня стыдится, Электра. Понимаешь? Он стыдится своей жены! А я, как последняя дура, продолжаю любить его!

– Ты в этом уверена? Я, конечно, не большой эксперт по части семейной жизни. Но как-то раз в Нью-Йорке я посещала психотерапевта, когда у меня закончились отношения с одним человеком. Помню, тогда эта женщина спросила меня, нравился ли мне тот парень на самом деле. А я ответила ей, нет, дескать, я его ненавижу, но одновременно и люблю. И тогда психотерапевт сказала мне, что у нас с ним были очень сложные отношения взаимозависимости.

– Ах, моя милая Электра! Я уже с этими психотерапевтами прошла, наверное, все девять кругов ада. У кого я только не была за годы своей супружеской жизни. – Лиззи тяжело вздохнула. – Тысячи долларов, выброшенные на ветер, и сотни коробок с бумажными носовыми платками. И все равно я продолжаю любить его, или как там они называют эту мою зацикленность на нем. И потом, не забывай, у нас же дети. Представляю, для них наш развод стал бы самой настоящей трагедией.

– Но ведь твоему младшему уже двадцать три, Лиззи, – возразила я ей. – К тому же ваши дети больше не живут вместе с вами. Думаю, любой ребенок не захочет видеть несчастными своих родителей.

– Да ведь мы с мужем устраиваем на пару самые настоящие шоу, когда к нам приезжают дети. Ломаем перед ними комедию, вполне достойную премии «Оскар». Разыгрываем счастливую семью и безупречную супружескую жизнь. Думаю, для них правда о наших с Крисом отношениях стала бы настоящим шоком.

– А по-моему, твои дети должны были обо всем догадаться. Ты так часто и надолго отлучаешься из дому. Вот что они могут, к примеру, подумать, пока ты здесь приводишь себя в порядок?

– О, они абсолютно уверены, что я в это время гощу у своей лучшей подруги, которая живет недалеко от Таксона. Я звоню им каждую неделю и плету всякие сказки о том, как мы чудесно проводим с ней время. Жалко все это, да?

По правде говоря, все это действительно немного унизительно, да и дети у Лиззи уже давно вышли из того возраста, когда верят во всякие рождественские сказки, но вслух я не рискнула сказать ей об этом.

– Наверное, ты всячески пытаешься защитить и оградить своих детей, как всякая любящая мать, и неважно, сколько им лет, – ответила я дипломатично, а про себя подумала: неужели во мне начинает просыпаться тактичность, то самое качество, которое папа считал очень важным для любого человека, но, по его словам, у меня оно отсутствовало начисто. Я тогда еще, помнится, ответила ему, что быть «тактичной» – это все равно что говорить неправду или откровенно лгать людям.

– Ты права, Электра. Дети – это для меня все, мой свет в окошке, моя единственная гордость. Однако, – Лиззи снова подавила тяжелый вздох, – бессовестно это с моей стороны – грузить тебя своими проблемами. У тебя и своих болячек хватает.

– Но мы же с тобой подруги, Лиззи. А друзья всегда должны помогать друг другу. Разве не так?

– Должны. Но у меня по жизни не так уж много друзей, если честно. И, пожалуй, ни одного, кому бы я могла довериться полностью.

– И у меня тоже, – призналась я.

– Я польщена, что ты, Электра, назвала меня своей подругой. – Лиззи протянула мне руку, и я слегка пожала ее. – Я даже этим горжусь.

– И я тоже горжусь.

Второй раз в течение этого дня я почувствовала комок, подступивший к горлу. А ведь я не плакса и никогда не была большой любительницей поплакать, но сейчас разговор с Лиззи меня действительно очень растрогал. Мы поднялись со скамейки и вместе побрели обратно в корпус. И тут я заметила Хэнка: он шел на некотором расстоянии от нас, явно направляясь в конюшни.

– Послушай, Лиззи, – вдруг осенило меня. – Ты катаешься верхом?

– Конечно! Чтоб ты знала, в свое время, когда мне было тринадцать лет, я была чемпионкой пони-клуба в своем графстве.

– А когда ты уезжаешь отсюда?

– В субботу.

– Как смотришь, если я закажу нам с тобой верховую прогулку по пустыне, прежде чем ты отправишься к себе в Калифорнию?

– Правда? – Лицо Лиззи засветилось от радости. – Ничто не доставит мне большего удовольствия, поверь мне.

* * *

В эту ночь я спала, как убитая: сказались все эмоциональные перегрузки минувшего дня. Но, проснувшись на рассвете, я обнаружила Лиззи сидящей на своей кровати с чашкой кофе в руке.

– Доброе утро, – пробормотала я полусонным голосом. – Что-то ты сегодня рано поднялась.

– О да. Удивляюсь, как ты умудрилась продрыхнуть всю ночь, имея такую соседку под боком. – Лиззи кивнула в сторону Ванессы, которая еще спала, слегка похрапывая во сне. – Ей, видно, снились какие-то кошмары. Только я начну дремать, как она тут же начинает кричать истошным голосом. В конце концов, нервы мои не выдержали, и я поднялась с постели. А она сейчас спит себе, как ни в чем не бывало. Бедняжка! Вне всякого сомнения, она чем-то очень сильно травмирована.

– А я ничего не слышала, – ответила я. Быстро сбросила с себя ночнушку, напялила шорты, ветровку, надела кроссовки. – Все! Я побежала. Увидимся за утренней молитвой.

Я выбежала на улицу, надеясь, что сегодня я появлюсь на беговой дорожке раньше Майлза и сумею сделать свои три круга еще до того, как он придет. Побежала, мысленно негодуя на саму себя за то, что мысли о Майлзе мешают мне наслаждаться в полной мере своей утренней пробежкой. Я как раз пила воду, стоя возле кулера, когда на стартовой черте появился Майлз.

– Доброе утро, Электра, – поздоровался он со мной, когда я уже направилась к нашему корпусу.

– Доброе, – коротко бросила я в ответ.

– Послушайте! – Майлз приостановился, а потом направился в мою сторону. – Вы что, избегаете меня?

– Возможно.

– Но я же уже извинился перед вами вчера. Или мне снова просить прощения?

– Нет, нет… – Я тоже остановилась и повернулась к нему лицом. – В каком-то смысле, я даже благодарна вам за тот разговор.

– Благодарны мне?

– Именно благодаря нашему разговору мне удалось избавиться от кое-какого мусора, который скопился внутри меня. Мне просто было необходимо это сделать, и давно.

– О, здорово! Так, значит, у нас с вами все нормально?

– Да, все хорошо.

– Тогда почему же вы избегаете меня?

– Я… Я все еще продолжаю работать над собой.

– Хорошо. Как я понимаю, говорить на эту тему вы пока не желаете, чтобы не усложнять ситуацию еще более, да?

– Да, что-то вроде этого.

– Тогда я возвращаюсь на беговую дорожку.

Майлз круто развернулся и побежал к беговой дорожке, а я невольно выругалась себе под нос. Надо же, какой неприятный разговор у нас с ним получился. Пожалуй, еще никогда я не оказывалась в столь неудобном положении. И почему это в присутствии Майлза я всегда чувствую себя немного не в своей тарелке?

После завтрака и молитв я направилась на встречу с Фай.

– Доброе утро, Электра. Как настроение сегодня?

– Немного полегчало, – ответила я, что было чистой правдой.

– Вот и хорошо. Хотите продолжить?

– Я… Я пока в полной растерянности.

– Из-за чего?

– Я только что столкнулась сейчас с одним мужчиной. Он темнокожий, и это он позавчера толковал мне о всякого рода предрассудках. И вот о чем я подумала после разговора с ним. Скорее всего, те девчонки обошлись со мной так подло потому, что я черная. И в этом заключается главная причина их предвзятого отношения ко мне.

– А раньше вы никогда не задумывались об этом?

– Представьте себе, никогда. Можете считать меня наивной, но такая уж я есть: Электра, супермодель.

– Точно! А сейчас вы что думаете? Вам не приходила в голову мысль, что ваш статус супермодели в какой-то степени связан с цветом вашей кожи? С вашей расовой принадлежностью, если по-другому…

– Нет, подобные мысли мне не приходили в голову. Но вот сегодня утром, во время своей пробежки, я размышляла над тем, что многие люди склонны судить других, именно исходя из цвета их кожи. – Я взглянула на Фай. – Вы с этим согласны?

– Как говорят в таких случаях, «только не для записи». Конечно, я согласна. Ведь мы же стадные животные с точки зрения нашего круга общения или культурной среды, как ни верти. Само собой, есть люди передовых взглядов, они смотрят на мир шире, двигаются вперед, но…

– Но многие не могут, да? – Я вздохнула. – Но я не так уж сильно и пострадала в итоге. Лицо и тело – вот мое главное состояние, они определили мою судьбу, а не то давнее ниспровержение.

– И тем не менее, Электра, вы и сами прекрасно понимаете, что вы страдали, правда ведь?

– Из-за чего?

– Из-за того, что случилось с вами в школе. Какова бы ни была причина того случая, вполне возможно, целый комплекс причин, но само событие напрямую повлияло на всю вашу дальнейшую жизнь. И даже в какой-то степени сформировало ее ход. Вы сами это видите?

– Наверное, да, вижу. Ведь с тех пор я перестала доверять людям и…

– Продолжайте, – подбодрила меня Фай.

– Думаю, если человек перестает доверять другим, вообще теряет веру в человеческую натуру, он чувствует себя очень одиноким. Да, с тех пор я чувствую себя одинокой, это правда. – Я кивком головы подтвердила правоту своих слов. – Очень одинокой.

– Помните, мы с вами говорили пару дней тому назад о том, что ни один человек, будь то мужчина или женщина, не может быть сам по себе, наподобие одинокого острова, затерянного в океане? Но вам это удалось: превратиться в такой крохотный неприступный островок. А как вы сейчас чувствуете себя?

– Гораздо лучше. И одиночество тоже немного отступило. Я даже… Я даже подружилась здесь с одной женщиной. По-настоящему подружилась с ней.

– Прекрасная новость, Электра! – широко улыбнулась Фай. – И вы даже готовы впустить ее на свой остров?

– Ну, если продолжить рассуждать в том же ключе, то да, готова. – Я вдруг вспомнила, как Лиззи протянула мне руку для благодарственного рукопожатия. – А еще я страшно злюсь на саму себя за то, что позволила этим мерзавкам помешать мне получить школьный аттестат. Чтобы у папы были основания гордиться мной.

– То есть вы не считаете, что он гордился теми успехами, которых вы достигли как модель?

– Нет, он говорил, что гордится мной, но ведь все это – не более чем случай; мне посчастливилось родиться с таким лицом, с таким телом… Вы же понимаете, во всех этих рекламных кампаниях мозги совсем не востребованы.

– Знаете, передо мной прошло много знаменитых моделей, они сидели как раз на вашем месте и, представьте себе, говорили то же самое. Но из того немногого, что мне известно о модельном бизнесе, полагаю, сама по себе ваша работа тяжелая и изнурительная. А тут еще и всякие сопутствующие обстоятельства, усложняющие жизнь, в виде славы и денег, которые обрушиваются на человека в столь юном возрасте. Вы неоднократно упоминали в разговоре со мной о том, что чувствуете, будто во многом подвели своего отца, не оправдали его доверия. И вам сейчас стыдно за это, да?

– Наверное. Хотя мне всегда было обидно думать, что люди, в том числе и папа, могут посчитать меня тупицей. Ведь до того, как я пошла в школу, у меня с учебой все получалось нормально, даже очень хорошо, а потом… случилось то, что случилось. А сейчас я не могу объяснить отцу, почему все так внезапно переменилось. Ведь его больше нет, он умер.

– И вас это тоже злит?

– Злит, что он умер? Пожалуй. Последние несколько лет мы с ним не сильно ладили. Признаюсь, я и домой-то старалась приезжать как можно реже.

– То есть вы всячески избегали его?

– Да, вы правы. А наша последняя встреча с ним в Нью-Йорке – это вообще… Я тогда была, как говорится, в полной отключке. Честно, я немногое и запомнила из той встречи. Разве что выражение его лица, когда он прощался со мной. На нем застыло такое… – Я нервно сглотнула слюну. – Такое вселенское разочарование… А спустя всего лишь несколько недель после нашей встречи он умер.

– Да, вы говорили, что ваш отец ушел из жизни минувшим летом. И именно тогда резко возросло ваше пристрастие к спиртному и наркотикам. Вы не считаете, что все это как-то связано между собой?

– Наверняка связано, тут самая прямая связь. Я не хотела скорбеть из-за того, что папа умер, считала, что злиться на него за этот внезапный уход будет гораздо лучше. Но… – Внезапно я всхлипнула, чувствуя, как комок снова подступил к моему горлу. – Но мне его так не хватает. Очень не хватает! А, черт! – И снова в ход пошли бумажные носовые платки. Много платков. – Папа был, что называется, мой человек, понимаете меня? Я всегда чувствовала, что он меня любит… Быть может, это единственный человек на свете, кто любил меня по-настоящему… И даже несмотря на все наши с ним размолвки, он всегда был рядом, хотя бы в моих мыслях. А теперь его больше нет. В моей душе образовалась такая большая дыра, которую невозможно заполнить ничем. И я уже никогда не смогу сказать ему, как я его люблю… Рассказать, что я приехала сюда, к вам, и прохожу сейчас курс реабилитации, и…

– Ах, Электра, как же я вам сочувствую, – тихо проронила Фай, и я увидела в ее глазах слезы. Что тут же вызвало у меня ответную реакцию, и слезы полились из моих глаз с удвоенной силой.

– Все мои сестры сильно горевали, переживали смерть папы, – продолжила я сбивчиво. – У меня такое чувство, что они полагали, что у них больше прав на папу, чем у меня. А может, они знали, что наши с ним отношения разладились, что я практически не бываю дома. Мне казалось, что они как бы исключили меня из своего круга, и я снова остро почувствовала свое одиночество.

– Ваши взаимоотношения с сестрами – это еще одна тема, которой мы можем коснуться в ближайшие дни, если вы, конечно, захотите.

Я кивнула в знак согласия и громко высморкалась.

– Почему бы и нет? Я согласна. Мы же с вами пытаемся всесторонне проанализировать мои контакты с другими людьми, так ведь?

– Тогда я попросила бы вас подумать вот над чем. Какая существует связь между тем, как складывались ваши отношения с сестрами дома, и тем, что, когда вы оказались в школе, вас сразу же потянуло к уже сформировавшейся компании девчонок. Вполне возможно, какая-то девчонка из них вам действительно понравилась, и вы даже надеялись, что она станет вашей лучшей подружкой, а получилось так, что они вас просто использовали в своих целях. Но, с другой стороны, эта тяга не есть ли проявление того, что вы с самого детства привыкли быть в коллективе?

– Я никогда не задумывалась над этим, но очень даже может быть, что вы правы.

– То есть ваши ожидания и надежды обзавестись новыми подружками, исходя из того опыта, какой у вас накопился с раннего детства, поскольку вы привыкли постоянно общаться со своими сестрами, оказались несбыточными, когда вы попытались влиться в новый для себя коллектив.

– Вы хотите сказать, я ожидала, что мои одноклассницы полюбят меня так же, как любили меня сестры, и примут меня такой, какая я есть, как это было в моей семье? Значит, по-вашему, я была слепа, коль скоро не сумела разглядеть их истинное нутро?

– Возможно. Словом, подумайте над всем этим хорошенько, а на сегодня достаточно, – сказала Фай, глянув на часы. И я с удивлением увидела, что мы на целых три минуты превысили лимит отведенного мне времени. – Итак, до завтра, но хочу сказать вам, Электра, вы делаете просто поразительные успехи. – Фай поднялась из-за стола вместе со мной, подошла и крепко обняла меня. – Честное слово, я горжусь вами, Электра.

– Спасибо, – торопливо поблагодарила я ее и поспешно ретировалась за дверь, боясь снова расплакаться.

20

– Я буду страшно скучать по тебе, Электра, – промолвила Лиззи, когда в субботу мы с ней выехали за ворота клиники «Рэнч», впервые за все четыре недели, что я провела здесь.

– Во-первых, у нас впереди еще целый день, который мы проведем вместе. Не забывай! – напомнила я ей, чувствуя легкое головокружение, когда машина помчалась вперед по шоссе, рассекая пустыню с ее необъятными просторами на две части.

– Да, и я постараюсь получить удовольствие от этого дня по максимуму, – согласилась со мной Лиззи. – Как те две женщины в кинофильме – как же он называется? По-моему, «Тельма и Луиза». Да, именно так! Видела этот фильм?

– Наверное. Это там, где две женщины воруют вещи, а потом удирают от погони на машине, пытаясь прорваться через отвесную скалу?

– Да, да, это он! – весело хихикнула Лиззи. – Но не волнуйся, надеюсь, наше сегодняшнее маленькое приключение не обернется подобными неприятностями, хотя у меня такое чувство, будто ты сейчас снова совершаешь один из своих грандиозных побегов.

– Сумасшествие! Вырваться на волю на целый день! Пожалуй, я даже не стану судиться с ними, если вдруг случайно свалюсь с лошади, – рассмеялась я в ответ.

– Но ты ведь вернешься обратно?

– Конечно, вернусь. Обязательно вернусь! Я еще не закончила тут все свои дела, но очень близка к их завершению.

– Надеюсь, тебя поставят в известность, сообщат, что ты уже готова покинуть «Рэнч». Не то что я! Меня ведь просто взяли и вытолкали вон пинком под зад. А это место затягивает, действует на тебя, как наркотик, особенно если ты страдаешь какими-то зависимостями.

– Знаешь, лично меня впечатлил даже не столько сам «Рэнч», сколько все это! – Я широко распахнула руки, словно пытаясь вместить в них все окружающее пространство. – Я чувствую себя здесь абсолютно свободной!

– И я тоже! Тогда ура! И вперед! – Лиззи опустила ногу на акселератор, и мощный «мерседес» с открытым верхом понесся на полной скорости мимо прекрасных аризонских пейзажей по обе стороны дороги.

Воздух буквально вибрировал от жары, высокие кактусы причудливо торчали там и сям, впиваясь корневищами в ярко-оранжевую землю и воздевая к голубым небесам свои колючие ветви, похожие на такие длинные жилистые руки. Роскошные золотистые цветы пробивались к свету через густую зелень кустарников, отвоевавших у пустыни место под солнцем. Я успела заметить одинокого кролика, который, увидев приближающуюся машину, быстро прошмыгнул в безопасное укрытие. Удивительное дело! Ведь раньше я представляла себе пустыню абсолютно голым местом, а здесь, оказывается, вовсю кипит жизнь, расцвеченная сотнями самых разных красок и оттенков.

– Аризонская пустыня почему-то всегда напоминает мне Африку: такое же обилие красной пыли повсюду и такие же необъятные просторы, – заметила Лиззи. – Ты была в Африке?

– Нет.

Лиззи гнала машину вперед, а я задумалась над той историей, которую поведала мне Стелла. О какой-то молодой женщине по имени Сесили, которая улетела в Кению после того, как ее бросил жених. Я и понятия не имела, каким образом эта история связана со мной, но, судя по всему, какая-то связь определенно существует. Вполне возможно, Африка – это моя родина, то место, где я появилась на свет. А коль скоро Лиззи говорит, что Аризона похожа на Африку, тогда понятно, почему мне здесь тоже очень нравится.

– Электра, куда дальше рулить?

– Извини, задумалась о своем. – Я снова вперила взор в маленькую карту, которую нарисовал мне Хэнк. – Держим курс на Таксон, а когда увидим дорожный указатель на горный парк, поворачиваем вправо.

Указатель возник перед нами через несколько минут, мы свернули с автострады, ведущей в горы. Чуть дальше промелькнул еще один указатель поменьше на ранчо Гасиенда Орчидеа, мы съехали на узкую пыльную дорогу, ведущую, казалось, в никуда.

– Бог мой, эта машина совсем не подходит для езды по таким ухабам, – пошутила Лиззи, пока наш «мерседес» с его низкой посадкой преодолевал очередную рытвину. – Ты уверена, что мы едем в правильном направлении?

– Да, сама посмотри. – Я указала на лошадь, лениво жующую траву на небольшом, не огороженном забором выгоне между двумя огромными кактусами. Чуть поодаль виднелся жилой дом под низкой крышей.

Мы подъехали ближе, Лиззи притормозила машину прямо возле дома. Мы вышли из «мерседеса».

– Надеюсь, лошади здесь в хорошей форме. Боюсь, что после нашей поездки сюда шины на моем «мерседесе» пришли в полную негодность. Как бы мне не пришлось возвращаться в Лос-Анджелес верхом, – пошутила Лиззи, сопроводив собственную шутку веселым смехом.

Нигде не было видно знаков, указывающих, куда идти дальше, а потому мы поднялись по ступенькам крыльца на просторную веранду, защищенную от солнца нависающей крышей с широким козырьком и заставленную огромными вазами бирюзового цвета с цветущими олеандрами. Посреди веранды стоял длинный деревянный стол деревенского типа, вокруг стулья. Я глянула на бескрайнюю пустыню, которая тянулась вплоть до гор, виднеющихся на горизонте, и вдруг представила саму себя, сидящую за этим столом и ужинающую в полном одиночестве, вдыхающую полной грудью все ароматы ночного воздуха. Блаженство, да и только!

– Кто здесь? Здравствуйте! – Лиззи даже не успела постучать в дверь, как ее открыл какой-то мужчина. – А вы, должно быть, знакомые Хэнка?

Я глянула на него и невольно поразилась: неужели все мужчины в Аризоне такие статные и красивые? Этот, судя по внешности, латиноамериканец, смуглый, кареглазый, с копной блестящих иссиня-черных кудрей на голове.

– Да, мы от Хэнка, – ответила я ему.

– Добро пожаловать на ранчо Гасиенда Орчидеа, – поприветствовал нас хозяин, пожимая обеим руки. – Меня зовут Мануэль. Не хотите выпить чего-нибудь холодненького, прежде чем отправиться на конюшни? – спросил он у нас, приглашая пройти в дом. Там, благодаря работающему кондиционеру, было гораздо прохладнее, чем на улице.

– Спасибо, не откажемся, – поблагодарила его Лиззи, а я принялась с любопытством разглядывать интерьер.

Как же я ошибалась, предполагая увидеть на ранчо простой деревенский дом, пропахший насквозь лошадьми и собаками. Мы стояли в огромной квадратной комнате, две стены сплошь из стекла, через которое открывался великолепный по своей красоте вид на горы, взметнувшиеся ввысь прямо позади дома. Дом утопал со всех сторон в изобилии многоцветной местной флоры – деревья, кустарники, море цветов; на некотором расстоянии от дома я заметила еще больше лошадей, пасущихся на выгоне.

Полы в комнате из блестящего красного дерева, по центру возвышается огромный каменный камин, по обе стороны от него стоят два больших удобных дивана. Кухонное пространство заполнено всевозможной сверкающей техникой новейших образцов, что сразу же напомнило мне мою нью-йоркскую квартиру.

– Вау! – воскликнула я, не скрывая восхищения. – Какой у вас шикарный дом.

Хозяин достал из холодильника воду и лед и наполнил два стакана.

– Рад, что вам понравилось, – улыбнулся он. – Это все моя жена… Она у меня здесь главный дизайнер. Чертовски талантлива, правда ведь?

– Очень талантлива, – согласилась с ним Лиззи, и мы все вместе уставились в окно, любуясь открывшимся видом на горы. К кухне примыкала еще одна большая веранда. Мануэль открыл стеклянную дверь, ведущую туда, и знаком велел следовать за ним. Эта веранда, как и первая, тоже была защищена свисающей вниз крышей. До меня донеслось журчание воды где-то поблизости. Мы уселись за резной деревянный стол, вырезанный, как мне показалось, из цельного ствола какого-то старого дерева.

– Здесь где-то ручей рядом? – поинтересовалась я.

– Нет, это все жена придумала. Она говорит, когда слышишь журчание воды, сразу же испытываешь прохладу. Вот мы и вывели трубу из дома. – Мануэль махнул рукой на небольшой пруд прямоугольной формы, выложенный камнем, в котором плескались золотистые декоративные карпы. Со всех сторон пруд окружали цветущие кусты гибискуса и олеандра. Наверное, самое красивое место из всех, что мне доводилось видеть, снова мысленно восхитилась я.

Но стоило мне поднести стакан к губам, как позвякивание кусочков льда о стенки стакана немедленно пробудили во мне страстное желание выпить чего-нибудь покрепче. Однако я тут же напомнила себе, что это моя, по сути, первая вылазка «в люди» после приезда в «Рэнч», а следовательно, соблазны неизбежно возникнут, но их нужно будет побороть.

Я сделала глубокий вдох и зачерпнула из тарелки, которую Мануэль поставил на стол, целую пригоршню чипсов. У них был слегка пряный вкус, а специи, как известно, перебивают желание выпить; я тут же закинула чипсы в рот и проглотила, почти не разжевывая. «Дай-то бог, – мелькнуло у меня, – чтобы через какое-то время мне не пришлось снова возвращаться в “Рэнч”, но уже с зацикленностью на еде, как у Лиззи».

– Мануэль, это самое красивое место из всех, что мне доводилось видеть, – сказала Лиззи. – Как вы нашли его?

– Это ранчо принадлежало моему отцу, а до того его отцу. Отец умер два года тому назад, и я унаследовал ранчо. Перед смертью отец распродал большую часть земли, которая нам принадлежала. Сейчас земли у нас осталось совсем немного, что не позволяет заняться полноценным сельским хозяйством. Вот мы с женой и решили перестроить дом заново, вложив в реконструкцию все свои сбережения, и организовать здесь нечто вроде частного имения для тех, кто захочет обзавестись своими лошадьми. Но пока покупателей на горизонте что-то не видно.

– Так это ранчо продается? – спросила я у него.

– Si, senorita. Мы с Сэмми (так зовут мою жену) живем в городе: у нее своя фирма, занимается дизайнерским оформлением интерьеров, а я работаю на стройке, – пояснил мне Мануэль. – Итак, вы готовы к верховой прогулке?

– Да! – воскликнула я с нетерпением, подхватываясь со своего места. Надеюсь, я не заставлю Лиззи сделать остановку возле винного магазина в Таксоне, мимо которого мы проезжали по дороге сюда, потому как желание выпить буквально сжигало меня изнутри.

– Боже мой! – тихонько прошептала Лиззи, пока мы плелись вслед за Мануэлем к новеньким, по всему видно, недавно построенным конюшням. – Волшебный уголок, не правда ли? Я бы с радостью поселилась в таком красивом месте. А ты?

«Тысячу раз “да”, – подумала я про себя, но лишь кивнула в ответ, потому что перед моим мысленным взором в эту минуту маячила бутылка с водкой «Серый гусь».

– С тобой все в порядке? – Лиззи бросила на меня вопросительный взгляд.

– Да. Надеюсь, все обойдется.

Она взяла мою руку и крепко пожала ее.

– Поспешай, не торопясь, ладно? Первая отлучка из клиники – всегда самая тяжелая. Но ты же так успешно преодолеваешь все трудности. Возьмешь и этот барьер, – прошептала она мне, когда мы подошли к конюшне и Мануэль вручил нам сапоги и шляпы для верховой езды.

– То есть пока вы не занимаетесь коневодством, как положено профессионалам? – спросила я у него.

– Нет. Я приезжаю сюда только по выходным. Сам, знаете ли, люблю вырваться из города и немного размяться верхом.

– Но когда вы продадите ранчо, то такой возможности у вас больше не будет, верно? – прагматично заметила Лиззи.

– Немного земли мы оставили для себя и на будущее. Такой небольшой выгон. Хотим перестроить старый сарай, стоящий в самом конце выгона. – Мануэль махнул рукой на плоскую красную равнину, в самом конце которой, ярдах в ста от конюшни, виднелась какая-то деревянная постройка. – Но для начала надо продать дом, чтобы появились деньги на все остальные работы. – Он слегка повел плечами и сдернул шляпу с головы. – Когда Хэнк разговаривал со мной по телефону, он попросил, чтобы я сопровождал вас во время верховой прогулки, хотя и добавил, что вы обе опытные наездницы.

– Что касается меня, то он слегка преувеличил, – тут же возразила Лиззи. – Я не сидела в седле уже, наверное, лет тридцать.

– Тогда я предложу вам Дженни. Она очень послушная кобылка. А вы, Электра?

– Я, как и Лиззи, тоже давно не упражнялась в верховой езде, но, правда, поменьше, не тридцать лет.

– Как это мило с твоей стороны, отметить нашу разницу в возрасте! – Лиззи шутливо показала мне язык, пока Мануэль выводил из стойла Дженни. Он подвел к Лиззи лошадь и вручил поводья.

– Что скажете насчет Гектора? – глянул он на меня, ткнув пальцем в сильного иссиня-черного коня, который беспокойно переминался с ноги на ногу в своем стойле.

– Думаю, я с ним совладаю, – ответила я.

– Он замечательный конь, особенно когда чувствует сильную руку наездника. Мне кажется, у вас именно такая рука. Вы производите на меня впечатление девушки-босса.

– Правда?

– Si, вы, как моя Сэмми. Та тоже любит покомандовать, – добавил Мануэль, взял поводья и вывел Гектора из стойла. – Теперь прошу. Нормально?

Мы неспешно потопали вслед за Мануэлем, возглавившим нашу кавалькаду, на выезд со двора. Гектор упрямо вертел головой в разные стороны, пока я устраивалась поудобнее в седле.

– Хорошо! Вначале пойдем медленным шагом, а там посмотрим, – сказал Мануэль, пристраиваясь в одну шеренгу с нами.

Но вот Лиззи слегка вырвалась вперед, и я невольно восхитилась тем, как элегантно она держится в седле.

– Ваша приятельница англичанка, да?

– Да, она родом из Англии.

– Ха! Я сразу догадался по тому, как она сидит в седле.

– А вот я пока никак не могу устроиться в своем седле, – пожаловалась я, а Гектор в это время нетерпеливо вскинул голову.

– Подождите немного, скоро он успокоится. Гектор просто любит нестись вскачь.

Наверное, прошло добрых четверть часа, пока мне наконец удалось совладать с норовистым Гектором, и, как только я справилась с ним, Мануэль сделал мне знак.

– Вот сейчас мы можем двигаться на полной скорости.

* * *

Мы с Мануэлем вернулись назад где-то часа через два, с головы до ног покрытые красной пылью; я чувствовала пыль даже на губах. Однако это не мешало мне пребывать в состоянии полнейшей эйфории. Вначале мы двинулись легким галопом, но я чувствовала, как возбужденно стучит под моим седлом сердце Гектора, буквально рвущегося в бой. Я бросила вопросительный взгляд на Мануэля, и он, убедившись в том, что навыки верховой езды у меня точно есть, утвердительно кивнул в ответ, после чего я предоставила своему коню полную свободу действий. Мы понеслись вперед по изумительно красивой равнине, а я подумала, что еще никогда в своей жизни не чувствовала себя более счастливой, чем сейчас. Я свободна, и я владею собой полностью. Невероятно!

– Ну, как? Накатались в свое удовольствие? – спросила у нас Лиззи, когда мы с Гектором въехали во двор. За нами маячил Мануэль на своем коне. Сама Лиззи вернулась минут на двадцать раньше нас.

– Ах, Лиззи! Это было замечательно! – ответила я, спрыгивая на землю. – Прости нас за слишком быструю езду.

– Наблюдать за вами с Гектором было одно удовольствие. Правда, я у себя в Англии привыкла к более спокойному темпу. Но ты была неукротима, как сама стихия. Я права, Мануэль?

– Да, именно так, – улыбнулся Мануэль. – А сейчас самое время утолить жажду холодным пивом.

Но вначале нас с Лиззи препроводили в огромную ванную комнату, тоже оснащенную самой современной техникой; мы смыли грязь со своих лиц и даже заглянули украдкой в хозяйскую спальню – невероятно красивая комната с видом на горы и небольшим, но глубоким бассейном, оборудованным на закрытой террасе прямо за стеной из стекла. Приведя себя в относительный порядок, мы возвратились на террасу, где нас уже поджидал Мануэль, и уселись за стол рядом с ним.

Он уже оприходовал почти полбутылки пива, еще две дожидались нас. Рядом стоял кувшин с водой.

– Угощайтесь, – пригласил нас Мануэль, указывая на бутылки.

– Спасибо, – поблагодарила его Лиззи и взяла одну.

– Э-э… – замялась я в нерешительности, нервно сглотнув слюну. – Нет, спасибо. Мне лучше воды.

Лиззи бросила на меня одобрительный взгляд, глядя, как я наливаю себе воды в стакан. «Мне нужно, – подумала я, – привыкать к тому, что, когда я снова вернусь к своей обычной жизни, которой жила все последние годы, люди вокруг меня будут постоянно что-то выпивать». К счастью, начальный этап привыкания оказался не самым сложным, так как я никогда не была большой любительницей пива. Я рассеянно прислушивалась к разговору, который неспешно вели между собой Лиззи и Мануэль, а сама в это время старательно делала глубокие вдохи, разглядывая окружающий ландшафт и наслаждаясь легким ветерком, который приятно обдувал лицо.

– К моему глубокому сожалению, дамы, мне уже пора возвращаться в город, – обратился к нам Мануэль. – Нас с Сэмми сегодня вечером пригласили на ужин.

– Конечно-конечно. И большое вам спасибо за сегодняшний день, – поблагодарила его Лиззи, допивая остатки своего пива. – У вас необыкновенно красивый дом. Уверена, вы продадите его в самом ближайшем будущем, – добавила она, когда мы все устремились к входным дверям.

– Мы тоже с женой очень на это надеемся. Мы ведь влезли в долги, пока приводили его в надлежащий вид, а сейчас… Ну, сами понимаете! – сказал он, открывая парадную дверь и прочувствованно пожимая руки каждой из нас. – Рад был познакомиться с вами, дамы.

– Мы тоже очень рады, – ответила ему Лиззи, спускаясь по ступенькам крыльца.

– А можно мне будет наведаться к вам еще раз? – спросила я у Мануэля, проводив его к джипу, который был припаркован рядом с машиной Лиззи.

– Само собой. По выходным дням я всегда здесь.

– Тогда договорились. Дайте мне, пожалуйста, номер вашего сотового.

– Спросите у Хэнка. У него есть мой номер. Hasta luego, Электра, Лиззи.

На обратном пути в город мы пристроились за машиной Мануэля. Я всю дорогу любовалась предвечерним небом, широко раскинувшимся над Аризонской пустыней и вобравшим в себя все оттенки красного и лилового по мере того, как солнце клонилось все ниже и ниже к своему закату.

– Наверное, придется мне тоже приобрести такую машину, как у Мануэля, – сказала я, когда он, высунув руку из окна своего джипа, помахал нам на прощание, после чего свернул вправо, и дальше мы поехали уже одни.

– А зачем тебе джип? – удивилась Лиззи.

– Как зачем? Для поездок за город, разумеется. Сразу же по возвращении в «Рэнч» свяжусь со своим финансовым директором.

– С какой целью?

Я повернулась к Лиззи лицом и широко улыбнулась.

– Я хочу купить этот дом.

* * *

Обычно по субботам у нас не бывает никаких занятий с психотерапевтами, а потому еще одна группа пациентов клиники отправилась в местный кинотеатр на просмотр какого-то кинофильма. В «Рэнче» воцарились тишина и покой. До сего дня я не особенно любила выходные, потому как здесь их нельзя было заполнить ничем. Ни тебе коллективных собраний в клубе анонимных алкоголиков, ни тебе задушевных разговоров с психотерапевтом, но сегодня мне страшно хотелось поскорее встретиться с Фай, чтобы рассказать ей, как чудесно я провела субботний день. Ну, если не Фай, то хоть кому-то еще, так меня распирало от желания поделиться своими восторгами. За ужином столовая была практически пуста. Сразу же после ужина я вернулась в палату с намерением закончить работу над своими письмами к близким. К тому же мне надо написать отдельное письмо Сюзи и еще одно – моей дорогой Мариам.

Ванесса, по своему обыкновению, валялась на постели с наушниками в ушах, отрешенно уставившись в потолок. Между прочим, чуть раньше я видела ее в компании Майлза в Саду безмятежности, когда возвращалась к себе после слезного прощания с Лиззи. Я уселась за свой письменный стол и извлекла из ящика чистую бумагу, конверты, ручки.

– Где это ты сегодня пропадала весь день? – неожиданно поинтересовалась у меня Ванесса, разговаривавшая очень редко и в самых крайних случаях.

– Ездила на одно ранчо, чтобы покататься верхом.

– И они тебя выпустили отсюда? Одну?!

– Да. Но мы ездили туда вместе с Лиззи. Здесь же не тюрьма, в конце концов. Мы всегда можем выйти за двери клиники и отправиться куда захотим.

– Я бы с большим удовольствием, только вот жаль, мне некуда идти.

– У тебя что, нет дома?

– Есть. Но туда я больше не вернусь, иначе он прибьет меня.

– Кто «он»?

– Мой дружок Тайлер. Тот еще тип! Твой парень тебя когда-нибудь поколачивал?

– Никогда.

– Ну, тогда тебе сильно повезло.

– И что ты собираешься делать дальше?

Ванесса неопределенно пожала плечами.

– Майлз пообещал помочь, сказал, что подыщет мне подходящее место в городе. И работу поможет найти. Правда, у меня нет диплома, и в колледже я никогда не училась.

– Майлз, говоришь?

– Ну да. Это же он меня подобрал тогда на улице и привез сюда. Оплатил все лечение. Хотя, конечно же, никакой он не Иисус Христос, мой Спаситель, – пробормотала она себе под нос.

– Верно, – согласилась я с ней. Мне и самой пришлось пройти через все то, через что прошла эта девчушка, а потому я хорошо понимала ее. – Ну, как твоя детоксикация? Все прошло нормально?

– Более или менее… Накачали всякой гадостью, чтобы вывести из меня другую гадость! – Слабая улыбка тронула губы Ванессы. – Но как только я вернусь в город, то снова примусь за прежнее.

– Если Майлз пообещал позаботиться о тебе, найти жилье и работу, то тебе, как мне кажется, следует довериться ему.

– Гм! – неопределенно хмыкнула в ответ Ванесса и снова закатила глаза к потолку, вставив в уши наушники.

Я глянула на чистый лист бумаги, писать письма почему-то расхотелось. Я снова спрятала все письменные принадлежности в ящик стола и вышла из палаты, намереваясь подышать свежим воздухом в саду. «Еще я никогда так остро не ощущала свое привилегированное положение, как в эту минуту, – подумала я, усаживаясь на скамью в Саду безмятежности. – Словно принцесса какая». И при этом вела я себя как самая последняя оторва, постоянно накачиваясь наркотиками. А ведь живя в Нью-Йорке, я всегда знала, что в этом городе существует и параллельная жизнь, другой мир, где царят проституция и те же наркотики. И от этой мысли мне сразу же стало как-то не по себе. Впрочем, до сего дня эта параллельная жизнь сопровождала меня лишь неким подобием фона, не более того.

– Добрый вечер, – услышала я знакомый голос по другую сторону фонтана. – Будем играть в молчанку и дальше? Обычно, когда люди встречаются, они разговаривают.

– Привет, Майлз, – искренне обрадовалась я его появлению, когда он подошел ко мне и сел рядом.

– Птичка на хвосте принесла мне новость: вы сегодня куда-то уезжали на весь день?

– Да, это правда. Каталась верхом на одном ранчо. Фантастика!

– Рад за вас всей душой. Нам всем необходимо иметь что-то такое, что делает нашу жизнь осмысленной и даже желанной.

– Я не знала, что вы выступили для Ванессы в качестве спонсора.

– Да, немного подсобил. Ведь на ее месте в этой канаве вполне мог оказаться и я сам. Но вокруг меня есть люди, которые меня поддерживают… Моя семья, наконец. А у нее ничего этого нет.

– Ванесса сказала, что не может вернуться к себе домой и что вы якобы пообещали ей подыскать жилье и работу.

– С жильем будет попроще, найти хостел не составит особого труда. С работой сложнее, но, надеюсь, мы найдем ей какую-нибудь низкооплачиваемую работу. Что, впрочем, еще не гарантия того, что она не сбежит и не вернется к своим прежним занятиям. – Майлз вздохнул. – Главное, чтобы она сама захотела изменить свою жизнь к лучшему.

– Может, когда Ванесса полностью очистит свой организм от наркоты и ее мозги снова заработают, она и захочет перемен. Да и психотерапевты тоже помогут.

– Может, и так. Но лично мне кажется, что с тех самых пор, как я привез сюда Ванессу, а тут ее стали обхаживать толпы всяких образованных и титулованных специалистов, которые при этом и понятия не имеют, что представляла собой ее прошлая жизнь, так вот, все эти бесконечные разговоры уже изрядно поднадоели ей. Я работаю волонтером в одном из социальных центров для несовершеннолетних в Нью-Йорке, объясняю всей этой ребятне юридическую сторону дела, если они вдруг попадутся на наркотиках, советую им, что в таких случаях надо делать, чтобы избежать тюрьмы. При этом центре есть лечебный корпус для наркоманов, и, уверяю вас, он всегда полон. Там лечатся люди с разным цветом кожи и самых разных вероисповеданий.

– Могла бы я чем-то помочь в этом деле? – Слова сорвались с моих уст прежде, чем я успела подумать. – Мне тоже захотелось что-то делать. Я сейчас часто думаю, ведь я же не раз и не два видела все это по телевизору, но…

– Но и пальцем не пошевелили, пока эта беда не коснулась уже лично вас, – закончил за меня Майлз.

– Все правильно. Вот и сейчас я чувствую себя крайне скверно. Какая я все же черствая, эгоистичная, разбалованная, и потом…

– Не занимайтесь самобичеванием, Электра. Ведь вы ненамного старше Ванессы, и живете вы совсем в другом мире. Так что никакой вины за вами нет.

– Но сейчас, когда я все осознала, мне хочется помочь. – Я энергично стала тереть лоб, представив Ванессу и ее глаза, в которых застыла такая вселенская тоска, такая тоска… – Знаете, я иногда смотрю на эту девушку, и мне кажется, что внутри нее уже все умерло. Такое впечатление, что у нее нет никакой…

– Надежды, да? Вы хотели произнести именно это слово? Что ж, именно этим я занимаюсь. Стараюсь, по мере своих скромных сил, вернуть детям, с которыми я работаю, надежду, веру в то, что стоит бороться до конца, потому что в будущем у каждого из них есть шанс стать лучше, не погружаться снова в пучину безысходности, когда тебе все равно, жив ты или умер. И, кстати, это самое трудное – поверить в себя, в то, что ты можешь измениться в лучшую сторону, но надо пытаться и преодолевать себя.

– Знаете, я тут недавно размышляла об этих Двенадцати ступенях и о том, как же все это учение завязано на Боге, на вере в то, что Он поможет нам и спасет наши души. Но тогда почему Господь допускает, что одни влачат жалкое существование, а другие имеют все?

– Потому что прежде, чем переступить порог Его небесного царствия, все мы здесь на земле обречены страдать за свои грехи.

– То есть, по-вашему, в Царствии Небесном нам будет лучше, чем здесь?

– Да, мэм, я абсолютно убежден в этом.

– Ну, так убейте себя и отправляйтесь прямиком на небо.

– Ах, Электра! – Майлз негромко рассмеялся. – Разве вы забыли о том, что у каждого из нас здесь, на земле, есть свои дела, которые надо довести до ума, мы должны достойно нести на своих плечах то бремя, которое Господь возложил на нас. А вы загляните себе в душу, попросите Его о помощи и вскоре обнаружите, что Господь действительно поддерживает вас. У меня, во всяком случае, так и было.

Я развернулась всем корпусом и бросила на Майлза пристальный взгляд.

– Вы верующий?

– Да, определенно, я человек верующий. Много лет тому назад Иисус спас меня, и вот я здесь, несу свой крест и делаю Его работу. Пытаюсь, во всяком случае.

– Так, – бросила я, уставившись в темноту и не зная, что добавить. Потому что, по правде говоря, я испытала самое настоящее потрясение, ведь раньше мне еще никогда не доводилось встречать истинно верующего человека, христианина. Да и сама Библия всегда представлялась мне сборником всяких историй, наподобие сказок или древнегреческих мифов.

– Хм! – Я негромко откашлялась. – Но мне действительно будет приятно чем-то помочь, если смогу, конечно. Однако прежде я должна созвониться со своим финансовым директором, переговорить с ним, чтобы узнать, какими конкретно средствами я могу распорядиться. Догадываюсь, что я довольно богатая особа.

Судя по тому изумленному взгляду, который бросил на меня Майлз, наступил его черед удивляться.

– Вы хотите сказать, что даже не знаете, сколько сегодня вы стоите?

– Понятия не имею. Я живу в шикарных апартаментах, покупаю все, что мне хочется, хотя большинство своих нарядов получаю от модельеров бесплатно. А в остальном мои потребности весьма скромны. До недавнего времени я постоянно нуждалась только в наркотиках и выпивке. Зато сейчас у меня уже возникло одно вполне конкретное желание. – Я невольно улыбнулась, вспомнив о ранчо, которое хочу купить.

– Вы меня, конечно, простите, Электра, что я лезу не в свои дела, но, по моему убеждению, вы все же должны знать, какими деньгами располагаете. Лично я, когда речь заходит о долларах, доверяю только самому себе и больше никому.

– О, раз в год я исправно получаю от своих юристов подробные финансовые отчеты, в них указаны все мои текущие инвестиции и прочее. Но эти же отчеты… там сплошные столбцы цифр, а я… я и понятия не имею, что означает каждая из них, – чистосердечно призналась я Майлзу.

Неожиданно он протянул руку к моему лицу и ласково прошелся пальцами по щеке. Потом со вздохом взглянул мне прямо в глаза.

– Вы ведете себя, как самая настоящая тигрица, а если присмотреться, то под броней самоуверенности скрывается невинный малыш-тигренок. Я прав? Боже! На вашем фоне я чувствую себя совсем старым. – Майлз грустно улыбнулся. – Что ж, пора мне в кровать, как и положено людям моего возраста.

Майлз поднялся со скамьи, а мне так хотелось, чтобы он побыл со мной еще немного и снова погладил меня по щеке. Но я не посмела озвучить свое желание вслух, потому что застеснялась. И это для меня тоже что-то новенькое.

– Спокойной ночи, радость моя, – попрощался он и растворился в темноте.

Несмотря на то что я устала после интенсивной верховой езды, ночью я спала плохо. Частично по вине Ванессы, которая тоже всю ночь беспокойно ерзала на своей постели, но, главным образом, из-за Майлза: мысли мои постоянно кружили вокруг него. До сего времени я была полностью уверена в том, что могу совладать с любым мужчиной и построить его, если нужно, но весь мой предшествующий опыт никак не годился применительно к Майлзу. Юрист, получивший образование в Гарварде, бывший наркоман, а сейчас сам спасает других наркоманов, пытаясь вернуть их к нормальной жизни. А еще христианин…

«Интересно, он женат?» – подумала я. Правда, Майлз никогда не упоминал о своей жене. Впрочем, не так-то много мы с ним и разговаривали. Да и зачем мне это знать? Он ведь гораздо старше меня, и вращаемся мы в совершенно разных кругах.

Наутро я встала с тяжелой головой, как после похмелья. Глянула на часы: одиннадцатый час дня. Обычно каждое утро ровно в семь нас будит гонг, полчаса на сборы, а потом общая молитва смирения в столовой. Но сегодня воскресенье, а потому гонга не было, а молитва проводилась ровно в десять.

– Ты пропустила завтрак и молитвы, – сказала мне Ванесса, когда я уселась на постели. – Я принесла тебе овсянку и сок. – Она показала на мой стол.

– О, как это мило с твоей стороны. – Заботливость Ванессы тронула меня. – Большое спасибо.

– Все нормально. Майлз хотел взять меня сегодня с собой в город, в церковь, но я сказала, что лучше останусь и присмотрю за тобой.

– Надо было ехать, в чем проблема? Я просто заспалась.

– Думаешь, мне хотелось тащиться в эту церковь? Чем все эти святоши лучше наркоторговцев? Только пытаются всучить нам всякую дребедень про своего Иисуса. А я пошарила вечером по Гуглу, искала информацию о тебе, – продолжила Ванесса. – Оказывается, ты – самая известная супермодель в мире. Подумать только! И я с тобой в одной палате. С ума можно сойти!

– Можно, – согласилась я с ней и потянулась к миске с овсянкой. Вообще-то я терпеть не могу овсянку, но не хотелось обижать Ванессу.

– А как ты стала моделью?

– Случайно. Меня заметил в Париже агент одной из модельных фирм, мне тогда было всего лишь шестнадцать. – Я слегка пожала плечами. – Можно сказать, повезло.

– Это потому что ты высокая, как жираф. – Ванесса хихикнула, и хотя шутка эта касалась непосредственно меня, я все же обрадовалась, увидев улыбку на ее лице. – На такой фигуре любая одежда будет смотреться классно. Да ты и красивая, к тому же. А откуда ты родом?

– Не знаю. Я – приемный ребенок. А ты?

– Мама – пуэрториканка, отец… Ну, как сказать? Поделился своей спермой и был таков. – Ванесса окинула меня изучающим взглядом. – У тебя свои волосы?

– Не совсем. Большую часть волос мне нарастили искусственно. Вот бы мне такие волосы, как у тебя, Ванесса. Длинные и очень красивые.

– Не надо тебе ничего из того, что у меня есть, – отмахнулась она, хотя по лицу было видно, что комплимент польстил ей. – Тебе нравится быть моделью?

– Вроде ничего. Платят хорошо, хотя, конечно, устаешь порой. Каждый день стоишь, словно такая живая кукла, а на тебе только наряды меняют. А еще все эти прически и макияж…

– Получается, что твое тело как бы тебе не принадлежит?

– Наверное, в каком-то смысле так оно и есть.

– Что ж, я тоже каждый день торгую своим телом. Покупает любой, кто захочет. Выходит, мы с тобой одного поля ягоды, так?

С этими словами Ванесса подхватилась с кровати и вышла из палаты.

– Вау и еще раз вау! – сердито буркнула я себе под нос, чувствуя, как колотится сердце в груди. Слезы сами собой брызнули из глаз. Подумать только! Эта юная наркоманка, которую подобрали в какой-то нью-йоркской канаве, не задумываясь, только что больно щелкнула меня по носу, заставив почувствовать себя этакой никчемной карлицей.

Я почувствовала, как меня охватывает паника. Злость в этих случаях – плохой помощник: быстро приведет меня на аллею под названием «Водка», а оттуда уже два шага до прогулки по «Кокаиновой тропе». Я торопливо натянула на себя спортивную одежду и направилась на пробежку. Народу на беговой дорожке было сейчас гораздо больше, чем когда я совершаю свой обычный моцион с восходом солнца. Я обогнала несколько бегунов, стараясь перенаправить охватившую меня ярость на свои ноги.

– Однако какова нахалка! Сравнить меня с собой! Боже милостивый! Дожила…

К тому времени как я закончила пробежку и подошла к кулеру, пот лил с меня ручьями, все мои одежки промокли насквозь, не в последнюю очередь потому, что солнце уже жарило на полную мощь, а во-вторых, я сегодня сделала целых пять кругов. Я залпом осушила стакан воды, чувствуя легкое головокружение. Какая жалость, что нет рядом Фай, с которой можно было бы поговорить о том, что меня так задело за живое.

– Приветствую, – услышала я голос Майлза. Он направлялся ко входу в корпус клиники, оставив свою машину на стоянке. Невообразимо элегантный, еще более красивый, чем обычно: строгий пиджак, рубашка, застегнутая на все пуговицы, галстук. Я тоже потащилась вслед за ним.

– Что-то вы сегодня припозднились со своей утренней пробежкой, – сказал Майлз, когда мы с ним на какую-то долю секунды замешкались у дверей.

– Да, припозднилась. Послушайте, у вас сейчас найдется минутка для разговора?

– Конечно. Предлагаю прямиком отправиться в столовую. Там прохладнее, кондиционер работает, потому что на улице сегодня самое настоящее пекло.

Мы вошли в столовую. Я схватила с прилавка бутылку с водой, а Майлз заварил себе кофе.

– Что случилось? – спросил он у меня, когда мы наконец уселись за столик и он слегка ослабил галстук.

– Ванесса разозлила. Сказала, что не видит особой разницы между собой и мной. Дескать, я тоже торгую своим телом.

– И это привело вас в ярость, я полагаю? – Майлз отхлебнул свой кофе и уставился на меня вопросительным взглядом. – Итак?

– Что значит это ваше «итак», Майлз? Только не надо корчить из себя психотерапевта.

– А я и не корчу, хотя и понимаю, что когда люди злятся из-за каких-то слов, брошенных в их адрес, то это означает, что в глубине души вы в чем-то согласны с ними.

– Спасибо на добром слове! Уважили так уважили. Значит, по-вашему, проституция и модельный бизнес – это одно и то же?

– Я этого не говорил, Электра. Я вас спрашиваю, а что вы сами думаете на сей счет?

– Думаю, что мне платят кучу денег за то, что я участвую в продвижении товаров на рынок, – отрапортовала я гладко, процитировав слова еще одной известной фотомодели, сказанные ею в каком-то интервью. – И знаете что? Я устала слышать от самых разных людей, что моя работа легкая. – Неожиданно для себя самой я поднялась из-за стола. – На самом деле, это каторжный труд! Днями напролет… Если хотите знать, то я не сплю в одной и той же кровати больше нескольких дней. А перед тем, как приехать в «Рэнч», я вообще работала почти без выходных. За последние два года могу по пальцам пересчитать те дни, когда мне удавалось немного отдохнуть. И… и есть еще кое-что, что я хочу сказать вам.

– Говорите!

– Быть знаменитой – это вам не прогулка по парку. Да, я знаю, все люди мечтают о славе. Но понимают ли они, что это такое? Для них ведь само собой разумеющееся – выйти из своей квартиры ранним воскресным утром и отправиться на пробежку без какого-либо опасения, что тебя узнают. Их не караулят толпы папарацци, которые только и мечтают о том, чтобы поймать момент и заснять тебя, обливающуюся потом, словно свинья. Что ни неделя, то в прессе появляются новые сплетни обо мне: то я встречаюсь с новым парнем, то я бросила своего очередного ухажера. Или не бросила, но одновременно закрутила роман с кем-то еще, и так далее и тому подобное… Простите! Но сил больше нет терпеть все эти инсинуации, – добавила я поспешно.

– Все в порядке. И спасибо за то, что попросили прощения.

– И последнее. Я действительно заработала кучу денег, точно не знаю, сколько. Но это я выясню и, как только буду знать, сколько у меня денег, сразу же займусь тем, что куплю себе настоящий дом, буду жить в нем и заниматься всякими полезными вещами. Например, помогать таким, как Ванесса.

– Аллилуйя! – нараспев протянул Майлз и негромко захлопал в ладоши.

– Перестаньте издеваться надо мной. Я серьезно говорю, абсолютно серьезно.

– Я это знаю. Именно за это я и люблю вас. Кажется, у вас наступило прозрение.

– Очень может быть. – На меня вдруг навалилась усталость, и я безвольно опустилась на стул. – Я никогда не распоряжалась своей жизнью самостоятельно… Разве те несколько дней в Париже, пока на меня не обратил внимание агент из модельной фирмы. Конечно, и мое увлечение алкоголем, и наркотики, и то, что я позволяю посторонним людям распоряжаться моими финансами, все это плохо, и я собираюсь уже в самом ближайшем будущем изменить ситуацию. Правда, Майлз, я намерена это сделать. Ваше здоровье! – Я подняла свою бутылку с водой и чокнулась с его кружкой, а потом допила всю воду.

– Отлично, девочка! Так держать! – воскликнул он в ответ. – И знаете, что еще?

– Что?

– Все эти ваши рассуждения о славе, о том, какой у вас каторжный труд…

– И что?

– А то, что при желании все это тоже можно представить с пользой для дела: почему бы не воспользоваться своей славой в благих целях? Например, что мешает вам заявиться ко мне в социальный центр в сопровождении этих вездесущих папарацци? Пусть фотографируют себе на здоровье, и пусть все узнают о том, что творится на улицах нашего города.

– Знаете, а мне эта идея понравилась. Вы правы, – согласилась я с ним. – И напоследок.

– Слушаю.

– Думаю, мне пора возвращаться домой.

– Уверены?

– Да. Конечно, я поговорю с Фай, что она скажет, но я чувствую себя готовой к тому, чтобы вернуться к нормальной жизни. Понимаете меня?

– Понимаю. Но будьте осторожны, Электра, очень прошу вас. Плохие времена, они ведь имеют тенденцию возвращаться и…

– Я знаю, – прервала я его на полуслове. – Я все понимаю.

– Вы действительно молодец, Электра, и я горжусь вами.

– Спасибо, Майлз. – Я снова поднялась из-за стола. – Пойду к себе. Хочу закончить до завтра свою работу над письмами с извинениями.

– Ладно. И вот еще что, Электра.

– Что?

– Вам ведь только двадцать шесть лет. Вы слишком быстро повзрослели, и в этом смысле похожи на Ванессу. У вас впереди еще уйма времени на всякие добрые дела, а потому мой вам совет: не гоните лошадей, ладно? Расслабьтесь и относитесь к себе немного снисходительнее.

– Спасибо за совет. Постараюсь. – Я уже отошла от столика на несколько шагов, но вдруг остановилась и снова повернулась к Майлзу. – А сколько вам лет, Майлз? Вы рассуждаете, словно умудренный жизнью старик.

– Тридцать семь. Скоро стукнет тридцать восемь. Я, как и вы, много чего повидал. А избыток впечатлений, знаете ли, старит человека раньше времени.

– Так может, расслабиться нужно не только мне, но и вам? – бросила я и направилась к дверям.

– Очень даже может быть, – пробормотал у меня за спиной Майлз.

21

– Как думаете, я уже готова к выписке? – спросила я у Фай на следующее утро, подробно рассказав ей о том, как я провела выходные, и о том «прозрении», по выражению Майлза, которое на меня снизошло.

– Судить об этом можете только вы сами. Пожалуй, еще на прошлой неделе я бы ответила вам категорическим «нет», но как-то все разрешилось само собой: пробка выскочила из бутылки, и все, что было закупорено в вашей душе и хранилось там долгие годы, вылилось наружу.

– Да, вы это описали красиво и образно, – пробормотала я вполголоса.

– Посмотрим, как у вас пойдут дела в ближайшие два-три дня. Вы же понимаете, человека после всех его откровений охватывает эйфория, но потом может наступить спад. Надо как-то взять себя в руки и немного остыть, упорядочить свои эмоции, что ли. Согласны со мной?

– Наверное, вы правы. Вообще-то я планировала свой отъезд на четверг. Ваше мнение? Домой я попаду как раз на выходные, и у меня будет еще пара деньков в запасе, чтобы приспособиться к реальной жизни. Подруга приедет за мной и заберет отсюда. Так что не надо никаких дополнительных визитов.

– О, как я посмотрю, вы продумали уже все до мелочей. А о какой подруге идет речь?

– Это Мариам, – ответила я твердо. – Майя в Рио, далеко отсюда. Думаю, не стоит ее срывать с места и заставлять мчаться в такую даль. Тем более что у нее семья, забот и без меня хватает.

– Что ж, вам решать. Но, когда она звонила мне в последний раз, чтобы справиться о том, как у вас идут дела, она сказала, что будет счастлива приехать сюда и повидаться с вами. Не забывайте, вы болели, тяжело болели, Электра. А вы же знаете, как носятся любящие родственники вокруг заболевших членов своей семьи.

– Знаю, но все равно хочу, чтобы за мной приехала именно Мариам.

– Хорошо, договорились. Я скажу вашему лечащему врачу, что вы, по-моему, вполне готовы к выписке в ближайший четверг. Ладно?

– Ладно, – согласилась я. – Знаете, а мне у вас очень понравилось. Изумительное место. Особенно много позитива случилось за последнюю неделю. Я открыла для себя простую вещь: все разговоры, которые ведешь с другим человеком, они реально помогают. Вначале мне была ненавистна сама мысль, что придется делить свою комнату с кем-то еще, а сейчас я только рада этому. Сегодня утром я даже поучаствовала в дискуссии, которая развернулась в нашем клубе анонимных алкоголиков на занятиях по коллективной психотерапии.

– И прекрасно! – похвалила меня Фай. Уж она-то, как никто, отлично знала, как тяжело мне даются эти групповые занятия. – Не хотите поделиться со мной, о чем вы говорили?

– В нашей группе есть одна девушка, ее зовут Миранда, и она рассказала нам, как ее третировали в школе. Тогда я поделилась со всеми собственным опытом по этой части, и после окончания занятий Миранда подошла ко мне и сказала, что мое выступление помогло ей, что теперь ей будет легче обращаться к тем ужасным воспоминаниям и говорить о них вслух.

– Отлично! – улыбнулась Фай.

– Знаете, у меня даже возникла мысль поделиться своим секретом с более широким кругом людей.

– Выступить в медиа, да?

– Да, что-то вроде этого. Я ведь ни капельки не сомневаюсь в том, что в прессе уже вовсю гуляют слухи о моем неожиданном исчезновении из их поля зрения. Где я, почему не снимаюсь и все такое…

– Вы предполагаете, что ваш агент уже выступила с соответствующим заявлением по этому поводу?

– Думаю, да. Наверняка она сказала, что я чертовски устала и что мне нужен отдых. А может, в прессу просочились и другие подробности, такое не исключено. В любом случае, коль скоро я собираюсь подключиться к той работе, которая ведется в социальном центре, о чем я вам уже рассказывала, то наверняка мой прошлый негативный опыт будет полезен подросткам, если я расскажу им свою историю.

– Вам решать, Электра. Все в ваших руках. Но пока постарайтесь не думать об этом; сейчас важнее собраться как следует, чтобы уже к концу недели вы были полностью готовы снова окунуться в реальную жизнь. Недаром древние говорили: поспешай, не торопясь. Вот и я вам советую: один шаг в день, и не более того.

– О, да. Согласна.

– Ладно. Тогда до завтра. Всего вам доброго, Электра, – попрощалась со мной Фай, и я вышла из ее кабинета.

* * *

Вечером мне вернули мой мобильник и ноутбук, я, прихватив с собой и то и другое, отправилась в Сад безмятежности, чтобы сделать свой первый звонок за последний месяц.

– Электра! Ушам своим не верю! Это вы? – прокричал в трубку Кейси, мой менеджер и по совместительству бухгалтер, откликнувшись только на второй звонок. – Как дела?

– Все хорошо, Кейси, очень хорошо.

– Чертовски рад за вас.

В его голосе прозвучало нескрываемое облегчение, из чего я тут же сделала вывод, что ему известно о моем местопребывании.

– Чем могу быть полезен? – спросил он у меня.

– Хотела бы по возвращении домой встретиться с вами, прямо на следующей неделе. Я подумываю о том, чтобы приобрести кое-какую недвижимость.

– Хорошо! Время для таких покупок сейчас самое подходящее, на рынке недвижимости царят тишь, гладь и божья благодать. Вы можете выгодно вложиться в строительство какого-нибудь нового объекта, который строительная компания и ее покровители хотят выставить на продажу. Жаль только, что Доу – Джонс сильно упал за последние дни.

– Хорошо, – ответила я, подумав, что надо обязательно выяснить, что это такое – Доу – Джонс. – Хотя вообще-то я собираюсь покупать не в Нью-Йорке. Мне тут приглянулось одно ранчо в Аризоне.

– Ладно, вы мне дадите какие-то цифры и координаты?

– Не сейчас. По возвращении домой. Я все разузнаю и тогда скажу.

– Как вы знаете, большая часть вашего состояния инвестирована в ценные бумаги и облигации, кое-что упало в цене из-за волатильности на рынке ценных бумаг, но мы в любой момент можем избавиться от какой-то части бумаг, если вы решите приобретать себе недвижимость.

– И какой суммой я приблизительно могу располагать?

– Мне нужно пройтись по цифрам, освежить кое-что в памяти, но могу сразу сказать, что вы очень богатая молодая леди.

Я хотела спросить Кейси, что конкретно стоит за словами «очень богатая», но решила, что делать это сейчас не вполне уместно. Он ведь прекрасно знает, что я никогда не заглядываю в те отчеты, которые он мне исправно присылает.

– Послушайте, Кейси, что вы скажете насчет понедельника с утра? Я подъеду к вам в офис, и мы все обсудим прямо на месте. Потому что у меня есть и еще кое-что, о чем я хочу поговорить с вами.

– Никаких возражений, Электра. Буду рад видеть вас. Скажем, в одиннадцать часов. Вас устроит?

– Отлично! Тогда до встречи. И всего вам доброго.

«Все прошло достаточно безболезненно», – подумала я, отключая свой мобильник, корпус которого тем не менее стал влажным, так вспотели мои ладони. Я сидела, предаваясь мечтам о том, как стану владелицей ранчо Гасиенда Орчидеа, как буду проводить там свои вакации, а впредь сделаю все от себя зависящее, чтобы они у меня были: оговорю со Сюзи, чтобы в любом моем контракте обязательно фигурировали и дни отдыха. Пожалуй, попрошу, чтобы мне соорудили на ранчо беговую дорожку, а еще найму себе служанку, которая будет присматривать за домом во время моего отсутствия, и помощника для ухода за лошадьми, которых я собираюсь купить. А вдруг Мануэль согласится продать мне Гектора? Вот было бы здорово!

Я вернулась к себе в палату с намерением улечься спать: время ведь уже позднее, но сон никак не шел, я была слишком возбуждена всем тем, что случилось в моей жизни за последние два дня. Глянула на кровать Ванессы и увидела, что она пуста. Вдохнула и сразу же почувствовала какой-то неприятный металлический запах, повернулась и увидела тоненькую красную струйку, сочившуюся из-под двери, ведущей в ванную комнату.

– Черт! – крикнула я во весь голос и тут же нажала на кнопку экстренного вызова, потом собралась с мужеством и распахнула дверь. Ванесса лежала на полу в луже крови. Глаза закрыты, я увидела глубокие порезы на обеих ее руках, исковерканных многочисленными инъекциями.

– Помогите! – закричала я с новой силой, выбежав в пустынный коридор. – Кто-нибудь! На помощь! – Но никто не откликнулся на мой призыв, тут я вспомнила о своем мобильнике, вернулась в комнату, схватила его и быстро набрала номер скорой помощи: 911.

Продиктовала адрес клиники ответившему мне оператору и даже постаралась более или менее внятно ответить на ее вопросы. К счастью, в эту минуту в палату прибежала медсестра, заступившая на ночное дежурство. Глаза ее расширились от ужаса, когда я указала на ванную комнату.

– Ванесса, – выговорила я с трудом. – Кажется, она порезала себе вены… Не знаю, жива ли она еще… Не знаю… Ничего не знаю…

Мерси бросилась в ванную комнату, мне было слышно, как она попыталась привести Ванессу в чувство, та, свернувшись в крохотный клубок, продолжала неподвижно лежать на полу.

– Мэм, – услышала я голос в трубке. – Мэм, скорая с минуты на минуту будет у вас. Пожалуйста, отправьте кого-нибудь на вход, чтобы встретить бригаду врачей и проводить их к пациентке.

Я бросила телефон на постель и помчалась в ванную комнату, тяжело дыша из-за переизбытка эмоций, ставших для меня самым настоящим шоком.

– Скорая вот-вот будет, – выпалила я, обращаясь к Мерси. – Она оклемается?

– Принеси мне, милая, пару полотенец, – нетерпеливо перебила меня Мерси. – Нам нужно во что бы то ни стало остановить кровотечение. Сейчас сюда подойдет медсестра из лечебного отделения, она мне поможет.

Я сделала глубокий вдох – мне всегда было плохо при виде крови. Вместе с Мерси мы взяли руку Ванессы, и я принялась накладывать на нее жгут так, как мне приказывала Мерси, стараясь туго перебинтовать кровоточащие раны. Я уселась прямо на пол, чувствуя, как полотенце моментально набухает от крови. Мое внимание привлек небольшой кухонный нож, валявшийся рядом с Ванессой, я подняла его с пола.

– Интересно, где она его раздобыла? – спросила я, не обращаясь ни к кому конкретно.

– О, было бы желание! – вздохнула в ответ Мерси. – Наверняка украла на кухне, зашла туда, попросила чего-нибудь и, воспользовавшись моментом, прихватила с собой нож.

В ванной комнате появилась еще одна медсестра, и я облегченно вздохнула.

– Спасибо, Электра, за помощь. Теперь мне поможет Вики. А вы, если не трудно, сбегайте на ресепшн и предупредите дежурную, чтобы охранники открыли входную дверь, когда приедет скорая.

– Хорошо, уже бегу.

Я помчалась на ресепшн и передала им все, что мне было велено, а потом пошла в ближайшую туалетную комнату, чтобы вымыть перепачканные кровью руки. Когда я вышла, то увидела, что два фельдшера вкатывают через стеклянные двери в вестибюль каталку. Я провела их к нам в палату и стала наблюдать за тем, как они пытаются реанимировать Ванессу. Они осторожно перенесли ее на каталку, и я снова поплелась вслед за ними через весь корпус, а потом и на улицу, к тому месту, где мигала голубыми огоньками припаркованная карета скорой помощи, освещая ночную темноту вокруг.

– Она поправится? – спросила я у одного из фельдшеров, когда они стали вкатывать каталку в машину. Следом за каталкой туда залезла и Мерси.

– Мы сделаем все от нас зависящее, мэм, – ответил он. – Но сейчас нам надо ехать без промедления. – Он сделал движение, чтобы закрыть дверцу, но я инстинктивно схватила его за руку.

– Я поеду с вами. Я нужна Ванессе, – добавила я, обращаясь уже к Мерси.

– Электра, вам лучше остаться. Заверяю вас, сейчас Ванесса в надежных руках.

– Нет! Я поеду.

– Ладно! – сдалась Мерси. – Тогда мы будем сопровождать ее на пару с вами, милая. – Она подала мне руку, помогая забраться в салон скорой помощи.

– Хорошо, мэм, – бросил мне один из фельдшеров. – Вы присаживайтесь вон там и пристегнитесь, а мы пока займемся вашей подругой. Затягивайте ремень потуже.

Мне еще никогда не приходилось видеть карету скорой помощи изнутри, но до сего момента я почему-то была уверена, что она обеспечивает максимальный комфорт транспортируемым пациентам. Однако же нет! Стоило только взвыть сирене, как машина рванула на полной скорости вперед, а мне пришлось сразу же ухватиться за ручку сбоку, так нас трясло и раскачивало из стороны в сторону всю дорогу, пока мы добирались до города. Краем глаза я с некоторой брезгливостью, смешанной с благоговейным ужасом, наблюдала за тем, как медики вставляют какие-то трубки прямо в раны на худеньких руках Ванессы.

– В этой руке вена повреждена полностью. Попытаюсь проникнуть в нее чуть повыше, – услышала я, как обронил один из фельдшеров, обращаясь к своему напарнику.

Я невольно отвернулась, увидев, как нещадно исколота внутренняя поверхность ее руки на локтевом сгибе.

– Давление падает, – откликнулся второй фельдшер, в этот момент сирена взвыла с новой силой. – Сердцебиение слабое.

– Ванесса, ты с нами! Слышишь меня? – Фельдшер все еще пытался нащупать вену и вставить туда иглу, не переставая при этом разговаривать с пациенткой.

– Нам еще далеко? – спросила я.

– Нет, уже близко, мэм.

– Давление продолжает падать. Вставляй же быстрее иглу.

– Я изо всех сил стараюсь это сделать!

Спустя пять минут карета скорой помощи остановилась. Тут же распахнули задние дверцы, выкатили каталку с Ванессой и мгновенно скрылись внутри здания.

Я отстегнула ремень, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди; Мерси помогла мне вылезти наружу, и мы с ней заторопились в приемный покой. Там было шумно и многолюдно. К своему стыду, вынуждена признаться, что больше всего на свете мне сейчас хотелось попасть в какой-нибудь ближайший винно-водочный магазин. Пожалуй, и десяти порций моего любимого «Серого гуся» было мало.

Какая-то медсестра отвела Мерси в сторону, и вскоре они обе исчезли за вращающимися дверьми, а мною занялась медсестра, дежурившая на ресепшн. Она стала подробно расспрашивать меня о том, имеется ли у Ванессы страховой полис, о чем я, разумеется, не имела ни малейшего представления. В конце концов, я подписала какую-то бумагу, согласно которой пообещала оплатить все расходы за ее лечение, если у девушки не окажется страховки (в чем я ни минуты не сомневалась). Потом медсестра попросила предъявить ей кредитку.

– Послушайте! – не выдержала я. – Я запрыгнула в скорую помощь, в чем стояла. И мне было не до кошелька с кредиткой. Моя подруга истекает кровью, она на грани смерти. Неужели вы не понимаете?

– Понимаю, мэм. Очень хорошо понимаю. Но нам нужен номер вашей кредитки для оформления всех бумаг. Вы можете кому-нибудь позвонить?

Я уже приготовилась сказать «нет», но тут вспомнила, что мобильник при мне.

– Да, дайте мне пару минут.

Я отошла от стойки, пошарила в кармане в поисках мобильника, достала его и набрала номер Мариам.

– Электра? Как приятно услышать ваш голос! Ну, как вы там?

Проникновенный, мягкий голос Мариам меня немного успокоил.

– Я в порядке. Правда, у меня все очень хорошо. Но, к сожалению, у моей подруги все с точностью до наоборот. История длинная, но скажу лишь, что сейчас мы с ней находимся в приемном покое одной из больниц в Таксоне, и здесь меня попросили сообщить некоторые подробности, касающиеся моей кредитки. Вы можете прямо сейчас переговорить по этому вопросу с дежурной?

– Ах, Электра, что за разговор! Конечно, могу. Вы сказали, она ваша подруга?

– Да, и я должна предоставить им гарантию того, что за ее лечение будет заплачено, – сказала я на ходу, возвращаясь опять к стойке ресепшна и вручая свой мобильник дежурной медсестре. Пока Мариам беседовала с ней, я молча отиралась рядом. Закончив разговор, медсестра отдала мне мобильник.

– Она хочет еще перекинуться с вами парой слов, мэм.

– Хорошо. Ну как, Мариам, урегулировали все вопросы?

– Да, никаких проблем. Однако мне нужны кое-какие детали, касающиеся страховки этой девушки, потому как лечение будет стоить недешево.

– Сколько будет, столько будет, – вздохнула я в ответ. – Я плачу, и весь разговор.

– Понятно. Но вы уверены, что с вами все в порядке?

– Да, уверена. Однако мне пора идти, Мариам. Я перезвоню вам чуть позже. Спасибо за помощь. До свидания.

Увидев, что туалетная комната находится как раз напротив стойки ресепшн, я ринулась туда, закрылась в кабинке и плюхнулась на стульчак, тяжело дыша. Свесила голову между ног, пытаясь побороть головокружение; глянула на свои спортивные брюки и увидела, что они перепачканы кровью. Невольно издала громкий стон при мысли о том, что могли подумать люди, толкущиеся в приемном покое. Вполне возможно, кто-то даже узнал меня, хотя какая мне сейчас разница? Я снова достала свой мобильник, решив отправить эсэмэску Майлзу, но потом спохватилась: время позднее, едва ли он станет читать ночью поступившие на его телефон сообщения. Тогда я позвонила в «Рэнч» и оставила для него сообщение у дежурной, попросив ее немедленно передать ему всю информацию. Потом я еще долго сидела в кабинке, тупо пялясь на рекламу каких-то препаратов для лечения венерических заболеваний, которая болталась на дверце.

– А ведь то, что случилось с Ванессой, вполне могло произойти и со мной, – прошептала я сама себе. – Но ведь сейчас все зависит только от тебя самой. Покончить с прошлым раз и навсегда! – добавила я, и перед моим мысленным взором тут же появилась бутылка водки «Серый гусь», которую я с наслаждением разбиваю вдребезги.

Я услышала, как хлопнула входная дверь в туалетную комнату.

– Электра, вы здесь? – услышала я голос Мерси.

– Да, – ответила я, выходя из кабинки. – Ну, как она?

– Давайте выйдем отсюда и поговорим в другом месте.

Мы вернулись в приемный покой. По меньшей мере человек десять тотчас же уставились на меня в немом изумлении. Я подавила тяжелый вздох и проследовала за Мерси на улицу: она повела меня куда-то за угол, там стояли переполненные мусорные баки, источавшие страшное зловоние.

– Итак? – Я выжидательно взглянула на женщину.

– Она жива, милая. Врачам удалось стабилизировать ее состояние. Она попала сюда как раз вовремя, но сейчас ее жизни уже ничего не угрожает.

Я выдохнула во всю мощь своих легких, испытав громадное облегчение от этой новости, и почувствовала, как рука Мерси обняла меня.

– Это вы, Электра, помогли спасти ей жизнь. Если бы вы не обнаружили ее… Вы молодец, дорогая моя. Большой молодец! Но сейчас вам нужен отдых. Я закажу такси, которое немедленно отвезет вас назад в «Рэнч». Я же останусь здесь до утра. Если потребуется, вам на эту ночь предоставят другую палату.

– Не надо! Я тоже останусь здесь, рядом с Ванессой. Ведь у нее же никого нет, она совсем одна.

– Электра! Ваш курс лечения еще не закончен. Боюсь, подобные перегрузки будут чрезмерными для вас. Вам следует незамедлительно отправляться…

– Ничего мне не следует! Я остаюсь здесь. Более того, я собираюсь провести эту ночь рядом с Ванессой, если мне, конечно, позволят. Если нужно подписать какие бумаги, что в будущем я не буду судиться с «Рэнч», я готова. Но вы не можете заставить меня покинуть Ванессу вот так. Это ясно?

– Хорошо, Электра. Хорошо, – ласково проворковала Мерси. – Я переговорю с дежурной, сообщу ей, что вы остаетесь, а потом постараюсь найти кого-нибудь из персонала, чтобы они позволили вам дожидаться в каком-нибудь менее многолюдном помещении. А пока постарайтесь укрыться где-нибудь подальше от любопытных глаз, ладно?

– Ладно, – ответила я со вздохом.

– Выпить чего-нибудь хотите?

«Водки», – подумала я, но вслух сказала:

– Чашечку кофе, если можно.

– Оставайтесь пока здесь, я скоро вернусь.

Я посмотрела ей вслед и подумала, что еще никогда собственная известность и слава не были мне так ненавистны, как в эту самую минуту. Да плевать я хотела, в конце концов, если они в своем заштатном Таксоне пропечатают что-нибудь обо мне в никчемной газетенке. Единственное, чего я хочу сейчас, это находиться в палате рядом с Ванессой.

Минут через двадцать меня препроводили через черный ход в какую-то комнату, в которой стояли два кресла и работал телевизор. Там меня уже поджидал доктор с добрыми голубыми глазами.

– Приветствую вас, мисс Деплеси. Я – доктор Коул.

– Как она? – набросилась я на него прямо с порога.

– Состояние стабильное, мы уже перевели ее из палаты экстренной помощи в обычную палату, где она проведет ночь. Крепкий орешек эта девочка. – Доктор улыбнулся. – Хотите взглянуть на нее?

– Да, очень хочу. – Я тотчас же подхватилась со своего места.

– Электра, – обратилась ко мне Мерси, сопровождавшая меня сюда. – Я сейчас возвращаюсь назад в «Рэнч». Но утром кто-нибудь из наших приедет посмотреть, как состояние у Ванессы, и заберет вас. И помните, именно благодаря вам Ванесса сегодня осталась жить. – Мерси подошла ко мне и сердечно обняла на прощание, а потом мы все вместе вышли из комнаты.

– Ванесса сейчас в сознании, – проинформировал меня доктор Коул по дороге. – Но говорить с ней долго не надо. Мы дали ей сильные обезболивающие препараты, а потому она сейчас пребывает в таком полусонном состоянии. – Он распахнул дверь и ввел меня в палату, освещаемую тусклой лампой под потолком. – Оставляю вас наедине с ней. – С этими словами доктор Коул вышел из комнаты.

Я подошла к больничной койке и уселась на стул рядом с Ванессой. Она показалась мне такой хрупкой и беззащитной, словно ребенок. Она лежала с открытыми глазами, положив поверх простыни обе руки, перебинтованные до самых локтей. Она была подсоединена к капельнице и к какому-то монитору, который постоянно издавал звуковые сигналы.

– Привет, Ванесса. Это я, Электра. – Я наклонилась к ней ближе. – Как ты себя чувствуешь?

Ответа не последовало. Ванесса продолжала смотреть в потолок.

– Врач сказал, что у тебя все хорошо, говорит, ты крепкая и со всем справишься. – Я изо всех сил пыталась найти что-то позитивное во всем том, что случилось, и что можно было бы сейчас сказать ей. Подняла руку, не зная, можно ли мне коснуться ее перебинтованных рук. Решила, что не надо, и вместо этого положила руку на голову и осторожно погладила ее красивые волосы. – Хочу сказать, что я специально осталась здесь, чтобы побыть рядом с тобой.

В ответ снова молчание.

– Я приехала сюда вместе с тобой в карете скорой помощи. Жуть да и только! Прямо как в фильме «Анатомия Грей». Но врач заверил меня, что у тебя все будет хорошо.

Последовала еще одна долгая пауза, наконец Ванесса издала какой-то неразборчивый звук.

– Моя…

Во всяком случае, мне показалось, что она сказала «моя». Я молча ждала продолжения, глядя, как она облизывает языком потрескавшиеся губы.

– Моя мама так всегда делала, – прошептала она наконец.

– Что делала?

– Гладила мои волосы. Приятно.

– Тогда я и дальше буду гладить. Ты бы сейчас хотела, чтобы рядом с тобой была твоя мама?

– Да. Но она умерла.

Две слезинки выкатились из глаз Ванессы и покатились по щекам.

– Я тебе очень сочувствую, дорогая моя, – пробормотала я, чувствуя, что еще немного, и я расплачусь сама. – Я сегодня останусь здесь на всю ночь. Буду гладить твои волосы до тех пор, пока ты не уснешь. Ты не против?

Она слегка кивнула в ответ, постепенно глаза ее стали медленно закрываться.

– Все хорошо. С тобой все хорошо, – добавила я, услышав, что дыхание Ванессы стало ровным и она уснула. Тогда я и сама принялась устраиваться на ночь.

Но через пару минут дверь тихонько отворилась, и, к моему вящему изумлению, в палату вошел Майлз.

– Ну, как она? – спросил он у меня.

– Спит, – прошептала я тихонько, приложив палец к губам.

– Может, выйдем на пару секунд в коридор, чтобы переговорить?

– Не могу. – Я отрицательно покачала головой. – Я останусь рядом с ней, пока она не проснется.

– Хорошо. – Майлз на цыпочках прошелся по палате, взял стул и поднес его поближе ко мне.

– Как вы сюда добрались? – спросила я у него.

– Дежурная передала мне ваше сообщение, и я сразу же побежал на парковку, где стоит арендованная мною машина, но поскольку на руках у меня не было письменного разрешения от руководства клиники на выезд в город, то меня попросту не выпустили за ворота. Этот гребаный охранник развернул меня восвояси! Тогда я перелез через забор, вызвал такси по мобильнику и какое-то время слонялся снаружи в ожидании машины.

Мы оба с трудом удержались от смеха.

– Словом, вы тоже сегодня поучаствовали в массовом исходе пациентов из клиники «Рэнч», да? – пошутила я.

– Наверное, так, – согласился он со мной. – Ну, а вы как тут?

– Все нормально. Вот только рука немного занемела. – Я кивнула на руку, которой продолжала гладить Ванессу по голове. – Она говорит, так ее мама всегда делала. Но, по ее словам, мама умерла.

– Да, это правда.

– А что случилось?

– Не знаю. Но поскольку Ванесса ВИЧ-инфицированная, то можно предположить, что смерть ее матери как-то связана с последствиями СПИДа.

Ванесса слегка пошевелилась на постели, и я тут же сделала Майлзу знак замолчать.

– Вам лучше сейчас уйти. Позже поговорим.

– Можно, я тоже останусь? Буду сидеть тихонько рядом с вами. Составлю вам какую-никакую компанию.

И он остался. Так мы и сидели с ним вдвоем у постели Ванессы, и у меня вдруг возникло странное чувство, будто мы с Майлзом родители, сидящие у кровати больного ребенка. Несмотря на весь трагизм ситуации, эта мысль почему-то успокаивала. Мерно тикали часы на стене, отмеряя час за часом, стало уже светать. Голова моя отяжелела, и я в конце концов тоже задремала. Уже сквозь сон я почувствовала, как рука Майлза обняла меня за плечи и притянула к себе, и я с готовностью положила голову на его теплую грудь.

22

– Пить… – услышала я сквозь дрему.

Проснулась, потому что моя подушка неожиданно уплыла от меня. Открыла глаза и увидела, что Майлз наливает воду в чашку. Потом он нажал на какую-то кнопку, чтобы немного поднять койку.

– Потихоньку, милая, потихоньку. Соси через соломинку. – Он вставил соломинку в кружку.

Когда Ванесса попила, Майлз убрал от нее кружку и снова уселся на стул. Ванесса обозрела нас внимательным взглядом.

– А чего это вы тут оба торчите, а? Вы мне что, папа и мама?

Я невольно улыбнулась, вспомнив собственные мысли на сей счет, очень похожие на то, что сейчас сказала Ванесса.

– Вижу, вам и в самом деле полегчало, мисс, – улыбнулся Майлз. – Ты нас вчера здорово напугала.

Ванесса слегка пожала плечами.

– А я-то надеялась, что уже никогда больше не проснусь и не увижу нового утра. И вот вам, здрасьте! Лежу тут с вами.

«А ей действительно полегчало», – мелькнуло у меня. Вот и прежняя нагловатость вернулась.

– Электра наотрез отказалась оставлять тебя одну, дежурила возле тебя всю ночь на случай, если ты вдруг проснешься, – сказал ей Майлз, а потом повернулся ко мне. – Как смотрите, Электра, если прямо сейчас отправитесь немного освежиться? А заодно и поищите кого-нибудь, у кого можно разжиться кофе.

Поскольку мне и самой уже не терпелось отлучиться по нужде, то я не заставила упрашивать себя дважды и тут же устремилась в ванную комнату.

– Черный или белый? – спросила я у Майлза уже на выходе из палаты.

– Надеюсь, вы имеете в виду цвет кофе, а не кожи, – ухмыльнулся Майлз.

– Ха! Раз вы такой умный, то получите то, что дадут.

– Эй, вы! Вижу, у вас двоих уже все на мази, да? – прочирикала мне вдогонку Ванесса.

Мне мгновенно стало жарко, видно, даже шея покрылась краской стыда. Я ринулась со всех ног в ванную комнату, а там подошла к зеркалу и принялась внимательно разглядывать себя. Коса расплелась, и волосы повисли неопрятными патлами по обе стороны лица, под глазами залегли темные круги. Я постаралась хоть как-то привести себя в божеский вид, но, не имея ничего под рукой, сделать это было практически невозможно. А потому, оставив все как есть, я отправилась на поиски кофе.

– Кофе сейчас принесет санитарка, – оповестила я Майлза, вернувшись в палату.

Ванесса обозрела меня внимательным взглядом.

– Какой-то акцент у тебя странный, правда, Майлз?

– Это потому, что я росла в Швейцарии. Мой родной язык – французский, отсюда и акцент, – пояснила я, усаживаясь на свой стул.

Майлз встал.

– Прошу прощения, девушки. Позвольте оставить вас на время одних. Мне тоже надо пойти ополоснуть лицо.

– А я вот нигде, кроме Манхэттена, не была, не считая, конечно, того, что меня привезли сюда, в «Рэнч». И в больницах мне раньше бывать не доводилось. Впервые, можно сказать! – Ванесса испуганно округлила глаза. – Мне что, надо искать сейчас человека, который оплатит за меня все это?

– За все уже заплачено, Ванесса, – поспешила я ее успокоить. Глянула на нее и увидела, как снова налились тяжестью веки, готовые вот-вот закрыться. В этот момент она показалась мне очень похожей на такого маленького игривого щенка: проснулся с намерением побегать, но тут же выбился из сил и уже снова готов заснуть. Глядя на эту немного замкнутую девушку, с которой я до недавнего времени соседствовала в «Рэнч», спала, можно сказать, бок о бок, почти невозможно поверить в то, что минувшей ночью она вознамерилась свести счеты с жизнью, а уже наутро проснулась как ни в чем не бывало, вполне даже довольная своей жизнью…

«Может, это из-за того, что мы с Майлзом всю ночь провели рядом с ней? – подумала я. – А может, – и при этой мысли сердце у меня екнуло, – потому что вчера ее накачали всякими обезболивающими и сейчас ее мозги никак не реагируют на все, что случилось с ней?»

– Она снова уснула, – сообщила я Майлзу, когда он вошел в палату одновременно с санитаркой, принесшей нам кофе. Я залпом выпила горячую жидкость, изрядно сдобрив кофе сахаром в качестве заменителя моих утренних углеводов. – И что с ней будет дальше, как думаете?

– Вчера вечером я беседовал с врачом, и он сказал мне, что ее в ближайшее время осмотрит команда психиатров. Мы же понимаем, что вчерашнее происшествие – это отнюдь не заурядный случай.

– Хорошо, а что потом?

– Пока и сам не могу сказать с уверенностью, что ее ждет, но, как я уже сказал вчера в беседе с врачом, молитв смирения и общения с лошадьми явно недостаточно для того, чтобы поставить ее на ноги и снова вернуть к нормальной жизни. Вполне возможно, после того как она немного оправится, ее впереди еще ждет долгий процесс реабилитации; по словам врача, это единственно возможный и верный путь к полному выздоровлению. Наверняка в Нью-Йорке за ней закреплен какой-то социальный работник. Впрочем, пару месяцев тому назад ей уже исполнилось восемнадцать, так что формально она более не числится несовершеннолетней, но, в любом случае, я постараюсь отыскать этого работника и переговорить с ним, узнать, что и как. При определенных обстоятельствах за девушкой может быть закреплено даже несколько человек, которые будут обеспечивать уход и одновременно наблюдать за ней вплоть до двадцати одного года, пока она не станет совершеннолетней уже по закону. Иными словами, государство в таких случаях берет на себя обязанности опекуна и оплачивает все необходимые расходы на оказываемую помощь.

– Я во всем этом плохо разбираюсь, но мне кажется, что Ванесса просто остро нуждается в том, чтобы ее любили.

– Вы правы, Электра. Ей действительно не хватает любви и ласки, но это те вещи, которые не купишь ни за какие деньги.

– Я… А что, если по возвращении в Нью-Йорк я возьму ее к себе? Стану о ней заботиться и все такое…

Последовала долгая пауза. Майлз ошарашенно уставился на меня, видно, отказываясь поверить тому, что услышал.

– Вы с ума сошли, Электра! Подумайте сами! Вы – всемирно известная топ-модель, большую часть своего времени проводите в разъездах по всему свету, летаете на частных самолетах. У вас просто не будет времени на то, чтобы уделять ей должное внимание. К тому же, – заметив, что Ванесса слегка пошевелилась во сне, он понизил голос, – не так-то просто вернуть человека к жизни и заставить его жить дальше, если он сам этого не захочет.

– Откуда вам знать, чем лично я могу захотеть заняться после того, как снова вернусь к себе домой? – вызверилась я на него.

– Я… Послушайте, Электра, давайте вернемся к этому разговору чуть попозже, ладно? Пока же скажу лишь одно: это вам не сказка, и Ванесса – не Золушка. Она – живой человек, а с живым человеком нельзя обращаться, как с каким-то своим проектом, которым вы поначалу увлеклись, а потом потеряли к нему интерес и забросили ко всем чертям.

Я с громким стуком поставила свою чашку на блюдце, чувствуя, как во мне закипает злость.

– Послушайте и вы меня, Майлз! Я только хочу помочь, и на этом все! Как бы то ни было, – продолжила я, стараясь совладать с охватившим меня бешенством, – довожу до вашего сведения, что сегодня я выписываюсь из клиники «Рэнч».

– Неужели?

– Да, представьте себе! Я уже практически обрела нужную форму, к тому же впереди меня ждет множество всяких дел. То есть жизнь продолжается. – Я уцепилась обеими руками за чашку, словно она могла оказать мне какую-то моральную поддержку. Потом поднялась со своего места и, не взглянув на Майлза, проследовала мимо него. – Пойду сама поговорю с доктором.

– Ладно! – вздохнул мне в спину Майлз. – Поступайте, как знаете.

– Именно так я и сделаю! – ответила я, направляясь решительным шагом к дверям.

– И последнее, Электра.

– Что еще?

– На вашем месте я бы сейчас не стал высовывать свой нос на улицу. Там уже столпилась куча репортеров, и все жаждут взглянуть на вас хотя бы одним глазком.

Поскольку я боялась ненароком разбудить Ванессу, то не стала громко хлопать дверью на прощание, хотя меня распирало от желания сделать это. Но я лишь тихонько прикрыла за собой дверь и пошла на пост дежурной медсестры, чтобы выяснить у нее, где я могу найти лечащего врача Ванессы.

Женщина перезвонила кому-то, потом кивнула.

– У него сейчас обход, милая. Но он скоро освободится.

Поскольку идти больше было некуда, то я снова отправилась в туалетную комнату, уселась там прямо на вымощенный плиткой пол, стараясь хоть немного успокоиться. Все внутри меня бурлило от негодования. Честное слово, я не могу понять этого Майлза! Еще сегодня ночью я ощущала свою близость к нему: устроилась у него на плече, положив голову ему на грудь, а он в это время приобнял меня своей рукой, и все это казалось тогда вполне естественным. А уже сегодня утром… Да я готова разорвать его на части!

Я сделала несколько глубоких вдохов: надо успокоиться, убеждала я саму себя, нельзя, чтобы бесконтрольная злость возобладала над разумом. Постепенно до меня стало доходить, что именно пытался втолковать мне Майлз: если я возьму к себе Ванессу и дам ей все, что смогу, то, вполне возможно, она со временем превратится в такую ношу, которую мне придется тащить на себе уже до конца своих дней. Она ведь действительно не игрушка, с которой наигрался всласть, пока она не утратила еще своей новизны, а потом выбросил вон. Ванесса – живое создание, к тому же серьезно искалеченное жизнью… Но я ведь тоже живой человек, и меня жизнь тоже калечила…

– Мисс Деплеси? – услышала я голос за дверью.

– Да?

– Пожалуйста, выйдите, чтобы перекинуться парой слов.

Я услышала приятный голос доктора Коула.

– Конечно! – Я поднялась с пола и открыла дверь.

– Здравствуйте! – приветствовал он меня с благожелательной улыбкой. – У вас все нормально?

– Да, все замечательно. А как она?

– У Ванессы тоже дела идут хорошо, во всяком случае, в том, что касается ее физического состояния. Через пару дней она уже будет готова к выписке, а там… Все зависит от того, что скажут наши психиатры, а потом и социальный работник, который ее курирует, но, полагаю, Ванессе надо провести еще какое-то время в специализированном учреждении, где ей действительно смогут помочь.

– Но, как вы считаете, она не… безнадежна?

Доктор Коул тяжело вздохнул.

– Что сказать? Пока живешь, всегда есть надежда. Вы, наверное, уже и сами успели понять, что у любого человека с зависимостью имеется целый спектр всевозможных аномалий. Некоторым счастливчикам повезло: их выхватили еще на ранних стадиях, другие же, как Ванесса, дошли в своих пристрастиях до самого конца, достигли, так сказать, дна. Такие случаи особенно тяжелые. Но хорошо, что в клинике «Рэнч» уже начали что-то делать, чтобы выправить общую ситуацию, и этот процесс обязательно следует продолжить в той или иной форме. Нужна долгосрочная программа, которая позволит Ванессе не только реабилитироваться, но и поможет ей на момент выписки из клиники интегрироваться в окружающую жизнь. И все это следует делать по месту ее жительства, то есть на Манхэттене. И не только потому, что там находится ее куратор из социальных служб, который в случае необходимости обеспечит ей материальную поддержку за счет государства.

– Я тоже могу помочь, если это нужно, доктор Коул.

– Это очень великодушно с вашей стороны, мэм, но у государства есть деньги на эти цели. Конечно, прекрасно, когда кто-то подставит еще и свое плечо, предложит дополнительную помощь, как это сейчас предлагаете сделать вы. Да, в наших органах власти полно недостатков, и коррупция имеет место, все так, но, по-моему, ваш приятель Майлз хорошо знает, что надо делать. В любом случае, – Коул снова улыбнулся, – я очень рад, что вы проявили такой живой интерес к судьбе Ванессы и готовы помочь ей.

– Потому что мне и самой тоже недавно помогали и помогли в итоге, – ответила я. – Пожалуйста, постарайтесь подержать ее у себя как можно дольше, столько, сколько потребуется для ее выздоровления. У вас же есть номер моего мобильника, да?

– Да, он наверняка где-то фигурирует в наших записях. А сейчас прошу простить, но меня ждут другие пациенты. Всего вам доброго.

Он попрощался со мной кивком головы и ушел, а я потащилась назад, в свой «кабинет», который устроила себе в туалетной комнате. Достала мобильник и набрала номер Мариам.

– Добрый день, Электра. Ну, как там ваша подруга? – опередила меня Мариам, заговорив первой.

– Спасибо, все хорошо. Сейчас ее жизни уже ничто не угрожает. Я чего звоню вам… Не могли бы вы подобрать мне какой-нибудь удобный рейс до Нью-Йорка?

– На когда?

– Завтра утром, если можно. Как вы знаете, в четверг меня выписывают, ну, а тут всего лишь на один день раньше.

В трубке повисла короткая пауза.

– Хорошо. Я полагаю, речь идет о частном самолете?

– Наверное, да. – Я тут же подумала о тех толпах репортеров, которые уже осаждают больницу с самого утра.

– Какое конкретно время вас устроит?

– Сама не знаю. Наверное, ближе к полудню. Чтобы часов в десять утра я уже смогла покинуть «Рэнч».

– Нет проблем. Я… Вы уверены, Электра, что не хотите, чтобы я прилетала за вами и сопровождала на обратном пути?

– Мариам, мне и раньше неоднократно приходилось летать одной. Я же не больна, в конце концов. К тому же зачем вам тащиться в такую даль?

– О, для меня только в удовольствие помочь вам в любом деле.

– Спасибо, очень тронута, но, честное слово, со мной все в полном порядке.

– Ладно. Тогда я все выясню, а потом перезвоню вам между семью и восемью вечера, когда вам выдадут на руки мобильник.

– О, за это как раз можете не волноваться. Я сегодня по возвращении в «Рэнч» еще планирую встретиться со своим психотерапевтом. Уверена, она разрешит мне оставить мобильник при себе на весь день. До свидания, Мариам.

Возвращаясь в палату Ванессы, я по дороге размышляла, не вызвана ли такая чрезмерная готовность Мариам сопровождать меня отсюда домой тем, что она попросту боится, что я могу надраться на борту самолета, воспользовавшись их мини-баром, и прилететь в Нью-Йорк в стельку пьяная. Впрочем, вполне возможно, она на самом деле переживает за меня и, как всегда, рада помочь мне во всем.

А что, если я действительно напьюсь? Посмотрим, как у меня получится противостоять соблазнам в одиночку. Пришло время показать себя, так сказать, в деле.

Когда я вошла в палату, Ванесса сидела на постели и клевала свой завтрак: какой-то сок и сдобные булочки. Я обрадовалась, что от нее уже отцепили капельницу, остался лишь монитор, закрепленный на пальце, который фиксировал давление. Выглядела Ванесса сейчас менее оживленной, чем тогда, когда проснулась. Вполне возможно, к ней постепенно стало возвращаться осознание той суровой действительности, в которой она существует.

– Привет, – поздоровалась я с ней вторично. – Ну, как ты тут?

– Все путем, спасибо.

– Она боится психотерапевтов, которые придут сюда, чтобы оценить ее общее состояние, – подал голос Майлз, сидевший по другую сторону кровати.

– Да, боюсь. И ни в какую «дурку» я не поеду, пусть даже не надеются упечь меня туда. Да, я наркоманка, но не псих! – Ванесса нервно передернула плечами. – Ты ведь не допустишь, Лектра, чтобы они держали меня взаперти где-нибудь? Так, Лектра?

– Послушай, Ванесса. Все искренне пытаются помочь тебе, – ответила я. – По-моему, тебе стоит довериться этим людям.

– Хорошо, я доверюсь. А они потом упрячут меня в психушку, да? – снова повторила она свой главный аргумент.

– Послушай… – Я видела, что Ванесса уже завелась на полном серьезе. – Я только что разговаривала с тем милым доктором, который занимался тобой, когда ты поступила сюда. Он сказал, что надо будет найти на Манхэттене такую организацию или государственную структуру, которая могла бы оказать тебе реальную помощь. Что-то такое, похожее на «Рэнч», но только без лошадей, – невольно пошутила я. – Мы с Майлзом вчера сильно перепугались, и мы оба не хотим, чтобы нечто подобное повторялось с тобой и впредь.

Ванесса хмуро глянула на меня.

– А какая тебе разница, что со мной будет? Тебе, с твоей кучей долларов в банке, что за дело до меня?

– Значит, есть дело. И Майлзу тоже. А потому научись доверять нам и своим лечащим врачам: мы все хотим только одного – помочь тебе.

– С чего это я должна доверять вам? Уж как я доверяла Тайлеру, и что? Обещал беречь меня, а сам подсадил на наркотики. Вот и вся его забота.

– Ты мне должна верить уже хотя бы потому, что я проторчала всю прошлую ночь рядом с тобой. Сказала, что не оставлю тебя одну, и не оставила. А у тебя сейчас выбор невелик: либо ты доверяешь нам и тем профессионалам, которые тобой занимаются, либо возвращаешься к своей прежней жизни.

– Нет, есть еще один выход: я свожу счеты с жизнью, а вы тут все оставайтесь без меня.

– Вспомни, что у тебя все пока идет хорошо, – подал голос Майлз. – Вот уже почти две недели ты обходишься без тяжелых наркотиков.

– Очень хорошо все у меня идет! – огрызнулась в ответ Ванесса. – Настолько хорошо, что я захотела убить себя. – Она раздраженно оттолкнула от себя поднос с едой и снова уставилась в потолок.

Я беспомощно глянула на Майлза, не зная, что еще сказать.

– Мы сейчас с Электрой поболтаем немного в коридоре, ладно? – обратился он к Ванессе, поднимаясь со стула.

– Болтайте себе на здоровье! Вижу, я вас уже тоже достала, да?

Я открыла рот, чтобы сказать в ответ тоже какую-нибудь гадость, но Майлз отрицательно покачал головой, давая мне знак помолчать. Я вышла вслед за ним в коридор.

– Проклятье! С ней нет никакого сладу! – раздраженно бросила я.

– По словам доктора, она сейчас переживает постсуицидальную депрессию, а потому нуждается в осмотре психиатра, он должен прописать такие препараты, которые ей реально помогут.

– Доктор сказал мне, что сейчас организм Ванессы чист от наркотиков, ей нужно просто правильно помочь, поддержать ее, чтобы впредь у нее не возникало желания приняться за старое. Считаю, что это хорошая новость.

– Безусловно, – согласился со мной Майлз. – Послушайте, Электра. Простите меня за то, что я не вполне вас понял. Наговорил вам тут бог знает чего. Понимаю, вы действительно хотите помочь ей.

– Да, хочу, – согласилась я с ним. – Но я понимаю и то, что ей нужно много больше того, что я могу сейчас ей дать. – Я вдруг почувствовала безмерную усталость, и физическую, и умственную. Меня даже повело в сторону.

– Пожалуй, вам стоит вернуться в «Рэнч» и немного поспать. Тут как раз приехала одна медсестра из нашей клиники, вместе с ней и вернетесь на их джипе. По-моему, больше вам тут нечего делать.

– Вы правы. Я действительно смертельно устала. Но вначале я все же загляну к Ванессе и попрощаюсь с ней.

– Ладно, тогда я отлучусь на пару минут, пока вы будете прощаться, немного проветрюсь. – Майлз улыбнулся и зашагал вдоль коридора.

– Ванесса, ты не спишь? – спросила я, зайдя в палату и глянув на нее. В ответ она лишь пожала плечами. – Послушай, доктор сказал мне, что тебя выпишут отсюда, как только тебе станет лучше. Никто тут не собирается держать тебя вечно.

– Да, выпишут и направят в психушку, так?

– Нет, не так. Клянусь тебе своей жизнью, Ванесса, я не допущу, чтобы ты очутилась в психбольнице. Завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк и…

– То есть ты меня бросаешь, да?

– Ничего я не бросаю! Приеду домой и стану на месте разбираться, как именно тебе помочь. И не только тебе, но и другим молодым людям, которые попали в беду. Пожалуйста, поверь мне, Ванесса. Я говорю правду. Мы с Майлзом собираемся приложить все усилия для того, чтобы обеспечить тебе наилучший уход из всех возможных. Клянусь, я тебя не брошу.

– Тогда забери меня отсюда и возьми с собой прямо сейчас. Я не хочу здесь оставаться, – простонала в ответ Ванесса.

– Послушай меня, мисс! Хорошенько послушай! – вдруг заговорила я с интонациями своей бабушки в голосе. – Ты попала в дерьмовую переделку, это правда. Но в самый трудный момент тебе помогли и спасли твою жизнь. А ты подумай, скольким подросткам, таким, как ты, никто не приходит на помощь. Я вовсе не хочу сказать, что я или Майлз выступаем тут в роли каких-то сказочных волшебников, но…

Я увидела, как лицо Ванессы озарила слабая улыбка.

– Но, – продолжила я, – как видишь, мы здесь, и с тобой все в порядке, и мы позаботимся, чтобы так было и дальше. С этим ясно? Надеюсь, что в один прекрасный день ты и сама захочешь помочь другим, как помогли тебе.

Не знаю, откуда у меня взялись эти слова, но они нашлись. «Прямо вылитая Тигги», – подумала я про себя.

– А потому, мисс, изволь делать то, что велят тебе врачи, и считай, что тебе крупно повезло в этой жизни. До встречи в Нью-Йорке. Когда ты там обустроишься, обещаю тебе роскошный ужин в каком-нибудь приличном месте. А потом все, включая и твоего разлюбезного Тайлера, увидят твою фотку в глянцевом журнале, где ты будешь запечатлена в компании со мной, и все поймут, что ты вышла победительницей из этой схватки.

– Круто! – промолвила Ванесса после некоторой паузы. – Ты клянешься мне в этом?

– Я уже поклялась. И вот что еще.

– Что?

– Хочу повторить еще раз, твои волосы великолепны, и они всегда будут лучше моих. Люблю тебя, Ванесса. До скорого.

Я поцеловала ее в макушку и вышла из палаты. Майлз поджидал меня, стоя в коридоре.

– Все в порядке?

– Да. Ну, я поехала. Будем на связи.

– Хорошо.

– Спасибо.

– Да, совсем забыл… Они припарковали джип с черного хода, – крикнул он мне вдогонку и исчез в палате.

Садясь в джип, я впервые по достоинству оценила свою славу и все, что она может уже применительно к другим людям. Оказывается, у меня есть сила и власть. Что ж, самое время употребить их на благие дела.

* * *

– Вы абсолютно уверены в том, что хотите уехать завтра утром? – спросила у меня Фай, когда я, немного поспав, встретилась с ней во второй половине дня и мы подробно обсудили все события минувшей ночи. – Может, стоит задержаться еще на денек? Ведь эта ночь, Электра, стала для вас тяжким испытанием по части негативного опыта.

– Именно поэтому я и тороплюсь домой, – ответила я прямо. – Хочу как можно скорее вернуться к нормальной жизни и внести в нее некоторые коррективы. А то я тут сижу без дела и только размышляю о них.

– Не хотите поделиться со мной, о каких конкретно коррективах идет речь?

– Во-первых, выброшу из своей квартиры все спиртное, а во-вторых, удалю из мобильника номер телефона своего наркодилера, – пошутила я в ответ.

– Что ж, неплохое начало. А дальше?

– Потом встречусь со своим агентом, и мы с ней обсудим мой предстоящий график работы с учетом того, что мне нужно время для отдыха. Я также договорилась о встрече со своим менеджером, который курирует мои финансовые вопросы, так как у меня появились кое-какие идеи.

– Что за идеи?

– Хочу помочь таким ребятишкам, как Ванесса. И не просто пожертвовав деньги в какой-нибудь благотворительный фонд. У меня возникло желание стать рупором от имени всех этих людей и по-настоящему включиться в борьбу против наркотиков.

– Звучит потрясающе, Электра! – Фай расплылась в искренней улыбке. – Многим этим ребятам действительно нужна помощь, нужен кто-то, кто боролся бы за них. Однако постарайтесь проявить осторожность, особенно в самые первые недели по возвращении домой. И не погружайтесь с головой в реализацию своих новых идей. Вам еще самой нужно время, чтобы оправиться полностью. А потому важно соблюдать тот режим, которого вы придерживались здесь: утренние пробежки, обязательные ежедневные встречи в клубе анонимных алкоголиков по меньшей мере первые полгода, хорошая еда, ранний сон… Ведь пока у вас идет процесс восстановления, Электра. Помните об этом. Какая от вас будет польза другим, если вы сорветесь сами? Кстати, где вы планируете провести свой ближайший отпуск?

– О, с этим уже все ясно, – ответила я Фай и рассказала ей о том, что все мы, сестры, планируем летом устроить круиз к греческим островам на нашей семейной яхте «Титан», чтобы возложить в тамошних водах поминальный венок в честь отца.

– Что ж, отпуск в кругу семьи – это замечательно, – согласилась со мной Фай. – А что Нью-Йорк? Дома у вас есть люди, которые в случае чего смогут поддержать вас?

– Конечно, есть. Это моя пресс-секретарь Мариам, я вам о ней уже рассказывала. А еще моя бабушка Стелла. О ней я упоминала лишь вскользь, но я знаю, что она всегда поддержит меня, если надо.

– Хорошо! И не стесняйтесь обращаться к ним за помощью. И к Майе тоже. Она очень за вас переживает. Я перешлю по электронной почте ей и вашей помощнице список местных клубов, где проводят свои встречи анонимные алкоголики, а еще дам координаты нескольких хороших психотерапевтов, практикующих в Нью-Йорке, которых я знаю лично. Вы должны, Электра, постоянно помнить о том, что вы нуждаетесь в общении с теми людьми, которым доверяете.

– Я помню. Но мне хочется побыстрее добраться до Нью-Йорка еще и ради Ванессы.

– Это хорошо, очень хорошо. Но имейте в виду, чем крепче и сильнее будете вы сами, тем эффективнее будет ваша помощь ей.

– Я нужна ей. К тому же все, что я увидела своими глазами минувшей ночью, это, знаете ли, покруче любого реалити-шоу. И, кажется, я выдержала.

– Это правда, – согласилась со мной Фай. – Хорошее это чувство, когда ты понимаешь, что нужен кому-то, правда?

– О да, очень хорошее. – Я увидела, как Фай скосила глаза на часы, висевшие на стене, и поняла, что время мое истекло. – Послушайте, Фай, прежде чем уйти, хочу попросить у вас прощения за то, что поначалу со мной было трудно общаться и разговаривать. Большое вам спасибо за все. Вы проявили изумительное терпение, а в итоге общение с вами изменило мою жизнь.

– Не благодарите меня, – ответила Фай, когда мы с ней обе поднялись со своих мест. – Вы всего добились сами. Удачи вам, Электра. – Она широко распахнула руки и обняла меня. – Будьте со мной на связи, договорились? Сообщайте мне о том, как у вас идут дела.

– Обязательно! – пообещала я, направляясь к дверям, потом повернулась и улыбнулась. – Знаете, и представить себе не могла, но это так! Я буду очень скучать без вас. Честно! Всего вам доброго.

* * *

Вечером я столкнулась с Майлзом в столовой.

– Ну, как она? – уже, наверное, в сотый раз поинтересовалась я у него, поставив свой поднос с ужином на столик, за которым он сидел, и устраиваясь напротив него.

– Да все так же, как и утром… Боится, настроена резко отрицательно, все воспринимает в штыки.

– А что сказали психиатры, которые ее осматривали?

– Психиатр рассказал мне, что знает одно хорошее местечко на Лонг-Айленде; тамошние специалисты как раз специализируются на таких пациентах, как Ванесса. Я уже переговорил с представительницей социальной службы, которая ее курирует, а сейчас намереваюсь связаться еще и с инспектором по надзору.

– За Ванессой что, надзирают?

– Да. Эта женщина из социальной службы рассказала мне, что после смерти матери девочка кочевала из одного сиротского приюта в другой, но, когда ей минуло шестнадцать лет, она внезапно исчезла со всех, как говорится, радаров и нигде не числилась, пока ее не арестовали в Гарлеме за вымогательство. На первый раз Ванессе вынесли только предупреждение, но тем не менее после этого задержания она уже официально числится во всех базах данных как правонарушитель, что автоматически означает следующее: вплоть до своего восемнадцатилетия несколько месяцев тому назад за Ванессой официально наблюдала команда специалистов соответствующих профилей. Ида, так зовут эту женщину из социальной службы, собирается в максимально короткие сроки снова запустить в действие эту программу, получив соответствующее решение суда о продлении сроков наблюдения за Ванессой. В принципе такое наблюдение может продолжаться вплоть до достижения ею совершеннолетия в двадцать один год. Что позволит Иде направить уже официальные запросы с просьбой включить кандидатуру Ванессы в ту программу, которую порекомендовал нам психиатр. К тому же ей будет назначено пособие и даже выделено какое-то жилье. Надеюсь, не в Трущобе.

– Трущоба? А что это такое?

– Вау, Электра! – Майлз удивленно округлил глаза. – Вижу, вы действительно существуете в некоем параллельном мире. Я-то уж был уверен, что все американцы наслышаны об этом проекте.

– Вообще-то я гражданка Швейцарии! – возразила я ему, слегка покраснев, понимая, что это слабое оправдание моему невежеству. – Так все же, что это такое?

– Трущоба – это социальное жилье, проживание в таких домах оплачивает государство. Беда лишь в том, что большинство таких домов действительно являются трущобами. Однако у нас еще есть время, а там посмотрим, что и как будет.

– Пожалуйста, Майлз, помните о том, что я сказала вам обоим: я готова помочь всем, чем смогу. Если ей надо будет подыскать подходящую квартиру, я заплачу за проживание. Мне страшно не по себе от того, что я сейчас оставляю ее одну, но мне действительно необходимо уехать отсюда, и срочно.

– Конечно, Электра. Поступайте так, как будет лучше для вас самой. Ванесса знает, что вы остались в больнице ради нее и что вы оплатили все ее лечение там.

– Я вам оставлю немного денег, пожалуйста, купите ей мобильник, ладно? Тогда я смогу связываться с ней в любое время.

– Конечно, я все сделаю, как вы просите, но и вы не забывайте, что пока Ванесса пребывает в глубочайшем миноре. Вполне возможно, какое-то время она вообще не захочет никаких контактов с внешним миром. Так что, моя юная леди, займитесь в первую очередь собой. – Майлз вскинул вверх указательный палец и помахал им перед моим носом. – Помните, Ванессе будет мало проку от вас, если вы сами снова возобновите свои встречи с «Серым гусем».

– Я это знаю, Майлз. Ну а что же вы сами? Каковы ваши ближайшие планы?

– Какое-то время еще пробуду в «Рэнч», пока Ванесса окончательно не придет в себя, а потом, надеюсь, привезу ее в Нью-Йорк.

– Хорошо, однако мне пора к себе. Надо еще упаковать свои вещи. Такси приезжает за мной завтра ровно в семь утра. Вот! – Я протянула ему конверт. – Там номер моего мобильника и телефон моего пресс-секретаря на случай, если вы не сможете связаться со мной напрямую. Пожалуйста, держите меня в курсе всех новостей о Ванессе. Договорились? И всего вам самого доброго, Майлз.

– Обещаю, буду держать. Да, и еще! – окликнул меня Майлз, и я повернулась к нему.

– Что еще?

– Вы хороший человек, Электра. Я очень рад, что мне посчастливилось познакомиться с вами.

– Спасибо, – бросила я в ответ и быстрым шагом поспешила от него прочь, чтобы он не успел заметить, как заблестели от слез мои глаза.

24

Неделю спустя я проснулась в своих нью-йоркских апартаментах, роскошествуя на мягком пуховом матрасе, в котором утонула, словно в облаке. Сладко потянулась, потом перевернулась на другой бок, чтобы посмотреть, который час. Шесть утра. Пора подниматься и выходить на свою утреннюю пробежку, пока Центральный парк не запрудили толпы народа. Я быстро натянула на себя спортивные штаны и ветровку, на голову нацепила парик и бейсболку, которые пока спасали меня от приставучих папарацци, на нос водрузила солнцезащитные очки и в таком виде покинула квартиру. Быстро спустилась на лифте вниз, вышла на улицу и бегом направилась к Центральному парку. Магнолии стояли в полном цвету, да и многие летние цветы уже тоже распустились на клумбах вдоль беговой дорожки, внося дополнительные оттенки в многообразную палитру красок наступающего дня. Который, судя по безоблачно ясному, голубому небу, сразу же вызывающему ассоциации с югом Франции, обещал в полной мере порадовать жителей Нью-Йорка отличной погодой. Я улыбнулась просто потому, что почувствовала себя счастливой.

Когда Мариам встретила меня в аэропорту, я сразу же увидела, какое у нее взволнованное лицо. Спустившись по трапу, я первым делом крепко обняла ее, и она тут же обняла меня в ответ.

– Потрясающе выглядите, Электра! – восхитилась она, пока мы шли к нашему автомобилю, припаркованному рядом со взлетной полосой.

– Куда там! – рассмеялась я. – На голове бог знает что, и ногти в ужасном состоянии. Волосы выросли в самых разных частях тела. В «Рэнч» нам ведь не разрешали пользоваться бритвенными приборами.

По дороге домой я рассказывала Мариам о том, как провела время в «Рэнч». Она, в свою очередь, прочувствованно поблагодарила меня за то письмо, которое я ей написала, добавив при этом, что она сохранит его на память и будет беречь до конца своих дней.

– Не за что меня благодарить, Мариам, – возразила я. – Я вела себя с вами по-свински, и мне надо будет снова и снова просить у вас прощения. Кстати, вы хотите работать со мной и дальше? – Я бросила на нее взволнованно-вопросительный взгляд.

– Конечно, хочу. Мне нравится моя работа, и вас я очень люблю, Электра.

Что ж, даже если последние слова были всего лишь данью вежливости, они прозвучали очень искренне, и я поверила.

Зайдя к себе в квартиру, я увидела, что Мариам украсила ее большим количеством цветов, наполнивших ароматом все комнаты, а холодильник загрузила бесчисленным количеством бутылок с кока-колой и содовой, а также пакетами со всевозможными соками.

– Я просто не знаю ваших предпочтений, – пояснила она мне столь широкий ассортимент.

– Кока и имбирный чай – этого мне будет вполне достаточно, – ответила я, открывая бутылку с кокой, чтобы немного промочить горло.

Потом Мариам подробно рассказала мне о том, как именно Сюзи объясняла мое внезапное исчезновение нашим заказчикам.

– Она сказала им, что у вас в семье случилось большое горе и что вам надо время, чтобы смириться с утратой и немного успокоиться. Честно говоря, я не слышала, чтобы стали роиться какие-то слухи и сплетни вокруг вашего имени. Да и в прессе не видела никаких публикаций на эту тему, – поспешила успокоить меня Мариам.

Поскольку время было уже позднее, я сказала, что ей уже пора возвращаться домой, но Мариам лишь отрицательно покачала головой.

– Простите, но сегодняшнюю ночь я проведу вместе с вами. Устроюсь на ночлег в свободной спальне.

– Клянусь, Мариам, – сразу же ощетинилась я в ответ. – Со мной все в полном порядке. Я абсолютно чистая.

– Знаю, Электра. Но я хочу остаться с вами вовсе не потому, что не доверяю вам. Просто мне хочется услышать из ваших уст подробный рассказ обо всем, что случилось в вашей жизни за время вашего отсутствия в Нью-Йорке. Предлагаю заказать нам сейчас ужин навынос в каком-нибудь ресторане, а за трапезой вы мне расскажете о своей подруге, которая попала в больницу.

После чего мы обе приняли душ, обрядились в махровые халаты и уселись за ужин, который нам доставили из китайского ресторана. За едой я подробно рассказала Мариам о том, что случилось с Ванессой.

– Ах, Электра! – воскликнула Мариам. – В этой ситуации вы повели себя как самый настоящий добрый самаритянин. – Последние слова заставили меня даже покраснеть. – Как повезло этой девушке, что вы приняли участие в ее судьбе.

Потом я рассказала ей о том, что у меня появились и другие планы по части добрых дел, но к этому моменту глаза мои уже слипались сами собой, и я отправилась к себе в спальню и с наслаждением погрузилась в перьевое облако на своей кровати. Заснула почти мгновенно и проснулась только на следующий день в шесть утра.

И пошло-поехало… У меня состоялась встреча с Сюзи, на которой я объявила ей, что хочу пересмотреть график своей работы в сторону уменьшения нагрузок. Разумеется, эта новость не обрадовала ее, но, в конце концов, она уступила, и мы пришли к обоюдному согласию, что впредь я буду принимать участие только в тех рекламных кампаниях, на которые у меня уже есть подписанные контракты.

– А что насчет осенних показов мод? – поинтересовалась у меня Сюзи.

– Нет, в них я участвовать не буду, – твердо ответила я, отлично понимая, что если что и подтолкнет меня снова вернуться на старую дорожку, так это только та безумная круговерть, которая всегда царит на подиумах.

– А еще у меня имеется парочка запросов от модельеров, которые хотели бы посотрудничать с тобой в том же формате, как это было в прошлом году, когда ты демонстрировала модели от Ксавье, – сообщила мне Сюзи.

В эту минуту я сразу же вспомнила свой блокнот с эскизами одежды и подумала, что и сама очень люблю придумывать всякие разные фасоны. Но тут же спохватилась, пообещав себе не слишком обращать внимание на это свое увлечение.

– Может, в следующем году, – неопределенно ответила я.

В конце концов, я и так загружена работой вплоть до средины июня, а там мне предстоит поездка в Атлантис и совместный круиз с сестрами по Средиземноморью. После чего я планирую отправиться на ранчо Гасиенда Орчидеа, чтобы организовать там строительные работы.

Всякий раз, когда я начинала думать о своем будущем новом доме, меня охватывало радостное волнение. Мой финансовый директор Кейси уже с цифрами на руках сообщил, что покупка ранчо мне вполне по карману. Я тут же перезвонила Мануэлю, и он, в свою очередь, немедленно согласился. Он также не возражал против того, чтобы продать мне Гектора, добавив попутно, что подыщет мне помощника-грума, который станет ухаживать и за Гектором, и за другими лошадьми, которых я, вполне возможно, приобрету в свою конюшню в будущем.

– Но вот только лошадок вам придется выбирать лично, дорогая сеньорита. Нужно ведь самой увидеть и решить, какая лошадь глянется и ляжет вам на сердце.

Мы условились, что я покупаю дом с полной меблировкой за цену, которую Кейси назвал вполне разумной и приемлемой. А в перспективе я планирую соорудить на ранчо бассейн и пристроить к дому еще одно крыло с дополнительными спальнями. Я уже мечтаю, как соберу всех своих сестер в новом доме на ближайшее Рождество…

Что же касается Майлза, то он тоже покинул «Рэнч» и устроился в каком-то ближайшем мотеле рядом с больницей в ожидании, когда Ванесса завершит весь назначенный ей курс лечения, чтобы забрать ее с собой в Нью-Йорк и продолжить ее реабилитацию в рамках той программы, которую посоветовал лечащий врач-психиатр. От самой Ванессы новостей было крайне мало; после моего отъезда из «Рэнч» ее, по словам Майлза, перевели на самые сильные антидепрессанты, а потому она почти все время спит. Пару раз я звонила ей по мобильнику, но она даже не ответила на мои звонки. Каждый вечер я в обязательном порядке отправляю ей эсэмэску, иногда получаю краткое ответное послание, состоящее из одного слова, типа «спасибо» или «хорошо».

Разговаривая с Майлзом по телефону, я с удивлением обнаружила, что беседую с совершенно другим человеком, чем при личных контактах. Возможно, виной всему его голос, теплый, проникновенный, а еще хорошее чувство юмора, умного юмора. Как бы то ни было, но телефонные разговоры с ним стали для меня такой своеобразной отдушиной, самыми яркими событиями очередного дня. Наверное, потому, что Майлз, как никто, понимает мое нынешнее состояние: ведь в свое время ему самому пришлось пройти через все это. А потому он прекрасно знает, что возврат к нормальной жизни – это, пожалуй, самое тяжкое испытание для любого, кто хочет окончательно побороть свою зависимость. Мне не надо было притворяться перед ним, и я честно рассказывала ему о том, как чувствую себя в этот переходный период. В основном настроения у меня были позитивными. Да, все еще трудно было открыть холодильник, чтобы взять банку колы или пакет с каким-то соком, зная, что всего месяц тому назад меня всегда поджидала в морозильной камере бутылка водки. По вечерам, когда я смотрела телевизор или заполняла очередными эскизами свой альбом для рисования (пока я еще не рискнула заняться какими-то социальными проектами, чувствуя себя недостаточно подготовленной для такой деятельности), меня вдруг посещала мысль о том, что, стоит мне сейчас сделать всего лишь один звонок, мой наркодилер тут же примчится к дверям моей квартиры. Да, постоянно балансировать на грани срыва нелегко. Порой мне отчаянно не хватало той эйфории, которая обычно накатывала на меня после приема очередной дозы, но зато и депрессивных настроений я больше не переживала.

К моему прибытию в Нью-Йорк Фай уже успела переслать Мариам список тех психотерапевтов, которых она мне порекомендовала при нашей последней встрече, плюс даты проведения собраний в ближайшем клубе анонимных алкоголиков. Оставалось лишь собраться с мужеством и решиться пойти туда в первый раз, что я и сделала, но только в сопровождении Мариам. Она крепко держала меня за руку всю дорогу, а когда мы пришли на место, сказала, что будет ждать меня снаружи.

– А что, если все эти люди сейчас узнают меня? – спросила я у нее, уже стоя на пороге и чувствуя, как меня охватывает парализующий страх.

– Но это же анонимный клуб, разве вы забыли? – резонно возразила мне Мариам. – Здесь никому не позволяют обсуждать других. Ступайте, вот увидите, все будет хорошо.

И действительно, все прошло даже очень хорошо. К своему вящему удивлению, я увидела среди собравшихся и других медийных персон, чьи лица постоянно мелькают то в прессе, то на экранах телевизоров. А когда пришла моя очередь говорить и я, поднявшись с места, объявила, что меня зовут Электра и что я алкоголичка, то в ответ услышала аплодисменты и тут же расплакалась.

Меня поприветствовал руководитель клуба и спросил, есть ли мне что сказать. Помню, когда аналогичный вопрос мне задали на самом первом групповом занятии анонимных алкоголиков в «Рэнч», я лишь отрицательно замотала головой и тут же плюхнулась на свое место, но здесь неожиданно для себя самой я кивнула в знак согласия.

– Да, мне есть что сказать, – начала я. – Я только что вернулась домой после реабилитации. Вначале подобные встречи вызывали у меня отторжение, я их даже ненавидела, совершенно не понимала, что означают Двенадцать ступеней и как они могут помочь уже конкретно мне. Но… как-то мне удалось перебороть себя, а со временем пришло осознание и всего остального, и сегодня я хочу поблагодарить вас от всей души, как и всех остальных, кто поддерживал меня в эти трудные дни, потому что именно такие люди, как вы, и спасли мне жизнь.

Снова раздались громкие аплодисменты и одобрительные возгласы присутствующих. И я поняла, что мне здесь по-настоящему рады, и уже с нетерпением стала ожидать последующих встреч.

«Наверное, все у меня сейчас слишком хорошо, чтобы быть правдой», – размышляла я, продолжая свой забег по дорожке парка. Именно эту мысль я и озвучила Майлзу вчера вечером во время нашего очередного телефонного разговора.

– Да, всегда есть какие-то но, – согласился он со мной. – Сейчас вы переживаете фазу такой своеобразной эйфории, очень схожую с медовым месяцем у молодоженов. И вы почти уверены в том, что сумеете справиться со всем, но опасности могут подстерегать вас тогда, когда вы наконец полностью окунетесь в свою прежнюю жизнь, вернетесь к своим привычным занятиям и почувствуете соблазн снова подсесть на наркотики. Вот это самое страшное.

Всякий раз, когда на меня накатывало острое желание, застилая глаза красноватым туманом, а дьявольский голос в это время нашептывал мне, что всего одна доза – это ведь такая малость и что она никак не навредит мне, тем более что я в течение всего дня обходилась без наркотиков и даже сходила на очередное заседание клуба анонимных алкоголиков, а утром совершила пробежку, так вот, всякий раз я тут же мысленно представляла кровь, которая струилась из вены Ванессы, когда она лежала без сознания на полу ванной комнаты. Меня тут же начинало подташнивать от ужаса той сцены, и острота желания отступала прочь.

Мариам оказалась превосходной хозяйкой, наверное, в сотый уже раз подумала я, закончив пробежку и направившись вдоль западной оконечности Центрального парка к себе домой. А главное – она инстинктивно чувствовала, когда я нуждаюсь в общении, а когда – нет. Мариам настояла на том, что поживет у меня какое-то время, и я согласилась. Подумала, что хорошо, если рядом со мной будет человек, который вообще не употребляет спиртное, тем более такой уравновешенный и спокойный. Более спокойных людей я еще не встречала. К тому же выяснилось, что она отлично готовит, особенно мое любимое карри, на которое я всегда набрасывалась с жадностью, потому что обилие специй в этом блюде помогало побороть другие мои желания. Правда, поначалу я предложила Мариам заказывать еду в ресторане, но она наотрез отказалась.

– Я люблю готовить, Электра, – ответила она. – Это доставляет мне удовольствие. Не говоря уже о том, что когда готовишь сам, то всегда знаешь, что именно ты кладешь в то или иное блюдо, и я только радуюсь при мысли, что мы с вами питаемся как следует.

– Доброе утро, Томми, – поздоровалась я со своим поклонником на подступах к дому и широко улыбнулась ему, остановившись на минуту. Вчера, поднявшись к себе, я обнаружила в квартире небольшой букет цветов. Мариам пояснила мне, что это подношение от Томми. Скорее всего, пощипал какую-то клумбу в Центральном парке, добавила она.

– Доброе утро, Электра, – ответил Томми. – Как чувствуешь себя сегодня?

– Хорошо. А ты?

– Тоже хорошо, – сказал он и тут же отвел глаза.

– По тебе не скажешь. Что-ты сегодня какой-то подавленный. У тебя все в порядке?

– О, наверное, просто недоспал чуток. Я же теперь поднимаюсь ни свет ни заря, чтобы увидеться с вами поутру, – вяло пошутил он в ответ.

– А почему бы тебе не составить мне компанию, когда я бегаю? – неожиданно предложила я ему. – На пару ведь бежать веселее.

– А что? Хорошая идея! Спасибо за приглашение, Электра. – Он слегка приподнял свою бейсболку в знак благодарности, а я бегом устремилась к себе в подъезд.

– Завтрак уже готов, – уведомила меня Мариам из кухни.

– Отлично! Сейчас только приму душ, – ответила я, приветственно помахав ей рукой. Мариам просыпается еще раньше, чем я, чтобы совершить свой утренний намаз, а я в такие минуты стараюсь ее не тревожить.

– Необыкновенно вкусно! – провозгласила я, умяв полную тарелку блинов с голубикой, да еще сдобренных кленовым сиропом. – Ничего себе! Скоро у меня будет живот, как у беременной! – добавила я, обхватив свой живот руками.

«Ничего себе» с недавних пор стало моей любимой фразой. Ма и мои сестры часто повторяли, что я не воздержана на язык и люблю сквернословить. Да и Майлз с Мариам, как я успела заметить, тоже всегда досадливо морщились, когда я в разговоре с ними упоминала имя Бога, что называется, всуе. Вот я и решила, что наступил момент, когда нужно очистить не только свое тело, но и язык. И больше никаких выражений типа «черт» или «дерьмо». Правда, пока они продолжали выскакивать из меня автоматически, но гораздо реже, чем прежде. Я даже не без некоторой гордости подумала, что если так дела пойдут и дальше, то в обозримом будущем сама английская королева не побрезгует пригласить меня в гости на чашечку чая. Следующий мой шаг на пути всестороннего самоусовершенствования, подумала я с некоторым скепсисом, – это покупка Библии и приобщение к церкви.

– Спасибо, – поблагодарила меня Мариам за мои восторженные похвалы и принялась убирать со стола. – Когда-нибудь я приготовлю для вас настоящий иранский обед.

И в этот момент зазвонил мой мобильник. Сердце у меня екнуло, когда я увидела, что звонит Майлз.

– Привет! – бросила я в трубку.

– Привет, Электра. У меня хорошие новости, – ответил Майлз. – Только что мне позвонила Ида и сообщила, что Ванессе продлили программу социальной помощи. Им даже удалось определить ее в тот центр на Лонг-Айленде, который нам порекомендовал доктор Коул. Это где-то в тридцати минутах езды от аэропорта Кеннеди. Я собираюсь вылететь в Нью-Йорк безотлагательно; надеюсь, мы сумеем попасть либо сегодня на вечерний рейс, либо завтра на самый ранний.

– Замечательная новость! – обрадовалась я.

– Согласен. Я тут позвонил одной своей знакомой, с которой вместе работал в социальном центре для подростков, она весьма положительно отзывается об этом месте. Говорит, что это самый настоящий реабилитационный центр со всем необходимым, что нужно для такой работы. К тому же они предоставляют там отдельное жилье на какое-то время, иногда даже на долгий срок. Это означает, что Ванессу не вышвырнут снова на улицу через каких-то пару недель. Хорошо, все остальные подробности при личной встрече.

– Договорились! А что, если я приеду за вами в аэропорт? – предложила я и добавила: – Так хочется взглянуть хотя бы одним глазком на Ванессу.

«И на тебя тоже», – закончила я мысленно.

– Если у вас есть время, то это было бы здорово.

– Время есть. Послушайте, Майлз, я сейчас тороплюсь на очередное собрание анонимных алкоголиков, но вы звоните Мариам, если у вас появятся какие-то дополнительные сведения. Ладно?

– Хорошо. До скорой встречи, Электра. До свидания.

– Вполне возможно, вам будет звонить Майлз, – уведомила я Мариам, направляясь к дверям.

– Хорошо. Кстати, сегодня утром опять звонила ваша бабушка. По-моему, в вашем ежедневнике ничего не значится на ближайшие выходные, а потому…

– Я подумаю и сообщу вам о своем решении попозже, ладно?

– Конечно. До встречи.

По дороге вниз я не переставала думать о том, что, несмотря на то что Стелла звонила на мой мобильник уже несколько раз (хотя я принципиально игнорировала эти звонки), а потом перезванивала еще и Мариам (которая, в отличие от меня, разговаривала с ней), я по-прежнему не испытываю никакого желания увидеться с бабушкой. Я уселась в скромный седан (роскошные лимузины, на которых я разъезжала раньше, слишком бросаются в глаза, да и финансы надо тоже начинать расходовать с большей сдержанностью) и пришла наконец к выводу, что внятного ответа на сей вопрос у меня нет.

Очередное собрание анонимных алкоголиков проходило в помещении церкви, расположенной рядом с Флэтайрон-билдинг, что на пересечении Бродвея и Пятой авеню, одним из первых нью-йоркских небоскребов, знаменитым на всю Америку благодаря своей необычной треугольной форме. Место очень удобное, на перекрестке, такая своеобразная метафора для плавильного котла, в котором варится все человечество. Люди бегут, куда-то торопятся, никому нет дела ни до кого, а диагноз, в сущности, у всех один и тот же: все мы, в той или иной степени, зависимы от чего-то.

Внутри помещения сильно пахло потом и псиной. В воздухе также витали слабые запахи алкоголя. Поди, за столько лет постоянных сборищ анонимных алкоголиков сами стены здания успели пропитаться винными парами. В зале было уже многолюдно, собралось человек тридцать, я уселась на стул в самых задних рядах возле стены.

Потом мы все поднялись со своих мест, чтобы совершить традиционную молитву смирения, по завершении которой наш руководитель обратился к собравшимся, спросив, есть ли кто сегодня из новеньких. Какой-то мужчина в переднем ряду поднялся с места, слегка поправил бейсболку на голове. Что-то во всем его облике показалось мне очень знакомым…

– Здравствуйте. Меня зовут Томми. Я – алкоголик.

Мы встретили его слова дежурными аплодисментами.

– Приветствую вас, Томми. Хотите еще что-то сказать членам нашей группы? – поинтересовался у него руководитель. Наконец до меня дошло, кто этот человек, и у меня перехватило дыхание.

– Да, хочу. Хочу сказать, что какое-то время тому назад мне показалось, что мне больше не надо посещать наши собрания, что со всеми своими проблемами я справлюсь самостоятельно, и я перестал ходить сюда. И вот два дня тому назад я сорвался и снова напился.

Томми замолчал, слегка откашлялся, все терпеливо ждали (а больше всех – я, даже дышать перестала) продолжения его исповеди.

– Я встретил девушку, понимаете? И я решил, что люблю ее, хотя мы никогда не сможем быть вместе. Какое-то время она отсутствовала в городе, я страшно тосковал в разлуке с ней… Словом, мне нужна ваша помощь, друзья, чтобы справиться со всем этим…

Мы снова зааплодировали, но Томми продолжал стоять, явно намереваясь сказать что-то еще.

– Может, кто-то из вас помнит, что, когда я вернулся из Афганистана, жена бросила меня, уехала и забрала с собой нашего ребенка. Тогда я и пристрастился к выпивке и дал себе зарок больше никогда не влюбляться. Но вот, как видите, снова влюбился и… И она тоже уехала на какое-то время… Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать.

– Черт! – выругалась я себе под нос, забыв о своих благих намерениях больше не ругаться.

– Мы все будем молиться за вас, Томми. Вы же знаете, мы здесь в том числе и ради вас, – обратился к нему наш руководитель.

Я увидела, как те, кто сидел рядом с Томми, стали участливо хлопать его по спине.

– Кто еще желает выступить?

Поднялся один актер, которого я сразу же узнала, но я уже отключилась, сосредоточившись на том, что только что услышала из уст Томми. Томми, мой Томми, на страничке которого в Фейсбуке четко значится, что у него есть дом, жена, ребенок… А получается, ничего этого у него нет и в помине. Вдобавок ко всему он влюблен в какую-то женщину, с которой никогда не сможет быть вместе. И эта женщина «куда-то уезжала», отсутствовала какое-то время… А он тосковал без нее.

Все оставшееся время, пока шло наше собрание, я просидела, погрузившись в свои мысли и не замечая ничего вокруг себя, но, когда руководитель взял заключительное слово, я тихонько выскользнула на улицу, прежде чем Томми успеет заметить меня. Не хотелось ставить его в неловкое положение, особенно теперь, когда мне стали известны столь интимные подробности его личной жизни. Я быстро уселась в автомобиль и тут же проверила свой мобильник. Мариам оставила мне голосовое сообщение, я перезвонила ей, тяжело дыша в трубку.

– Привет, Мариам, это я, Электра. Вы звонили мне?

– Да. Что с вами, Электра? Что-нибудь случилось?

«Вау! – воскликнула я мысленно. – А Мариам знает меня, как облупленную». Впервые я непосредственно соприкоснулась с чужой тайной, и, конечно, меня просто распирало от желания немедленно поделиться ею со своим пресс-секретарем. Я ведь прекрасно знала, что ей очень нравится Томми: недаром в тот вечер, когда я была в полной отключке, она обратилась за помощью именно к нему. Я нервно сглотнула слюну, вспомнив правило номер один нашего клуба анонимных алкоголиков: сохранять конфиденциальность той приватной информации, которой делятся друг с другом члены клуба на собраниях.

– Да так, ничего существенного. Просто расстроила одна история, которой поделился с нами парень на сегодняшнем собрании. А вы чего мне звонили?

– О, да тоже ничего особенного. Просто хотела поставить вас в известность, что на обед я варю томатный суп с чили. Как вам такое меню?

– Отличное меню! – одобрила я сходу.

– А еще звонил Майлз, сообщил, что ему удалось заполучить билеты на сегодняшний рейс из Таксона. Ровно в десять самолет приземляется в аэропорту Кеннеди.

Машина остановилась возле моего дома, я вышла и опасливо огляделась по сторонам, чтобы ненароком не столкнуться с Томми, который может выпрыгнуть откуда угодно в любую минуту. Однако Томми нигде не было видно. Да и как бы он успел? Если только сегодня на собрании был не он, а его двойник… Однако я не сомневалась, что это был именно Томми. В вестибюле меня поджидал еще один сюрприз. Навстречу мне с кожаного кресла поднялась улыбающаяся Стелла, моя бабушка.

– Здравствуй, Электра, – поздоровалась она со мной. – Прости, что явилась к тебе без приглашения. Но, как говорится, если Магомет не идет к горе… Вот захотела своими глазами убедиться в том, что с тобой все в порядке.

– Проходи, пожалуйста. – Я жестом пригласила Стеллу проследовать к лифту, невольно восхищаясь ее прямой осанкой и тем, как элегантно она смотрится в своем старомодном буклированном жакете и узкой юбке.

– Постараюсь не отнять у тебя много времени, тем более если у тебя есть какие-то дела, – сказала Стелла, входя вслед за мной в квартиру.

– Никаких особых дел у меня нет, – ответила я, неожиданно почувствовав теплую волну симпатии к бабушке. «И чего это я боялась встречаться с ней», – удивилась я мысленно. – Проходи в гостиную, присаживайся. Мариам как раз занимается обедом.

– Занимаюсь, – подтвердила Мариам, возникнув в холле. – Минут через пять все будет готово. Здравствуйте, Стелла, – улыбнулась она бабушке, как своей доброй знакомой, и тут же снова исчезла на кухне.

– Она такая славная девочка, Электра. Ни грана фальши, все в ней настоящее, – сказала Стелла, степенно присаживаясь в кресло. Да, невозможно вообразить себе эту женщину валяющейся на кушетке в спортивных штанах и толстовке, как люблю это делать я. – Между прочим, она мне регулярно звонила и сообщала все последние новости, пока ты… отсутствовала. Как себя чувствуешь сейчас?

– Все хорошо. Все на самом деле хорошо, – добавила я на тот случай, чтобы Стелла не подумала, будто я чего-то не договариваю и хочу побыстрее от нее отделаться.

– То есть никакой выпивки и никаких наркотиков?

– Да, но пока еще рано судить, надолго ли меня хватит. Я еще только пытаюсь выбраться из тех дебрей, в которых оказалась.

– Конечно, я все прекрасно понимаю. Самое трудное время – это именно то, что ты переживаешь сейчас. Опасности подстерегают тебя каждый день и на каждом шагу. Расскажи мне, пожалуйста, о том месте, где ты провела минувший месяц.

Я постаралась сделать краткий экскурс в «Рэнч».

– Знаешь, поначалу я так боялась, а на самом деле все оказалось отлично.

– Считай, что тебе крупно повезло оказаться в таком месте. По твоим рассказам, это самый настоящий курорт. Хотя, конечно, далеко не курорт, я понимаю, – поспешила уточнить Стелла.

– Обед на столе, прошу! – пригласила нас Мариам, и мы с бабушкой поспешили на ее зов. Мариам украсила обеденный стол цветочной композицией, водрузив ее по центру стола и наверняка позаимствовав для нее цветы из тех букетов, что стояли в вазах по всей квартире.

– Я уже говорила сегодня Мариам, что мне пора начинать считать свои калории, – сказала я, когда мы все наконец расселись по своим местам. – Вскоре я так растолстею, что ни у кого язык не повернется назвать меня супермоделью.

– Маловероятно, – откликнулась бабушка. – Взгляни на меня. Мне уже скоро семьдесят, а я не набрала за всю свою жизнь ни одного лишнего фунта веса. У тебя хорошие гены, можешь не переживать понапрасну.

– У вас и скулы одинаковые, – прокомментировала слова Стеллы Мариам. – Не то что у меня. Висят над самой челюстью!

– Глупости! Вы очень красивая молодая леди, и, должна заметить, вы красивы не только лицом, у вас и душа такая же красивая, – сказала Стелла, и Мариам буквально расцвела на глазах от столь приятного комплимента.

– Кстати, я тут хочу с вами посоветоваться, – подала я голос, выхлебав суп до последней ложки, готовая приступить к салату из свежих фруктов, каждую порцию которого Мариам обильно полила каким-то воздушным на вид соусом. – Я намереваюсь поменять свою прическу. Что скажете?

– Так… – немного неувернно начала Мариам. – А вы со Сюзи уже говорили на сей счет?

– Нет. А при чем здесь Сюзи? В конце концов, это же мои волосы, и я могу с ними делать все, что захочу.

– Хорошо сказано, Электра, – одобрила меня Стелла. – Твое тело принадлежит только тебе, и тебе самой решать, что ты желаешь с ним сделать. Я лично тоже придерживаюсь такого мнения, что тебе пора сделать приличную стрижку. Как по мне, так твои волосы слишком длинные, да и возни с ними чересчур много. Не понимаю, как вы, молодые темнокожие девушки, только управляетесь с ними! Это же сплошной кошмар.

– Видишь эти кончики? – Я вытащила прядь волос из своего конского хвоста. – Они же ненастоящие, мне их нарастили искусственно.

Бабушка взяла прядь в руку и пощупала ее.

– А на ощупь как настоящие, – удивленно заметила она.

– Так они и есть настоящие, только не мои. Я вот задумываюсь порой, какая это все пошлятина, особенно если вспомнить, что та девушка, чьи волосы я сейчас таскаю у себя на голове, была, быть может, вынуждена продать их для того, чтобы прокормить свою семью. Вот я и решила, во-первых, поскорее избавиться от чужих волос, а после этого сделать себе такую же стрижку, как у тебя. – Я глянула на Стеллу с ее предельно короткой стрижкой в стиле «афро», длина ее волос, пожалуй, не превышала даже одного сантиметра.

– Вау! – воскликнула Мариам, а я в эту минуту почувствовала непреодолимое желание рассмеяться, потому что моя пресс-секретарь явно позаимствовала восклицание у меня, хотя в ее устах оно звучало как-то не вполне уместно.

– У меня такая стрижка, потому что это удобно во всех отношениях, – возразила бабушка. – А что скажут все твои модельеры и фотографы, когда увидят тебя в таком образе?

– Понятия не имею, что они скажут. И знаешь что? Плевать я хотела на то, что они скажут! – Я перехватила неодобрительный взгляд Стеллы и поняла, что опять переусердствовала с сильными выражениями. – Прости, – тут же поспешила я с извинениями, – но, как ты только что сама сказала, это мои волосы, и они принадлежат мне. А может, я хочу вернуться к своим корням? Ну, а если им что потребуется для съемок, то они могут напялить мне на голову парик и сформировать тот образ, который им нужен. И…

– Что? – спросила у меня Стелла, прерывая затянувшуюся паузу.

– Да это все о корнях, кто я и откуда. Я ведь до сих пор толком ничего не знаю о своей семье. Вот Мариам, к примеру, ее семья исповедует ислам, и она знает свою родословную за несколько столетий как минимум. Я же выросла в многонациональной семье, единственная темнокожая девочка у белого отца, среди сестер с самыми разными оттенками кожи.

– И поэтому у тебя всегда были проблемы по части самоидентификации, да? – спросила у меня Стелла. – Увы, я, как и ты, тоже росла между двумя мирами. Кто-то, быть может, скажет, что нам повезло, и во многом так оно и есть, но… Но в конце концов, ты осознаешь, что по-настоящему не принадлежишь ни к одному из миров.

– Точно! – энергично кивнула я в ответ, неожиданно растроганная ее признанием. Такое чувство, будто я наконец встретила живого человека, которому, возможно, понятны все мои сомнения и страхи. – Стелла, помнишь, ты незадолго до моего отъезда в «Рэнч» начала рассказывать мне о той девушке, которая отправилась в Африку?

– Помню. Вопрос в другом. А что из моего рассказа помнишь ты?

Я увидела веселые искорки в ее глазах и поняла, что она меня подначивает.

– Кое-что помню… Вот я и думаю… То есть мне очень хочется услышать продолжение этой истории.

– Что ж, надо будет выбрать подходящий день, когда ты будешь свободна, я дорасскажу тебе эту историю до конца. Твою историю, кстати.

– Время у меня есть и сегодня. Самолет, на котором летят Майлз и Ванесса, приземлится не раньше десяти вечера. Так, Мариам?

– Да, – подтвердила Мариам. – Стелла, если вы еще побудете у нас какое-то время, тогда я ненадолго отлучусь. У меня есть кое-какие дела в городе. Хотите, я подам вам кофе прямо в гостиную?

– Отличная мысль! – похвалила Стелла, поднимаясь из-за стола. – Вам помочь прибраться здесь?

– Нет, спасибо. Сама управлюсь. А вы двое, отправляйтесь прямиком в гостиную.

Я невольно почувствовала укол совести: ведь сама-то я никогда не предлагала Мариам свою помощь на кухне. Пристыженная собственной невнимательностью, я поплелась за бабушкой в гостиную.

– Пока я была в «Рэнч», я пришла к выводу, что так до сих пор и не знаю ничего ни о матери, ни об остальных членах своей семьи. Вполне возможно, ты мне кое-что рассказала, но я же тогда была в таком состоянии, что сегодня ничегошеньки из этого не помню. Так кто была моя мама? – спросила я у Стеллы, сворачиваясь калачиком на диване.

– Как раз о твоей матери я пока еще ничего не рассказывала. Не торопись, Электра. Всему, как говорится, свое время. Мне еще нужно многое объяснить тебе. Помнишь, я рассказывала тебе о молодой американке по имени Сесили, которую бросил жених? И тогда она решила уехать в Африку, чтобы зализать там свои душевные раны. Помнишь?

– Помню. Она еще потом влюбилась в какого-то подонка… типичного ловеласа, – тут же поправила я себя.

– Все верно. В прошлый раз я закончила свой рассказ на том месте, когда Сесили приезжает в гости к Кэтрин на ферму Ванджохи. Продолжим…

Часть II