смогу ли я приспособиться к такой жизни в Кенте? Потом стала энергично растираться полотенцем, чтобы окончательно не окоченеть. Встряхнула влажные волосы и расправила их пальцами. Натянула на себя джинсы и голубой свитер.
Тот самый, который, по словам Мыши, очень мне к лицу…
Но не для него же я стараюсь.
Тогда почему пытаешься понравиться ему?
Но не время сейчас заниматься психоанализом. Отложим до более подходящего момента. Потому что до меня донесся звук остановившейся возле дома машины. Послышалась знакомая тяжелая поступь в направлении кухни. А я уже возилась у плиты, выкладывая на поднос порцию свежих, только что испеченных брауни.
– Привет, Стар, – поздоровался со мной Мышь, открывая дверь на кухню.
– Привет. Прямо сейчас едем? Я испекла брауни и кофе свежий есть.
– Звучит заманчиво, – сказал чей-то женский голос, знакомый и одновременно чужой. Будто это я разговариваю, но только с легким американским акцентом.
– Вот хочу познакомить вас кое с кем, Стар, – обратился ко мне Мышь с виноватым выражением лица.
И в ту же минуту из-за его спины вынырнула женщина, будто сошедшая с той фотографии, которую показывал мне Орландо. Немного потоптавшись в коридоре, она тоже переступила порог кухни.
– Добрый день, Стар, – приветствовала меня женщина.
Я молча уставилась на нее, пожирала глазами ее лицо, ее фигуру… И вдруг почувствовала, что слезы застилают мне глаза и я ничего не вижу. Что это были за слезы? Слезы страха? Обиды? Или любви? Не знаю.
– Стар, – негромко промолвил Мышь, – позвольте представить вам Сильвию Грей, вашу мать.
Следующие несколько минут – полный провал в моей памяти. Я пришла в себя в крепких объятиях Мыши, горько рыдая на его плече.
– Мне очень жаль, что все так получилось, – прошептал мне Мышь на ухо. – Я специально поехал в Кембридж, чтобы послушать ее. После лекции представился. Она буквально вцепилась в меня руками, так ей хотелось встретиться с вами. Скажите, что мне делать.
– Не знаю, – едва слышно прошептала я, уткнувшись в рукав его куртки, отчего голос мой звучал глухо, словно из-под земли.
А потом я почувствовала, как она обняла меня.
– Мне тоже очень жаль, очень. Прости меня, Стар. Прости! Клянусь тебе, всю жизнь я думала о тебе. Не было дня, чтобы я тебя не вспомнила.
– НЕТ! – крикнула я и, что есть силы, оттолкнула ее прочь.
Выскочила в коридор, а оттуда на улицу. Холодный ноябрьский воздух обжег лицо. Я побежала в сад, не разбирая дороги, прямо через заросли бурьяна и кустарников. Я не хочу ничего знать о своем прошлом. Оно мне не нужно. И мать мне тоже не нужна… Я хочу жить будущим. И чтобы оно было надежным, чистым, настоящим. А эта женщина, там, в доме, какое отношение она имеет к моей будущей жизни? Кто она мне? И зачем она мне?
Я добрела до оранжереи. Когда-то здесь Арчи культивировал новые сорта семян, выращивал рассаду, которую потом Флора бережно высаживала в грунт. Все это делалось с великой любовью, а потому цветы вырастали сильными и крепкими.
Как она смеет навязываться мне! И как посмел Мышь притащить ее в Хай-Уилд? Или эта семейка действительно возомнила себе, что они могут контролировать мою жизнь и управлять ею?
– Стар, вы здесь?
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем до меня донесся голос Мыши.
– Мне очень жаль, Стар, что все так получилось. Я совсем не подумал о последствиях. Конечно же, следовало предупредить вас, попросить вашего разрешения… Но все получилось так спонтанно. Когда после лекции я представился Сильвии, рассказал ей об Орландо и о том, кем, по нашему с братом убеждению, являетесь вы, она тут же стала умолять меня привезти ее в Хай-Уилд и организовать с вами встречу.
– Может, ей вовсе не меня хотелось увидеть. Просто решила поглазеть на дом, который когда-то принадлежал ее деду, – огрызнулась я в ответ.
– Вполне возможно, вы правы, и ей действительно захотелось взглянуть на Хай-Уилд. Но готов поклясться, вас она хотела увидеть в первую очередь.
– С чего бы это вдруг? Двадцать семь лет не хотела и тут неожиданно захотела? Почему сейчас?
– Дело в том, что в свое время мать обманула ее, сказала, что вы умерли в младенческом возрасте. У нее даже есть поддельная справка о вашей смерти, которую дала ей мать.
– Что?! – я уставилась на Мышь в немом изумлении.
– Все так и есть. Но… – Мышь устало вздохнул. – Думаю, лучше, чтобы все объяснила вам сама Сильвия, а не я. Простите меня, Стар. Я поступил неправильно, да… Получилась ерунда какая-то. Мы обязаны были считаться с вашими желаниями. Но, знаете, она так отчаянно хотела встретиться с вами, что я невольно поддался ее уговорам.
Я промолчала в ответ. Мне необходимо было все обдумать.
– Что ж, тогда я, пожалуй, пойду. И еще раз приношу вам свои извинения.
– Все в порядке. – Я вытерла нос рукавом и поднялась со скамейки. – Я пойду вместе с вами.
Меня шатало из стороны в сторону, но усилием воли, напрягая каждый мускул своего тела, я заставила себя стоять ровно. Кое-как я подошла к Мыши. Он обхватил меня своей сильной рукой за плечи и повел через сад обратно в дом.
Войдя на кухню, я застала Сильвию плачущей. От искусного макияжа не осталось и следа. Под глазами расплылись тени, лицо залито слезами. В этот момент она показалась мне такой беззащитной и хрупкой, совсем не такой, какой она вошла в этот дом.
– Не возражаете, если я поставлю чайник? – предложил нам Мышь.
– Хорошая мысль, – согласилась с ним эта женщина, которая, скорее всего, все же приходится мне матерью.
Мышь тут же налил в чайник воды и поставил на огонь. Я стояла возле плиты, повернувшись к ней спиной. Меня сотрясал озноб.
– Иди сюда. Присядь, – предложила мне мать.
– Почему ты отказалась от меня? – выпалила я не задумываясь.
Лицо Сильвии сморщилось. Последовала долгая пауза. Видно, она собиралась с мыслями.
– Я от тебя не отказывалась, Стар. Ты появилась на свет во время пасхальных каникул, но мама настояла, чтобы я по их завершении вернулась в Кембридж. Предстояли экзамены за первый курс. Я была способной, умной девочкой… Мама связывала со мной большие надежды. Хотела, чтобы я добилась всего того, чего не удалось ей самой. У нее была трудная жизнь. Отец мой умер совсем еще молодым. Она растила меня одна… И ожесточилась со временем, и сердцем, и душой. Стала злой, очень злой.
– То есть во всем виновата твоя мать, да? Сейчас ты ее винишь во всем? – воскликнула я возмущенным голосом, в котором звучала откровенная злость. И сама ужаснулась тому, какая я, оказывается, тоже злая.
– Ты имеешь полное право сердиться на меня, негодовать, но, клянусь, я говорю тебе правду. Когда я оставила тебя в мае на попечение матери, ты была здоровенькой девочкой. Очень красивой к тому же. Мы с матерью договорились, что она будет присматривать за тобой до тех пор, пока я не окончу университет, не получу степень. У меня и в мыслях не было отказываться от тебя или отдавать в чужие руки. Клянусь тебе, это так. Но при этом – да, мне, конечно же, хотелось, чтобы наша с тобой жизнь была более обеспеченной и достойной. И вот, спустя всего лишь пару дней после экзаменов я получаю письмо, в котором мама извещает меня, что ты умерла. Предположительно, от СВДС, синдрома внезапной детской смерти. – Сильвия опустила руку в свою элегантную кожаную сумочку и извлекла оттуда конверт. – Вот, взгляни сама. Это справка о твоей смерти.
– Но как можно подделать такой серьезный документ? – возмутилась я, однако саму справку брать не стала.
– Легко, особенно если у тебя хорошие отношения с местным доктором. После смерти отца моя мать была приходящей прислугой в его доме. По всей вероятности, они сговорились обо всем заранее, и он охотно помог матери обмануть меня. Вообще-то он был ужасным человеком, этот доктор, такой правоверный католик и ревностный член нашей местной католической общины. Вполне возможно, он полагал, что я достойна сурового наказания за свой грех.
– И потому сообщил о смерти твоего ребенка, да? – я с сомнением покачала головой. – Право же, в это трудно поверить. И потом… как же ты узнала, что я жива, если долгие годы считала, что я умерла?
– Несколько недель тому назад умерла моя мать. Я не присутствовала на ее похоронах. Фактически я с ней не общалась более двадцати лет. Но после ее кончины я получила письмо от ее нотариуса, которое надлежало вскрыть только после ее смерти. В нем она призналась, какой чудовищный обман совершила много лет тому назад. Именно чудовищный, – снова повторила Сильвия, обращаясь скорее к себе самой, чем ко мне. – Наверное, ее мучил страх, что за столь ужасный поступок ей уготована прямая дорога в ад.
– А в письме что-нибудь говорилось о том человеке, который меня удочерил?
– Она лишь написала, что доктор передал тебя местному священнику, а тот отвез младенца в сиротский приют где-то в Ист-Энде. Я отыскала этот приют и пару дней тому назад побывала там. Еще до встречи с Мышью. Но они заверили меня, что в их регистрационных книгах не числится младенец с именем Люси Шарлотта Браун.
– Мой приемный отец никогда бы не взял меня из приюта, знай он все обстоятельства того, как я там оказалась, – яростно возразила я ей.
– Согласна, не взял бы! Но моя мать всегда была очень умелой и изворотливой вруньей. К счастью, я пошла не в нее, а в свою бабушку Тэсси. Вот та была действительно замечательной женщиной. Работала всю жизнь как каторжная, но никогда ни на что не жаловалась.
Я почувствовала странную слабость в ногах и безвольно осела возле плиты прямо на пол.
– Не понимаю, как же Па Солт все же нашел меня, – бросила я, скрестив руки на груди.
– Па Солт – это твой приемный отец?
Я проигнорировала ее вопрос и задала свой:
– Почему же тебе все-таки не удалось отыскать мое имя в приютских документах?
– Вполне возможно, священник зарегистрировал тебя под другим именем. Но вот что интересно. В приютских регистрационных книгах не значится ни одного вновь поступившего к ним младенца в течение более чем двух недель после того, как мать сообщила мне о твоей смерти. Я сама вместе с секретарем проверила все записи того времени. Ничего! Сама не могу понять, Стар. Честное слово… Прости меня.