Август 2007 года
22
День был уже в разгаре, когда я наконец оторвалась от экрана компьютера и слепо уставилась на стену. Полосатые обои заплясали у меня перед глазами, пока глаза адаптировались к дневному свету. Хотя я и понятия не имела, каким образом вся эта история, происходившая сто тридцать с лишним лет тому назад, касается меня лично, но все то, что я только что прочитала, взволновало меня до крайности. В Женевской консерватории я познакомилась с жизнеописаниями многих композиторов, изучала их музыкальные произведения, много читала про то время, в котором жили все эти люди. Но книга так захватывающе, живо и ярко рассказывала об уже давно ушедшей эпохе. И надо же! Какое приятное совпадение… Йенс Халворсен тоже был флейтистом и даже исполнял на премьере спектакля «Пер Гюнт» знаменитое вступление к четвертому акту, одно из моих самых любимых музыкальных произведений.
Я вдруг вспомнила папино письмо. Интересно, он так хотел, чтобы я прочитала эту книгу, узнала, как появился на свет «Пер Гюнт», надеясь, что во мне снова возродится тяга к музыке? Или же он заранее знал, что в какой-то момент все это может понадобиться мне…
О да! Когда я играла на поминальной службе по Тео, то музыка странным образом успокоила меня. Даже те несколько часов, что я репетировала перед началом выступления, оказали благотворное воздействие, потому что хоть какое-то время не надо было думать о Тео. И вот с тех пор я регулярно беру в руки флейту и играю для собственного удовольствия. Точнее, чтобы притупить свою душевную боль.
Но сейчас вопрос в другом. Насколько глубока моя связь с героями этой книги? Может, между мной, Анной и Йенсом существуют кровные узы? Такая тонюсенькая шелковая ниточка, протянувшаяся ко мне из прошлого, отстоящего от дня сегодняшнего более чем на сто тридцать лет…
«А что, если Па Солт, будучи еще ребенком, знал Йенса? Или Анну?» — пришла мне в голову неожиданная мысль. Отец умер, когда ему было уже далеко за восемьдесят, а потому такую возможность никак нельзя исключать. Просто нужно выяснить, как долго прожили Анна и Йенс. К сожалению, пока такой информацией я не располагаю, что весьма огорчительно.
Мои размышления прервал пронзительный телефонный звонок. Звонил стационарный телефон. Зная, что старый автоответчик у Селии сломался, а следовательно, телефон будет трезвонить и трезвонить, я неохотно вышла из своей спальни и потащилась вниз к телефону, который стоял в холле.
— Слушаю вас.
— Алло… Селия дома?
— В настоящий момент ее нет дома, — ответила я, сразу же узнав мужской голос с заметным американским акцентом. — Говорит Алли. Что передать Селии?
— Здравствуйте, Алли. Это Питер, отец Тео. Как у вас дела?
— Со мной все в порядке, — ответила я на автомате. — Селия вернется сегодня только к ужину.
— О, для меня это уже поздно. Я звоню, просто чтобы сообщить, что сегодня вечером улетаю обратно в Штаты. Вот решил поговорить с ней, прежде чем уехать.
— Я обязательно передам ей, Питер, что вы звонили.
— Спасибо. — На линии повисла короткая пауза. — Алли, а вы сейчас сильно заняты?
— Нет, не особо.
— Может быть, встретимся до моего отъезда в аэропорт? Я остановился в отеле «Дорчестер». Могу угостить вас чашечкой чая. Это в пятнадцати минутах езды от дома Селии.
— Я…
— Пожалуйста, прошу вас…
— Ладно, — неохотно согласилась я.
— Тогда давайте ровно в три в ресторане на первом этаже. В четыре мне уже нужно ехать в Хитроу.
— Хорошо, Питер. До встречи.
Я положила трубку на рычаг и погрузилась в размышления. В чем из того тряпья, что есть у меня при себе, не стыдно показаться в таком роскошном отеле, как пятизвездочный «Дорчестер»?
Часом позже, переступив порог вестибюля, я вдруг почувствовала какую- то необъяснимую вину перед Селией, словно я ее предала. Но ведь Па Солт учил меня никогда и никого не судить на основании чужих слов. К тому же Питер — отец Тео. Я просто обязана дать ему шанс выговориться.
— Сюда, пожалуйста, юная леди, — помахал он мне рукой, сидя за столиком в огромном зале с мраморными колоннами, куда можно было попасть прямо из вестибюля. При моем приближении Питер поднялся из-за стола и сжал мою руку в крепком и энергичном рукопожатии. — Устраивайтесь поудобнее. Ваших вкусов я не знаю, а потому, с учетом того, что время у нас ограничено, я заказал все что можно, опираясь уже на свой вкус.
Он жестом указал на низенький столик, заставленный фарфоровыми тарелками с самыми разнообразными бутербродами, а также многоярусную подставку для пирожных с нежнейшей французской выпечкой — сдобные булочки, заварные пирожные и прочее. Тут же стояли небольшие вазочки с джемом и сгущенными сливками.
— Чая тоже сколько угодно, — добавил Питер. — Англичане ведь просто помешаны на своем чае!
— Спасибо, — вежливо поблагодарила я, присаживаясь на банкетку напротив отца Тео. Никакого желания наброситься на еду при виде всего этого изобилия я не почувствовала.
Но в ту же минуту передо мной возник вышколенный официант в белых перчатках и в безупречной форме и наполнил мою чашку чаем. Питер обслужил себя сам, а я в это время получила возможность получше рассмотреть его. Темноглазый, кожа чистая, практически без морщин, выдающих его возраст, — ведь ему наверняка уже за шестьдесят. Под дорогим, идеально скроенным пиджаком темно-синего цвета угадывается крепкое, физически развитое тело. Волосы он, судя по всему, подкрашивает. Немного ненатуральный каштановый цвет, как у боксера Мэтта Брауна, а в целом, подумала я, Тео был совсем не похож на своего отца. Но в эту минуту Питер улыбнулся, и улыбка его оказалась точь-в-точь как у сына. У меня даже дыхание перехватило от столь разительного сходства.
— Итак, как дела, Алли? — снова поинтересовался он у меня, когда официант отошел от столика. — Справляетесь?
— Иногда справляюсь, иногда — нет. Как получается… А вы?
— По правде говоря, Алли, у меня пока плохо получается. Гибель Тео совершенно выбила меня из колеи. Постоянно думаю о нем. Вспоминаю его еще совсем ребенком, и потом… Он был таким смышленым, таким умным мальчиком. Как это несправедливо, когда твой ребенок уходит раньше тебя. Жестоко и несправедливо, вы согласны?
— Да, — ответила я, испытывая самое искреннее сострадание к переживаниям этого человека, о котором так нелицеприятно высказывались в разговорах со мной и Тео, и Селия. А я сейчас, сидя лицом к лицу с Питером, видела, что он изо всех сил пытается держаться передо мной, но получается у него это плохо. Невооруженным глазом было видно, как ему больно. Его горе было почти осязаемым, оно сквозило в каждой черточке его лица, и это не могло оставить меня равнодушной.
— А как Селия? — спросил он.
— Так же, как и все мы. Держится из последних сил. Она была очень добра ко мне все это время.
— Что ж, это тоже своего рода терапия… Когда есть за кем ухаживать. Вот у меня, к сожалению, не за кем.
— Кстати, — я взяла с тарелки бутерброд с копченой семгой и откусила кусочек, — Селия сказала мне, что если бы она знала, что вы находитесь в церкви, то обязательно пригласила бы вас сесть рядом с нами в первом ряду.
— Правда? — Лицо Питера немного прояснилось. — Приятно слышать, Алли. Наверное, мне следовало сообщить ей о своем приезде. Но я представлял, как она была разбита горем на тот момент, а потому не захотел доставлять ей какие-то дополнительные огорчения. Как вы, наверное, догадываетесь, я уже давно не получаю от нее рождественских открыток. Да и в списке ее гостей не значусь на первых местах, если вообще фигурирую в этом списке.
— Наверное, ей трудно простить вам все то… Ну вы сами знаете что…
— Позвольте напомнить вам, моя дорогая леди, слова, что я сказал вам в тот день по окончании поминальной службы. Всегда есть две стороны у одной медали. И у всякой истории тоже имеется сразу несколько продолжений и вариантов. Однако не будем касаться всего этого сейчас. Да, я признаю, в нашей с ней истории я виноват в гораздо большей степени. Между нами, девочками… Признаюсь вам по большому секрету… Я до сих пор люблю Селию. — Питер подавил тяжелый вздох. — Черт меня дери! Но я люблю эту женщину так сильно… до боли во всем своем естестве… Знаю, в каком-то смысле я предал ее, натворил много глупостей. Но мы поженились так рано, еще совсем молодыми. Оглядываясь сейчас назад, в прошлое, понимаю, что мне надо было хорошенько нагуляться еще до того, как я женился, а не пускаться во все тяжкие, уже будучи женатым человеком. А Селия, она… — Он слегка пожал плечами. — Она вся такая леди, до самых кончиков ногтей, если вы понимаете, о чем я… Короче, в этой части мы оказались полными противоположностями друг другу. Однако в любом случае жизнь преподала мне хороший урок.
— Понимаю, — коротко обронила я, не желая усугублять разговор на столь щекотливую тему, подталкивая отца Тео к новым откровениям. — Между прочим, мне кажется, Селия тоже до сих пор любит вас.
— Правда? — Питер скептически вскинул бровь. — Надеюсь, вы понимаете, что я не провоцировал вас на подобное, довольно неожиданное признание?
— Разумеется, вы не предполагали услышать нечто подобное. Но, поверьте мне, это читается в ее взгляде, когда она начинает говорить о вас… Даже если она говорит о вас плохо… Между прочим, ваш сын как-то сказал мне, что между любовью и ненавистью существует очень тонкая грань.
— Согласен с ним целиком и полностью! Вот взгляд на проблему умного, интеллигентного, тонко чувствующего человека. А именно таким человеком был Тео. Хотел бы я приблизиться к нему хотя бы наполовину по части понимания человеческой натуры. Он понимал людей чрезвычайно глубоко. — Питер снова тяжело вздохнул. — Это качество он точно унаследовал не от меня.
Внезапно до меня дошло, что в своем разговоре о прошлом семьи Тео я зашла слишком далеко, и тем не менее я вдруг решила высказаться до конца, по принципу «будь что будет».
— Вы знаете, мне кажется, Тео был бы счастлив, если бы его родители снова встретились и поставили крест на прошлом. Пожалуй, это стало бы единственным правильным продолжением случившейся трагедии. По крайней мере, хоть что-то хорошее…
Какое-то время Питер безмолвно взирал на меня, пока я пила свой чай.
— Вот сейчас я наконец до конца понял, почему мой сын так полюбил вас. Вы совершенно удивительная женщина, Алли, не похожая ни на кого. Но увы-увы! Понимаю, что вами движут исключительно благородные порывы, однако я уже давно не верю в чудеса.
— А я верю! Да, я верю! — повторила я дважды. — Взять, к примеру, нас с Тео. Мы провели с ним всего лишь несколько недель, но эти несколько недель в корне изменили всю мою жизнь. Разве это не чудо, что мы с ним встретились? Что мы так идеально дополнили друг друга… Несмотря на всю ту боль, которую я сейчас испытываю, я понимаю, что моя любовь к Тео сделала меня лучше, много лучше.
Наступила моя очередь делать признания, рвущие душу. Питер слегка подался вперед и ласково погладил мою руку.
— Я безмерно восхищаюсь вами, Алли. Вы пытаетесь найти положительное даже в самой ужасной ситуации. Когда-то и я тоже пытался поступать так же. Давным-давно…
— А почему бы не попробовать это снова?
— Развод начисто выбил из меня подобные желания. Однако хватит о прошлом. Поговорим о ваших планах на будущее. Мой сын оставил вам что-нибудь?
— Да, оставил. Составил новое завещание накануне гонок. По этому завещанию мне отходит его яхта и старый сарай на острове Анафи, неподалеку от вашего прекрасного дома. Если честно, несмотря на то что я любила Тео всем сердцем и всей душой, я не уверена, что когда-нибудь отправлюсь на этот остров, который мы между собой звали просто «Где-то посреди моря». Не стану я воевать с греческими властями, чтобы построить там дом его мечты.
— Так он оставил вам этот ужасный загон для скота? — Питер слегка откинулся назад и рассмеялся. — Между прочим, я десятки раз предлагал Тео купить для него дом, и всякий раз он наотрез отказывался от моих предложений.
— Это в нем гордость говорила, — пожала я плечами в ответ.
— Или глупость, — тут же возразил мне Питер. — Мой сын был спортсменом, отдавшим всего себя любимому спорту. Я хорошо понимал, что ему необходима финансовая поддержка, но он никогда не брал у меня денег. Готов поспорить на что угодно, что у вас, Алли, тоже нет своего жилья. Да и откуда? В наши дни любому молодому человеку, даже имеющему среднестатистический доход, практически нереально построить дом.
— Своего дома у меня действительно нет, — согласилась я с Питером. — Зато сейчас у меня есть собственный загон для овец, — добавила я с улыбкой.
— Да, пока не забыл… Хочу, чтобы вы знали… Мой дом на острове всегда открыт для вас. Можете бывать там в любое время, когда захотите. Вам всегда будут там рады. Селия прекрасно знает, что этот дом открыт и для нее, но она решительно отказывается приезжать на остров. Наверное, это связано с тем, что я что-то неосторожно сказал ей еще в те далекие времена, когда мы были вместе. Только не спрашивайте меня, что именно я сказал ей тогда… Я уже и сам не помню. И вот еще что, Алли. Если вам потребуется какая-то помощь в решении вопросов с местными властями, дайте мне знать. В этом деле я — ваш человек! Я вложил в этот остров столько денег, что мне впору баллотироваться на пост тамошнего мэра. У вас уже есть документы на право собственности?
— Пока еще нет. Должно ведь пройти какое-то время, прежде чем завещание вступит в свою законную силу, разве нет? Думаю, в положенный срок меня уведомят об этом.
— Тогда повторяю, моя дорогая леди. Если у вас возникнут там проблемы, немедленно обращайтесь ко мне. Я разрулю их в два счета. Это самое меньшее, что я могу сейчас для вас сделать. Позаботиться о девушке, которую любил мой мальчик.
— Спасибо, — поблагодарила я Питера. Какое-то время мы с ним сидели молча, каждый погруженный в воспоминания о Тео.
— Однако, — заговорил первым Питер, — вы еще ничего не рассказали мне о своих дальнейших планах.
— Пока у меня нет никаких особых планов. Потому и говорить не о чем.
— Тео говорил, что вы замечательная спортсменка. Вас даже пригласили в состав олимпийской команды Швейцарии по парусному спорту.
— Я уже отказалась от участия в Олимпийских играх. И не спрашивайте меня, Питер, почему я так поступила. Я просто не могу. Не могу, и все тут!
— А мне и не нужны никакие объяснения. Простите меня за некоторую метафоричность, но, насколько я понимаю, море — это не единственный источник вдохновения для вас. В вашем луке натянута и еще одна тетива, верно? Вы прекрасный музыкант, Алли. Я был очень впечатлен вашей игрой на флейте на поминальной службе по Тео.
— Спасибо за добрые слова, Питер. Но, по-моему, моя игра была весьма далека от совершенства. Ведь я долгие годы вообще не прикасалась к инструменту.
— Мне так не показалось. Если бы у меня были такие же способности к музыке, как у вас, то я точно не стал бы разбрасываться ими. Это у вас семейное?
— Не уверена… Хотя кто знает… Мой отец умер всего лишь несколько недель тому назад и…
— Алли! Как ужасно! — Питер был явно ошеломлен услышанным. — Боже мой! Это какую же силу духа надо иметь, чтобы справиться с двойной потерей. Потерять одного за другим самых дорогих для вас людей… Как вы справились со всем этим, Алли? Как справляетесь до сих пор?
— Сама не знаю как, — выдохнула я, сглотнув слюну и чувствуя, как эмоции переполняют меня через край. Я всегда держалась до тех пор, пока меня не начинал кто-то жалеть. — Вообще-то я была приемным ребенком. Отец удочерил меня и еще пять моих сестер. А незадолго до своей смерти папа написал мне письмо, в котором дал кое-какие наводки касательно моего прошлого. Пока мне известно еще очень мало, но из того, что я уже успела узнать, вполне возможно, музыка действительно была в моих генах.
— Понятно! — Карие глаза Питера, устремленные на меня, были полны сочувствия. — Собираетесь продолжить свои поиски в этом направлении?
— Пока не уверена. До недавнего времени меня вообще не занимало собственное прошлое. Ведь рядом со мной был Тео, и все мои мысли были обращены только в будущее.
— Естественно, так оно и было. А у вас уже есть какие-то определенные планы на предмет того, чем вы займетесь в ближайшие недели?
— Нет, пока никаких определенных планов у меня нет.
— Тогда вот вам мой совет. Воспользуйтесь теми подсказками, которые оставил вам отец. Наверняка они приведут к чему-то значимому. Думаю, Тео тоже одобрил бы ваши поиски. А сейчас, — Питер глянул на часы, — как ни жаль, но мне пора… Иначе я рискую опоздать на свой рейс. Здесь за все уже заплачено, а потому не торопитесь, пожалуйста, уходить. Побалуйте себя всеми этими вкусняшками еще какое-то время. И еще раз повторяю. Если вам что-то будет нужно, Алли, пожалуйста, только дайте мне знать.
Питер поднялся из-за стола. Я тоже встала. Неожиданно он привлек меня к себе и крепко обнял.
— Алли, к сожалению, у нас было так мало времени, чтобы поговорить по душам. Но я искренне рад, что познакомился с вами поближе. Наша встреча стала для меня единственным положительным моментом после всего того, что случилось, и я благодарю вас за это. И помните, как сказал мне когда-то один человек, жизнь посылает нам только те испытания, с которыми, по ее разумению, мы можем справиться. Вы — необыкновенная девушка, Алли. — Питер протянул мне свою визитку. — Будьте на связи.
— Буду, — твердо пообещала я.
Прощальный взмах рукой, грустный взгляд, и вот Питер уже торопливо отходит от столика.
Я снова уселась на стул, глянув на то роскошное изобилие, которое стояло передо мной на столе, потом заставила себя почти силой взять сдобную булочку. Сама мысль о том, что вся эта вкуснятина вскоре отправится в бак для пищевых отходов, была для меня нестерпимой. Жаль, что разговор с Питером получился таким коротким. Что бы там Селия ни рассказывала мне о своем бывшем муже и что бы он там ни натворил в их прошлой семейной жизни, а этот человек мне определенно нравится. Несмотря на все свое огромное богатство и далеко не самое примерное поведение, было в Питере что-то трогательное, какая-то человеческая неприкаянность и уязвимость сквозила в нем, и это располагало к себе.
Вернувшись домой, я застала Селию в спальне. Она укладывала вещи в чемодан.
— Хорошо провела день? — спросила она у меня.
— Да, хорошо. Спасибо. Встречалась с Питером за чашечкой чая. Он звонил с утра, хотел поговорить с вами. Но, поскольку вы уже ушли, говорить пришлось мне.
— Удивительно, что он решился позвонить мне. Обычно, когда он возвращается в Штаты, он об этом никогда не ставит меня в известность.
— Обычно никто из вас не терял сына. Как бы то ни было, а он просил передать вам привет и свою любовь.
— Замечательно! А сейчас, Алли, — нарочито жизнерадостно воскликнула Селия, — поговорим о нас с тобой. Как ты знаешь, завтра на рассвете я улетаю. Что касается тебя, то ты можешь оставаться здесь столько времени, сколько захочешь сама. А если решишь уехать, то просьба лишь одна: не забудь включить сигнализацию на случай возможного ограбления, а ключи от квартиры опусти через отверстие в парадной двери. Но спрашиваю еще раз… Ты точно не хочешь сейчас поехать вместе со мной? В Тоскане в это время года очень красиво. А Кора — не только моя старинная подруга, она еще и крестная мать Тео.
— Большое спасибо за приглашение, но, думаю, мне пора заняться своими делами, решить, что я буду делать дальше.
— Тебе не кажется, что ты немного торопишься? По-моему, еще слишком рано. Вот я, к примеру, развелась с Питером двадцать лет тому назад, но так и не определилась до сих пор, чем мне заняться в этой жизни. — Она скорбно пожала плечами. — В любом случае можешь жить у меня сколь угодно долго.
— Спасибо. Кстати, на обратном пути я заскочила в пару магазинов. Хочу в знак благодарности приготовить вам прощальный ужин. Ничего необычного. Просто пасту. Надеюсь, это блюдо настроит вас на предстоящую встречу с Италией.
— Как мило, Алли! Спасибо тебе, моя дорогая. Паста — это чудесно.
Мы ужинали на террасе. Наш последний совместный ужин. У меня совсем не было аппетита. Я вяло ковыряла вилкой в своей тарелке, разглядывая палисадник Селии. Ее любимые розы уже отцветали, скорбно свесив головки. Соцветия поблекли, а края лепестков потемнели и стали ломкими. Даже воздух стал иным, более тяжелым, что ли. Уже запахло приближающейся осенью. Мы ели молча, каждая погруженная в свои невеселые мысли. Обе мы понимали, что настало время выбираться из нашего добровольного заточения, где мы, как могли, утешали друг друга. Пора двигаться вперед, начинать жизнь с чистого листа.
— Спасибо тебе, Алли, за то, что все эти дни ты была рядом со мной. Не знаю, что бы я без тебя делала, — негромко промолвила Селия, когда мы с пустыми тарелками вернулись на кухню.
— И я не знаю, что бы я делала, если бы рядом со мной не было вас, — ответила я, беря в руки кухонное полотенце, чтобы вытирать посуду, которую уже начала мыть Селия.
— И вот еще что, Алли. Имей в виду, отныне мой дом — это и твой дом. Будешь в Лондоне, знай, я тебе буду рада всегда.
— Спасибо.
— Не хочу сейчас говорить об этом, но… По возвращении из Италии я заберу прах Тео. Нам с тобой надо будет согласовать дату, когда мы вместе сможем поехать в Лимингтон, чтобы развеять там прах, согласно его последней воле.
— Да, конечно. — Я нервно сглотнула слюну при мысли о предстоящем действе.
— Я буду скучать по тебе, Алли. За это время ты стала мне как дочь, которой у меня, к сожалению, никогда не было. А сейчас, — отрывисто добавила она, — пойду-ка я к себе, улягусь пораньше спать. Я заказала такси на половину пятого утра. А потому никаких проводов. Слишком рано поднимать тебя с постели. Попрощаемся прямо сейчас. И пожалуйста, не забывай меня, ладно? Будь на связи. Договорились?
— Договорились.
Я плохо спала. Всю ночь меня мучили какие-то бессвязные сны, пугавшие той неопределенностью, которую сулило мне собственное будущее. Ведь до сих пор все в моей жизни было упорядоченно и размеренно. Я всегда точно знала, куда мне ехать и чем заниматься. Образовавшаяся пустота пугала, все последние недели я прожила словно в летаргическом сне. И это было нечто новое для меня, то, чего я раньше никогда не испытывала.
— Может, мое нынешнее состояние и есть то, что люди называют депрессией, — уныло пробормотала я себе под нос, почти силой заставив себя на следующее утро подняться с кровати и пойти в душ. Меня уже с самого утра слегка подташнивало, и это тоже не добавляло настроения. Просушив волосы полотенцем, я включила свой ноутбук и набрала в поисковике фамилию Йенса Халворсена. К моему величайшему разочарованию, все немногочисленные отсылки к этому имени были на норвежском языке. Тогда я переключилась на сайт продажи книг по интернету. Стала просматривать книги на французском и английском в надежде отыскать среди них хоть малейшие упоминания о Халворсене.
И наконец нашла кое-что.
УЧЕНИК ГРИГА
Автор: Том Халворсен
Дата выпуска (в США): 30 августа 2007
Я быстро прокрутила весь текст в поисках синопсиса.
«Том Халворсен, известный виолончелист, выступающий в составе Филармонического оркестра Бергена, написал биографию своего прапрадедушки Йенса Халворсена. В книге рассказывается о жизни талантливого композитора и музыканта, тесно сотрудничавшего с Эдвардом Григом. Мы имеем возможность взглянуть на фигуру великого Грига глазами тех людей, кто знал его близко, кто общался с ним в неформальной, домашней обстановке и кто сохранил милые семейные воспоминания об этих встречах».
Я немедленно оформила заказ на книгу, хотя и прочитала уведомление о том, что на доставку одного экземпляра из Штатов уйдет как минимум две недели. И вдруг меня осенило. Я достала из кошелька визитку Питера и тут же настрочила ему письмо по электронной почте. Поблагодарила его за вчерашний чай, а заодно и попросила помочь мне раздобыть одну книгу, которая пока доступна только в Америке. Никаких особых угрызений совести в том, что я обременяю его своими просьбами, я не почувствовала. Не сомневаюсь, у такого человека, как он, тьма людей на побегушках. Так что он с легкостью найдет того, кого отправит на поиски нужной мне книги.
Затем я набрала в поисковике «Пер Гюнт» и стала изучать многочисленные комментарии. Кстати, выяснила, что в Осло, в столице Норвегии, которая во времена Анны и Йенса называлась Христианией, есть Музей Ибсена. Директор музея — некто Эрик Эдвардсен. Наверняка это признанный во всем мире, авторитетный ученый и исследователь творчества и биографии Генрика Ибсена. Что, если я напишу ему? А вдруг он согласится помочь?
Мне не терпелось продолжить свои поиски. Да и дочитать до конца присланный перевод тоже очень хотелось. Но пришлось временно приостановить работу компьютера. Я с большой неохотой отключила свой ноутбук. Надо поспешить. Через полчаса меня ждет Стар на ланч. А еще ведь нужно добраться до Баттерси.
На улице я тут же поймала такси. Когда мы пересекали Темзу по красивому, вычурному мосту, окрашенному в розовый цвет, я вдруг поймала себя на мысли, что потихоньку начинаю влюбляться в Лондон. Есть в этом городе какая-то своя, особая элегантность. Я бы даже сказала, державное величие. Ничего общего с шумным, брызжущим энергией Нью-Йорком или провинциально спокойной Женевой. Лондон, как, впрочем, и все в Англии, буквально светится гордостью за свою славную историю и источает незыблемую уверенность в собственной исключительности.
Такси остановилось возле здания, которое в прошлом было чем-то вроде складских помещений. Оно располагалось прямо на берегу реки. Легко представить себе, как в былые времена сюда причаливали баржи, груженные чаем или восточными специями. Я расплатилась с водителем и нажала на кнопку звонка рядом с номером, который продиктовала мне Стар. Тут же сработал автоответчик, дверь распахнулась, а голос сестры в трубке велел мне подниматься на лифте на третий этаж. Выйдя из кабинки лифта, я увидела, что Стар уже поджидает меня, стоя на лестничной площадке.
— Здравствуй, дорогая Алли! — поздоровалась она и обняла меня. — Ну, как ты?
— Помаленьку справляюсь, — бодро солгала я, и мы вошли в просторное помещение-студию, выдержанное в белых тонах, с огромными окнами от потолка до пола, выходящими на Темзу.
— Какой чудесный вид! — воскликнула я, подходя к одному из окон, чтобы полюбоваться открывающимся пейзажем. — Фантастически красивое место!
— Это Сиси отыскала его, — ответила Стар, слегка пожав плечами. — Говорит, здесь хватает места для ее работы. И света тоже предостаточно.
Я обвела взглядом студию. Открытое пространство, минимум мебели, разбросанной там и сям на светлом деревянном полу, элегантная винтовая лестница, уходящая наверх. Судя по всему, туда, где располагаются спальни. Пожалуй, лично я вряд ли бы остановила свой выбор на таком жилье. Домашнего уюта здесь явно маловато, зато впечатляет своей экстравагантностью.
— Что тебе предложить выпить? — поинтересовалась у меня Стар. — У нас есть вино на любой вкус. И, конечно, пиво.
— Тогда налей мне, Стар, то же, что и себе, — ответила я, проходя вслед за сестрой в ту часть комнаты, где расположилась кухня. В духе времени все сверкало нержавеющей сталью и лучилось матовым стеклом. Сплошной ультрамодерн. Стар открыла дверцу массивного холодильника с двумя камерами и замерла в некоторой нерешительности.
— Может, немного белого? — предложила я.
— Отличная мысль, — согласилась она со мной.
Я молча глядела на свою младшую сестру, наблюдая за тем, как она берет из буфета два бокала и наполняет их вином. А ведь Стар, подумала я, никогда не выскажет собственного мнения. Привыкла, что все и всегда за нее решают другие. Мы с Майей часто обсуждали эту тему, пытаясь понять, в чем причина слабохарактерности Стар. Врожденное ли это у нее качество — всем уступать? Или это результат доминирующего влияния Сиси в их связке?
— Вкусно пахнет, — махнула я рукой в сторону кастрюли, кипевшей на большой варочной панели и наполнявшей все пространство вокруг вкуснейшими ароматами. Через стеклянную дверцу духовки было видно, что и там доходит какое-то блюдо.
— Сегодня ты, Алли, выступишь в роли подопытного кролика. Хочу опробовать на тебе один новый рецепт. Но у меня практически все уже готово.
— Отлично! — обрадовалась я. — Тогда за твое здоровье, Стар. Будем, как говорят здесь, в Англии.
— Да, будь здорова.
Мы обе сделали по глотку вина, и я тут же отставила свой бокал в сторону. По каким-то совершенно непонятным мне причинам вино сразу же превратилось в моем желудке в сплошной уксус. Я посмотрела, как Стар размешивает содержимое кастрюли, и лишний раз восхитилась тем, какой юной она кажется с роскошной копной белокурых волос, рассыпавшихся по ее плечам. А эти длиннющие ресницы, которые, словно две завесы, обрамляют ее прозрачно-голубые глаза, закрывают и защищают их, не давая до конца понять, что же они выражают. Глядя на это хрупкое, нежное создание, невозможно представить себе, что Стар — уже взрослая женщина двадцати семи лет от роду.
— Ну как вы устроились в Лондоне? — спросила я у нее.
— Неплохо. Совсем даже неплохо. Во всяком случае, мне в Лондоне нравится.
— А как твоя кулинарная школа?
— О, я уже ее закончила. Мне очень понравилось.
— То есть ты можешь в перспективе заняться кулинарией, да? — задала я еще один наводящий вопрос, надеясь выудить из Стар более развернутый ответ.
— Не думаю… Все же кулинария — это не мое.
— Понятно. Тогда чем думаешь заняться?
— Пока не знаю.
В комнате повисло молчание. Так всегда бывает в разговорах со Стар. Но вот после некоторой паузы она заговорила первой:
— А как ты, Алли? Представляю, как все это было ужасно… Пережить такое, и так скоро после смерти папы.
— Честно говоря, Стар, я и сама пока не знаю, как я. Все в моей жизни так резко и так внезапно изменилось. Еще совсем недавно будущее представлялось мне вполне определенным, ясным и понятным. И вот от него остались одни лишь осколки. Я уже поставила в известность руководителя национальной олимпийской команды Швейцарии, что не буду участвовать в предстоящей Олимпиаде. Я просто не смогла бы выступить там так, как положено. Многие говорят, что я поступаю неправильно. Я и сама чувствую себя виноватой за то, что у меня сейчас нет сил продолжить занятия спортом. Но почему-то мне кажется, что было бы как-то не по-людски, если бы я согласилась на участие в олимпийских играх. А ты как думаешь?
Длинные ресницы тотчас же взметнулись вверх. Стар обозрела меня осторожным взглядом.
— Думаю, ты должна поступать так, как сама считаешь нужным, Алли. Правда, порой очень трудно решиться на такой самостоятельный шаг, правда?
— Ты права. Но мне ведь не хочется никого подводить.
— Вот именно. — Стар издала короткий вздох и уставилась с отрешенным видом в окно. Потом снова повернулась к плите и стала раскладывать содержимое кастрюльки по двум тарелкам. — Давай пообедаем на террасе.
— С удовольствием.
Я снова глянула на реку и на широкую террасу, протянувшуюся на всю длину комнаты, и подумала с некоторой скаредностью в душе: интересно, какова квартплата за эти хоромы? Уж очень они не похожи на скромную артстудию, которую сняла себе и своей бесцельно плывущей по жизни сестре будущая художница, не имеющая пока ни гроша за душой. Наверняка Сиси удалось-таки разорить Георга Гофмана и выцыганить у него кругленькую сумму в то утро, когда они со Стар навещали его в Женеве.
Мы перенесли нашу еду на столик, примостившийся среди многочисленных цветов, источавших нежнейший аромат. Растения свешивались из огромных горшков, установленных по краю вдоль всей террасы.
— Какая красота! — невольно восхитилась я. — Как называются эти цветы? — Я указала на горшок, в котором буйным цветом полыхали соцветия сразу трех цветов: белые, оранжевые и розовые.
— А… Это Sparaxis tricolor… Спараксис трехцветный, если по-нашему. Вообще-то эти цветы не любят сквозняков и холодных бризов с реки. У себя в садах, особенно в сельской местности, англичане выращивают спараксис на специально защищенных участках.
— Ты сама развела их тут? — поинтересовалась я, отправляя в рот лапшу, тушенную с морепродуктами. Это угощение Стар предложила в качестве основного блюда.
— Да, сама. Я всегда развожу цветы. Помню, я с удовольствием помогала папе ухаживать за нашим садом в Атлантисе.
— Вот как? А я и понятия не имела о твоем увлечении цветоводством. Господи, до чего же вкусно, Стар! — похвалила я ее кулинарные изыски, хотя была совсем не голодна. — Надо же! Сколько скрытых талантов я обнаружила в тебе всего лишь за один сегодняшний день. А вот я совсем не могу готовить. Разве что-нибудь совсем простенькое. И по части ботаники я тоже не ах! Пожалуй, не смогла бы вырастить даже кресс-салат в горшке. А уж развести такую красоту…
Я обвела рукой великолепное многообразие цветов, заполнивших собой всю террасу.
В нашем разговоре опять повисла долгая пауза, но я не стала нарушать затянувшееся молчание.
Снова первой заговорила Стар:
— Знаешь, я в последнее время часто размышляю над тем, что такое талант. Это что-то такое, что дается тебе с рождения? Или как? — Стар словно размышляла сама с собой. — Вот ты, к примеру… Тебе пришлось затратить много усилий, чтобы научиться так красиво играть на флейте?
— Пожалуй, не так уж и много… Особенно поначалу. А вот уже потом, когда нужно было совершенствовать свое мастерство, заниматься пришлось много и упорно. Как мне кажется, на одних способностях, даже если они есть у тебя к чему-то, далеко не уедешь. Талант не отменяет тяжкий ежедневный труд. Вот возьми любого великого композитора. Мало слышать в своей голове, скажем, мелодию для флейты. Нужно еще уметь воспроизвести эту мелодию на бумаге с помощью нот, а потом еще и оркестровать музыку, уметь писать партитуры своих произведений. А для этого нужны многие годы учебы и каждодневное совершенствование своего мастерства. Людей с врожденными способностями миллионы и миллионы, но нужно еще уметь раскрыть эти свои способности, задействовать весь, так сказать, свой творческий потенциал, а для этого требуются полная самоотдача и упорный труд. Иначе ничего у нас не получится.
Стар кивнула в знак согласия.
— Ты уже закончила? — поинтересовалась она у меня, глянув через стол на мою практически нетронутую тарелку.
— Да, прости меня, Стар. Все очень вкусно. Просто у меня совершенно нет аппетита.
Потом мы еще немного поболтали с ней о сестрах и о тех переменах, которые случились в их жизни за последнее время. Стар рассказала мне о том, что Сиси всецело занята своими инсталляциями. Я, в свою очередь, поведала ей о весьма неожиданном для всех нас решении Майи перебраться в Рио. Впрочем, все мы очень рады за нее. Наконец-то Майя обрела свое счастье.
— Честное слово, история с нашей Майей меня очень взбодрила, — сказала я и с улыбкой взглянула на Стар. — И так здорово, что я повидалась с тобой.
— И я рада тебя видеть, Алли. Но куда ты сейчас подашься? Уже думала над этим?
— Скорее всего, я отправлюсь в Норвегию. Займусь там поисками своих корней по тем координатам, что оставил мне Па Солт, — ответила я и сама удивилась тому, что только что сказала. Пожалуй, удивилась не меньше самой Стар. Ведь мысль о поездке в Норвегию пришла спонтанно, только что… Пришла и тут же засела занозой в моей голове.
— Хорошая идея, — одобрила мои планы Стар. — Конечно, поезжай.
— Ты тоже так считаешь?
— А почему нет? Те подсказки, которые оставил тебе папа, могут изменить всю твою дальнейшую жизнь. Посмотри, как это случилось с нашей Майей. Вполне возможно, — Стар немного помолчала, — в один прекрасный день они изменят и мою жизнь.
— Даже так?
— Да.
Мы снова замолчали. Я понимала, нельзя сейчас приставать к Стар и требовать у нее каких-то откровений. Еще не время…
— Что ж, пожалуй, мне пора. Большое тебе спасибо за обед. — Я поднялась из-за стола, чувствуя какую-то непривычную усталость во всем теле. Скорей бы вернуться к себе и к своему одиночеству. — Такси здесь можно поймать? — спросила я у Стар, когда она проводила меня до парадной двери.
— Да. Сверни за угол, и ты окажешься на проезжей части. До свидания, Алли. — Стар расцеловала меня в обе щеки. — Дай мне знать, если соберешься лететь в Норвегию.
Вернувшись в пустой дом Селии, я поднялась к себе в спальню и открыла футляр с флейтой. Какое-то время я напряженно разглядывала ее, словно она могла дать ответ на все те вопросы, что роились в моей голове. И первый из них буквально жег раскаленным железом. Куда мне сейчас податься? Конечно, можно укрыться от целого мира на нашем с Тео острове «Где-то посреди моря». Достаточно одного телефонного звонка Питеру, и его прекрасный дом на острове Анафи будет всецело в моем распоряжении. Столько времени, сколько я захочу. В конце концов, что мешает мне весь следующий год заниматься реконструкцией того сарая, который оставил мне в наследство Тео? В голове завертелась его любимая мелодия Mamma Mia в исполнении АББА. Я издала непроизвольный смешок и с сомнением покачала головой. Как ни привлекательна сама идея обрести покой и уединение на нашем с Тео острове, я понимала, что там у меня нет никакой перспективы. Я просто стану жить в том мире, в котором когда-то мы жили вместе с Тео. Но Тео больше нет. А значит, нет и того прежнего мира. Так стоит ли искать забвение там, где его больше нет?
В равной степени и жизнь в Атлантисе тоже не сулила мне ничего хорошего. Что меня там будет удерживать? Да по большому счету ничего. Иное дело — Норвегия. Правда, и там мне предстоит копаться в собственном прошлом и прошлом моих предков. А мне ведь следует подумать о будущем. Впрочем, кто сказал, что, оттолкнувшись от прошлого, я не смогу двигаться вперед? Итак, передо мной стоит альтернатива. Возвращаться в Атлантис или лететь в Норвегию? Но наверняка ведь, принялась я убеждать саму себя, несколько дней, проведенные в новой для меня стране, где я смогу вдали от всех и вся поразмышлять над собственным будущим, пойдут мне на пользу. Там никто и ничего не знает о моих недавних утратах. Уйду с головой в прошлое и хоть немного отвлекусь от невеселых мыслей о настоящем. Даже если мои поиски и не увенчаются успехом, все равно будет занятие, чтобы хоть как-то заполнить образовавшуюся вокруг меня пустоту.
Я открыла ноутбук и стала лихорадочно изучать расписание самолетов до Осло. Есть еще один вечерний рейс на сегодня. И даже билеты имеются в наличии. Впрочем, если я хочу успеть на этот рейс, то мне нужно немедленно выезжать в Хитроу. Какое-то мгновение я пялилась в пустоту, стараясь принять окончательное решение.
— Вперед, Алли! — хрипло прошептала я, нажимая на кнопку бронирования билета. — Что тебе терять?
Ничего.
К тому же, кажется, я уже готова узнать всю правду о себе.
23
Когда поздним августовским вечером самолет с ревом оторвался от взлетной полосы и взял курс на север, я еще раз бегло просмотрела всю ту информацию, которую нарыла о Музее Ибсена и о Национальном театре в Осло. Завтра с утра я наведаюсь в оба этих места, решила я. Вдруг там отыщется человек, который прольет свет на всю ту информацию, что я почерпнула из книги Йенса Халворсена?
Сойдя по трапу в аэропорту Осло, я вдруг неожиданно обнаружила, что шагаю по тротуару с уже подзабытой легкостью. Кажется, я даже немножко взволнована. После таможенного досмотра я сразу же направилась к справочному бюро и попросила молодую девушку за стойкой посоветовать мне какой-нибудь отель рядом с Музеем Ибсена. Она порекомендовала мне Гранд-Отель, немедленно позвонила туда и сообщила, что, к сожалению, сейчас у них свободны только дорогие номера-люкс.
— Не имеет значения, — бодро отреагировала я. — Меня устроит любой вариант.
Девушка вручила мне квиток, подтверждающий, что мне зарезервирован номер в Гранд-Отеле, потом заказала такси и лично проводила до стоянки.
К центру Осло мы уже добрались в полной темноте. А потому никакой ориентации, где и как мы ехали. И никаких впечатлений о самом городе. Наконец такси подкатило к помпезному каменному зданию и остановилось возле центрального входа в Гранд-Отель, ярко освещенного светом уличных фонарей. Портье немедленно провел меня в фойе. После обычных формальностей на ресепшн мне показали мой номер, который имел свое название: «Номер Ибсена».
Мальчишка-лифтер, вручая мне ключ от апартаментов, спросил на английском:
— Вас устраивает этот номер, мадам?
Я обвела взглядом красивую гостиную с роскошной хрустальной люстрой, элегантно свисавшей с потолка, посмотрела на многочисленные фотографии Генрика Ибсена, висевшие на стенах, обитых полосатым шелком, и улыбнулась, утвердительно кивнув.
— Замечательный номер! Спасибо.
Получив чаевые, мальчишка исчез. Я же принялась с почтительным восторгом знакомиться со своим новым жилищем. А ведь я могу поселиться здесь и на все то время, что пробуду в Осло, вдруг мелькнуло у меня. Приняв душ, я вышла из ванной комнаты под звон церковных колоколов, возвещавших наступление полночи. А все же хорошо, мелькнуло в голове, что я прилетела сюда. Скользнув между накрахмаленными простынями, я удобно устроилась на постели и почти мгновенно уснула.
На следующее утро я проснулась рано, вышла на крохотный балкончик, чтобы обозреть город уже при свете наступающего дня. Прямо подо мной простиралась квадратная площадь, окаймленная со всех сторон деревьями. По всему периметру площади теснились красивые старинные здания из камня, разбавленные в нескольких местах современными постройками. Глянув вдаль, я разглядела розовый замок, примостившийся на самой вершине горы.
Я вернулась в комнату, и тут до меня дошло, что со вчерашнего обеда у меня крошки во рту не было. Я заказала себе завтрак прямо в номер и уселась на кровать в махровом халате, чувствуя себя самой настоящей принцессой в обретенном ею новом замке. И принялась изучать карту города, которую вчера вечером мне услужливо дала дежурная на ресепшн. Оказывается, Музей Ибсена совсем рядом, в паре шагов от отеля.
После завтрака я переоделась и спустилась на лифте, предусмотрительно прихватив с собой карту. Пересекла площадь, направляясь к музею. В нос ударил знакомый запах моря, и тут я вспомнила, что Осло расположен во фьорде. А еще я обратила внимание на то, что большинство прохожих светлолицые и рыжеволосые. Помню, в школе в Швейцарии девчонки вечно подшучивали надо мной, над моей светлой веснушчатой кожей, над золотисто-рыжими кудряшками. Тогда мне казалось это очень обидным. Помнится, я даже упрашивала Ма позволить мне перекрасить волосы.
— Нет, дорогая моя, мы не станем красить твои волосы, — ответила отказом Марина. — Ведь они — твоя гордость и краса. Когда-нибудь все эти противные девчонки еще будут завидовать тебе. Вот увидишь.
Шагая по улице, я вдруг странным образом почувствовала, что здесь я своя среди своих. Тут я точно ничем не выделяюсь из толпы, подумала я.
Наконец я остановилась возле величественного светлого здания с колоннадой из серого мрамора.
— NATIONAL THEATER —
прочитала я выгравированную надпись на элегантном фасаде здания, а чуть ниже, на каменных табличках, были выгравированы имена Ибсена и еще две неизвестные мне фамилии. Так вот оно, то здание театра, в котором состоялась премьера спектакля «Пер Гюнт», подумала я. К моему разочарованию, в столь ранний час театр был еще закрыт. Тогда я продолжила свой путь по широкой оживленной улице в сторону Музея Ибсена. Подошла, открыла парадную дверь и вошла в музей. Прямо в вестибюле разместился небольшой книжный магазин. На стене слева от себя я увидела демонстрационный стенд с указанием дат и всех важнейших этапов в творческой жизни великого Ибсена. Сердце мое забилось учащенно, когда я прочитала одну из дат. «24 февраля 1876 года — премьера спектакля «Пер Гюнт» в Театре Христиании».
— Доброе утро! Чем могу помочь вам? — обратилась ко мне на норвежском молоденькая девушка, стоявшая за прилавком.
— Вы говорите по-английски? — ответила я вопросом на вопрос.
— Конечно, — улыбнулась она. — Могу ли я быть чем-то вам полезной? — снова повторила она свой вопрос, но уже на английском.
— Надеюсь, что сможете, — ответила я, извлекла из сумки фотокопию обложки книги Халворсена и положила ее перед девушкой. — Меня зовут Алли Деплеси. Провожу некоторые изыскания, касающиеся творчества композитора Йенса Халворсена и певицы Анна Ландвик. Они оба участвовали в первой постановке спектакля «Пер Гюнт» в Театре Христиании. Быть может, кто-нибудь из сотрудников музея сможет рассказать мне побольше об этих людях?
— К сожалению, я точно не смогу. Я еще студентка, а здесь просто подрабатываю на кассе, — призналась девушка. — Но я сейчас сбегаю наверх, посмотрю, на месте ли Эрик, директор нашего музея.
— Спасибо, — поблагодарила я ее.
Девушка тотчас же исчезла за дверью в стене, которая вела из магазинчика куда-то в глубь музея. В отсутствие продавщицы я побродила по книжному залу, ознакомилась с ассортиментом и даже отложила для себя один экземпляр драмы «Пер Гюнт» на английском языке. По крайней мере, хоть это я смогу прочитать, решила я.
— Да, Эрик на месте, — подтвердила девушка, снова возникая за прилавком. — Сейчас он спустится к вам.
Я еще раз поблагодарила девушку и расплатилась за покупку.
Через несколько минут появился элегантный светловолосый мужчина.
— Приветствую вас, мисс Деплеси. Меня зовут Эрик Эдвардсен. — Он протянул мне руку для рукопожатия. — Ингрид сказала мне, что вас интересуют Йенс Халворсен и Анна Ландвик?
— Да, — подтвердила я, пожимая протянутую руку. После чего предъявила ему фотокопию обложки.
Он внимательно изучил ее и коротко кивнул.
— Кажется, экземпляр этой книги имеется в фондах нашей библиотеки. Она у нас наверху. Пожалуйста, пройдемте за мной.
Он провел меня через дверь, и мы очутились в еще одном вестибюле, строгом, почти аскетичном, особенно в сравнении с современным интерьером книжного магазина. Такое чувство, словно мы мгновенно переместились во времени и окунулись в далекую старину. Он открыл дверцу допотопного лифта, потом закрыл ее за нами и нажал на кнопку. Пока лифт, тарахтя и дребезжа, тащил нас наверх, Эрик ткнул пальцем в один из этажей, мимо которого мы проехали.
— Здесь находится квартира Ибсена. В ней он прожил последние одиннадцать лет своей жизни. Для нас, сотрудников музея, большая честь, что это место находится под охраной именно нашего музея. Итак, — продолжил он, когда лифт наконец остановился и мы вошли в просторное, хорошо проветриваемое помещение, все стены которого от пола и до самого потолка были уставлены стеллажами с книгами, — вы, как я понимаю, историк?
— Увы, нет, — ответила я. — Книга досталась мне по наследству от отца, который умер несколько недель тому назад. Честно признаться, для меня она — такой своеобразный ключ к разгадке некоторых наших семейных тайн. Хотя я еще не до конца уверена в том, что она имеет какое-то отношение лично ко мне. Я заказала полный перевод книги с норвежского на английский, но пока получила лишь первую часть переведенного материала. Из прочитанного узнала, что Йенс был музыкантом, играл в оркестре. И именно он в день премьеры исполнил на флейте вступительные аккорды «Утреннего настроения» Грига. А Анна, стоя за сценой, озвучивала своим голосом песни Сольвейг.
— Боюсь, у меня немногим получится помочь вам, потому что я занимаюсь главным образом изучением творчества Генрика Ибсена. Эдвард Григ интересует меня лишь по касательной, но никак не входит в сферу моих научных изысканий. Вам нужен эксперт, который занимается исключительно творчеством Грига. И такой человек у меня на примете есть. Это директор Музея Грига в Бергене. Уж если кто и поможет вам по-настоящему, так это он. Впрочем, — добавил Эрик, скользнув взглядом по книжным полкам, — у меня, кажется, есть кое-что для вас. Сейчас покажу. А вот и она! — Он снял с полки большую старинную книгу. — Автор этой книги — Рудольф Расмуссен. Его еще звали Руди. Ребенком он вместе с другими детьми тоже был задействован в первой постановке спектакля «Пер Гюнт».
— Да, я читала о Руди. Он был кем-то вроде мальчика на побегушках, приносил Анне письма от Йенса, когда молодой человек познакомился с девушкой и влюбился в нее.
— Вот как? — удивился Эрик, рассеянно перелистывая страницы книги Расмуссена. — Взгляните! Вот фотографии, сделанные после окончания премьерного показа. Все артисты еще в своих театральных костюмах.
Эрик передал мне книгу, и я с некоторым удивлением посмотрела на лица тех людей, о которых совсем недавно прочитала в книге Халворсена. Вот Генрик Клаузен в роли Пера, а вот Тора Хенсон в роли Сольвейг. Позирует в деревенском наряде Сольвейг. Я постаралась представить себе, как выглядела на самом деле эта яркая прима тогдашней норвежской сцены. А вот групповые снимки всех участников спектакля. Едва ли Анна запечатлена хоть на одном из них. Это я знаю наверняка, прочитав книгу Халворсена.
— Могу сделать для вас копии этих фотографий, если хотите, — предложил мне Эрик. — Тогда вы сможете на досуге изучить их более внимательно.
— Буду вам весьма признательна. Большое спасибо.
Эрик подошел к копировальной машине, стоявшей в углу комнаты. А я тем временем принялась разглядывать фотографию старого театра.
— Я сегодня как раз проходила мимо Национального театра, — нарушила я повисшее молчание. — Сейчас могу почти воочию представить себе, как все было в день премьеры.
— Вообще-то премьера спектакля «Пер Гюнт» прошла не в Национальном театре. Она состоялась в Театре Христиании.
— Вот как? А я решила, что это одно и то же здание. Просто поменяли название театра.
— К сожалению, старого Театра Христиании больше нет. Он располагался неподалеку отсюда, в пятнадцати минутах ходьбы, не более. На Бланкплассен. Сейчас в этом здании размещается музей.
Я воззрилась на Эрика в немом изумлении, широко раскрыв рот от неожиданности.
— Вы хотите сказать, что там сейчас размещается Музей современного искусства?
— Именно так. Театр Христиании был официально закрыт в 1899 году, и все музыкальные представления с тех пор идут на сцене Национального театра. Вот ваши фотографии! — Эрик вручил мне стопку фотокопий.
— Спасибо. Боюсь, я и так отняла у вас слишком много времени, но еще раз хочу поблагодарить вас за то, что согласились встретиться со мной.
— Тогда позвольте вручить вам на прощание электронный адрес директора Музея Грига. Напишите, что это я дал вам его координаты. Уверен, он сумеет помочь вам гораздо лучше, чем это получилось у меня.
— Позвольте заверить вас, герр Эдвардсен, что вы мне очень помогли, — возразила я, пока он писал на листке бумаги электронный адрес.
— Что ж, даже я вынужден признать очевидное, — улыбнулся он в ответ, провожая к лифту. — Сегодня музыка Грига к драме «Пер Гюнт» превзошла своей славой саму пьесу. Она известна и любима во всем мире. Всего вам доброго, мисс Деплеси. Был бы рад узнать, удалось ли вам разгадать все ваши семейные тайны. Если вам потребуется еще какая-то помощь, вы всегда сможете найти меня здесь.
— Большое спасибо.
Покинув Музей Ибсена, я почти бегом возвратилась к себе в гостиницу. Наконец-то координаты, указанные на армиллярной сфере, начали приобретать вполне определенный смысл. Первым делом я направилась в Гранд-кафе, которое расположилось на первом этаже отеля, рядом с парадным входом. Вошла в зал. Сразу же в глаза бросился портрет Ибсена, украшавший одну из стен кафе. Я принялась разглядывать портрет, уже ни минуты не сомневаясь в том, что судьбы Анны и Йенса каким-то непонятным пока образом переплелись с моей судьбой.
После обеда я связалась по электронной почте с директором музея Грига, как и посоветовал мне Эрик. Затем, движимая обычным любопытством, заказала такси и поехала взглянуть на старое здание Театра Христиании. Музей современного искусства расположился на площади, в центре которой, прямо напротив фасада здания, работал помпезный фонтан. Современное искусство меня никогда особо не привлекало. Вот Сиси — та наверняка бы с радостью приобщилась к экспозиции, выставленной в музее. А я решила туда не ходить. Зато прямо напротив бывшего театра я увидела знаменитое кафе «Энгебрет» и направилась прямиком туда. Надо же посмотреть, каково оно внутри.
Вошла в помещение и огляделась по сторонам. Грубые деревянные столы и стулья, все, как я и представляла себе, прочитав описания Йенса. В воздухе витали устоявшиеся запахи алкоголя и пыли. А еще немного попахивало сыростью. Я закрыла глаза и попыталась представить себе Йенса в компании друзей-приятелей из оркестра, коротавших здесь время более века тому назад. Просиживали в кафе часами напролет, заливая все свои неприятности и беды аквавитом, знаменитой тминной водкой. Я уселась у стойки бара и заказала себе чашечку кофе. Глотала горячую горькую жидкость и досадовала на то, что не могу прочитать всю книгу до конца. Придется запастись терпением, пока переводчица не перешлет мне оставшуюся часть текста.
Я вышла из кафе и, достав из сумочки карту города, принялась изучать ее, вознамерившись прогуляться пешком до своей гостиницы. Своими глазами увидеть те улицы, по которым когда-то бродили Анна и Йенс. Конечно, за сто с лишним лет, минувших с тех пор, город вырос, стал другим, но, несмотря на обилие ультрасовременных зданий, по-прежнему радовали глаз многочисленные старинные дома и постройки. Я вернулась в Гранд-Отель, уже полностью очарованная Осло и той особой красотой, которая, казалось, была присуща только этому городу. Сравнительно небольшой, компактный. Было во всем его облике что-то патриархальное, что немедленно располагало к себе и заставляло чувствовать себя здесь как дома.
У себя в номере я первым делом просмотрела электронную почту и обнаружила, что директор музея Грига уже откликнулся на мое к нему обращение.
Глубокоуважаемая мисс Деплеси.
Да, мне известно кое-что о Йенсе и Анне Халворсен. Собственно, Эдвард Григ в какой-то степени был их наставником, как Вам, наверное, известно. Я бываю в Музее Грига в Тролльхаугене (это рядом с Бергеном) каждый день с девяти утра и до четырех часов дня. Буду рад встретиться с Вами и помочь, чем смогу, в Ваших поисках.
С наилучшими пожеланиями
Эрлинг Даль-младший.
Поскольку я и понятия не имела, в какой именно стороне находится Берген, то пришлось искать в интернете карту Норвегии. Внимательно изучив ее, обнаружила, что город Берген располагается на Атлантическом побережье к северо-западу от Осло. Скорее всего, добираться туда тоже придется самолетом. Разглядывая карту, я вдруг поняла, какая же большая страна Норвегия. Обширные ее территории простираются от Бергена далее на север вплоть до самой Арктики. Я решила лететь в Берген завтра утренним рейсом и тут же написала ответ директору Музея Эдварда Грига. Сообщила ему, что завтра в середине дня я уже буду в Бергене.
Шел седьмой час вечера, но на улице все еще было светло. А каково здесь коротать долгие зимы с обильными снегопадами, когда темнеет сразу же после обеда, а все вокруг утопает в сугробах снега. Почему-то вдруг вспомнилось, как сестры постоянно говорили, что я вообще нечувствительна к холоду. Всегда сплю с открытыми окнами, люблю, чтобы в комнате было свежо. Раньше я думала, что моя невосприимчивость к холоду как-то связана с занятиями парусным спортом. Но тут я вспомнила, как обожает тепло Майя, как легко переносит она любую жару, как буквально за считаные минуты на солнце покрывается шоколадным загаром ее кожа. В то время как я превращаюсь за эти же самые минуты в вареную свеклу. Так что же получается? Зима — это естественная среда обитания моих предков, да? А вот предки Майи — те явно из теплых краев, где всегда солнечно и жарко.
Потом мысли мои непроизвольно перекочевали на Тео, как это всегда случалось с наступлением ночи. Я представила себе, как он был бы рад сопровождать меня в этом путешествии, как стал бы, по своему обыкновению, анализировать мою реакцию на все происходящее. Я улеглась на кровати. Сегодня она показалась особенно большой для меня одной. Я стала размышлять о том, кто займет его место рядом со мной в будущем и случится ли такое вообще. Едва ли… Стараясь не давать волю невеселым мыслям, взяла будильник, завела его на семь утра, потом закрыла глаза и постаралась заснуть.
24
Разглядывать норвежские пейзажи с высоты птичьего полета — захватывающее занятие. Темной полосой протянулись густые хвойные леса, окаймляющие бездонно голубые фьорды, а дальше уже вечная мерзлота… Взметнулись ввысь белоснежные шапки гор, на вершинах которых снег не тает даже в начале сентября. В аэропорту Бергена я запрыгнула в такси и велела водителю везти меня прямо в Тролльхауген, дом, в котором когда-то жил Эдвард Григ и в котором теперь размещается его мемориальный музей. Мы ехали по широкой двухполосной автостраде. Мимо проносились деревенские пейзажи, мелькая сквозь густые кроны деревьев по обочинам запруженной машинами дороги. Но вот мы свернули с автострады и поехали уже по узкой проселочной дороге.
Небольшая лужайка впереди, и такси остановилось перед прелестным деревянным домом, обшитым досками светло-желтого цвета. Я расплатилась с водителем, вышла из такси и, забросив рюкзак на плечо, замерла, изучая внешний вид дома. Огромные живописные окна в деревянных рамах, выкрашенных в зеленый цвет, резной балкон, выступающий со второго этажа. Один угол дома увенчан башенкой, на которой установлен флагшток с трепещущим на ветру государственным флагом Норвегии.
Дом Грига примостился на самом склоне горы и обращен своим фасадом к озеру, окруженному со всех сторон холмами, поросшими густой сочной травой и высокими величественными елями. Красота окружающих мест поражала своей прозрачной, умиротворяющей тишиной. Какое-то время я завороженно созерцала эту красоту, а потом направилась к зданию уже современных архитектурных форм, на котором значилось, что это вход в Мемориальный музей Грига. Зашла в вестибюль и представилась девушке, стоявшей за прилавком сувенирной лавки. Я попросила ее сообщить директору музея о моем приезде, но в этот момент машинально глянула на стеклянную витрину и ощутила, как занялось дыхание от переизбытка чувств.
— Mon Dieu! — пробормотала я в полном замешательстве, даже не заметив, что автоматически перешла на французский. Под стеклом выстроилась в ряд целая вереница крохотных коричневых лягушек, точно таких же, как та, которую папа вложил в конверт вместе с письмом.
— Эрлинг сейчас подойдет, — сказала мне девушка, кладя телефонную трубку на рычаг.
— Спасибо. А не могли бы вы рассказать мне, почему в вашей сувенирной лавке продаются эти лягушки?
— У Эдварда Грига всегда была при себе такая лягушка. Он носил ее в кармане везде и повсюду как свой счастливый талисман, — пояснила девушка. — А укладываясь спать по ночам, он всегда целовал лягушку.
— Здравствуйте, мисс Деплеси. Я — Эрлинг Даль. Как долетели? — Рядом со мной появился красивый седовласый мужчина.
— Чудесно долетела. Спасибо, — ответила я, лихорадочно собираясь с мыслями после откровений девушки насчет лягушек. — И пожалуйста, зовите меня просто Алли.
— Ладно, Алли. Позвольте еще один вопрос. Вы не голодны? Предлагаю вместо того, чтобы торчать в моем заваленном бумагами кабинете, прогуляться до кафе, заказать там по паре бутербродов и поговорить. Свои вещи можете оставить под присмотром Элси. — Он знаком указал на девушку.
— Отличная мысль! — одобрила я, вручая рюкзак Элси. Поблагодарив девушку кивком, я проследовала за Эрлингом. Мы миновали несколько дверей и оказались в помещении, все стены которого были сплошь из стекла. Через стекло открывался необыкновенной красоты вид на озеро, по берегам которого возвышались могучие ели. Я глянула на обширную водную гладь, переливающуюся на солнце, с разбросанными там и сям крохотными островками, поросшими соснами. Озеро раскинулось вплоть до самого горизонта, его противоположный берег терялся в дымке тумана.
— Озеро Нордас великолепно, правда? — воскликнул Эрлинг. — Мы в повседневной своей суете порой забываем, как нам всем повезло работать в таком прекрасном месте.
— Превосходный пейзаж, — издала я восхищенный возглас. — Вам действительно очень повезло.
Когда мы с Эрлингом заказали себе кофе и бутерброды, он поинтересовался у меня, чем может быть полезен. И снова я извлекла из сумочки фотокопию обложки папиной книги и принялась объяснять ему, что конкретно мне хотелось бы выяснить.
Он внимательно глянул на фотокопию.
— Никогда не читал этой книги. Хотя приблизительно знаю, о чем она. Сравнительно недавно я помогал Тому Халворсену, праправнуку Анны и Йенса, в его изысканиях. Он как раз трудился тогда над составлением их новой биографии.
— Знаю. Я уже заказала себе его книгу в Штатах. Так вы знакомы с Томом Халворсеном?
— Конечно. Я его хорошо знаю. Он живет всего лишь в нескольких минутах ходьбы от музея. А музыкальные круги Бергена очень небольшие, и все всех знают. Том играет на виолончели в нашем местном филармоническом оркестре. А недавно его назначили вторым дирижером оркестра.
— Как вы думаете, можно ли договориться о встрече с ним? — задала я свой следующий вопрос, когда нам принесли бутерброды.
— Не вижу никаких проблем. Единственное, сейчас его нет в Бергене. Он вместе со своим оркестром находится на гастролях в Штатах. Но они возвращаются буквально на днях. А как далеко продвинулись вы в своих поисках?
— Я пока еще не дочитала до конца эту книгу. Жду, когда мне перешлют перевод второй части. Я остановилась как раз на том месте, когда отец Йенса попросил его покинуть родительский дом, а Анне предложили в новом сезоне выступить в роли Сольвейг.
— Понятно. — Эрлинг одарил меня доброжелательной улыбкой, потом глянул на свои часы. — К сожалению, прямо сейчас у меня нет времени добавить к прочитанному вами кое-какие дополнительные подробности. У нас через полчаса начнется так называемый «обеденный» концерт. Но в любом случае, думаю, будет лучше, если вы все же сначала прочитаете до конца книгу Йенса, а уже потом можно будет поговорить и обо всем остальном.
— А где состоится концерт?
— О, у нас для концертов выстроен специальный зал. Он так и называется: Тролльзален. На протяжении всех летних месяцев мы приглашаем к нам пианистов, которые исполняют музыку Грига. Вот и сегодня прозвучит Концерт для фортепиано с оркестром ля минор.
— Как интересно! Вы не возражаете, если я тоже приду послушать?
— Буду только рад, — сказал Эрлинг, поднимаясь из-за стола. — Доедайте свой бутерброд, и милости просим в наш концертный зал. А я пойду проверю, все ли в порядке с нашим пианистом.
— Спасибо, Эрлинг. Большое спасибо за приглашение.
Кое-как затолкав в себя остаток бутерброда, я побрела через густой лес, которым порос склон горы, к концертному залу, руководствуясь указателями, расставленными по всему маршруту следования. Но вот наконец и само здание концертного зала, оно уютно расположилось среди сосен. Я вошла в амфитеатр и стала спускаться по ступенькам вниз. Зал уже был заполнен публикой почти на две трети. Сравнительно небольшая сцена, в центре которой возвышается роскошный концертный рояль «Стейнвей». Сцена со всех сторон обрамлена огромными окнами, через которые открывается потрясающий вид на озеро и могучие ели, такой своеобразный живописный задник в исполнении самой природы.
Не успела я усесться, как на сцене появился Эрлинг в сопровождении хрупкого темноволосого молодого человека. Даже на расстоянии его внешность поражала своей неординарностью. Эрлинг заговорил вначале на норвежском, а потом на английском, обращаясь уже к многочисленным зарубежным туристам, которых было полно в зале.
— Счастлив представить вам, глубокоуважаемые слушатели, пианиста Вильема Каспари. Этот молодой артист уже снискал известность во всем мире. А сравнительно недавно он принял участие в выпускном концерте в Альберт-Холле в Лондоне. Мы очень признательны маэстро Каспари за то, что он согласился почтить своим присутствием и наш скромный уголок.
В ответ раздались доброжелательные аплодисменты публики. Каспари бесстрастно кивнул в ответ, потом уселся за рояль, выжидая, когда в зале станет тихо. Но вот зазвучали вступительные аккорды, и я тотчас же закрыла глаза, уносясь мыслями в те далекие дни, когда училась в Женевской консерватории. Студенткой я каждую неделю посещала концерты классической музыки, да и сама нередко участвовала в них. Классическая музыка в те годы была моей страстью, но, к своему большому стыду, приходилось признаться, что последние десять лет я вообще не бывала на концертах, даже на самых скромных. Я слушала Грига, чувствуя, как с меня постепенно спадает напряжение последних дней. Легкие, умелые пальцы пианиста буквально порхали по клавишам. Надо немедленно выправлять положение. Буду снова ходить на концерты, пообещала я себе.
Но вот концерт закончился, Эрлинг отыскал меня в зрительном зале и повел на сцену, чтобы познакомить с Вильемом Каспари. Выразительное лицо с выступающими вперед скулами, бледная кожа туго натянута на череп. Выделяются глаза бирюзового цвета и полные, кроваво-красные губы. С головы до пят этот человек поражает безупречностью своего внешнего вида. Все идеально чисто, все доведено до совершенства. Темные волосы аккуратно уложены, волосок к волоску, черные концертные туфли надраены до блеска. Но при этом общее впечатление довольно странное, будто видишь перед собой такого красивого вампира.
— Спасибо, — поблагодарила я пианиста. — Прекрасное выступление!
— Не стоит благодарностей, мисс Деплеси, — ответил он и принялся тщательно вытирать руки белоснежным носовым платком, прежде чем обменяться рукопожатием со мной. Какое-то время он напряженно вглядывался в мое лицо, а потом обронил: — Знаете, у меня такое чувство, что мы с вами уже где-то встречались.
— Неужели? — растерялась я, не в силах припомнить, когда бы это могло случиться.
— Да. Я учился в Женевской консерватории. Полагаю, вы поступили на первый курс, когда я уже заканчивал консерваторию. Вообще-то у меня отличная память на лица. А кроме того, я запомнил и вашу фамилию. Она мне тогда показалась весьма необычной. Вы ведь флейтистка, если я не ошибаюсь?
— Да, — ответила я, не скрывая своего удивления. — Во всяком случае, когда-то я играла на флейте.
— Даже так, Алли? А мне вот вы ничего об этом не рассказали. — Наступил уже черед Эрлинга удивляться.
— Просто это все было очень давно.
— Так вы больше не играете? — рассеянно поинтересовался у меня Вильем, методично расправляя лацканы своего пиджака, скорее такой неосознанный жест, чем желание привлечь внимание к своей персоне.
— Нет, я не играю.
— Припоминаю, что однажды мне довелось присутствовать на одном из ваших сольных выступлений. Вы тогда еще исполняли сонату для флейты и рояля.
— Да, было такое. У вас просто поразительная память.
— Да, то, что я хочу запомнить, я запоминаю навсегда. Впрочем, это качество моей памяти имеет как свои хорошие, так и плохие стороны. Увы-увы!
— Как интересно! — подал голос Эрлинг. — Ведь музыкант, поисками материалов о котором сейчас занимается Алли, тоже был флейтистом.
— А что за музыкант вас заинтересовал, позвольте полюбопытствовать? — спросил Вильем, уставившись на меня своими фосфоресцирующими глазами.
— Один норвежский композитор по имени Йенс Халворсен и его жена Анна. Она была певицей.
— К сожалению, ничего не слышал ни о ком из них.
— Тем не менее в Норвегии они оба были широко известны, особенно Анна, — сказал Эрлинг. — А сейчас позвольте предложить вам совершить экскурсию по дому Грига, если, конечно, у вас есть на это время. Можете также посетить и его маленький домик в горах, где он сочинял свою музыку.
— О, с большим удовольствием! — откликнулась я.
— Не возражаете, если я составлю вам компанию? — спросил у меня Каспари. Он все еще продолжал изучать меня, склонив голову набок. — Я приехал в Берген вчера ночью. И у меня еще просто не было времени осмотреться здесь.
— Совсем даже не возражаю, — ответила я. Пусть уж лучше идет рядом со мной, подумала я про себя, чем сверлит насквозь своим внешне бесстрастным, но очень сосредоточенным взглядом.
— Тогда отправляйтесь на экскурсию прямо сейчас, — немедленно предложил нам Эрлинг. — И обязательно загляните ко мне попрощаться, когда будете уходить. Еще раз от всей души благодарю вас, Вильем, за ваше вдохновенное выступление.
Мы трое вышли из концертного зала, а дальше уже только с Каспари направились через лес к дому Эдварда Грига. Вошли в дом, проследовали в гостиную. На деревянном полу возле одной из стен стоял старинный «Стейнвей». Остальная обстановка представляла собой эклектичную смесь из простой деревенской мебели и нескольких элегантных образчиков из красного дерева и ореха. На стенах, облицованных панелями из сосны приятного цвета спелого меда, висели многочисленные портреты и пейзажи.
— До сих пор чувствуется атмосфера жилого дома, не правда ли? — обратилась я к своему спутнику.
— Вы правы, — согласился со мной Вильем.
По всей комнате были разбросаны фотографии в рамочках, на которых были запечатлены Григ и его жена Нина. Одна из них, та, на которой они были засняты на фоне рояля, особенно привлекла мое внимание. На губах Нины застыла легкая улыбка. Понять выражение лица Грига было труднее. Тяжелые густые брови и пышные усы придавали ему непроницаемый вид.
— Какие они оба крохотные на фоне этого огромного рояля, — невольно удивилась я. — Прямо как две маленькие куклы!
— Да, они оба были невысокого роста, не более пяти футов. А вы знали, что у Грига был коллапс легкого? И когда он фотографировался, то всегда подкладывал под пиджак небольшую подушечку. Поэтому он всегда на фотографиях прижимает одну руку к груди.
— Надо же! А я этого и не знала, — пробормотала я вполголоса, пока мы медленно шли вдоль стен, разглядывая выставленные экспонаты.
— А почему вы решили оставить музыку? — неожиданно поинтересовался у меня Вильем. В принципе, такой стандартный вопрос, к которым я уже привыкла. Но в эту минуту Вильем показался мне очень похожим на такой процессор, который работает в автоматическом режиме по заранее заданной программе. Что-то щелкнуло у него внутри, словно подсказывая, что предыдущая тема уже обработана и надо переходить к следующей теме, указанной в общем списке.
— Я стала профессионально заниматься парусным спортом.
— То есть вместо флейты решили поиграть на волынке, чтобы ваши товарищи по команде могли сплясать под эту музыку матросский танец хорн-пайп? — Он издал короткий смешок, явно довольный собственной шуткой. — По флейте не скучаете?
— По правде говоря, последние годы скучать просто не было времени. Парусные гонки стали моей жизнью.
— А я вот не могу представить собственную жизнь без музыки, — негромко обронил Вильем, кивнув в сторону рояля Грига. — Этот инструмент для меня и страсть и боль одновременно. И основная движущая сила в моей жизни. Больше всего я страшусь заработать артрит, когда пальцы перестанут гнуться. Музыка для меня все, а я без нее — ничто. Понимаете?
— Значит, вы верите в собственный талант сильнее, чем я. В какой-то момент учебы в консерватории я вдруг почувствовала, что достигла потолка своих возможностей. Как бы много я ни работала, а существенных перемен к лучшему в моей игре не наступало.
— О господи! Да подобные страхи меня снедают каждый день и на протяжении уже многих и многих лет. Но я должен верить в то, что в моей игре все же есть прогресс, иначе я просто убью себя. А сейчас предлагаю отправиться в тот домик, где великий Эдвард Григ сочинял свои шедевры.
Домик расположился неподалеку от основного дома, в котором обитало семейство Грига. Глянув через стекло в парадной двери, я увидела скромное пианино, стоявшее у стены, рядом примостилось старое кресло-качалка. Возле большого окна с видом на озеро — небольшой письменный стол. А на столе — еще одна лягушка, точная копия моей. Но о лягушках я решила пока не заводить разговор со своим новым знакомым.
— Какой потрясающий вид! — вздохнул Вильем. — Такие красоты могут вдохновить кого угодно.
— Но как-то здесь уж очень одиноко, вы не находите?
— Лично я не имею ничего против одиночества. Более того, я счастлив, когда я один. Наверное, я очень самодостаточный человек, — с некоторым недоумением пожал плечами Каспари.
— Кстати, я в одиночестве тоже чувствую себя вполне комфортно. Хотя в последнее время все чаще ловлю себя на мысли, что одиночество в конце концов сведет меня с ума. — Я взглянула на Вильема с доброжелательной улыбкой. — Ну, что? Пошли назад?
— Да, пора возвращаться. Ко мне в отель к четырем часам должен подъехать журналист. Хочет взять у меня интервью. Администратор здесь, в музее, сказала, что закажет мне такси. А вы где остановились? Могу подвезти вас до города.
— Дело в том, что пока еще нигде. Поездка сюда была довольно спонтанной, потому я не бронировала заранее номер в отеле, — пояснила я Вильему, пока мы спускались вниз с горы. — Думаю, в городе имеется справочно-информационный центр для туристов, и там мне наверняка помогут.
— А почему бы вам для начала не проверить наличие свободных номеров в моем отеле? Чистота идеальная, здание стоит на берегу старинной бухты. Прекрасный вид на фьорд. Кстати, я весьма впечатлен вашим полнейшим безразличием по отношению к тому, где и как устроиться. Лично я, отправляясь в дорогу, бронирую себе номер за многие недели вперед. Мне важно заранее знать, где я буду обитать. Неопределенность в этом вопросе может надолго выбить меня из колеи.
— Наверное, сказались годы занятий парусным спортом. Они сделали свое дело и сформировали, можно сказать, наплевательское отношение к удобствам или к их отсутствию. Полнейший пофигизм, или, если по-научному, политика laisessz-faire. Одним словом, мне все равно, где и как. В принципе, я могу спать на чем придется.
— Зато у меня крен в другую сторону. Я буквально помешан на организационных вопросах. Знаю, моя дотошность зачастую сводит с ума всех, кто вынужден общаться со мной.
Я забрала свой рюкзак у Элси, той девушки, которая встретила меня на кассе, потом подождала у входа, пока Вильем утрясал вопросы с такси. Разглядывала его исподтишка и думала, что внутреннее напряжение, которым он постоянно снедаем, проявляется и чисто внешне, например, в том, как он держится. Даже сейчас, пока Элси разговаривает по телефону с оператором из таксомоторного парка, выясняя время прибытия машины на место, он не выглядит расслабленным. Глянешь на этого человека со стороны, настоящий солдафон. Каждый мускул напряжен, руки сжаты в кулаки, жилы выпирают наружу.
Гонимый… Именно так, несчастный, гонимый человек, мелькнуло у меня.
— Итак, где же вы обитаете, когда не носитесь по океану под парусом и не блуждаете по белу свету в поисках информации о давно умерших музыкантах и их женах? — поинтересовался он у меня, когда такси наконец прибыло и мы уселись в него.
— В Женеве, в родительском доме.
— То есть своего жилья у вас нет?
— Нет. Да и зачем мне оно? Я вечно в разъездах.
— Вот еще одно кардинальное различие между нами. А я живу в Цюрихе, и моя квартира там — это моя крепость. Мое убежище и пристань. И имейте в виду, я страшный зануда. Мне стоит больших усилий не попросить человека, приходящего ко мне в дом, снять обувь прямо в прихожей или почти силой втиснуть ему в руку гигиеническую салфетку, чтобы он вытер ею свои руки, прежде чем поздороваться со мной.
Я тут же непроизвольно вспомнила, как тщательно протирал свои руки Вильем после того, как закончил играть на рояле.
— Понимаю, со стороны я выгляжу немного чудаковатым, если не сказать больше, — констатировал он и любезно добавил: — А потому не смущайтесь и думайте про меня все что хотите.
— Не вы первый, уверяю вас. Большинство музыкантов, с которыми мне приходилось сталкиваться по жизни, — весьма эксцентричные люди. Порой я даже думаю, что эксцентричность характера — это неотъемлемая часть любой артистической натуры.
— Скорее уж аутистической. Так, во всяком случае, утверждает мой психиатр. Впрочем, между двумя этими типами натур такая тонкая, едва уловимая грань. Мама постоянно твердит мне, что рядом со мной обязательно должна присутствовать какая-нибудь сильная личность. И тогда со мной все будет в полном порядке. Но кто же в здравом уме согласится терпеть все мои фобии? А у вас есть друг?
— Я… Был… Но несколько недель тому назад он погиб, — ответила я, отрешенно уставившись в окно машины.
— Мне очень жаль, Алли. Мои соболезнования.
— Благодарю.
— Даже не знаю, что можно сказать в подобной ситуации.
— О, не переживайте, — постаралась успокоить его я. — Никто не знает.
— И поэтому вы решили отправиться в Норвегию?
— Наверное, да.
Такси медленно покатило вдоль красивой набережной. По одну сторону проезжей части выстроились в ряд деревянные здания, выкрашенные в самые разные цвета: все оттенки белого, бордо, охры, желтого. У всех без исключения домов V-образные крыши, крытые красной черепицей. Многоцветие красок вдруг запрыгало перед моими глазами и расплылось кругами. Я почувствовала, что еще немного, и из глаз брызнут слезы.
— Что ж, — Вильем откашлялся после продолжительной паузы, — обычно я предпочитаю не вести разговоры на эту тему, но у меня тоже имеется кое-какой опыт по части того, через что пришлось пройти вам. Мой партнер умер пять лет тому назад, сразу же после Рождества. Тяжелые воспоминания.
— Сочувствую! — Я слегка погладила его сжатый кулак. Кажется, он тоже погрузился в невеселые мысли о прошлом.
— Как сказать… В моем случае смерть можно даже посчитать благословением. Джек был очень болен. Очень! И страшно мучился в конце. А у вас?
— Несчастный случай в море. Секундное дело. Мгновение тому назад Тео был еще жив, а в следующее его уже не стало.
— Если честно, даже не знаю, что хуже. Скажем, у меня было хоть какое-то время примириться с мыслью о неизбежном. С другой стороны, мне пришлось ухаживать за больным, видеть страдания человека, которого я любил. Я и сейчас все еще люблю его. Однако не буду больше грузить вас своими проблемами. У вас и своих предостаточно. Простите меня за откровенность.
— Не надо просить прощения. Знаете, как ни странно, но мысль о том, что и другим людям тоже пришлось пройти через подобные испытания, утешает, хоть немного… — ответила я, и в эту минуту такси затормозило возле высокого кирпичного здания.
— А вот и мой отель. Предлагаю вам пройти вместе со мной к администратору и узнать, есть ли у них свободные номера. Сильно сомневаюсь, что вам подвернется что-то получше.
— Действительно, вряд ли, если судить по тому, какой красивый вид открывается отсюда, — согласилась я с Вильемом.
Я вышла из такси и увидела, что отель «Хавнеконторет» расположился всего лишь в нескольких метрах от причала. Там на приколе стояла красивая старинная двухмачтовая шхуна.
— Тео тут точно понравилось бы, — добавила я негромко, благодарная своему спутнику хотя бы за то, что он поймет мои слова правильно.
— Да. Тогда идем. Позвольте мне взять ваш багаж.
Я попросила водителя такси подождать пару минут и проследовала за Вильемом в вестибюль. У стойки администратора выяснила, есть ли у них в наличии свободные номера, и тут же забронировала себе место. После чего снова вышла на улицу и отпустила машину.
— Я рад, что все так быстро устроилось, — сказал Вильем, расхаживая возле стойки в ожидании меня и уже пребывая в явном напряжении. — Однако, кажется, мой интервьюер уже на месте. Ненавижу журналистов, но делать нечего. Увидимся позже.
— Конечно, — согласилась я, проследив глазами за тем, как он быстрой походкой направился к женщине, поджидавшей его в вестибюле.
Расплатившись кредиткой и получив пароль для Wi-Fi, я поднялась на лифте в свой номер. Он расположился под самой крышей, откуда открывался просто фантастический вид на бухту. Уже совсем стемнело. Ночь постепенно вступала в свои права. Я переоделась, сменила джинсы на трико и спортивную фуфайку и включила свой ноутбук. В ожидании, пока заработает интернет, стала размышлять о Вильеме. Несмотря на все его очевидные странности, этот человек мне явно нравился. Но вот засветился экран, и я бросилась проверять свою электронную почту. И обнаружила еще одно письмо от Магдалены Йенсен, которая занималась переводом моей книги.
От: Magdalenajensen1@trabs.no
Кому: Allygeneva@gmail.com
Тема: Grieg, Solveig og Jeg/ Григ, Сольвейг и я
1 сентября 2007 года
Дорогая Алли!
Пересылаю Вам вторую часть перевода. Саму книгу я отправлю по почте на Ваш женевский адрес. Надеюсь, вы получите удовольствие от чтения. История очень интересная.
С пожеланиями всего наилучшего, Магдалена.
Щелкнув на клавишу «Открыть вложение», я нетерпеливо уставилась на экран в ожидании, когда компьютер загрузится текстом второй части перевода. Но вот операция завершена, и я снова погружаюсь в чтение…