Но во время танца вдруг произошло непредвиденное. Виса, которую держал на поводке Чи-Гоан, ловко, прижав уши, вывернулась из ошейника. Он решила, что мой танец — это игра, вроде той, которую мы с ней не раз затевали на лугах по пути на юг, когда она была еще котенком. Я подпрыгнула вверх, закружившись волчком, так что распущенные волосы окутали меня, словно плащ, и керато стремительным прыжком взмыла мне навстречу, ловя огромными когтистыми лапами мои руки. Зрители сначала испуганно ахнули, а потом, поняв, что зверь не причинит мне вреда, разразились восторженным воплем. Я не растерялась. Легким касанием я направляла движения Висы так, чтобы они тоже походили на танец. Оказалось, что гибкая, красивая кошка просто создана для того, чтобы танцевать! Жизнь на привязи мучила ее, ей так хотелось размяться, и она с удовольствием скакала по кругу, прыгала через меня, присевшую, или, наоборот, падала замертво на землю, позволяя мне танцевать вокруг нее. И я чувствовала себя не так одиноко в кругу любопытных глаз рядом со своей четвероногой сестренкой.
Глава 29 Поднебесный дворец
В тот вечер мы собрали около десяти лаков. Моряки, на рассвете уходившие в море, обещали рассказать о нас на своей следующей остановке, так что новые заработки были мне обеспечены. С этого времени мы останавливались в каждой деревне, и я давала по одному или по два представления. Молва летела впереди нас, и когда мы въезжали в новую деревню, нас уже встречали приветственные возгласы. Участие керато в моих танцах привлекло множество ребятишек, которые приходили со своими мамашами, и так у меня появились новые зрители. Мои спутники больше не ходили работать на побережье: они боялись оставлять меня один на один с деревенской толпой, слишком горячо восхищавшейся моей красотой. Но в присутствии грозного Рейдана с арбалетом за плечами и еще более грозной керато я, конечно же, была в полной безопасности.
Чем дальше мы удалялись от Фолесо, тем веселее казалась нам окружающая жизнь. Запреты на занятия искусствами и художественными ремеслами распространялись лишь на ближайшие к Фолесо деревни. Но и долгое время потом мы не видели ни разукрашенных домов, ни нарядных одежд. Лишь к концу второй недели пути я заметила выложенные разноцветной галькой дорожки, яркую вышивку гладью на женских платьях и росписи на белых стенах домов в виде странных фигур — кругов, треугольников и квадратов. И в этих краях мы тоже пользовались неизменным успехом.
Иногда мне казалось, что этот успех беспокоит моих спутников. Когда я с горящими глазами после очередного выступления обсуждала с ними, хорошо или плохо я танцевала сегодня, они смущенно старались перевести разговор на другую тему.
— Извини, Шайса, мы в этом ничего не понимаем, — в лучшем случае мог виноватым голосом сказать Чи-Гоан.
Меня это злило. Я думала, что мужчины не могут спокойно пережить, что именно я стала кормилицей всего небольшого отряда, а они не хотят чувствовать себя обязанными какой-то девчонке. Глупость какая! Сколько месяцев подряд я жила за счет Рейдановой охоты! Неужели он просто вкладывал в меня деньги, рассчитывая, окупить все пресловутыми сапфирами? А Готто? Или сознание того, что он теперь по закону не раб, а свободный человек, сделало его совесть такой щепетильной? Я не знала, какими словами я могла бы переубедить своих друзей. Но оказалось, что я поняла все не так.
После очередного выступления, когда меня трижды заставили повторить последний танец и даже Виса уже тяжело дышала от усталости, Готто сосчитал деньги и сказал:
— Все, слава святым, послезавтра мы будем в Мидоне. И никаких выступлений.
— Почему? — удивилась я. — В большом городе можно собрать больше денег. Наверное, придется заплатить что-нибудь властям за разрешение, но Чи-Гоан говорил, что Мидон — город свободных нравов, а значит, препятствий нам чинить никто не будет.
— Ты как будто забыла, зачем мы едем в Мидон, — заметил Рейдан.
Я покраснела. Он, конечно, преувеличивал, но…
— Ничего я не забыла. Просто… Мы же не знаем, сколько времени это займет. И потом, деньги нужны Чи-Гоану.
— Об этом пусть Чи-Гоан сам беспокоится, — отрезал Рейдан и тут же прибавил мягче:
— Извини, приятель, но Шайса ничем тебе не обязана.
— В чем дело? — спросила я, переводя взгляд с одного на другого.
— Видишь ли… — замялся Готто, — все эти твои выступления… Нам некуда было деваться, ты всех нас спасла… Но… Один раз меня спросили… Ты извини, конечно, но придется тебе это рассказать. Один раз меня спросили, сколько будет стоить ночь с тобой.
— Что? — не поняла я. Рейдан фыркнул и отвернулся. Чи-Гоан не знал, куда девать глаза.
— Они решили, что, раз ты танцуешь на улице, то ты продажная женщина, — пояснил Готто. — А мы вроде как торгуем тобой.
Не желая больше слушать, я, едва не плача, выбежала на улицу. Меня обуревал гнев. Да, я танцевала так, чтобы понравиться этим простым людям, мало смыслящим в искусстве танца. И в храме Келлион меня бы осудили за это. Но почему красота, которую я дарила своим зрителям, вызывала у них такие низменные чувства? Потому ли, что я вынуждена была брать за это деньги? И мои друзья… Вместо того, чтобы поддержать меня и убедить, что я не делаю ничего дурного, они вбили себе в голову, что я веду себя неприлично. Да они просто ревнуют! И как смел Готто говорить мне всю эту гадость?!
Мимо меня прошли двое местных парней. Один другому что-то сказал на ухо, и я вспыхнула, решив, что речь идет обо мне. Неужели я теперь все время буду чувствовать за спиной похотливые взгляды? Ну почему бы Готто было не промолчать?
На звук шагов из дверей гостиницы выглянул Рейдан. Увидев, что мне ничего не угрожает, он хотел уйти обратно, но потом посмотрел на меня и подошел поближе.
— Ты что, обиделась?
— А как ты думаешь?! — набросилась я на него. — Я же хотела как лучше, я старалась для вас… Я так рада была, что могу отплатить тебе за все, что ты сделал для меня.
Гордость заставляла меня сдерживать душившие меня слезы. Рейдан мягко положил руку мне на плечо. Я отшатнулась, понимая, что вот-вот расплачусь.
— Не принимай слова Готто близко к сердцу, — сказал охотник. — Со времени вашего разговора у ворот из Фалесо у него сильно испортился нрав.
— А у тебя, что, тоже испортился нрав? — поинтересовалась я, смахивая предательскую слезу, выкатившуюся на переносицу. — Или вы с Чи-Гоаном считаете по-другому? Тогда почему вы молчали, когда этот злой мальчишка называл меня шлюхой?
Рейдан поморщился.
— В твоих устах, Шайса, такие слова звучат как-то странно. Не знаю, что там себе думает Чи-Гоан, а я считаю, что ты просто очень красива. Дураки, о которых говорил Готто, встретились нам лишь однажды, а все остальные просто глазеют на тебя, как на чудо. Что с этим поделаешь? А мы… Видишь ли, мы мужчины и чувствуем себя обязанными защищать тебя даже от злых языков. Ты можешь быть уверена, что никогда больше не услышишь ничего подобного ни от одного из нас. Не стоит нам ссориться, Шайса, тем более сейчас, когда мы уже у цели.
Слезы высохли у меня на глазах. Я взглянула на Рейдана: его усталое лицо было обращено на запад, туда, где за непроницаемой туманной дымкой лежал город Мидон, в котором мы обязательно сумеем найти ответы на свои вопросы.
Через день, незадолго до полудня, мы оказались в окрестностях Мидона. То, что мы принимали за слоистые ряды тумана, оказалось горами, точнее, предгорьями Венексов, на которых расположен Мидон. Издалека трудно было понять, где заканчивались причуды природы и начиналось творчество человеческих рук: город спиралью взбирался наверх, туда, где, утопая в облаках, высился замок правителя Мидона. Он, словно горный пик, блестел остроконечными шпилями, которыми заканчивались розовые, лиловые и нежно-желтые башенки. От него вниз разбегались почти такие же великолепные дома местных вельмож, утопающие в яркой, совсем не осенней зелени садов, на которой, тем не менее, лежал снег; ниже, у подножья гор, ютились домишки простых горожан, в основном одноэтажные, но сложенные из камня таких же веселых цветов.
Город, забравшийся в горы, не стал бороться с природой — он лишь облагородил ее и приспособил для своих нужд. То здесь то там по-прежнему сверкали водопады — теперь их потоки разбивались в каменных бассейнах, даривших горному воздуху мягкость. Над опасными пропастями повисли легкие мостики, хотя издалека казалось, что эти хрупкие сооружения унесет первый сильный порыв ветра. А въезд в Мидон пролегал через самую настоящую пещеру. У входа в пещеру, затворенного железными воротами, мы издалека заметили стражников, блестящих на солнце шлемами, увенчанными разноцветными птичьими перьями. Двое стражников непрерывно маршировали по площадке перед въездом, воинственно размахивая саблями, а другие двое неподвижно стояли на часах, и возле них сидели огромные, почти размером с керато собаки.
Нам оставалось преодолеть еще один виток дороги до въезда в Мидон, когда привратники вдруг заволновались: они складно выкрикнули что-то, отворили ворота и почтительно выстроились по обеим сторонам. Разумеется, отнюдь не наше появление привлекло их внимание: из ворот на дорогу выехала шумная, многолюдная процессия. Спереди и сзади гарцевали на сильных вороных лошадях воины в шлемах и латах — их было не меньше десяти человек. Воины были вооружены длинными копьями, украшенными яркими султанами. Между ними шесть лошадок, запряженных цугом, — белоснежных, низкорослых и мохноногих, с гривами, метущими землю, — везли крытую повозку на высоких колесах, затейливо украшенную шелками и бархатом. На козлах сидели двое молодых людей с одинаковыми лицами, на которых застыло выражение торжественности; они были одеты в короткие красные кафтаны, отороченные белой и золотой отделкой. Двое таких же красавцев стояли на запятках.
Возницы, причмокивая, пустили лошадок вскачь. Воины с трудом удерживали на месте своих лоснящихся скакунов, то и дело норовивших встать на дыбы. Увидев, что процессия, подымавшая кучевые облака пыли, вот-вот поравняется с нами, мы уступили ей дорогу, пустив своих лошадей шагом прямо по полю. Каково же было наше удивление, когда, не доехав до нас несколько шагов, возницы крепко натянули вожжи. Повозка, скрипнув колесами, остановилась. Воины окружили ее, глядя на нас сквозь узкие забрала шлемов. Не только удивление, но и тревогу вызывала эта неожиданная встреча.