Я — не человек и даже не вещь.
Он говорит, убью, если ты скажешь.
В ту минуту мне было не страшно умирать. Я — не человек. Я даже не вещь.
Главная моя проблема — память. Я предпочитаю ничего не помнить, потому что память — синоним боли.
Но Алиса сказала, что советует вспоминать все и прорабатывать. Проработать для меня — это значит разделаться. Я думаю, самое важное, когда копаешься в прошлом, разделаться с собой. Определить, в чем ты был не прав, и постараться исправиться.
И вот тут-то память меня и подводит. Первой мне на ум пришла Прошина — кстати, ее-то я в Турцию отправила и даже провожала в аэропорту, а она меня трогательно обняла на прощанье.
А вот с остальными было сложнее. С подсказкой школьных подруг Лизы и Вики я все же вспомнила фамилию девчонки, которую поставила на счетчик, неоригинально обвинив в краже сигарет из моей сумки. Решетникова, Света Решетникова. Вскоре после нашего с ней конфликта она перешла в другую школу, а в институте училась и вовсе на юге страны. С одноклассниками не общалась. Найти ее в соцсетях мне не удалось. Может быть, вышла замуж и сменила фамилию.
Алиса говорит, достаточно осознать и что, мол, я не обязана как-то возмещать причиненный вред. Ведь я была глубоко травмированным ребенком. Но я в ответ только мотала головой, хоть и чувствовала, что, если бы не Решетникова, Прошина и кто там еще был, я бы, возможно, убила саму себя. Тем сильнее сейчас было желание хоть как-то переписать прошлое.
Наконец, через одну из своих клиенток, которая работала в крупной страховой компании, я раздобыла номер телефона Решетниковой.
— Света, привет. Я так долго тебя искала. Есть минутка поговорить?
— Это не Света. Вы ошиблись.
— Как не Света? Мне нужна Решетникова Светлана Анатольевна… — растерялась я.
— Девушка, я ничем не могу помочь.
Я не нашла ничего лучше, чем позвонить в службу поддержки мобильного оператора.
— Дело в том, что этот номер был не востребован полтора года, — объяснили мне там. — В таких случаях мы имеем право продать его другому человеку.
Всхлипывает чат WhatsApp. Сообщение от той самой Иры из страховой: «Я навела кое-какие справки. Нам, как всегда, вовремя информацию не передают. Так вот, твоя Решетникова полтора года назад умерла».
— Я хочу знать, от чего она умерла, — говорю я своим старым подружкам, зачем-то собрав их в кафе.
— У нас типа поминки по Решетниковой? — грубовато смеется Вика.
— Викусь, ну, нехорошо, — хмурится ставшая супермамочкой Лиза, которая притащила дочек, Милану и Эмилию, на «поминки».
— На самом деле можно у ее брата спросить, — выдает Вика. — У нее брат есть. По отцу, правда, сводный. Но он всяко знает, от чего она копыта отбросила.
— А я не понимаю, Юлечка, зачем тебе это знать? — пожимает плечами Лиза. — Разное в детстве бывает. Зачем это через столько лет вспоминать?
— Не, ну а тебе было бы приятно, если б Миланку или Мильку за волосы по школьному двору протаскивали? Головой об раковину били?.. — резонно вопрошает подвыпившая Вика. — Вот мне стыдно за это. Мы ужасные дела творили. Я Юльку понимаю. Не, ну я не дура, я б им путевки в Турцию не дарила, но извиниться, может, и надо. Нам всем надо.
— Что же ты не бежишь извиняться? — саркастически поджимает губы Лиза.
— Ну я, значит, не такой хороший человек, как Юлечка, — отвечает Вика.
— Все, хватит, — прерываю их я. — Вика, как зовут брата Решетниковой?..
«Я вас не знаю. И не понимаю, почему должен рассказывать об этом. Но если вам интересно — Света покончила с собой. О причинах не спрашивайте, мы жили в разных городах и мало общались. Вроде бы у нее были проблемы с молодым человеком. Всего доброго», — сухо ответил мне в «Фейсбуке» Толик Решетников.
Я написала, что готова помочь. Нет, я понимаю, что моя помощь Свете уже не нужна. Но, может, памятник на могиле поставить?
На это предложение Толик ничего не ответил. Наверное, счел меня сумасшедшей.
Мама любит говорить, что ничего непоправимого нет, потому что Иисус простил раскаявшегося разбойника. Мой собственный опыт в очередной раз подсказал: непоправимого в жизни сколько угодно.
— Собирайся! Поедем в райбольницу!
Уже часов девять утра, а я до конца не проснулась. Я скроллю страничку «ВКонтакте» того мальчика, имени которого сейчас не помню, того, что оставил засос мне на шее. Он не пишет и не звонит, и я рада. Теперь я ничего не хочу.
Уже неделю я почти не выхожу на улицу. Мне стыдно — из меня льется.
— Я кому говорю?! — сердится бабушка. — Собирайся!
Бабушкины слова оседают где-то в голове, но смысла я не понимаю.
— В больницу? Зачем?
— Ну кто у нас начал ссаться в трусы? Может, это я?
— Я.
— Покажем тебя доктору. Пусть скажет, какие таблетки попринимать. А ты не сиди на холодных камнях в следующий раз.
На трухлявых дверях — новые, из бронзоватого пластика, таблички с фамилиями врачей. Бабушка подводит меня к кабинету № 14: «Врач-гинеколог Проскуро Н.П».
— Нет, бабушка, я не пойду! Зачем к гинекологу? У меня же простудное, от камней, ты же сама говорила! Я не пойду на осмотр!
Но суровая по-военному бабушка одним движением заталкивает меня в кабинет.
— Это ты там орала? — неприветливо спрашивает Проскуро Н.П.
Это немолодая грузная женщина с большими руками.
Руки, руки. Много рук. В кабинете календарь с Шивой…
— Половой жизнью живем?
Я обреченно молчу.
— Девушка! Живем половой жизнью? Я непонятно спрашиваю?
Отрицательно качаю головой.
— Месячные когда были?
— Я не запоминаю.
— Ну это вообще! Ни в какие ворота! Тебе мама что, ничего про женские дела не объясняла?
Я снова мотаю головой. Я не в силах говорить. Думаю только о больших руках этой женщины, которые причинят мне боль. И еще думаю о том, что придется как-то объяснить и ей, и бабушке (она ведь все расскажет), куда делась моя девственность. (Кстати, зачем им моя девственность?) Придется сочинить какую-нибудь ложь.
— Половой жизнью не живем, — подытожила врач. — Значит, смотреть будем через задний проход.
Со стула меня смывает волна ужаса.
Очнулась я на кушетке за занавеской.
Слышу, как врач учительски говорит бабушке:
— Кровь сдайте. Что это она у вас в обморок падает, как кисейная барышня? По поводу недержания — тут надо опять-таки кровь и мочу посмотреть. Вот такие красненькие таблеточки можете уже сейчас попить и антибиотик надо бы выписать. А на кресло тогда в другой день подходите.
Бабушка увидела, что я очнулась. Говорит: сейчас пойдем домой, горе ты мое. А мне так хорошо на этой кушетке. Хочется просто сказать врачу:
— А можно не идти домой?
Но я снова молчу.
— Забыла предупредить, — говорит нам в спины врач. — Если антибиотики не помогут, значит, это что-то психологическое. Такое не только у детей, у подростков тоже бывает.
— Да какая там психология! — отмахивается бабушка. — Застудилась эта балда! Пойдем скорее, надо уже Юрику суп греть, он голодный.
Когда я объявила, что поступила на психолога, папа отреагировал недовольно:
— Не училась нормально — теперь получишь никому не нужную профессию. Типа как у мамы. Хорошо, если тоже найдешь мужа, который будет тебя кормить.
А мама, наоборот, меня похвалила:
— Знаешь, у нас в храме при воскресной школе теперь будут помогать трудным подросткам. Давно надо было это сделать… Когда мы так нуждались и мучились с тобой… Может, закончишь университет и начнешь консультировать?
Я рассеянно кивнула. Я же не могла сказать правду — иду учиться на психолога, чтобы хотя бы немного разгадать тайну. Почему я все никак не могу оправиться от того случая на даче? Может, давно пора в психушку? Ведь мне об этом только ленивый не сказал.
Когда я описалась при просмотре первой серии «Игры престолов» — на сцене с инцестом близнецов. Когда я ела киви с чесноком и майонезом, запивая газировкой. Когда я мастурбировала до крови украденным в секс-шопе дилдо со стразами — меня застала мама и страшно застыдила.
…Помню, весной на первом курсе я решилась наконец загуглить это слово — «инцест». И оказалась в центре вонючей воронки. Меня облепили все эти Mom teach sex, «Папочка и его послушная дочка», «Необузданные: невыдуманная история брата и сестры». Захлопнула крышку ноутбука я с яростью, не решившись искать среди этих ссылок полезные статьи, ну, или что еще могло мне помочь?
Сейчас наконец я поняла, какую тему мне стоило выбрать для дипломной работы, если б я не отчислилась со второго курса. «Как вернуть себе тело?» Я не формулировала все так, но на самом деле именно этим были ежеминутно заняты мои мысли. Как ответить на этот вопрос правильно, я не знала, поэтому что только не перепробовала.
Я заводила отношения и страдала в них. Быстро удостоверилась в том, что и секс по согласию с симпатичным мне человеком не бывает приятным. Я вжималась в подушку и напрягалась, как в кресле у гинеколога. Вскоре после случая с Тёмой я исключила секс из своей жизни. Я убедила себя, что он мне не нужен, стало гораздо легче. Может, это и правда так.
Периодически я толстела до 80 кг — какое преступление, иронизирую я теперь. А тогда мне это действительно казалось смертным грехом, который я заедала.
В итоге я решила, что смогу контролировать тело, если хорошенько нагружу его. А заодно и похудею. Пожалуй, тренажерка стала для меня тем же, чем для мамы — церковь. А что, своеобразная религия. Даже с постами — только они не четыре раза в год, как у мамы, а всю жизнь.
Неофитский пыл через пару лет меня покинул, но так как зал стал моим вторым домом — хотя почему вторым, разве у меня есть первый? — на людях я изображала горячего адепта секты сильного и стройного женского тела.
— Жирная мразь! Тварь! Давай работай! Дыши ты нормально уже! Что? Попить? Попить я тебе, мешок говна, дам не раньше, чем через пятнадцать минут. Давай, заработай свой глоток воды!