И я поразилась, насколько верной была эта полушутливая Юлина мысль. Действительно, если бы я поверила в Бога, скажем, еще в институте, то могла бы прожить настоящую, свою жизнь!
Как жаль, что самые главные ошибки мы не можем исправить.
Часть вторая
Полина знала, что у нее самая опасная работа. Когда ты официантка в не самом дорогом кафе спального района, где практически отсутствует фейс-контроль, расслабляться нельзя. К тому же Полина симпатичная. Это значит, что у любого зашедшего сюда мужика загорается во лбу красная кнопка: «опасен».
Она приехала в Краснодар из соседней области, оставив трехлетнюю дочку на своих родителей. Все время говорит, что вот-вот заберет ее к себе на съемную квартиру. Но как это осуществить в реальности, не знает: садик у дома вряд ли дадут, да и с кем оставить дочку, если та заболеет?
— Подойди вон к тому мужичку. Минут десять уже сидит, — обратился к Полине бармен Антон.
— Мужичку? Да он твой ровесник.
— Да нет, я — юноша, — иронизирует модный, чуть жеманный Антон. — А это — мужичок. Так-то ему, может, и тридцати нет. Но выглядит он именно как дяденька. Посмотри, какие у него стрелки на брюках. Ботинки старомодные. И в целом он какой-то… Будто телепортировался к нам из 2004-го.
Полина засмеялась в ладошку, но, вздохнув, поправила форменный черный фартук и подошла к «мужичку».
— Солянка хорошая? — важно поинтересовался он.
— Хорошая.
— Так вот, мне солянку, отбивную с овощами тушеными и кофе.
— Кофе черное?
— Черный, — отчеканил мужичок.
Полина пожала плечами — образованный выискался.
— Кофе сразу?
— Девушка, зачем мне кофе сразу?
— А вы не нервничайте. — Полина снова пожала плечами.
Мужичок достал смартфон, потыкал в него и через несколько секунд с яростью откинул в сторону.
— Ненормальный какой-то, — шепнула Полина бармену, поравнявшись со стойкой.
На другой день мужичок пришел снова. Полина работала и за себя, и за Антона — он взял выходной.
Мужичок на этот раз был в хорошем расположении духа. А ведь Полина назло снова отнесла кофе к среднему роду.
— Ну, что, надумали, что кушать будете? — спросила Полина, когда он допил кофе.
— Присядьте…
— Да не положено нам к гостям садиться, — резко возразила Полина.
— Я прошу вас.
— Мне работать надо.
— Ну на минуточку.
Полина огляделась по сторонам, хотя и так знала: в зале пусто.
— Как вас зовут? — спросил мужичок.
— Предположим, Полина.
— А меня — Юрий.
Полина пожала плечами.
— Почему постоянно пожимаете плечами? Странно это, не находите?
— Потому что мне все равно.
— Что все равно?
— Ну, на все — все равно. На все, что происходит в жизни. Все, что случается — будто не со мной.
— Я хотел пригласить вас поужинать, — наконец раскрыл карты мужичок.
— Здесь? — улыбнулась ехидно Полина.
— Нет, в нормальном месте. Правда, я не знаю местных ресторанов. Но можно погуглить.
— Вам что, ужинать некого? Вон у вас на пальце след от кольца.
— Жена разводится со мной.
— Вы в командировке? — снова кривая ухмылка. — Как в командировке, так сразу развод.
— Нет, жена правда со мной разводится. Говорит, не ожидала, что я такой моральный урод.
Полина приподняла бровь.
— Какая интересна причина для развода.
— Ну что, пойдем ужинать вечером? Я вас отсюда заберу.
— Так вы же моральный урод.
— Ну и что? Вам же все равно.
Неожиданно Полина ощутила какой-то азарт.
— Ладно. В десять рабочий день заканчивается, заезжайте.
Полина быстро заскучала. Думала: вот сейчас он скажет что-то типа «давайте продолжим вечер», а она, разумеется, откажется. Потом он обязательно спросит почему. Она же ответит фразой из старого советского фильма: «Мужчины для меня не существуют как класс». Он заподозрит кокетство, но, как бы то ни было, вечеру продолжиться будет не суждено.
— Вот вы, Полина, сказали, что ко всему относитесь равнодушно. Так?
— Ну, да.
— И ничто вас не может тронуть?
— Ну как не может… — растерялась Полина. — Горе если какое, тогда да. Если с ребенком вдруг что, со здоровьем — у меня дочке три с половиной годика. Родители не очень молодые уже.
— А если вашей семьи не касаться? — допытывался Юрий. — Если вообще, в целом, рассуждать?
— Не знаю. Меня, например, раздражает, когда на аватарки свечки ставят, если, например, люди погибли в катастрофе. Даже если дети. Потому что все скорбят как-то неискренне, как по заказу. И только если это наши гибнут. А если где-нибудь в Шри-Ланке людей убило, так никому дела нет. Хотя те же люди… Я коряво рассуждаю?
— Нет, нет, продолжайте. — Он внимательно слушал, щуря глаза.
— На самом деле, я думаю, смерть — не самое плохое. Ну не то что плохое, сейчас попытаюсь объяснить. — Полинины мысли разлетались в разные стороны, как пылинки, не желая собираться в слова. — В общем, самое страшное происходит, когда жизнь идет себе, продолжается. Например, у меня был муж. Мы прожили вместе шесть лет, дочка у нас родилась. И муж меня бил.
— За что?
— Как это обычно бывает, за то, что ругала, когда он нажирался, как свинья. Так вот, если б муж меня убил, поставил бы кто свечку на аватарку? Нет, конечно. Кому какое дело до чужой женщины?
— Мой отец тоже бил мать.
— За что?
— Сейчас я думаю, она просто его раздражала.
— Ну, может, я тоже своего раздражала, но разве же это повод… Так а ты?.. — неожиданно даже для себя она начала ему «тыкать». — Тоже жену бил?
— Нет, я сестру свою бил, — пристально глядя на Полину, ответил Юрий.
— Ну-у, так всегда, — протянула Полина. — Мальчишки обижают девчонок. Хоть вам и говорят с детства, чтоб вы нас не трогали.
Отхлебнув виски, Юрий серьезно объявил:
— Я сейчас такое тебе расскажу, что точно не оставит равнодушной. Перестанешь плечами пожимать наконец.
— Попробуй, — устало сказала Полина.
Зря я стал военным. Меньше всего люблю исполнять приказы. И это не из-за самолюбия, просто я не переношу, когда говорят: делай вот так, но не объясняют почему. А мне всегда было интересно, почему все столь уверены, что нужно поступать так, а не совсем наоборот? Никогда мне не давали внятного ответа. Позже я понял, что большинству людей в качестве ответов на жизненные вопросы вполне подходят готовые инструкции. Но только не мне.
В детстве я больше всего ненавидел этот дурацкий постулат: «Девочек бить нельзя». Почему? Почему нельзя? Потому что они слабее? Может быть, но они и подлее. Как моя сестра. И я уверен, что женщины в основном такие, как она.
Что ты головой мотаешь? Не согласна? А я сейчас тебе расскажу.
Каждое лето мы с малых лет ездили к бабушке. Она, кстати, тоже военный. Или как правильно сказать — военная? В общем, работала завхозом в военной части. Короче, раньше очень занятая тетка была, а потом вышла на пенсию и вспомнила, что у нее есть внуки на Севере. Она нашу маму, конечно, страшно не любила, и мы думали, что и нас заодно, поэтому даже побаивались в первый раз к ней ехать. Но я-то зря боялся — я ей сразу понравился.
Это, наверное, потому, что я не похож на маму. Хотя я и на отца не особенно похож. Я всегда был сам по себе. Самостоятельный — мог один играть. А вот Юлька — сущее наказание. Не замолкала ни на секунду, приставала к бабушке с дурацкими вопросами. Про себя вообще молчу — меня она всю жизнь донимала. Ясно, что бабушка всегда больше любила меня, и в любых ссорах принимала мою сторону.
Бабушка даже купила дачу за городом, чтобы мы, приезжая из Заполярья к ней на лето, могли проводить время на природе.
Так вот, о Юлькиной подлости.
Мне было лет девять, и пошли мы с ребятами на рыбалку. Эта тварь поползла за нами, хотя я ей раз сто сказал, что девчонки на рыбалке — это стыдоба. Плетется за нами, еле поспевает и делает вид, что сама по себе идет. Иногда я не выдерживал и оглядывался на нее:
— Сука! Что ты тащишься за нами?! Иди домой!
Пацаны мне потом уже сказали: да пусть идет, чего ты, ей пять лет, чем она нам помешает.
Сели мы с удочками, закинули приманку. Как раз эта сволочь пришла, встала чуть в стороне от нас. На меня не смотрит, типа независимая же.
Я ее предупредил:
— Начнешь орать или даже просто разговаривать — убью.
Она и бровью не повела. Стоит, на речку смотрит, комариный укус расчесывает.
Через полчаса гляжу — круги по воде. Мы с пацанами приготовились в предвкушении. А оказалось, это моя идиотина камушки в речку бросает.
— Эй ты! Говна кусок! Перестань! — говорю ей.
Она отбежала в сторону.
Все вроде стало нормально. Я даже одного окушка поймал.
Потом смотрю — опять круги по воде. Ну, предупреждал же ее — убью!
Схватил ее за плечи и начал трясти:
— Сука такая! Я же сказал, убью тебя на фиг, если мешать будешь! Говорил?
А она:
— Ты сказал, что убьешь, если я говорить буду или орать. А я не ору.
— Ты издеваешься надо мной?!
— Это ты надо мной издеваешься!
Конечно, зарыдала, слезы по щекам грязными руками размазывает. А я продолжаю ее трясти:
— Да ты заткнешься, наконец, или нет?
Пацаны мне говорят, мол, отвали ты от нее. А она плачет еще сильнее. Тогда я ее один раз по щеке ударил. Второй. За волосы оттаскал. Она начала материть меня. Так смешно — пятилетняя сиколявка матерится, как взрослый мужик. Но я не показывал перед пацанами, что мне смешно. В какой-то момент у меня и злости уже к ней не осталось, но я старательно изображал ярость. В конце концов я столкнул ее в речку и подумал: вот если б тут было глубоко, если бы она плавать не умела… Как бы стало хорошо…
Но речка в этих местах была нарошечная, да и плавала Юлька сносно. Выбралась из воды, отжала свои косички и пошла на солнце сушиться.