лендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в тюремном журнале. Но фотография говорит, что он находился на воде. Поэтому становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих пор есть ключ от ее квартиры.
Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
– Вам ведь очень не хочется, чтобы этот снимок попал к фараонам. При любом исходе дела они погубят ее. А потом уже не будет иметь значения, действительно ли Стилгрейв – это Плакса Мойер или нет, убил ли он Стейна лично или подослал к нему убийцу, специально оказался в тот день на воле или случайно получил отпуск из тюрьмы. Даже если его оправдают, все равно многие решат, что дело тут нечисто. А ее никто не оправдает. В глазах публики она станет любовницей гангстера. И, насколько это касается вашего предприятия, ее песенка будет окончательно спета.
Бэллоу помолчал, глядя на меня безо всякого выражения.
– А какую роль вы здесь отводите себе? – негромко спросил он.
– Это во многом зависит от вас, мистер Бэллоу.
– Что вам, собственно, нужно? – Голос его стал едким и злобным.
– То, чего я от нее добивался и не смог добиться. Нечто, дающее мне видимость права действовать в ее интересах до тех пор, пока не решу, что настал предел.
– Скрывая улики? – сдавленно спросил Бэллоу.
– Если только этот снимок является уликой. Выяснить это, не опорочив репутацию мисс Уэлд, фараоны не смогут. А я, наверно, смогу. Они и пытаться не станут; им это не нужно. Мне нужно.
– Зачем?
– Ну, скажем, таким образом я зарабатываю на жизнь. Возможно, есть и другие мотивы, но достаточно и одного.
– Какую вы за это хотите сумму?
– Ту, что вы послали вчера. Тогда я не взял денег. Теперь возьму. С документом, что вы нанимаете меня расследовать попытку шантажа одной из ваших клиенток.
Взяв свою рюмку, я подошел к письменному столу и поставил ее.
Нагнувшись, услышал негромкое жужжание. Обойдя вокруг стола, я открыл один из ящиков. С навесной полочки соскользнул маленький магнитофон. Мотор работал, с одной катушки на другую перематывалась тонкая стальная проволока.
Я поглядел на Бэллоу.
– Можете выключить и забрать катушку с собой, – сказал он. – Вы не должны винить меня за то, что я воспользовался им.
Я включил перемотку, катушки, набирая скорость, завертелись в обратную сторону, да так быстро, что я, в конце концов, уже не мог разглядеть проволоки, издающей высокий, ноющий звук, напоминающий визг двух дерущихся из-за шелковой тряпки гомиков. Когда вся проволока смоталась, аппарат выключился. Я взял катушку и сунул в карман.
– У вас может оказаться еще один. Мне придется пойти на этот риск.
– Вы очень уверены в себе, Марлоу?
– К сожалению, нет.
– Будьте добры, нажмите ту кнопку на краю стола.
Я нажал. Двери с черным стеклом отворились, и в комнату вошла смуглая девушка с блокнотом для стенографирования в руках.
Бэллоу, не глядя на нее, стал диктовать.
– Письмо мистеру Филипу Марлоу, с указанием адреса. Уважаемый мистер Марлоу. Настоящим данное агентство нанимает вас расследовать попытку шантажа одной из наших клиенток, вся информация о которой будет сообщена вам устно. Ваш гонорар составит сто долларов в день с задатком в пятьсот долларов, расписку в получении которого вы напишете на копии этого письма.
И так далее, и так далее. Пожалуйста, Эйлин, немедленно отпечатайте это письмо на бланке.
Я назвал девушке свой адрес, и она вышла.
Достав из кармана катушку с проволокой, я сунул ее обратно в ящик.
Бэллоу забросил ногу на ногу и стал раскачивать ею, глядя на сверкающий носок ботинка. Провел рукой по темным кудрявым волосам.
– На днях, – сказал он, – я совершу ошибку, которой люди моей профессии боятся больше всего. Буду заниматься делом с человеком, которому могу доверять, и буду слишком хитер, чтобы доверять ему. А это заберите с собой.
Он протянул мне обе части разрезанной фотографии.
Через пять минут я ушел. Застекленная дверь отворилась, когда я находился от нее всего в трех футах. Я миновал двух секретарш и пошел по коридору мимо открытой двери Спинка. Оттуда не доносилось ни звука, но я уловил запах сигарного дыма. В приемной, казалось, сидели те же самые люди. Мисс Хелен Грэди одарила меня своей лучшей улыбкой. Мисс Вейн просияла.
Я провел с их боссом сорок минут. Это делало меня ярким, как таблица хиропрактика.
Глава 19
У входа на киностудию полицейский за подковообразным столиком в стеклянной будке положил телефонную трубку и стал выписывать пропуск.
Оторвал заполненный бланк и сунул в узкую, не шире трех четвертей дюйма, щель над столешницей. Голос его металлически прозвучал через вмонтированное в стеклянную панель переговорное устройство:
– Прямо по коридору до конца. В центре патио увидите питьевой фонтанчик. Там вас встретит Джордж Уилсон.
– Спасибо, – сказал я. – Это стекло пуленепробиваемое?
– Конечно. А что?
– Просто любопытно, – ответил я. – Ни разу не слышал, чтобы люди стрельбой пролагали себе путь в кинобизнес.
За спиной у меня кто-то хихикнул. Я обернулся и увидел девушку в брюках, с красной гвоздикой за ухом. Она улыбалась.
– О, братец, если б для этого было достаточно пистолета.
Я пошел к оливково-зеленой двери без ручки. Она зажужжала и поддалась толчку. За ней оказался коридор с голыми оливково-зелеными стенами и дверью в дальнем конце. Мышеловка. Если ты вошел в нее, тебя в случае чего можно остановить. Дальняя дверь так же зажужжала и щелкнула. Мне стало любопытно, как полицейский узнал, что я подошел к ней. Подняв взгляд, я обнаружил устремленные на меня из наклонно установленного зеркала глаза блюстителя порядка. Когда я коснулся двери, зеркало стало чистым. Здесь было предусмотрено все.
Снаружи, под жарким полуденным солнцем в маленьком патио с мощеными дорожками, с бассейном посередине и мраморной скамьей, буйно росли цветы.
Питьевой фонтанчик находился возле скамьи. Пожилой, шикарно одетый мужчина, развалясь на скамье, глядел, как три желто-коричневые собаки-боксеры вырывают с корнем кусты похожей на чайную розу бегонии. На лице его было выражение глубокого и спокойного удовольствия. Когда я подошел, он даже не взглянул на меня. Один из боксеров, самый большой, подошел и помочился на скамью рядом с его штаниной. Мужчина нагнулся и погладил короткошерстную голову собаки.
– Вы мистер Уилсон? – спросил я.
Он недоуменно поднял на меня взгляд. К скамейке рысцой подбежал средний боксер, принюхался и помочился там же, где и первый.
– Уилсон? – У мужчины был ленивый, слегка протяжный голос. – Нет. Моя фамилия не Уилсон. Вы ошиблись.
– Извините.
Подойдя к фонтанчику, я ополоснул лицо. Пока утирался платком, самый маленький боксер подошел к скамье и исполнил свой долг.
Мужчина, оказавшийся не Уилсоном, любовно произнес:
– Всегда делают это в одном и том же порядке, меня это восхищает.
– Что делают? – спросил я.
– Справляют нужду, – ответил он. – Видимо, дело здесь в старшинстве.
Сперва Мейзи. Это мать. Потом Мак. Он на год старше Джока, младшего.
Всегда по очереди. Даже у меня в кабинете.
– У вас в кабинете? – переспросил я. Никто и никогда не задавал какого-либо вопроса с более глупым видом.
Мужчина, приподняв белесые брови, взглянул на меня, вынул изо рта простую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
– Рыбкам это не пойдет на пользу, – сказал я.
Он оглянулся на меня.
– Я развожу боксеров. А рыбки – черт с ними.
Я решил, что это в чисто голливудском стиле. Закурил сигарету и сел на скамью.
– У вас в кабинете, – сказал я. – Что ж, каждый день приносит новую мысль.
– На угол письменного стола. Всякий раз. Секретарши мои злятся.
Говорят, впитывается в ковер. Что за женщины теперь пошли? Меня это ничуть не раздражает. Наоборот. Если любишь собаку, приятно смотреть даже на то, как она справляет нужду.
Один из боксеров подтащил к его ногам полностью расцветший куст бегонии. Мужчина поднял его и бросил в бассейн.
– Садовникам это, наверно, не нравится, – сказал он. – Ну и ладно. Если недовольны, могут в любое время... – он умолк и стал смотреть, как стройная девушка-почтальон в желтых брюках намеренно удлиняет свой путь, чтобы пройти через патио. Она искоса бросила быстрый взгляд на мужчину и ушла, поигрывая бедрами.
– Знаете, что скверно в этом бизнесе? – спросил он.
– Никто не знает.
– Слишком много секса. Секс хорош в свое время и в своем месте. Но мы получаем его вагонами. Увязаем в нем. Тонем по горло. Липнем к нему, как мухи к липкой бумаге. – Мужчина встал. – И мух у нас слишком много. Рад был поговорить с вами, мистер...
– Марлоу, – сказал я. – Боюсь, что вы меня не знаете.
– Я никого не знаю, – сказал мужчина. – Память сдает. С кем только я ни встречаюсь. Меня зовут Оппенгеймер.
– Джулиус Оппенгеймер?
Он кивнул.
– Да. Закуривайте.
И протянул мне сигару. Я показал ему свою сигарету. Оппенгеймер швырнул предложенную мне сигару в бассейн и нахмурился.
– Память сдает, – грустно сказал он. – Выбросил пятьдесят центов.
Напрасно.
– Вы управляете этой студией, – полуутвердительно-полувопросительно сказал я.
Оппенгеймер рассеянно кивнул.
– Нужно было сберечь эту сигару. Сбереги пятьдесят центов, и что ты будешь иметь?
– Пятьдесят центов? – ответил я, не понимая, к чему он клонит.
– В кинобизнесе нет. Здесь сбережешь пятьдесят центов – и положишь на свой счет пять долларов.
Оппенгеймер умолк и поманил боксеров. Те перестали выдирать цветы и уставились на него.
– Нужно только заниматься финансовой стороной дела, – сказал он. – Это нетрудно. Пошли, детки, обратно в бордель. – Затем вздохнул и добавил:
– Полторы тысячи кинотеатров.
Очевидно, на лице у меня опять появилось глупое выражение. Оппенгеймер обвел рукой патио.