— Кто-то открыл врата ада.
Зал слегка оторопел. «Это не я», — зачем-то подумал О.
— Это, конечно, метафора, — продолжил Шастель. — Ведь ада не существует… предположительно. Но ситуация очень похожа. Двое суток назад произошло нападение неустановленного кошмара на самолёт «Аэрофлота», совершавший посадку в аэропорту Бангкока. И произошло это днём.
Мари подняла руку:
— А что произошло с пассажирами и экипажем?
— Их парализовало.
— Всех?!
— Всех. И снять паралич до сих пор не удалось. Вот такой страшный кошмар.
Полицейские принялись переглядываться, качать головами, охать, цокать языками, пожимать плечами, чесать в затылках и другими традиционными национальными способами выражать свое изумление.
— «Аэрофлот» разбился? — мрачно спросил Образцов.
— К счастью, пока кошмар добрался до пилотов, они успели совершить аварийную посадку.
Русский майор посветлел лицом, проворчав что-то вроде «Умеем же, когда припрёт».
— А вы уверены, что это были кошмары? — подал голос американский капитан. — Это могли быть и террористы с парализующим газом. Эти парни ни перед чем не остановятся, лишь бы досадить Америке!
— Это же был русский самолёт! — возмутился Образцов.
— Это-то и досадно, — сказал Джефф. — Если бы американский, уж мы бы им!
Шастель пожевал губы. То ли подбирал правильное слово для Капитана Америка, то ли ставил на место зубные протезы.
— Никаких следов газа не обнаружено, — наконец сказал он. — Более того, до сих пор не обнаружено таких газов, которые превращали бы людей в камни. Более того… — он сделал профессиональную паузу, заставив зал подобраться, — после пассажиров «Аэрофлота» жертвами стали участники научного симпозиума в Антарктиде.
«Так ведь в Антарктиде мы, — удивился лейтенант О. — И конференция в Антарктиде у нас. Когда мы успели стать жертвами? Или… — он похолодел, — или кошмары — это пингвины?»
Видимо, схожие по идиотизму мысли отразились на лицах многих слушателей, потому что Шастель поморщился и уточнил:
— Симпозиум с другой стороны Антарктиды. И симпозиум — не конференция, чтоб вы знали. Более того…
«Да не тяни уже ты!» — невежливо подумала Мари.
— …практически одновременно с антарктическим инцидентом аналогичные происшествия случились с японскими туристами в Новой Зеландии, научной экспедицией в Исландии и взводом новобранцев в России.
— Учёные и русские, — тихо, так что услышала только Мари, пробормотал Леонид. — Русские и учёные. Вот, значит, против кого… только японцы не укладываются… значит, японцы для отвода глаз… но нам не отведёшь…
— И что у нас есть? — риторически спросил Шастель. — А есть у нас пять, подчёркиваю, пять дневных, подчёркиваю, дневных нападений неустановленных кошмаров на группы, подчёркиваю, группы взрослых, подчёркиваю, взрослых людей.
Каждое важное слово генерал подчёркивал молоточком в воздухе. Полицейские следили за инструментом, как призывники на приёме у невропатолога.
— Итого мы имеем 635 жертв, которых парализовало от страха при встрече с ужасом, о котором мы понятия не имеем, подчёркиваю, — и Шастель направил молоточек на слушателей.
Весь зал застыл в оцепенении. Замер и генерал, похожий на парадный бюст с ногами.
Безмолвие нарушил один из адъютантов, который подскочил к Шастелю и что-то прошептал на ухо. А может быть, плюнул в ухо антипарализатором, потому что генерал мгновенно отмёрз.
— …Самолет подан, господа, — сказал он. — Вылет через десять минут.
Полицейские не шевельнулись.
Шастель посмотрел на зал и гаркнул:
— Au pas de charge, conscrits![7]
Это сработало на все сто… нет, на все двести делегатов конференции.
— А америкашки-то, — довольно сказал майор на весь аэробус, — в эконом-классе!
Богатство экспозиции США сыграло над американцами вторую — после «Made in China» — злую шутку за день. После доходчивой вводной французского генерала Образцов схватил дубину, Мари — лейтенанта с мешком, и уже через пять минут они занимали места в первом ряду салона бизнес-класса. Американцы, японцы, немцы и прочие шведы в это время лихорадочно тащили всё своё барахло к самолёту, пытались убедить стюардов, что самолёт резиновый, пытались сообразить, что может скрываться под странной фразой «только самое необходимое», — и в результате ютились в хвосте, придерживая коленками свои пожитки.
— То ли дело мы! — продолжал торжествовать Образцов. — Всё своё носим с собой! Наверняка у нас общие исторические корни… — голос его вдруг поменялся в сторону недоверчивости. — Общие предки. Хм…
Русский слегка отодвинулся от Мари с лейтенантом и принялся внимательно их изучать. Мари попыталась представить общего предка, из которого одновременно произошли Образцов, О. и они с Ирэн. У неё не получилось. У майора, видимо, тоже, потому что он положил руку на дубину и подозрительно спросил:
— Так а чего это вы в НАТО не вступаете?
— А смысл? — удивился О.
— Вот и я говорю! — Образцов поухватистее взял дубину. — Если вы не с ними и не с нами, то какой-то подозрительный смысл получается.
— Мы с вами, — твёрдо сказала Мари. — Но не против них. А смысл — он не бывает подозрительным или неподозрительным. Он или есть, или его нет. Вот смысл жизни — он подозрительный или неподозрительный?
Упоминание смысла жизни неожиданно успокоило русского. Наверное, он где-то прочитал, что такие слова могут знать только славяне и родственные им нации, но никак не члены НАТО.
— Эх, молодёжь, — вздохнул майор, — вот доживёте до кризиса среднего возраста, тогда и поговорим о смысле жизни.
И меланхолично обнял дубину.
От нечего делать Мари подумала: «Кризис среднего возраста? Как это? Потеря цели в жизни? Депрессия? Как интересно! Надо попробовать!»
Но попробовать она ничего не успела, потому что заснула.
— Так!.. — крикнул американец, врываясь в зал заседаний.
— …Немедленно… — подхватил русский, отставший от американца на полживота.
— …Посторонним… — рявкнул японец.
— …Очистить… — продолжил итальянец, и далее понеслось из уст в уста, причём некоторые фразы полицейские скандировали хором:
— …Помещение… для… проведения… следственных… мероприятий-приятий-ятий-тий-ий-й!
Участники расследования сердито уставились друг на друга.
— Персонал не смог очистить помещение от посторонних, — сообщил от дверей генерал Шастель. — Они, знаете ли, теперь очень тяжёлые, посторонние… точнее, пострадавшие. Не зал заседаний, а ВДНХ какое-то.
Майор Образцов хмуро посмотрел на француза. Видимо, ему не понравилось, что Шастель знает про ВДНХ.
А может, ему не понравилось сравнение с ВДНХ. И действительно, выставку достижений народного хозяйства напоминало разве только оригинальное дизайнерское украшение сцены в виде больших светящихся шаров. Сам же зал заседаний скорее походил на мастерскую очень самокритичного скульптора, который много лет пытался довести до совершенства скульптуру «Сидячий учёный получает внезапное и очень огорчительное известие».
Три сотни вариантов сидячих учёных в разных стадиях приподнимания заполняли все кресла. И все три сотни учёных лиц с выражением разной степени изумления смотрели на председателя Интеркошмарпола в дверях.
Точнее — в трёхметровом стенном проломе на месте бывших дверей.
— Так что действуйте аккуратно, ещё уроните кого, — сказал Шастель. — Работать в команде, без шума, криков, выяснения кто тут главный, в плотных рамках международного сотрудничества. Если что найдёте — сразу докладывайте.
И ушёл в неизвестном направлении. Видимо, большой руководящий опыт подсказал генералу, что в такой толчее найти улику сможет только гений поиска. А если он уж такой гений поиска, то и генерала как-нибудь найдёт, чтобы сообщить ему о находке.
Образцов плюнул, достал из внутреннего кармана прутик и принялся водить им вдоль стен. Остальные последовали его примеру, хотя плевать не стали, а за неимением прутиков пользовались сканерами, датчиками ИК-излучения и прочей не проверенной веками техникой.
Лейтенант О., чтобы хоть как-то международно посотрудничать, попытался принюхаться. Ему тут же начал мерещиться запах жареного пингвиньего жира. Это было тем более ужасно из-за того, что О. никогда раньше не слышал запаха жареного пингвиньего жира. Лейтенант зажал нос и выбежал из зала.
Мари прошла мимо застывших рядов учёных, шикающих друг на друга полицейских, обогнула декоративные лиловые шары и облокотилась на трибуну. Производить следственные действия в толпе из двухсот человек она не любила. Это попахивало уже не коллективным разумом, а коллективным маразмом.
«Вот соберут улики, — подумала Мари, — тогда и подумаем. А пока подумаем… ну, например о кризисе среднего возраста. Чтобы потом, в среднем возрасте, встретить его во всеоружии».
И девушка принялась упражняться в депрессии.
«Итак. Жизнь прошла, а чего я добилась? Получила диплом с отличием, обезвредила несколько особо опасных кошмаров, начальство ценит, вот лейтенанта в подчинение дали. На конференцию, опять же, послали в качестве поощрения…» Мари поняла, что не вгоняет себя в депрессию, а хвастается.
Она решила подойти к тренингу более основательно. Сдвинула брови, сжала губы, сцепила руки на груди, опустила плечи…
К ней тут же подскочил Джефф:
— Появились идеи?
— Нет, — Мари ухитрилась удивиться, не меняя мимики и позы.
— А-а-а, понятно… Просто у тебя был такой вид…
И американский любитель халявы («Как и все американцы», — непременно добавил бы Образцов) вернулся к работе.
«Вот, например, — думала Мари, — работа полицейского. И вообще — жизнь полицейского. В чём смысл? Ловить всякую дрянь? Допустим. Но ведь всю дрянь не переловишь. Одну переловил, другая изо всех щелей лезет».
На краю сознания появилось робкое напоминание о резком падении уровня преступности, за которое Мари отчитывал полковник Мрак. Сержант сначала хотела прогнать её, а потом сообразила, как использовать.