— И даже знамя, — отозвался лейтенант, мутно посмотрел на графин, поборол желание выпить прямо из горлышка, налил и опрокинул стакан в себя.
— Удалось, — согласился подполковник. — Это лейтенант молодец. Но больше он в День первокурсника не дежурит. И в День всех святых. И на Новый год. И на праздник труда. А уж в неделю подготовки к Дню независимости чтобы духа твоего вблизи училища не было! В краткосрочный отпуск пойдёшь! За счёт заведения. То есть за счёт училища.
— За счёт — это хорошо… А как там мои дежурные?! — спохватился О. — С дежурства уже снялись? Спят уже?
— Снялись, но не спят, — сказал подполковник. — Новый гимн училища сочиняют. Там всё с «О» рифмуется.
Лейтенанта опять замутило.
— Ничего, — подбодрила его Мари. — Зато представляешь, как теперь тебя в школе уважать начнут!
«Милый господин полковник Марк! Заберите меня отсюда к себе в управление, нет никакой моей больше возможности. Курсанты мне так подчиняются, что я и шагу не могу сделать, чтобы они упор лёжа не приняли! А давеча я случайно в коридоре просвистел “Аппассионату” — так они из неё речёвку для физо сделали! Из “Аппассионаты”! Ко мне потом во сне Бетховен явился и принялся своей партитурой мне в лицо тыкать. Я ему говорю, что, мол, не я это, мол, недоразумение — а он всё тычет и тычет… Что поделать, глухой человек. Да ещё и покойник.
Или вот ещё случай. Поперхнулся я в нашем буфете кефиром — так мои же курсанты над буфетчиком военно-полевой суд учинили. Хорошо ещё, что заспорили — одни стояли за расстрел, другие, наоборот, за повешение. А тут уж и я откашлялся, приказал: «Отставить!». Они и тут перестарались, отставили буфетчика в угол, столы к стенам, руки на ширину плеч.
Возьмите меня к себе ординарцем. Или секретарём. Или секретарём ординарца. Я Вам (или ординарцу Вашему) буду за сигаретами бегать или по утрам для здоровья! Только заберите, ради… чего хотите!!! Хотя бы на испытательный срок! А то ведь поубиваются курсанты, мои приказы выполняючи, а кто будет виноват? Я.
Ну и Вы немножко, если откажете.
Вечно Ваш
С искренним почтением
Припадаю к сапогам
Преподаю тактику из последних сил
Лейтенант О.»
Сестрички. Сага
Пролог
Слухи о пользе так называемого здоровья сильно преувеличены. Наоборот, до глубокой старости доживают только очень больные люди.
Профессор Джексон сидит в чулане и пытается понять, как это произошло. Как он, учёный с мировым именем, оказался здесь.
Да ещё совершенно один.
Один — если не считать существа, которое методично опрокидывает шкафы в лаборатории. Но это существо не только считать, его даже видеть не стоит. И думать о нём не стоит.
Поэтому Джексон думает, как получилось, что он оказался здесь.
Хотя как он мог здесь не оказаться? Когда местные жители обнаружили нетронутое (!) Силовое яйцо Джексона, профессор тут же подхватился, застолбил научный приоритет, подхватил помощников и примчался сюда.
Помощники…
Эрнест остался у пещеры, Эразм — на полпути между пещерой и временной лабораторией, Эдмонд не добежал до лаборатории пять шагов. Четвёртый ассистент — 30-летний болван, имя которого Джексон никак не мог выучить, поскольку обычно звал его болваном, — сейчас находился за пятнадцать тысяч миль отсюда.
В общем, помощи от помощников ждать не приходилось.
«Бездельники», — привычно думает профессор.
В лаборатории снова металлически грохает и стеклянно рассыпается. До двери чулана остаётся три шкафа.
По этикету профессору Джексону бояться не полагается. Он прожил 80 лет, и прожил их так хорошо, что даже в свои 80 сумел обогнать троих молодых бездельников — 60, 50 и 40 лет. А ведь те припустили со всей мочи, когда разглядели, что именно выбирается из силового яйца.
…Два шкафа…
По этикету Джексону вообще полагается радоваться. Ведь что может быть лучше героической, быстрой и безболезненной смерти после длинной, полноценной и насыщенной жизни?
…Один шкаф…
Лучше может быть ещё пара лет жизни. Даже не слишком насыщенной.
Хотя бы пара месяцев.
Хотя бы минут…
Кроме того, Джексон не уверен в прилагательном «безболезненная».
Дверь подаётся вперёд, назад и резко, с сухим коротким треском вылетает из проема.
Учёный с мировым именем молча закрывает ладонями лицо.
Движение воздуха над головой.
Шуршание.
Шипение.
Большие цепкие когти, протыкая лабораторный халат, впиваются в локти и сильно тянут руки профессора вниз.
Ответственные командированные
Всегда проверяйте командировочные документы! Вот, помню, послали меня как-то в Индию…
— Сроки? Вчера. Так что возьмите машину времени, всё к сроку сделайте, и чтобы сегодня у нас этого разговора не было.
Начальник Управления по непонятным делам полковник Марк, за глаза называемый «полковник Мрак», встретил Мари как родную.
— Явилась, — проворчал он и уткнулся в пухлую папку.
Своих родных Мрак терпеть не мог.
Более нервный подчинённый подумал бы, что причиной прохладного приёма явились обстоятельства изгнания предыдущего начальника управления. Им оказался замаскированный кошмар Мегабосс Козловидный, питавшийся страхами запугиваемых сотрудников. Изгонять пришлось прямо из кабинета, с привлечением специалистов всех конфессий, а разглядела нечеловеческую сущность начальника именно сержант Мари.
А какой начальник будет хорошо относиться к подчинённому, который может разглядеть начальственную сущность?
Но Мари ни о чем таком не думала, поскольку давно научилась при приближении к начальству впадать в безмятежное состояние.
Мрак пролистнул несколько страниц, нашёл нужную и с треском вырвал её из папки. «Нет, — подумала Мари, — наверное, он нашёл ненужную, вот и вырвал».
Полковник бросил ненужную страницу перед девушкой.
— Что это такое?
«Лист бумаги формата А4, использованный», — хотела честно ответить Мари, но решила раньше времени не хамить.
— 128-я страница квартального отчёта аналитического отдела управления, — сказала она.
И тоже не угадала.
— Рано тебе ещё хамить, сержант, — проворчал Мрак. — Это гвоздь в крышку моего гроба.
— Не может быть, — не поверила Мари.
— Я тоже сначала не поверил, — кивнул полковник. — Десять раскрытых преступлений за квартал. Десять! Даже в отделе Ктулху больше! Хотя где они их берут, ума не приложу…
— На дне морском, — сказала Мари. — А у нас профилактика правонарушений. Кошмары перестают совершать преступления, а значит, и раскрывать становится нечего. Ведь нераскрытых преступлений у нас ноль. Видите, в пятой строке…
— Ты думаешь, там, — начальник кивнул наверх, хотя министерство находилось не на крыше, а в соседнем здании, налево за углом, — кто-нибудь дочитывает до пятой строки? Они смотрят на первую и видят что? Что число раскрытых преступлений уменьшилось на сорок процентов!
— А давайте нарисуем сверху ещё строку и напишем, что преступность упала на восемьдесят…
Полковник со всей дури хлопнул ладонью по столу, но нужного эффекта не достиг. То ли потому, что попал по пухлой папке, то ли просто дури не хватило.
— Нечего тут цифрами жонглировать! Сокращение раскрываемости ведёт к ухудшению финансирования, ухудшение финансирования — к текучке кадров, текучка — к росту преступности…
— …рост преступности — к повышению раскрываемости, улучшению финансирования и притоку кадров, — завершила логический ряд Мари. — Так что нужно просто немного подождать.
Полковник Марк грозно пошевелил бровями — как будто две сердитые гусеницы попытались забодать друг друга.
— Боюсь, — сказал он очень официальным голосом, — вы, госпожа сержант, неверно представляете ситуацию!
Слову «боюсь» Мари не поверила. Мрак был бесстрашен. Он не смеялся в лицо опасностям, не бросал им вызов — он их в упор не замечал. Из-за какого-то редкого дефекта зрения полковник вообще не видел кошмаров — ни законопослушных, ни злонамеренных, ни даже кошмаров-рецидивистов. Старые оперативники, которые начинали служить вместе с будущим начальником, рассказывали: стоит он перед страшилищем, смотрит прямо на него, водит руками перед собой и растерянно спрашивает:
— Братцы, а где он?
И братцы-коллеги сиплыми от перепуга голосами подсказывают:
— Да вот он! Прямо перед тобой! Ух, страхолюдина какая! Шире мешок, шире! И выше на полметра! Теперь чуть левее… Давай!
Так совместными усилиями ужасов и ловили.
Через год службы Мрак научился худо-бедно определять кошмары на ощупь и ходил на задержания в одиночку. Руководство решило, что это беспримерный героизм. «Беспримерный» — потому что очень плохой пример для подражания. Все инструкции строго-настрого запрещали несение службы в одиночку. Следуя причудливой бюрократической логике, смельчака-нарушителя сделали начальником секции. Теперь он выходил только на самых матёрых кошмаров, захватывал их голыми руками и джутовым мешком и снова поощрялся повышением. Так Мрак добрался до звания полковника, где его героическая карьера застопорилась. Выяснилось, что не встречается теперь таких кошмаров, на которых должен охотиться целый полковник.
— А почему вы меня вызвали по этому вопросу? — спросила Мари. — Начальник отдела Георг…
— На Георга я давно махнул рукой, — махнул рукой полковник Мрак. — А тебя я вызвал не поэтому.
И замолчал.
— Да? — подбодрила шефа Мари.