Работа на фабрике игрушек была не слишком утомительной. Здесь все делали вручную, постоянно приходилось сидеть, словно приклеенными к табурету, за исключением походов в туалет. На одной поточной линии работало человек двадцать-тридцать, сплошь женщины, возрастом примерно как Цянь Сяохун. Бригадиром над ними поставили девицу из Гуандуна, на редкость худую и высокую, белокожую и круглолицую, с тонкими чертами лица, очень плоской грудью и тихим голосом. Она не работала, просто стояла у них за спиной и наблюдала. Время от времени она устраивала образцово-показательную проверку и начинала расхаживать туда-сюда, громко цокая высокими каблуками.
Цянь Сяохун и другие работницы между собой звали ее Плоскодонкой. У Цянь Сяохун появилась подружка на работе. Девушку звали А-Цзюнь, она приехала из Гуанси и принадлежала к одному из национальных меньшинств. А-Цзюнь была чуть пониже Цянь Сяохун, с длинными-предлинными волосами, когда девушка двигалась, то коса била ее по заду. Но эта коса была единственной привлекательной чертой во всей внешности А-Цзюнь. Голос у нее был звонким, как удар ножа, нарезающего морковь. Она с радостью помогала другим, и они с Цянь Сяохун сошлись характерами.
– Все бригадирши работают на поточных линиях, чтобы выбиться наверх. Во-первых, надо выделяться красотой, а во-вторых… знать, как подмазать! Но она такая плоская! У тебя перспектив больше! – На лице А-Цзюнь появилась таинственная улыбка.
– Я бы не отказалась! Ты только посмотри на эту сучку-бригадиршу – даже звук шагов у нее не такой, как у всех! – тяжело вздохнула Цянь Сяохун.
– Плоскодонка отсидела на поточной линии только два месяца, ты не знала?! Тсс! Она идет!
А-Цзюнь молниеносно высунула язык и принялась работать с серьезным видом. У нее были очень большие глаза навыкате и вечно удивленное выражение лица, из-за чего казалось, что глаза занимают половину лица, а глазные яблоки пугали своими размерами. Цянь Сяохун услышала, как цокот прекратился у нее за спиной, и уловила запах духов. Она повернулась и увидела, что взгляд Плоскодонки устремлен в одну точку. Цянь Сяохун проследила за направлением ее взгляда и увидела, что хозяин фабрики разговаривает с начальником цеха.
В маленьких ресторанах вдоль дороги можно было за юань набить пузо, и во время обеденного перерыва, длившегося час, только тут и коротали время. Цянь Сяохун наелась, выпила чашку тепловатой воды и посмотрела на часы. До начала работы оставалось еще целых двадцать минут.
– А-Цзюнь, мне кажется, что Плоскодонке нравится начальник цеха. Вчера я заметила, что она на него так пялилась, что глаза чуть из орбит не повылазили. – Цянь Сяохун не выдержала и решила выведать у подруги сведения о личной жизни Плоскодонки.
– Какая ты внимательная! Сразу все высмотрела. На самом деле Плоскодонку в бригадиры начальник цеха выдвинул. Разумеется, не просто так!
А-Цзюнь упрямо вгрызалась в «лапку феникса». Несмотря на то что здесь «лапки» готовили далеко не так вкусно, как те, что притащил Ма Сяомин, А-Цзюнь ела с аппетитом.
– Да что ж тут может быть сложного?!
– Ты просто новенькая и не знаешь. Такое повышение называют обычно «молниеносным взлетом», от слова «молния», в смысле молния на брюках. Расстегнешь молнию на брюках – и «взлетишь», а до нее такая же «молниеносная» стала секретарем в администрации, именно этим способом!
В пренебрежительном тоне А-Цзюнь явственно слышалась скрытая обида, что она сама внешностью не вышла, уже больше года сидит на поточной линии, и никакого «молниеносного взлета». Цянь Сяохун рассмеялась:
– Если я когда-нибудь взлечу, то и тебя за собой потяну. Все переверну вверх ногами.
– Цянь Сяохун, а ты когда переедешь в общежитие?
– Через несколько дней. Мне сказали, что еще место не освободилось, так что я временно живу у друга.
– У того полицейского?
– Ага.
– Ты ему нравишься?
– Не-а.
– А мне кажется, нравишься.
– Говорю же, что не нравлюсь.
– Он о тебе так заботится.
– У него девушка есть.
– Ну и что! Отбей!
– Я не такая! Да и вообще, она преподавательница!
– Ты ее видела?
– Не-а.
– Наверняка уродина.
– Уродина или нет, а преподавательница.
– Он с тобой трахался?
– Трахался?! Ты тоже это слово употребляешь! Фу, как шпана какая-то!
– Шпана?! Да это культурное выражение! Отстала ты от жизни!
– Черт, сколько всяких хитростей. А-Цзюнь, а ты умеешь по-кантонски говорить?
– Разумеется! У нас как раз на кантонском говорят. Давай научу тебя ругаться! Етить!
– А что значит?
– Дурочка! То и значит!
После того как Чжу Дачан пристроил Цянь Сяохун на работу, он так и не зашел ее проведать и не поинтересовался, когда она съедет. Зато Ма Сяомин, пользуясь положением, заявлялся по поводу и без повода. После того случая он снова попытался подкатить к Цянь Сяохун, но в этот раз не пил, так что был в трезвом уме. Когда Цянь Сяохун со смехом ему отказала, он не стал упрашивать, как в прошлый раз, а расстроился, потерпев неудачу, и выражение лица приобрело особенно комичный вид. Ма Сяомин сказал:
– Уже ж все было, нет смысла отказывать.
Услышав подобное, Цянь Сяохун изумилась: такое чувство, будто после первого раза он приобрел право на вечное пользование.
– Это в первый раз домогаться не было смысла, мы с тобой только друзья.
– Типа приличная? – приуныл Ма Сяомин.
– А что, нет что ли? С чего это я вдруг неприличной стала? – Цянь Сяохун расстроилась и отбросила всякое стеснение.
– Ты ж в парикмахерской работала! И тебя полиция поймала! Разве такое скроешь?
– Ма Сяомин, етить! Ты меня достал, мать твою! Если будешь лезть в мои дела, то я не стану с тобой общаться? Чё, не понял? – в порыве гнева Цянь Сяохун перешла на родной диалект.
– Ах ты лахудра!
Тут Ма Сяомин тоже выругался по-кантонски, после чего они принялись переругиваться, вставляя ругательства из своих диалектов невпопад, не понимали друг друга, так что и сердиться особо толку не было. Ма Сяомину надоело, и он ушел, со злостью хлопнув дверью.
Цянь Сяохун осталась одна, и грудь ее сердито вздымалась. Девушка тихонько ругалась: «Ах ты урод, крысиная утроба и куриные кишки57! Никчемный ты тип!» Она со злости несколько раз долбанула по стене ногой и пожалела, что позволила тогда Ма Сяомину тереться об себя. Надо было, как приличной девушке, влепить ему пощечину, а не давать тему для пересудов. Вот уж правда, как гласит пословица, хорошее намерение не вознаграждается. Немного успокоившись, Цянь Сяохун решила полистать книжку, чтобы она навеяла сон, и тут в дверь кто-то постучал.
– Чжу Дачан? – обрадовалась Цянь Сяохун, но когда открыла дверь, то очень испугалась, увидев на пороге не знакомую женщину, которая смотрела с мрачным видом, и выражение ее лица не сулило ничего хорошего.
Цянь Сяохун не успела и рта открыть, как незнакомка уже вошла. Сначала ее взгляд задержался на целых десять секунд на груди Цянь Сяохун, а потом она прошла дальше, осмотрелась, не произнося ни звука, словно полицейский при обыске места преступления.
– А вы кто? – Цянь Сяохун уже поняла, кто перед ней, но все же задала этот излишний вопрос.
– Я кто? А тебе Чжу Дачан не рассказал? Так же как и мне не рассказал, кто ты. – Лицо женщины было смуглым, в сердцах она коверкала путунхуа.
– Вы… неправильно поняли. Я скоро перееду в общежитие. А с братцем Чжу мы всего лишь друзья. – Цянь Сяохун не знала, как объяснить, чтобы гостья поняла.
– Только друзья? Ты думаешь, меня так легко обмануть? За дуру меня держишь? Если бы не Ма… Я бы так и оставалась в неведении! – Женщина задыхалась от злости, уперев руки в боки.
– Ма? Что Ма Сяомин сказал? Вот ведь подонок! Гад! – Цянь Сяохун хотелось броситься и вызвать Ма Сяомина из комнаты, для начала хорошенько вмазать ему, а потом серьезно поговорить.
– Не кривляйся! Я знаю, что ты та еще штучка, насквозь испорченная!
Женщина оглядела ее, как оглядывают скот, все так же уперев руки в боки, только под другим углом, словно собиралась испепелить Цянь Сяохун взглядом.
– Эй! Повежливее разговаривай со мной, ты все-таки преподавательница, а такая хамка! – Подобного обращения Цянь Сяохун при всем желании стерпеть не могла, поэтому начала давать отпор, ощетинившись, как еж.
– И что, что преподавательница? Преподавателям нельзя, что ли, посчитаться с такими дешевками, как ты? – Женщина заняла непримиримую позицию.
Внезапно Цянь Сяохун поняла, что эта баба не в себе, и чем дальше будешь отпираться, тем жарче она будет спорить, чтобы доказать, что она порядочная женщина, и продемонстрировать свою безупречность и непорочность. Цянь Сяохун разозлилась, высоко вскинула голову, выпятила грудь и презрительно усмехнулась:
– А чего ты хотела! Да, мы с Чжу Дачаном трахались!
Цянь Сяохун уперла руки в боки, а последние слова произнесла с издевкой. Женщина остолбенела, переменилась в лице, рухнула на кровать, а потом утробно зарыдала.
Вещей в дорожной сумке не прибавилось, но она вроде как стала тяжелее. Стоило выйти на улицу, как ощущение мимолетности бытия ударило в лицо, как ледяной ветер, словно подстерегало очень долго. Цянь Сяохун задрожала, в груди расползалась холодная печаль. Шторы были задернуты, за окнами еще не проснулись, и тепло от стужи отделяло лишь стекло. Цянь Сяохун скривила рот, но не плакала, свирепо сплюнула на землю и буркнула себе под нос:
– У меня тоже будет свое окно!
Цянь Сяохун съела чашку риса в маленьком кафе по соседству с фабрикой, бросила сумку в будке охраны. Только она успела пройти через турникет, как в животе заурчало, заболело, ужасно захотелось в туалет. В тот день Цянь Сяохун бегала в уборную с поносом десять раз. «Молниеносная» Плоскодонка разозлилась и сказала:
– По правилам во время каждой смены в туалет можно сходить не больше трех раз, а ты что себе позволяешь?! Слишком явно отлыниваешь от работы!