Досада постепенно отпустила Швейгорда, но ощущение горечи осталось. Времени, что она пробыла там, было слишком мало для разговора, но слишком много для того, чтобы убедиться: немца нет дома. Астрид пересекла двор, отворила калитку и скрылась из виду. Швейгорд торопливо прошел по коридору на другую сторону дома, откуда открывался вид на дорогу, и увидел, что Астрид стоит у поворота. Она явно высматривала кого-то, но потом, видимо передумав, повернула назад, к пасторской усадьбе.
На сей раз она вошла так тихо, что горничная Брессум ее не застукала, да и сама она не кипела возмущением и не злилась – держалась мирно.
– Доброе утро, Астрид, – без выражения произнес он.
– Господин Швейгорд.
Сухо кашлянув, он провел рукой по волосам и сказал:
– Астрид, не подумайте, что мне безразлично, как разрешится эта ситуация. После нашего разговора я пытался изыскать возможности изменить условия договора. Исключительно ради вас.
– Правда? Но тогда…
– Слишком поздно. За деятельность церкви здесь несу ответственность я. И за соблюдение контракта. Так что все остается в силе.
– Ну, это еще не известно, – возразила она.
– Как так?
– Ты сказал, он ищет портал. Немец.
Кай Швейгорд выдохнул через нос:
– Как я понял, ты это и раньше знала. – Он повернулся к окну. – О чем вы с ним разговариваете?
– С кем? – спросила Астрид.
– С немцем, разумеется. С архитектором.
– А я думала, что он художник, – сказала Астрид.
– Он занимается и тем и другим, – тускло произнес Швейгорд.
– Ты за мной подглядываешь, что ли? – удивилась она.
– Что-что я делаю?
– Раз ты знаешь, что я его искала.
– Просто я видел, как ты шла через двор усадьбы и постучалась к нему.
– Стоял, значит, и подглядывал?
– Я… Это мой… это церковный двор.
– Я с ним не разговаривала. Просто хотела вернуть книжку, – сказала она, показывая ему «компаньон». – Он мне дал посмотреть. Немецкий словарь.
– Вот как. Он тут, оказывается, словари раздает?
Кай не предложил ей сесть. Во время разговора Астрид беспокойно топталась по комнате, и теперь она оказалась возле стены, под распятием, пытаясь ногтем подцепить сухую кожицу мозоли на ладони.
– Когда мы последний раз виделись, я так поняла, что эти новые колокола для церкви, ну те, маленькие…
– Не такие уж и маленькие. Обыкновенные.
– Но их сюда привезли уже?
– Дa. Я же сказал, их по льду зимой доставили. Стоят в сарае.
– Скажи мне, Кай Швейгорд. А если немец перепутает и заберет с собой не те колокола, тебя это очень огорчит?
– Астрид! – Резко обернувшись, он прошипел: – Не впутывай меня в это! Не желаю ничего знать ни о каких жульничествах!
– Какое же тут жульничество, если мы сделаем, чтобы он по своей воле взял не те колокола.
– Каким это образом? Как ему внушить это желание? И я сильно подозреваю, это твое желание?
– Я его уговорю их перепутать.
– Нет, даже слушать не хочу. Что за афера? Не могу же я лишить их не только портала, но еще и колоколов! Да знаешь ли ты, что Герхард Шёнауэр здесь по поручению королевского дома? За церковь платит королева Саксонии. Такие люди ожидают получить то, за что заплатили.
– Он же не видел церковных колоколов! Я поднималась на колокольню, там весь пол покрыт пылью. Значит, никто не знает, как они выглядят!
– Я бы попросил тебя, Астрид, не вести себя в церкви как у себя дома! К тому же у немца есть ключ, он может подняться и осмотреть колокола в любой момент! Да и вообще, он их и так увидит, когда будут разбирать церковь.
– Не увидит, если их обернуть холстом. А потом поставить рядом с новыми. В сарае, где сеновал. И прикрепить ярлык.
– Нет. Это исключено, устроить такой изощренный трюк. И я же говорил, старые велики для новой церкви! Звонарь оглохнет, да и все прихожане с ним!
– В Рингебу есть звонница. Отдельное сооружение для колоколов.
– Фрёкен Хекне, никакой звонницы в вашу честь не возведут.
– Нет, но, может быть, покойницкую, чтобы там хватило места и для колоколов? Мертвые не оглохнут.
Швейгорд с пылающим лицом рухнул на стул. В конце концов он спросил:
– Почему ты думаешь, что немец согласится взять не те колокола?
– Потому что портал не сгорел.
– Что ты такое говоришь?
– Он здесь, у нас в селе!
– Здесь? И все время был здесь?
– У столяров не поднялась бы рука сжечь такую красоту. Они наврали пастору.
– Да уж, врать в вашем селе горазды.
– Колокола подарены. А теперь я этот дар заберу назад. Взамен портала. Тебе всего-то придется проследить, чтобы новые колокола стояли рядом со старыми.
Кай Швейгорд закусил губу. Пожалуй, это можно провернуть. Возможно, немец даже будет доволен таким обменом. Но, похоже, в этой сделке речь идет не только о паре колоколов. Что она отдает в качестве доплаты? В какой валюте платит?
– Так он согласился?
– Нет еще. Скажи только, что даешь добро. На то, чтобы сделать так?
Он сел. «Тебе падать-то, – подумал он. – Ты так одержима спасением этих колоколов, что сама упадешь в плавильный чан».
И он дал ей ответ. Едва заметным кивком.
– Возможно, в тот день, когда колокола будут отправлять отсюда, я буду в отъезде, – сказал он, покачав головой. – Ох, будь осторожна, Астрид. Этот человек…
– Нечестный?
– Нет. Но он приукрашивает действительность.
Они смотрели друг на друга.
– Астрид, я не могу помочь тебе уговорить его. Пастор не может лгать.
– Нет, – откликнулась она. – Зато дама пастора может.
Она решительно направилась к нему, как и в прошлый раз, когда они остались наедине, но на этот раз она не колебалась, а обошла письменный стол, склонилась над вжавшимся в спинку стула пастором и поцеловала его в щеку. Позже он пытался убедить себя, что поцелуй шел от души, что она просто выразила таким образом свою радость; но он страшно боялся, что этот поцелуй окажется прощальным и ядовитым.
Эту ночь Швейгорд провел без сна, и, судя по пламени сальной свечи в гостевом домике, немец тоже.
Кай встал с постели, сходил за парафиновой лампой, зажег ее и понес к стеллажу. Лампа отбрасывала на половицы неверный свет. Швейгорд снял с полки потрепанный томик, привезенный из Копенгагена. В писаниях Джона Донна он почти всегда находил утешение. К тому же никто из прихожан не читал его, и Кай незаметно вставлял цитаты из Донна в тексты своих проповедей. Он долго размышлял над стихотворением «Человек не остров», потом подвинул лампу поближе и принялся читать книгу «Парадоксы и проблемы», написанную в 1590 году. Там Донн задается вопросом, почему в «наши времена» никто больше не умирает от любви. Поднеся страницы к самому лицу, Швейгорд подолгу обдумывал каждое слово. Донн спрашивал себя, почему в любви всегда больше везет грешникам и мерзавцам. Как обычно, ответ оказался весьма парадоксальным: потому что и судьба тоже продажная женщина.
Пальцы Кая Швейгорда разжались, книга выпала из рук. Он долго смотрел на лампу, пытаясь убедить себя, что Астрид Хекне не стоит потраченного парафина. Потом закрыл глаза. На сетчатке еще долго плясали языки пламени. Задув огонь, он видел в темноте одно и то же – что с открытыми, что с закрытыми глазами.
Сын артиллерийского офицера
Герхард Шёнауэр отложил карандаш. Не получается, и все тут.
Никак не получается. Сначала рисовать церковь было трудно; теперь стало невозможно. Какая-то в ней таится загадка, и ее не разгадать, как не распутать свалявшийся моток ниток. Он не понимал, на чем покоится верхний ряд арок в средней части здания, каким образом крепятся стропила на балках перекрытия и даже принимают ли на себя укосины внешних стен часть веса расположенных выше арочных дуг.
Погода стояла холодная, ужинали молча. К тому же все в нем трепетало, стоило ему посмотреть на шпиль. Попытки сосредоточиться вели к тому, что мысли и впечатления сливались в неуправляемый водоворот, в котором и самыми пугающими, и самыми утешительными образами оказались те, где присутствовала Астрид, девушка с кудрявыми волосами.
Кастлер наставлял его не раскрывать всего, что ему известно, и особенно что он слышал легенду о колоколах. Во время одной из их встреч Ульбрихт потряс пачкой листков, перевязанных бечевкой, – это он обнаружил среди бумаг Даля.
– Неопубликованная рукопись, – сказал Ульбрихт, – o культурной истории мачтовых церквей; написана норвежцем по имени И. Квейлен.
Ульбрихт полагал, что Квейлен сам перевел свой текст на немецкий язык, принятый на международный арене, в надежде, что его издадут в городе книжников Лейпциге, но рукопись раз за разом отвергали, а бумажные листы все сильнее ветшали.
– Уже название никак не способствовало публикации, – сказал профессор, показывая на титульный лист: «Доказуемые и апокрифические записи сказаний и народных поверий, а также личные впечатления метафизического рода, имеющие отношение к старейшим церковным сооружениям на внутренних территориях Норвегии». Автор описывает все церкви, которые посетил Даль, – продолжал Ульбрихт, – и название наводит меня на мысль, что Квейлен следовал по стопам Даля в надежде извлечь из этого выгоду; ведь часть названия прямо взята у Даля, а именно: …in den inneren Landschaften Norwegens – «…на внутренних территориях Норвегии». Местами описание, с длинными пассажами о том, что в старинных зданиях и предметах живут невидимые существа, которых можно вызвать посредством самовнушения, явно представляет собой фантазии и завиральные идеи. Это, естественно, народные предания, но в главе, посвященной нашей церкви, он кристально ясен и приводит конкретные данные. Указаны годы, денежные суммы, фамилии и хутора.
Ульбрихт прокашлялся, прочитал длинное повествование о Сестриных колоколах из Бутангена и положил рукопись на стол. Воцарилась долгая тишина.
– Неплохо, – сказал представитель бургомистра. – Выдумка, чего и можно было ожидать от такого отсталого народа, как норвежцы, но тем не менее совсем отбрасывать ее не стоит. Нам нужно, чтобы церковь посещали, и одно дело – что́ мы можем показать, и совсем другое – что́ мы можем рассказать. Колокола с их звоном превращают эту церковь в объект более высокого порядка, обладающий эзотерической историей. Звон колоколов будет разноситься над городом и напоминать о нашем деянии.