– Их?
Кай Швейгорд кивнул:
– Да. Давайте похороним их.
Рабочие не откликнулись. Кто смотрел в небо, кто ковырял землю ногой. Наконец Микельсен прервал молчание:
– Дело к вечеру, господин пастор.
– Да знаю я.
– Я что хочу сказать… Боюсь, придется ведь работать и когда стемнеет. Гробов-то больше оказалось, чем мы думали.
– Если понадобится, я тоже буду копать вместе с вами, – сказал Кай Швейгорд. – Нельзя на ночь оставлять гробы незахороненными.
До самой ночи на церковном пригорке копали и переносили гробы, и в свете масляной лампы Кай Швейгорд бросил горсть земли на крышку последнего… Странный гроб он распорядился опустить в последнюю могилу с краю, но никак не мог решить, правильно поступил или нет.
Рабочие стали вокруг, сняв шапки.
– Давайте споем «Бог есть любовь», – сказал Кай Швейгорд.
Новое поручение
Нет блаженнее тишины, чем в момент после того, как уберутся бергенцы.
Герхард Шёнауэр стоял, глядя на то место, где больше не было церкви. Припекало солнце, и он ходил в фуфайке с засученными рукавами. Березки сплошь покрылись молодыми листочками. На озере Лёснес плавали утки с утятами.
Переложив журнал из руки в руку, он пошел к сараю, где были сложены материалы. У калитки одного земельного участка ему встретились несколько сельчан. Он вежливо кивнул им, они буркнули нечто похожее на «здрассь». Жужжали комары, мухи и пчелы, сам воздух казался густым и сочным. Шёнауэр и не предполагал, что Бутанген может так прогреться, но теперь сообразил, что тепло удерживают склоны долины, образуя нечто вроде котла. Повсюду шла работа, люди сновали с инструментом в руках, лошади тащили по склонам грузы, паслась домашняя скотина, и теперь, согревшись, все как-то успокоились, перестали хмуриться.
Солнце припекало шиферную крышу сарая. Издалека чувствовался запах смолы. Шёнауэр отпер дверь и вошел. Провел ладонью по балке, украшенной тонкой резьбой, внимательно осмотрел более светлый участок в том месте, где она крепилась к другой балке, порылся в памяти, вспоминая, какой код согласно его системе следует этой балке приписать. Материалы сложили с умом: в середине оставили широкий проход, чтобы зимой было удобно аккуратно доставать и грузить на сани то, что потребуется.
В самой глубине виднелись церковные колокола. Два больших и два поменьше. Он замотал пару меньших колоколов в парусину, а к Сестриным колоколам прислонил несколько длинных досок, чтобы казалось, будто там сложено что-то совсем другое, и вышел назад.
Готово.
У другого берега озера Лёснес два мужика в лодке рыбачили на той отмели, где ранней весной он ловил рыбу на мух. Астрид тогда пряталась в кустах, чтобы ее не увидели. Они до последнего так и встречались тайком. Он знал, что сейчас она в горах, на пастбище, но слух о несчастном случае разнесся повсюду, вряд ли он не достиг и ее ушей. Но она, выходит, не считала необходимым спуститься сюда, к нему.
Герхард обернулся и посмотрел наверх. Даже он привык видеть на этом месте церковь, и сейчас ему показалось странным, что ее там нет. Он не был уверен, что в Дрездене она придется ко двору. В последнем письме Ульбрихт сообщал, что уже подобрано место для ее возведения, оно чудесное, там прекрасный сад, где растут и хвойные деревья. Рядом искусственный пруд, названный в честь королевы, и церковь тоже будет называться Карола-кирхе.
Ему стало грустно. В Дрездене мачтовая церковь не сможет быть тем же, чем была здесь. Да и сам он вернется в Германию другим человеком. Что-то будет утрачено, и как ласточке, лишившейся гнезда, ему казалось, что над кладбищем по-прежнему витает нечто невидимое глазу. В тридцати метрах над землей, где раньше возвышалась колокольня, дрожал воздух, будто пытаясь принять четкие очертания.
Астрид.
Его мысли приняли более серьезный оборот. Какая она всегда непредсказуемая, это основной тон в той поразительной смеси красок, в каких она предстает. Что касается его самого, то теперь, когда ему пришлось обходиться без нее так долго, он уверился в том, что его краски без нее выцветут. Засохнут в тюбике.
Несколько недель назад он написал профессору Ульбрихту, что разборка церкви идет наконец согласно задуманному плану, и попросил разрешения воспользоваться частью выделенных на поездку денег, чтобы посетить родителей в Мемеле и вернуться в Норвегию к тому времени, когда пора будет начинать транспортировку. Пусть эти деньги вычтут из причитающегося ему вознаграждения.
Он блефовал. Домой он не собирался: деньги требовались ему, чтобы купить Астрид билет до Дрездена.
Герхард Шёнауэр поднял лицо к летнему солнцу. Теперь ему не важно было, что за лето он износил всю одежду и обувь и чуть не умер. Главное, что церковные колокола спасены. Он сейчас здесь, здесь он и хочет быть. Спешки никакой нет. Надо пойти и отыскать ее на пастбище. Объявить о помолвке. Получить из банка ценным письмом аванс в счет причитающегося ему по возвращении в Дрезден гонорара. Купить ткань, чтобы Астрид могла сшить себе дорожное платье. А он мог бы арендовать домик на пастбище, утро проводить за написанием пейзажей, днем рыбачить, наведываться к ней, когда будет удобно: горячие любовные свидания под лиловым ночным небом. Старый Боргедал говорил, что, если погода стоит ясная и морозная, дорога по льду озера Лёснес открывается с конца ноября, когда после первого полнолуния накрепко замерзает его северная часть.
Вдвоем. Вместе по льду, в последних санях, навстречу новой жизни.
И какой жизни! Ему страшно хотелось поделиться с ней своими планами. Как это чудесно, что он мечтает разделить с ней грядущую радость!
Герхард поднялся к себе навести порядок в рисовальных принадлежностях и рассортировать рыболовные мушки. Увлекшись, он забыл о времени, и, когда спустился в столовую, Швейгорд уже заканчивал трапезу. Пастор сидел, закинув ногу на ногу, и внимательно читал письмо.
– А, это вы! – сказал Швейгорд. – Ну, с добрым утром.
Пастор подождал, пока Шёнауэр сядет за стол.
– Я получил весточку от профессора Ульбрихта. Да и вы тоже, видимо. – Он кивнул, указывая на белую тарелку Герхарда, где лежал продолговатый конверт с маркой немецкой почты, надписанный знакомым почерком.
Герхард, схватив конверт, вскрыл его столовым ножом.
– Я так понимаю, – сказал Швейгорд, отхлебнув кофе, – что нам предстоит съездить в банк. А потом вам сразу же придется отправиться в дальний путь.
«Дрезден, июль 1880 года.
Герр Шёнауэр!
Поздравляю Вас с выполнением такого непростого задания. Благодарю Вас также за прекрасные рисунки, приложенные к письму. Мы обсудили его коллегиально, донесли его содержание до придворного кавалера Кастлера и предлагаем Вашему вниманию более выгодный для Вас и более целесообразный план. Формально, для того чтобы выпуститься из академии, Вам необходимо предъявить комиссии несколько произведений искусства; нам же для обоснования значимости возведения церкви в Дрездене требуются подробные и точные изображения других норвежских мачтовых церквей. Люди должны понимать, что мы предпринимаем спасательную операцию исторического масштаба, а не просто переносим с одного места на другое случайно подвернувшееся средневековое здание. Грядущие поколения ждут этого от нас! В Норвегии в ближайшие годы снесут и другие деревянные церкви – вероятно, все, – и это необходимо задокументировать. И Вы уже догадались, наверное, – да, Вы, студент Шёнауэр, доведете до конца свершение Й. К. Даля! Ваше имя навеки останется в памяти тех, кому небезразличны искусство и архитектура.
В Лиллехаммерском банке Вас ожидает щедрая сумма на дорожные расходы. Купите пояс-кошелек, чтобы не беспокоиться на предмет ограбления. Регулярно отсылайте отчеты о ходе работы. Приступайте немедленно. Не тратьте время зря там, где Вы сейчас находитесь. Простеньких пейзажей и зарисовок крестьян с козочками у нас вполне достаточно. Вашему другу пастору мы поручили обеспечить сохранность разобранной церкви. Вернетесь туда к 1 декабря и будете сопровождать транспорт. Не забывайте, что выполняете поручение королевского дома и через посредство придворного кавалера Кастлера подчиняетесь воле королевы Каролы. Любое отступление от этого плана послужит предметом серьезнейшего разбирательства.
Искренне Ваш,
Герхард положил письмо на стол. На другом листке незнакомым почерком был расписан маршрут предстоящей поездки. Ожидалось, что за четыре месяца он посетит семь церквей, расположенных в различных провинциях Норвегии. От одной до другой несколько дней пути.
– Похоже, нам обоим перевели денег на счета в Лиллехаммерском банке, – сказал Швейгорд. – Мне пришла плата за старую церковь, а вам, как я понимаю, поступили дополнительные средства на путевые расходы. Управляющий распорядится приготовить для нас лошадей и повозки. Ехать можно уже завтра. У вас ведь не осталось здесь других дел?
Что поделаешь
Бревенчатую стену припекало солнцем.
Из дыры в несущей стене сыроварни выскочил Черныш с мышью в пасти. Мышь была еще жива; кот выпустил ее на большой плоский камень и потыкал лапой, чтобы расшевелить. Астрид, встав, прикончила мышь поленом. Мыши страшно докучали ей в домике при пастбище, и Эморт сколотил ящик-переноску для ее любимого кота, чтобы она могла, пристроив его за спиной, взять с собой, когда отправится со стадом в горы.
Кольцо она не стала надевать. Решила, что от грубой работы оно может пострадать, и спрятала в кожаный мешочек. Маленькие крючочки царапали кожу, а без колечка стертая кожа на безымянном пальце быстро затянулась.
Поднимаясь к пастбищу, Астрид лишь раз обернулась посмотреть, как продвигается разборка церкви. От шпиля остался только каркас, гонт с крыши сняли. Вокруг церкви суетились казавшиеся издали крохотными рабочие, и все село выглядело чужим.