– Но не от горя.
– Нет. Горе мы не излечиваем, но и не мешаем горевать.
Вечером Астрид с отцом молча отправились домой. Лошадь была продана накануне вечером, и они стояли на мартовском ветру возле Фовангской церкви несолоно хлебавши. Она взглянула на озеро Лауген, на текущие из него на юг воды реки, в сторону Кристиании, и они тронулись в путь, форсировать горки по дороге в Бутанген.
Вечером Астрид достала «Майеровский словарь» и спросила себя, как поступил бы Герхард. Не тот Герхард, который красиво рисовал и ловил рыбу на мушек. А тот, который ради нее рисковал жизнью.
На пол с шелестом слетел тонкий бумажный лист. Квитанция за оплату ночевки в частном пансионе сестер Шеэн в Кристиании. Почерк женский, красивый и разборчивый. Не так уж и дорого. Она прикинула, как эта цена соотносится с деньгами, оставленными ей Герхардом, и со стоимостью родов в Кристиании по расчетам уездного врача. Выйдя за дверь, постояла на пороге, всматриваясь в темноту. Сквозь непроглядную темь едва пробивался мерцающий отсвет из окон на одном из соседских хуторов. Озеро Лёснес, горные склоны вокруг, леса и кладбище окутала ночь.
На следующее утро Астрид повязала голову платком, спустилась к пристани и вышла на лед. Еще не все озеро схватилось льдом, и, подойдя к кромке, Астрид то и дело слышала плеск воды из-под густого морозного тумана.
Астрид вышла на противоположный берег. Следы саней, оставленные перевозчиками старой церкви, теперь почти полностью скрылись под снегом, кое-где виднелись только углубления от полозьев. С тех пор ничего тяжелого тут не возили, и она по глубокому снегу побрела к тому месту, где Герхард вывалил в воду церковные колокола.
Он рассказал ей, где они покоятся: возле отмели, где он рыбачил в то лето. Он пытался сделать так, чтобы оба колокола затонули у самого края глубоководья: воды там было метра два-три, и колокола можно было бы достать потом. Халфрид покатилась по отмели, а вот Гунхильд опрокинулась набок и ушла на глубину.
Что еще поведали ему Сестрины колокола? Сказали ли, что довольствуются своей судьбой? Столкнулись друг с другом старое и новое, и зазор между ними был столь мал, что Астрид прижало с обеих сторон. Может быть, ей придется распрощаться с Бутангеном; а через несколько недель, может быть, распрощаться и с жизнью.
Внезапно налетел порыв мокрого снега, и так же быстро ветер стих.
Она увидела, что поодаль, где уже было глубоко, по воде расходятся круги вокруг крохотного пузырька, какой бывает, когда у поверхности ходит рыба, и ей вспомнилась привычка Герхарда наклонять голову, готовясь забросить удочку.
В воздухе дрожала горестная нота, созвучная с ее собственным отчаянием. Казалось, что вода и приглушает эту ноту и что сама эта нота исходит из воды. Астрид вдруг зашатало, пришлось шагнуть в снег, чтобы удержаться на ногах. Зашевелились, забили ножками в животе дети, но ей показалось, что к этим движениям добавилось нечто новое – жесткий такой толчок, но за ним последовали привычные тычки и пинки. Потом все успокоилось, но очень скоро она опять ощутила мощный, нетерпеливый удар, словно ее близнецы сговорились. Словно было у них три ножки на двоих, а не четыре.
Страх накатывал на нее со всех сторон. Как далекий приглушенный звон, в реальность которого она сначала отказывалась поверить, но который звучал снова и снова, пока ей не пришлось признать, что да, звенит, и каждый удар все сильнее и ближе, как отзвук старой бронзы, как гул весеннего ледохода, как дробный перестук мелких камушков перед обвалом. Страх наступал и давал о себе знать все настойчивее, и она знала, что ей от него до родов не избавиться, что с этой минуты страх отравит все, пропитает воздух, которым она дышит, еду и воду; запах крови и образ креста.
Дом поникших голов
Она-то думала, что увидит величественное здание из камня, где царит наука и яркий свет. Но как только она вошла в Родовспомогательное заведение Кристиании, закрыла за собой дверь и оказалась в полутемном, пропахшем сыростью холле, где старшая акушерка велела ей подождать, она со всей ясностью осознала: это не дом радости.
Это дом поникших голов, маеты и страданий.
Дом, случившееся в котором позже упоминать будет нельзя. Дом, где в жизни женщин происходят судьбоносные события и где им внушают, что следует помнить свое место в царстве животных.
Сев на табурет у входной двери, Астрид ждала так долго, что проголодалась, а когда спросила у дамы в белом халате, скоро ли придет старшая акушерка, та удивленно ответствовала, что она и есть старшая акушерка и что ей никто не передавал, что ее ждут. Астрид провели в тесную комнатку с серыми стенами и попросили подождать. Она осталась одна, и из-за не до конца закрытой двери смогла услышать слова: «Ну, пусть она ее опрашивает». Новая женщина была длинная и носатая и тоже в белом халате. Она удивилась, услышав, откуда приехала Астрид, а когда Астрид сказала, что она вдова и даже может предъявить свидетельство о браке, восприняла это с недоверием. Женщина заносила все сведения в журнал. Она спросила, знает ли Астрид, в какой день произошло зачатие, и уверена ли она в том, кто является отцом ребенка.
– Четко говори, а то я ничего не понимаю, – перебила она Астрид, едва та раскрыла рот.
Астрид сдержала готовый сорваться с губ резкий ответ и постаралась говорить по-городскому. Наконец женщина распорядилась:
– Ну, давай письмо.
Астрид сказала, что не понимает.
– Письмо! – повторила дама, протягивая руку. – Все приходят с письмом.
– От кого письмо? – спросила Астрид.
– От службы призрения бедных, – отвечала дама, продолжая сидеть с протянутой рукой. – Если собираетесь бесплатно получить у нас помощь, требуется письмо.
– У меня свои деньги есть, – сказала Астрид.
Дама смерила ее взглядом с ног до головы и уперла руки в бока:
– На сифилис проверялась?
– Вы чего такое спрашиваете?
– Раз ты сюда пришла и у тебя есть деньги.
– Нет у меня ни письма, ни сифилиса, – сказала Астрид. – Но мне нужно попасть к доктору.
– Ах вот как, к доктору?
Дама втянула в себя воздух и выдохнула через нос. Затем поднялась и ушла, что-то бормоча.
Время шло.
Никто не предложил Астрид уйти, никто не предложил остаться. Она встала. Болела спина. Астрид походила по комнате и увидела сбоку на столе книгу. Там была глава «Многоплодная беременность», в которой значилось: чем ниже уровень развития животного, тем оно плодовитее, а чем оно меньше размерами, тем короче беременность и тем ниже жизнестойкость плодов.
К тому времени, когда из коридора послышались шаги, Астрид успела прочитать довольно много. Пришла старшая акушерка.
– Понять не могу, чего ты сюда заявилась ни с того ни с сего, – сказала она. – Это заведение предназначено для жительниц Кристиании, и рожать здесь стоит денег. К тому же приходить сюда нужно, когда подойдет срок. Чего ты дома-то не стала рожать?
– Потому что я слышала про одну операцию. Если роды сложные.
– А с чего ты взяла, что у тебя они будут сложными?
– Потому что деток двое, – сказала Астрид.
– Никто не может знать, двое их или нет, – мягко отозвалась акушерка. – Никто. Вероятно, это просто крупный мальчик. Теперь получается, зря ты приехала в Кристианию. Два дня небось ехала?
– Три. Но когда дело о спасении детей, это не долго.
– Но ты же совершенно здорова, насколько я вижу!
– Есть один доктор, – сказала Астрид. – Из Германии. Господин Зенгер.
Они стояли и смотрели друг на друга.
– Так ты слышала про господина Зенгера?
– Он знает про меня и про то, что я должна родить. А я знаю, что его жена норвежка и что этой весной он собирался принимать в Центральной больнице.
Похоже, тут не понимали, что с Астрид делать дальше. Еще одна акушерка отвела ее в смотровую и обследовала. Нечего даже и думать о том, чтобы послать кого-нибудь разыскивать доктора Зенгера. Врачи принимают в той больнице, к которой приписаны, и за ними не посылают, пока «не будут испробованы все обычные методы». Астрид спросили, когда она почувствовала первые предвестники, и снова о том, когда был зачат ребенок. Потом переглянулись.
– Еще три недели, – сказала Астрид.
– И где ты собираешься провести это время?
– В пансионе. Я сама заплачу.
Воцарилась тишина. Небось они и раньше такое видали, подумала Астрид. Если уж беременная что решит, то переубедить ее трудно.
– Здесь тебе придется лежать в одной палате с другими женщинами. У нас есть отдельные и двухместные палаты, но их мало, и стоят они значительно дороже.
Она задумалась о запахах. О стонах. О хождении туда-сюда, когда другие будут пытаться справиться с болью в спине.
– Ты деревенская, с гор? – спросила акушерка.
Астрид кивнула.
– Значит, наверняка работала на хуторе?
Астрид снова кивнула.
– Вот прямо до последнего?
– Дa.
– Ясно. Если ты носишь двоих, роды начнутся задолго до истечения девяти месяцев. Вообще-то я думала предложить тебе отправиться домой, но теперь тебе остается только вернуться в пансионат. Сюда приходи, когда начнется. Читать умеешь?
– Хорошо. Дa, я умею читать.
– Можешь взять у нас книгу, только верни потом.
Астрид поблагодарила ее. Уходя, она увидела, где находится приемная Общества призрения отказных детей. Рядом с входной дверью.
Во дворе вспотевшие мужики грузили на тачку снег. Они соскребли снег возле стен, взяв в руки метлы, вымели остатки снега на улицу. Там он быстро обретал грязно-серый цвет из-за цокающих вдоль улицы конных дрожек. Проехала грубо сколоченная телега, груженная звякающими бутылками. Ее тянули два рабочих битюга.
Астрид подумала об Эморте с Блистером. Они довезли ее до Лиллехаммера, а там выяснилось, что лед на озере Мьёса подтаял под весенним солнцем, так что дальше нужно было добираться ночью, когда подморозит. По льду озера, под огромной луной, летели с ветерком. Полозья и лед пели в унисон, по гладкому льду – звонко, по насту – скрипуче, где сверху просочилась вода – беззвучно. Ближе к Скрейя лед уже не держал, пришлось выбраться на берег, на ухабистый проселок, но Астрид устала так, что у нее даже бояться сил не осталось, а когда проснулась в санях, оказалось, их уже распрягли. Двое возчиков в шубах угостили ее какао с кусочком шоколада и сказали, что они уже в Эйдсволле. К утреннему поезду они не успели, но, по их словам, до Кристиании дорога хорошая и они могли доставить ее туда раньше и дешевле, чем вечерний поезд.