ых не знаю.
– Я тоже, – кивнула Астрид.
Женщина собиралась что-то ответить, но у нее начались схватки, и слова не пошли с языка. Когда же ее отпустило, она уже забыла, что́ хотела сказать.
– Ты сюда тоже сегодня ночью попала? – спросила Астрид.
– Дa. Раньше срока началось.
– А… У меня тоже.
Соседка не отвечала.
– Ты с западного побережья? – спросила Астрид.
– Да, из Мёре. Но последние десять лет я живу за границей.
– Но рожать хочешь здесь, в Кристиании?
– Ты не понимаешь, что ли? Отстань от меня! Скорее бы уж подготовили мою палату!
Женщина снова заплакала и никак не могла справиться со слезами. Поэтому, а еще и потому, что никто не зашел к ним – вероятно, здесь плач был столь же привычным звуком, что и шаги, – Астрид сползла на пол и уселась поближе к ней.
– Прошлые тоже так начинались, слишком рано.
Астрид спросила, что значит прошлые.
– Все другие женщины родят. Только не я. А мне уже тридцать два. Я его разочаровала. Я знаю, что он разочарован.
– Твой муж?
– Мы вообще-то еще двенадцать дней назад собирались вернуться домой. Но он уехал в Лэрдал ловить лосося и задержался там. Я живу у тетки на Бюгдёй. И вот сегодня вечером началось. Малыш рвется наружу. Ему надоело сидеть в животе. А этот ловит себе лосося!
«Вот они, мужчины, в каких мы влюбляемся, – подумала Астрид. – Ухитряются рыбачить ранней весной в холодной воде».
Теперь настал черед Астрид испытать схватки. Потом у них обеих схватки пошли чаще и стали длиться дольше, это их сблизило, и между приступами боли они разговорились. Женщина сказала, что ее зовут Элисабет, она дочь окружного судьи и познакомилась со своим будущим мужем в гостях, куда были приглашены восемь английских рыбаков, любителей лосося. Они стали переписываться, и осенью того года, когда ей исполнилось двадцать два, она уехала вместе с ним.
– Он казался таким необыкновенным. На том первом званом обеде я услышала, что он принимал участие в аннексии Трансвааля, а я не знала ни что такое аннексия, ни что такое Трансвааль и была покорена. А теперь он собирается купить чайную плантацию на Цейлоне и забрать меня туда.
– Это в Африке?
– К югу от Индии. Маленький остров.
– А сейчас вы живете в Англии? Моему мужу Лондон не понравился, – сказала Астрид.
– Нет, мы ближе к Шотландии.
– А…
Астрид задумалась. Потом принялась расспрашивать Элисабет об их доме и его расположении.
– Там правда три этажа?
– Дa. Дом каменный, но само место ужасно пустынное. Его это не волнует, потому что совсем рядом есть реки, в которых водится форель. К счастью, в охотничий сезон у нас бывают гости. В тех местах полно куропаток и фазанов, и муж с приятелями охотятся, а мы, женщины, в это время можем вволю наговориться.
Потом она попросила Астрид рассказать о своей беременности.
– Как ты сказала его фамилия, Шёнберг?
– Шёнауэр.
– И он зарисовывал церкви?
Астрид кивнула.
– Мало найдется таких, кто под конец года зарисовывает церкви.
– Да вообще мало тех, кто зарисовывает церкви.
У женщины снова начались болезненные схватки, а Астрид задремала. Когда пришли известить, что готова отдельная палата, сквозь занавески ярко просвечивало солнце. Элисабет подошла к Астрид и призналась, что вообще-то не хочет уходить, но предстоящее ей лучше пережить в одиночку.
– Удачи тебе, Астрид.
– Тебе тоже всего самого лучшего, Элисабет.
– Спасибо.
Они попрощались за руку. Потом дверь открылась снова, вошли две девушки с выпирающими животами, на вид обе не старше четырнадцати лет. У обеих волосы еще не высохли после тщательной помывки. По тому, как держалась акушерка, Астрид поняла, что сами они желания помыться не проявили. Девушки трындели напропалую, не обращая внимания на то, что в палате есть еще кто-то. Притащили третью кровать, со скрежетом проехавшую ножками по полу.
«Вот так, – подумала Астрид. – Вот мы тут и лежим. Кто не хочет детей, у того они родятся. А кто хочет, никак не может родить».
Она заснула, а когда проснулась, тех девушек рядом уже не оказалось, и тут накатила такая сильная схватка, что Астрид зарычала от боли. Наконец-то началось. Акушерка принесла держатели для ног. Астрид отвратительно было лежать в этой позе, будто вывернутой наизнанку, с липкой кожей и взмокшими волосами, потной, гадкой и злой. Ближе к ночи пришли к мнению, что ребенок лежит поперек, и, как бы она ни поворачивалась на койке, как бы ни тужилась, выходить он не хотел. Ее живот отказывался повиноваться, ей приходилось тужиться, напрягая мышцы, о существовании которых она почти забыла, мышцы, которые она чувствовала натруженными только после ночей, проведенных с Герхардом Шёнауэром. Вспомнив о нем, она закрыла глаза и перенеслась в другую реальность – увидела Дрезден, о котором мечтала. Астрид уже подошла совсем близко к променаду, но тут приступы вернули ее в действительность, и боли в пояснице заставили газовые фонари Дрездена погаснуть.
Когда она очнулась, опять горел свет, и она сначала не поняла, где находится, но потом сообразила, что уже ночь и горит огромная карбидная лампа на стене. Астрид видела ее как в тумане, перед глазами у нее плясали желтоватые всполохи. Ей казалось, что в ней будто застряла тяжелая рыбина. Внезапно пламя лампы закрыла темная фигура, затем она исчезла, но появилась другая, и Астрид услышала звяканье металла по металлу, и что-то упало на пол, и это что-то с полу подняли.
И тут она страшно перепугалась.
Потому что услышала мужские голоса.
И давно она так?
Около полутора суток. Акушерка говорила что-то про зев матки.
Что за несколько часов шейка совсем сгладилась.
Дa, значит, она полностью раскрыта. И что, она не в состоянии вытолкнуть ребенка?
Нет. Сама она думает, что детей несколько. Но откуда ей знать-то.
Она долго была в беспамятстве. Бормотала всякие странные вещи.
Что именно? Нет времени рассусоливать. Говори без обиняков!
Она думает, что они срослись. Вроде у них в семье было такое.
Господи помилуй. Это была бы сенсация. Наверное, этого нельзя исключить?
Нет. Но нельзя исключить также, что там у нее три плода.
Вы так думаете?
Да конечно нет. Я пытаюсь научить тебя справляться с ситуацией спокойно и хладнокровно, здесь и сейчас. Работать, исходя из того, что представляется наиболее вероятным, и из того, что нащупывают пальцы. Делать то, что следует. Попробуй-ка еще раз. Чувствуешь, что лежит ближе всего?
Чувствую что-то влажное. Мягкое и влажное.
Это его ягодицы. Ножки загнуты к животу. Отойди-ка. Я влезу рукой и расправлю ножки.
Астрид почувствовала, как что-то шевелится у нее внизу живота, не понять, где именно, что-то толчками тянет какую-то раздувшуюся болезненную массу. Голоса вокруг нее заглохли, и Астрид поняла, что вообще не воспринимает никаких звуков.
Очнувшись, она почувствовала себя лучше. Снова стали различимы голоса. Поморгав, Астрид ясно увидела стоявших рядом мужчин, старого и молодого. А потом узнала и старшую акушерку.
Голова не выходит. Назад пути нет.
Что делать-то?
Щипцы неси. Самые новые. Ага. Так.
Ну, где ты там?
Да нету здесь этих щипцов.
Ну, неси тогда те, которые мы брали прошлый раз, непонятно, что ли? Их недавно забрали в другую родильную.
Астрид снова впала в забытье, а очнулась от того, что хлопнула дверь. Увидела, что вошел мужчина, одежда которого была чем-то выпачкана; в вытянутых руках он что-то нес.
Астрид распахнула глаза и моментально пришла в чувство.
На продолговатом жестяном поддоне лежали щипцы, длинные и склизкие, как сервировочные щипцы на блюде, на котором подают мясо.
Врач схватил щипцы в руки, но не удержал, и они брякнули, упав на жестяной поддон. Он перехватил их поудобнее, стараясь поровнее держать длинный инструмент. Металл потускнел и был весь в пятнах, в свете карбидной лампы на нем поблескивала не до конца засохшая кровь. Астрид услышала, как скребет по полу отодвигаемый табурет. Врач поднял щипцы повыше, и она увидела, что между ложками щипцов тянется нитка слизи. Когда врач развел ложки шире в стороны, нитка отцепилась и качалась туда-сюда, пока не прилипла к рукояти.
– Не дам совать в меня это! – закричала Астрид. И стала тужиться изо всех сил.
Откуда-то издалека до нее донесся крик ребенка, и что-то с трудом, но все же выскочило на свободу и впустило ей в нутро прохладное дуновение свежего воздуха. Она чувствовала, что из нее течет, но не видела, много ли, а потом услышала, как звяканье капель в подложенное судно перешло в журчание.
Давай-ка теперь постарайся сосредоточиться. Сердцебиение определяется?
Не знаю.
Не знаешь? Подвинься. Этот шел ягодицами, значит, они лежали, наверное, уткнувшись шеей и головой друг в друга.
Это как?
Подбородок к подбородку. Вот поэтому первый и не выходил. А теперь она потугами обоих сразу выталкивает.
Выскальзывает из рук. Руки-то все в крови. Отойди-ка, отойди! Дай-ка я! Нет, постой. Что же это такое?
Она стала тужиться снова.
Астрид Хекне собралась с силами, которые снизошли на нее откуда-то издалека, с крутых склонов и безлесных вершин, словно были переданы от всех ее предков по материнской линии, начиная с сестер Хекне. Она была измучена, ей было страшно, и единственное, что могло бы ее успокоить, это мужской голос, голос мужа, говорящего по-немецки, но этого голоса она так и не услышала, и в конце концов первобытные силы взяли верх, и в том, что она делала, не осталось места ни мыслям, ни словам.
Повесть третья. Кому-то на долю выпадает быть этими людьми
Ты снуешь широ́ко
К груди Астрид Хекне прильнули два мальчика, и она надеялась, что они начнут сосать, пока не поздно. Вот вы и здесь, подумала она. Наконец появление на свет обрело смысл. Они лежали рядышком у нее на груди и потягивались как ленивые котята, каждый по-своему изгибая тельце, смотрели ей в глаза, потом друг другу в глаза, потом вокруг себя; в эти первые часы жизни, когда мать и брат для каждого из них не были чем-то более необычным, чем кувшин с водой на столе и занавески на окне.