Гуго смотрел на нее как баран на новые ворота.
– Микроорганизмы сквашивают молоко, – объясняла Тави. – Превращают его в творог. А потом, в процессе ферментации, из него получается сыр.
Гуго ударил себя кулаком в грудь.
– Сыр становится сыром в процессе сыровизации, – с непроходимым упрямством заявил он.
Пришла очередь Тави смотреть на него, выпучив глаза. Но она взяла себя в руки.
– Пусть так, Гуго, – сказала она. – Я только хочу сказать, что, изменив всего один параметр процесса… сыровизации, даже чуть-чуть, мы получим иной результат.
– И что?
– У нас может получиться что-то совсем новое, а не скучный белый сыр. Разве это не здорово?
– Господи, и зачем ты только здесь появилась?
– Вот и я себя о том же спрашиваю.
– Вечно ты все меняешь, везде лезешь. Ну зачем тебе это надо?
– Интересно, говорил кто-нибудь такое да Винчи, Ньютону или Копернику? – Тави встала в позу сахарницы и наигранным голосом заговорила: – «Ах, Николай! И как тебе только в голову пришло запустить Землю на орбиту Солнца? Как хорошо было раньше!»
– Это были мужчины. А ты – девушка, – сказал Гуго и нахмурился. – А девушки ничего не меняют. Они пекут. Шьют. И еще подтирают. Полы. И носы.
Тави схватила тряпку и мазнула ею по лицу Гуго.
– А еще задницы, – бросила она и пошла прочь.
Гуго выругался и с досады топнул о пол.
– Ей просто нравится экспериментировать, – попыталась успокоить его Изабель.
– Я видел этот сыр. Его остается только выбросить, – сказал Гуго. – Мать от ярости с ума сойдет.
– А вдруг Тави права? Вдруг из него может выйти что-нибудь очень вкусное? – предположила Изабель. Схватив подойник, она стала переливать молоко в чан. – Все будет хорошо. Вот увидишь.
Но Гуго уже не думал о сырах.
– Ее никогда не возьмут замуж, – сказал он. – Какому мужчине нужна жена, которая не делает то, что он ей скажет?
Изабель тут же ощетинилась.
– Тави не нужен муж. Ей нужна математика, – сказала она, защищая сестру.
– Математика вас отсюда не вытащит. А вот муж бы вытащил. Попрошу мать или Тетушку подыскать кому-нибудь из вас подходящего, – сказал Гуго, выходя из сыроварни. Изабель выкатила на него глаза.
– Удачи тебе. Если уж наша Маман не сумела никого найти, вряд ли у них получится.
Оставшись одна, Изабель решила взглянуть на сыр, который вызвал столько переполоха. Он стоял на полке у левой стены комнаты. Было сразу понятно, что это – тот самый.
Гуго назвал его «уродливым», но ей он показался любопытным. Да, головку покрывали непривычные зеленые пятна, она была кривовата и имела странный резкий запах – в отличие от прочих, которые показались Изабель скучными в своей одинаковости.
– Ничего, может, и ты на что-нибудь сгодишься, – сказала она сыру. Но без особой надежды. В конце концов, непохожесть на других – не то качество, которое приветствуется в сырах.
И в девушках.
Глава 59
Вечер был теплым и ясным. Закатное солнце красило небо в сияющие оттенки розового и оранжевого; в воздухе плыл аромат роз.
Было тихо. Мирно. Изабель молилась о том, чтобы так оставалось и дальше.
Тави и Гуго сидели бок о бок на деревянной скамье, в тени амбара. Работали. После вчерашней ссоры в сыроварне они не перекинулись ни единым словом.
«Ладно, хоть не орут друг на друга», – подумала Изабель.
Она и Маман сидели на траве напротив этих двоих. Все четверо лущили в большую миску фасоль для супа, который задумала сварить хозяйка. Изабель то и дело поглядывала на Тави и Гуго. Ей очень хотелось сохранить мир между ними. Было понятно: они здесь только потому, что этого хочет Тетушка, но не мадам и, уж конечно, не Гуго. Значит, чтобы оставаться здесь и дальше, надо работать и молчать. Придется перед сном напомнить об этом Тави.
Теперь они с Тави спали рядом на сеновале. И куда чаще разговаривали перед сном, чем в Мезон-Дулёр, где у каждой была собственная комната. Прошлой ночью Изабель рассказала сестре о том, что встретила в Диком Лесу Феликса, и показала сшитый им башмачок.
– То-то мне показалось, что ты стала лучше ходить, – сказала сестра. – И что? – добавила она, явно ожидая продолжения.
– И ничего. Больше ничего.
О ссоре и о поцелуе Изабель решила не рассказывать.
– Жаль. Феликс мне всегда нравился. – Тави помолчала немного, потом вдруг сказала: – А интересно…
– Что тебе интересно?
– Интересно, ищешь ли ты еще куски своего сердца. Если да, то он определенно…
– Не надо, – твердо сказала Изабель и повернулась на другой бок, спиной к Тави.
– Миска наполнилась, – сказал вдруг Гуго, оторвав Изабель от ее мыслей.
Она встала и потянулась:
– Пойду отнесу ее мадам и возьму…
«Другую», – хотела сказать она, но ее слова заглушил душераздирающий вопль.
Она и Тави тревожно переглянулись. Из рук Маман выпал стручок.
Вопль повторился. Он шел от сыроварни, и на этот раз представлял собой одно протяжное слово:
– Гу-у-у-у-уго-о!
Гуго откинулся на стену амбара и застонал.
– Господи, как здесь было тихо. И как хорошо, – сказал он. – Ну, может, не очень хорошо, зато определенно тихо. Теперь, если мать из-за чего-нибудь надрывается, я знаю наверняка: это вы двое виноваты. Вот знаю, и все.
Снова раздался крик.
– Гуго, идем! – сказала Изабель и потянула его за руку. – Кажется, ей больно!
И она бегом помчалась к сыроварне; остальные за ней. Прибежав, они застали рядом Тетушку.
– Я была в кухне… услышала вопль. Кому-то плохо? – спросила она, прижав руку к груди.
Никто и рта не успел раскрыть, а Гуго уже распахнул дверь и шагнул через порог. Остальные вошли за ним. Внутри сыроварни стояла такая едкая вонь, что у Изабель даже глаза заслезились.
– Что здесь такое? – воскликнула она.
– Урод! – вопила мадам Ле Бене. – Мерзкая дрянь!
Она стояла в дальнем конце сыроварни, у полок с созревающими сырами, и указывала пальцем на один из них. Изабель подошла ближе и разинула рот. На полке действительно лежал какой-то уродец: морщинистый, кривобокий, мохнатый от плесени.
– Господи, ну и запах! – сказала Тетушка, зажимая платком нос.
– Пахнет немытыми ногами.
– Тухлыми яйцами.
– Помойкой.
– Дохлой псиной, – сказал Гуго.
– Дохлой псиной, которая неделю провалялась на солнце, – уточнила Изабель.
– И сильно вспотела, – добавил Гуго.
– Строго говоря, собаки не потеют, – поправила его Тави. – По крайней мере, не потеют, как люди. А уж дохлые – и подавно.
– А эта потеет, – возразил Гуго. – Сама погляди.
Даже за то недолгое время, что они провели рядом с сыром, на его мохнатой поверхности успели проступить прозрачные желтоватые капли. Они скатывались по его бокам и падали на пол.
– Все, с меня хватит. Убирайтесь все трое. Чтобы духу вашего в моем доме не было, сегодня же! – рявкнула мадам.
Торжествующая ухмылка зажглась на лице Гуго.
Сердце у Изабель упало.
– Нет, мадам. Прошу вас! – взмолилась она. – Нам совсем некуда идти!
– Твоей сестре следовало подумать об этом, прежде чем она испортила мой сыр!
– Ну же, Авара, – взяв хозяйку под локоть, принялась уговаривать ее Тетушка, – к чему так сердиться? Девочка просто сделала ошибку, вот и все.
– Вообще-то, это был эксперимент, а не ошибка, – отозвалась Тави, внимательно всматриваясь в сыр. – Просто мою гипотезу нужно подработать.
– Вон! – снова стала брызгать слюной мадам. – Вон отсюда! – Затем она повернулась к сыну. – Гуго, возьми это… эту потную псину и вынеси отсюда, пока она не заразила другие сыры. Отвези ее в лес или брось в какую-нибудь яму!
Тетушка повела мадам к двери. Как только хозяйка вышла наружу, старуха вернулась к Изабель:
– Помоги Гуго прибраться, девочка. А я пока ее успокою.
И, потрепав Изабель по щеке, она поспешила за мадам.
Изабель прижала ладони ко лбу и стала думать. Это катастрофа. А вдруг Тетушке не удастся уговорить мадам? Вдруг та все же выгонит их на улицу?
– Ну что, доволен? – обратилась тем временем Тави к ухмыляющемуся Гуго. – Наконец-то ты от нас избавишься. Окажи уж нам последнюю милость: когда мы издохнем от голода в канаве, брось на наши косточки по горстке земельки.
– Я… я вовсе не хотел, чтобы вы умерли с голоду, – сказал Гуго, и его ухмылка померкла.
– А что, интересно, ты хотел? – спросила Тави.
– Не надо на меня все сваливать! Я ничего не делал. Это ты всегда все усложняешь!
– В смысле?
– Разве ты не можешь вести себя так, чтобы другим людям было приятно рядом с тобой? Хоть бы разок постаралась!
И тут Тави дрогнула. Обычно она щеголяла своей дерзостью, куталась в сарказм, как герцогиня в меховую мантию. Но не сегодня. Оружие Гуго пронзило ее доспех, из раны потекла кровь.
– Для кого мне стараться, Гуго? – спросила она хрипло. – Для богатеньких мальчиков, которые все равно попадут в Сорбонну, даже если они так тупы, что не могут решить и простенького квадратного уравнения? Для виконта, который однажды был моим соседом на званом обеде и все пять перемен блюд только и делал, что пытался запустить руку мне под юбку? Или для самодовольных светских дам, которые, поджав губы, оглядывают меня с головы до ног и говорят: «Нет, ты не подойдешь моему сыну, подбородок у тебя слишком острый, нос слишком длинный, и ты все время говоришь о цифрах»?
– Тави… – прошептала Изабель, затем подошла к сестре, чтобы обнять ее. Но та стряхнула руку Изабель.
– Я не хотела ничего, кроме книг. Мне нужна была математика, наука. Я хотела получить образование, – продолжала Тави, и ее глаза все ярче разгорались от гнева. – Но получила лишь корсеты, юбки и дурацкие туфли на высоких каблуках. И мне стало так грустно, Гуго. А потом я рассердилась. Нет, я не могу быть приятной. Я пробовала. И не раз. Не сработало. Если я сама себе не нравлюсь, с чего бы мне нравиться тебе?
И она повернулась и ушла. Гуго и Изабель в неловком молчании остались стоять посреди сыроварни. Но вот Изабель взялась за ведро и швабру, которые стояли в углу у двери, и стала вытирать лужу, натекшую с потного вонючего сыра.