-- Что вам угодно, госпожа баронетта?
-- Скажи, эта газета… Что ты сейчас с ней будешь делать? – кажется, своим вопросом я сильно удивила девушку.
-- Сейчас, госпожа баронетта, я положу ее в холле. Завтра за ней зайдет лакей баронессы Келлер и отнесет ее хозяйке. Я могу идти?
-- Нет-нет, подожди минутку, – я даже взяла горничную за локоток, опасаясь, что она убежит. – Скажи, ты не могла бы оставить газету мне? Обещаю, что я буду очень аккуратна и к вечеру положу ее на место.
Девушка растерянно посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на монашку, стоящую за моей спиной, и вопросительно подняла брови:
-- Можно оставить, сестра?
Сопровождавшая меня сестра-монахиня двигалась так тихо и была столь ненавязчива, что я временами забывала о ее существовании. Сейчас я резко развернулась и умоляюще уставилась в её постное лицо:
-- Пожалуйста-пожалуйста! – я умоляюще сложила руки на груди. –Я буду очень аккуратна и ничего газете не сделаю!
Монашка недовольно пожевала тонкими сухими губами и сварливо ответила:
-- Это зачем бы баронетте из приличной семьи такое понадобилось? Газета – мужское развлечение, а у женщин и своих забот полно.
-- Сестра, а давайте спросим у горничной, от кого она несла газету. Ну, скажи, милая, кто читал? – обратилась я уже к самой горничной.
-- Госпожа графиня и читала! Ей не только «Королевский вестник» доставляют каждую неделю, но еще и «Светскую хронику». Госпожа графиня всегда велит: как газету принесут, так ей и подавать.
Я опять повернулась к монашке и уже спокойнее сказала:
-- Мне бы хотелось когда-нибудь стать такой же достойной дамой, как госпожа графиня. Не думаю, что она могла бы заниматься чем-то дурным.
Больше никого не спрашивая, я протянула руку и взяла драгоценные листки с подноса.
Монахиня следовала за мной неотступной тенью, но больше не вмешивалась. Я устроилась поближе к окну и с интересом начала изучать первое печатное издание этого мира, которое я держала в руках.
Формат газеты отличался от знакомых мне. Судя по очень неровными краям, приносили ее большим цельным листом, сложенным в несколько раз, а уже потом покупатель разрезал страницы ножом и получал некое подобие книжки из двенадцати страниц. Формат этой книжки был как у альбома А4. Текст напечатан довольно ровно, густо-черной краской, которая отчетливо выделяется на рыхловатой газетной бумаге. Немного непривычный оттенок практически не мешал читать: местная газета была не сероватая, как наши, а скорее отдавала в желтизну.
На первой странице я прочитала дату. Месяц "новембер" автоматически перевелся у меня в голове как ноябрь. 27 ноября тысяча семьсот тридцать второго года от Р.Х. Некоторое время я соображала, с недоумением глядя на эти буквы, а потом догадалась: от Рождества Христова.
Первая статья, разумеется, была посвящена королевскому балу. Количество патоки, вылитое на короля, превосходила всякое разумение. Слова типа: благодетель, утешитель вдов и сирот, мудрейший из королей. Если убрать все эти славословия, то в сухом остатке получался четкий список: “жених-невеста” с добавлением титулов. Разумеется, начинался этот список с владетельного графа Иогана Паткуля и его невесты, баронетты Ольги Ингерд. Честно говоря, слабо представляю, кому и зачем нужны такие сведения, но эта «передовица» занимала первые две страницы газеты.
Следующая статья была написана несколько более сдержанно по части похвал королю. В ней рассуждали о введении нового налога на какую-то импортную краску. Я обратила внимание на концовку статьи, где говорилось, что хотя «наша великая Юрландия» сильно пострадала от войны, но, хвала Всемогущему, торговля понемногу восстанавливается.
Такие и подобные заметки составляли весь текст газеты. Точнее, почти весь текст: на последней странице я с большим удовольствием прочитала среди объявлений о кончине какого-то дворянина и извещения о получении каким-то там баронетом достойного наследства два забавных рекламных объявления. В одном предлагали новейшую микстуру от облысения, а второе расхваливало сорта чая, поступившего торговцу. Почему-то мне стало легче на душе, и этот мир на мгновение показался не таким уж и чужим. Меняются только мода и законы, а люди везде остаются людьми. Со своими слабостями, глупостями и человечностью.
Закрыв газету, я перевернула ее на самое начало и принялась читать более вдумчиво, неторопливо, вникая в мелочи и пытаясь найти еще что-то важное, какие-то знания, которые могли проглянуть между печатных строк. Но даже то, что теперь я знала название страны и время, уже было хорошо.
Монашка тихо и молчаливо вязала свой бесконечный шерстяной прямоугольник и совсем не обращала на меня внимания, не мешая мне заниматься этим «мужским делом». Графиня появилась в комнате так тихо и неожиданно, что я вскочила, чуть не уронив драгоценные листки. Моя надзирательница кашлянула, и я сообразила поклониться хозяйке дома.
-- Алоисия сказала мне, что ты взяла у нее газету.
-- Простите меня за самовольство, госпожа графиня, но я, честное слово, очень аккуратно смотрела. Ничего не помяла…
Графиня сделала небрежный жест рукой, как будто отмахиваясь от моих слов, и спросила:
-- Зачем тебе понадобилась газета?
Я так растерялась, что недоуменно пожала плечами, не зная, что ответить. Но графиня не уходила, смотрела на меня очень строго, и я, собравшись с духом, ответила:
-- Я просто прочитала ее, ваше сиятельство.
Казалось, мой ответ слегка смягчил графиню. Она прошла в комнату и села за стол напротив меня. Расспросила о том, где я научилась читать и нравится ли мне это занятие. Я была очень аккуратна в ответах и сослалась на монастырь, в котором мы долгое время прожили с Ангелой. Хозяйка была столь любезна, что обещала на время моего гостевания в ее доме дать мне почитать сборник светской поэзии.
-- Признаться, я и сама неравнодушна к чтению… – начала было графиня, но стук в дверь перебил ее.
Вошла горничная и поставила на стол тяжелый шандал с пятью свечами: за окном уже сгустились сумерки. Как только она ушла, стук в дверь раздался вновь. Графиня нахмурилась и несколько раздраженно выслушала вошедшего лакея.
-- Ваше сиятельство, к графу Паткулю прибыл гонец со срочным письмом. Прикажете доложить гостю?
-- Пригласи гонца сюда, Бигль, – графиня явно не хотела прерывать наш разговор.
Через минуту лакей ввел высокого темноволосого мужчину. Я присмотрелась: кажется, это тот самый цыганистый парень, что сопровождал моего жениха на прогулке в королевском парке. Он низко поклонился графине и представился:
-- Барон Рольф Нордман, госпожа Роттерхан. У меня записка из королевской канцелярии для графа Паткуля.
Пока барон говорил, в глубине дома нарастал какой-то странный шум. Он приближался, и даже гонец с удивлением оглянулся на распахнутую дверь. Вбежала госпожа Кларимонда в сопровождении Ансельмы и двух старших сестер Мирбах. Госпожа Люге взволнованно прикладывала левую руку к пухлой груди и, совершенно не обратив внимания на то, что вокруг графини находятся другие люди, трагическим голосом заговорила:
-- Госпожа графиня! Боюсь, что случилось ужасное! Эта бедная девочка прожужжала мне все уши о том, кто тронул ее бедное сердечко. Конечно, я говорила Ангеле, что граф уже обручен… Но вы же знаете, госпожа, на какие отчаянные поступки способна влюбленная девушка. Я опасаюсь, что она наделает глупостей! Она отсутствует в комнате уже давно, а я, к стыду своему, задремала и не сразу заметила…
Графиня резко встала со стула, строгая и прямая, как натянутая струна, и, небрежным жестом кисти сметя с пути Кларимонду, вышла из комнаты. Толстуха Люге пристроилась за ней вслед. Вдогонку шагнул гонец, а уже за ним, подгоняемая любопытством, пошла я. Сестры Мирбах и Ансельма поторопились за мной.
До сих пор я практически не видела изнутри графский дом. Это оказалось весьма сложное строение с множеством коридоров, лестничных переходов и непонятных тупиков. Но графиня Роттерхан знала свой дом прекрасно и шла, как гончая по следу, не ошибаясь. В какой-то момент мне даже пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать.
Графиня остановилась около роскошных резных дверей, резко постучала и, не дожидаясь ответа, широко распахнула их.
Картина маслом: Ангела без верхнего платья, в тончайшей рубашке, с обнаженными плечами, громко вскрикнула и начала испуганно "выдираться" из объятий графа. Отбежала на пару шагов и “стыдливо” потупилась, поправляя на шее белый шелковистый вортник -- похоже, граф оборвал его "в порыве страсти". Мягкие локоны рассыпаны по плечам, надутые губки чуть приоткрыты -- она трогательна и беззащитна, пусть все видят! Граф выглядел просто нелепо: он схватил со стола светильник, пламя которого сейчас уродовало его лицо резкими тенями, и держал его перед собой, как бы защищаясь от вошедшей толпы и торопливо застегивая золотистый колет. Толстые пальцы плохо справлялись с жемчужными пуговицами.
Глубокую паузу прервала графиня де Роттерхан:
-- Иоганн, когда я приглашала вас в свой дом…
-- Графиня, умоляю… Я не собирался делать ничего подобного, но… Если вы расскажете матушке, она не переживет!
Кларимонда Люге двумя руками схватилась за ворот собственного платья, как будто собираясь рвануть его в разные стороны, и воскликнула:
-- О боже мой! О боже-боже! Вы обесчестили мою подопечную! Вы обязаны… Слышите? Вы обязаны на ней жениться! Только брак смоет этот позор!
Про меня граф в этот момент явно не подумал. Он все еще прижимал светильник к груди и умоляюще смотрел на графиню. А вот она, похоже, в первую очередь вспомнила о графской невесте и, повернувшись ко мне, удивительно мягким голосом сказала:
-- Дитя мое… Мне очень жаль, но боюсь…
В глубине души я и ожидала чего-то подобного. Если честно, в данный момент я испытывала скорее облегчение, чем недовольство. Смущало меня только поведение сестры: вместо того, чтобы обговорить это со мной и решить все миром, она, свято уверенная, что я не отдам это сокровище, устроила интригу у меня за спиной. Это было грязно и не слишком порядочно.