-- Не переживай, Густав, найдешь себе работу по силам и останешься здесь.
Пыхтя и сильно прихрамывая, Густав внес небольшую охапку очень толстых поленьев, которые и принялся складывать в камин. Следом зашел Рольф, неся на вытянутых руках старую драную корзину, аккуратно забитую дровами.
-- Знаешь, малышка, – сказал он, отдышавшись, – я думаю, нам следует съездить на городской рынок и присмотреть тебе помощницу. Пусть на первое время хотя бы одну.
***
На рынок мы отправились на телеге. Рольф сперва возражал и пытался уговорить меня поехать в домике, но у я уперлась:
-- Какой смысл сидеть в студеной коробке? Даже если мы сейчас растопим печурку, прогреться до рынка домик не успеет. Тут ехать-то всего ничего.
-- Ты хозяйка этих земель!
-- Рольф, домик все равно придется вскоре отдать, и другого не будет. А в телегу гораздо проще будет сложить то, что нам понадобится. И потом, прислугу я тоже в графском домике повезу? И мешки с картошкой?
Муж еще поспорил некоторое время, но без особого энтузиазма. Потом они вдвоем с Густавом выкатили одну из телег и принялись запрягать коней. Я же тем временем вернулась в дом и торопливо утеплялась всем, что попадалось под руку. Даже не побрезговала взять огромный овчинный тулуп, который еле дотащила до телеги, такой уж он был неподъемный. Густав в почти таком же тулупе сел за возчика, а Рольф поехал на своем вороном красавце.
Этот рынок разительно отличался от того, что мы видели в графском городе. Даже сейчас, спустя год после пожара, в воздухе стоял легкий запах гари. Торговых рядов как таковых не существовало. От них осталась только пустая площадка и заметенные снегом обгорелые столбики. Все продажи велись прямо с выстроенных в кривую линию телег. И покупателей, да и продавцов было совсем не много.
Первое, на что я нацелилась — жестяные ведра. Они понадобятся даже для того, чтобы наполнить котел горячей водой и натаскать воды в мыльню. Отмыться с дороги я хотела больше всего. Да и стирать одежду тоже где-то надо. Так что за ведра Рольф расплатился, не торгуясь. Остальные изделия жестянщика мне не приглянулись: грубовато сделано.
Некоторые жители узнавали своего барона и кланялись. И уже после первой покупки на нас аккуратно, стараясь не показывать любопытства, глазели и покупатели, и торговцы. Телега наша осталась в стороне от торгового ряда, и Густав медленно, чуть прихрамывая, стаскивал туда все, что мы приобретали. Никаких особых изысков здесь не продавалось. Не было ни стекла, ни роскошных тканей, ни даже глиняной посуды.
-- Рольф, а посуду вообще здесь не делают?
Он чуть растерянно пожал плечами и ответил:
-- Раньше вроде торговали. Я помню, как в детстве свистульки покупал.
Свистульки – это не совсем то, что я хотела бы купить. Но, понимая, что муж сейчас знает о своих землях примерно столько же, сколько и я, со следующим вопросом я обратилась к Густаву.
-- Мне нужно купить еще посуды, чтобы готовить. Хорошо, еще хотя бы картошки и капусты. И подскажи, где можно поискать служанку?
Отвечал мне Густав неторопливо, делая паузы и как бы соображая: как лучше-то.
-- У медника мастерская уцелела. Оно, конечно, подороже глиняной будет, но всякие этакие штуки для кухни у него есть. Ежли еды какой купить надо, так это прямо торговцам и говорите. Морозы сейчас, а овощ всякая – штука нежная. Потому на телегу не вытаскивают, а в сене хранят, чтобы не померзло. А ежли насчет прислуги, это бы вам к святому отцу сходить. Он завсегда всё про всех знает. Кто, может, вдовой остался, а кто, может, и без дома. Ну и чтобы хозяйка ладная была, он вам все и обскажет.
К моей радости, овощей на рынке оказалось довольно много. В нашу телегу перекочевали большой мешок картофеля, корзина лука и корзина моркови, а также шесть больших кочанов капусты, которые продавали поштучно. Все это богатство Густав тщательно укрыл толстым слоем соломы и даже накинул сверху не слишком хорошо пахнущую конскую попону.
-- Ото, так оно сохраннее будет, – довольно прогудел он.
В лавке медника Рольф расплатился за кучу посуды, даже не возражая и не пытаясь сэкономить: вид разоренного родительского гнезда произвел на него тягостное впечатление. Он вообще сегодня был молчалив и хмур.
-- Что ж, осталось только найти мне помощницу.
Муж согласно кивнул и направил коня к маленькой церквушке. Густав помог мне взобраться на телегу и, накидывая на ноги овчинный тулуп, пробасил:
– Ничего, госпожа, ничего… Бог даст, все у вас обустроится наилучшим образом.
Глава 37
Церковь действительно была маленькая, низенькая и даже какая-то приземистая. Чем-то она напоминала старинные русские церквушки средней полосы. Дом священника оказался тут же, у церкви, и даже дверь выходила в общий двор. Сам пастор был под стать своему месту службы: приземистый, плотно сбитый, немолодой. Рольфу он искренне обрадовался:
-- Сын мой! Подарил же Господь счастье!
Я заметила, что на глаза Рольфа навернулись слезы. И, понимая, что им, наверное, хочется поговорить, тихонько сказала:
-- Пойду я пока на улице побуду.
Густав куда-то ушел, оставив коней с телегой просто во дворе. Я бестолково походила вокруг телеги, сделала вид, что плотнее натягиваю попону на груз, но потом решила, что тут и без меня ничего не пропадет. Еще раз глянула на храм, прошла по чисто убранному от снега двору и потянула на себя тяжелые двери.
Что можно сказать? Нищета коснулась и храма. Висели несколько икон, с которых кто-то содрал оклады: слишком большая разница в цвете старых красок. Я отчетливо видела, где проходила линия металла, когда-то защищавшего икону от пятен, выгорания и придававшего ей богатый вид. Количество свечей, горящих в церкви, тоже не порадовало воображение. Еле теплились лампадки. А одно из окон под сводами здания было просто заколочено досками. Скорее всего, церковь захватчики не жгли: следов огня и запахов гари не было. Но, похоже, обобрали на совесть.
Какая-то боковая дверь внутри церкви приоткрылась, и оттуда тихо выскользнула невысокая девушка или даже девочка. Лет пятнадцать, очень темные, чуть взлохмаченные волосы, небрежно сколотые на затылке, какой-то совсем уж ветхий обшарпанный полушубок. В церкви, кстати, было довольно прохладно.
Девушка подошла к одной из икон и начала собирать в большую миску огарки свечей и наплывы воска с держателей. Миска стояла прямо у ее ног. Я залюбовалась, как шустро она работает руками. В одной из рук у нее было что-то вроде маленького деревянного шпателя без ручки, просто прямоугольный плоский кусочек, чуть заостренный с одной стороны. Именно им она делала два-три круговых движения вокруг позеленевших трубочек, куда вставляли свечи, и, ловко подхватывая горстью сыплющиеся кусочки воска, аккуратно ссыпала их в миску.
И свечей, и воска было немного. Потому минуты через три-четыре, закончив свою работу, девушка нагнулась за миской и поднялась, держа ее левой рукой, а правой заправляя за ухо непослушную выбившуюся прядь волос. Я кашлянула, желая обозначить свое присутствие, и добилась совершенно потрясающего эффекта: девушка как-то странно подпрыгнула, оглядываясь и пытаясь найти глазами источник звука. При этом миску с огарками она уронила, и та задребезжала на каменном полу.
Почти тут же низенькая дверь в стене распахнулась снова, и оттуда выглянула женщина лет тридцати пяти, которая заговорила:
-- Молли, детка... у тебя все в порядке?
В этот момент она заметила одновременно и Молли, прижавшуюся к стене, и меня, растерянно смотрящую на все это. Я просто не успела сообразить, как надо реагировать: «Похоже, я напугала девушку…». Женщина обеспокоенно посмотрела на меня, чуть замялась и спросила:
-- Госпожа, там к пастору нашему барон приехал. Просили меня жену барона в дом пригласить. Не вы ли это, госпожа?
-- Простите, кажется, я напугала вашу дочь.
Женщина в это время легко похлопывала девочку по плечу, успокаивая ее, и каким-то извиняющимся тоном пояснила:
-- Немая она у меня, госпожа баронесса. Вы уж не гневайтесь, а только резких звуков она всегда пугается. – Ступай, Молли. Сейчас я госпожу баронессу провожу, а потом сама приберусь. Ступай, детка.
Девочка упрямо мотнула головой, вывернулась из-под материнской ладони и, нагнувшись, начала торопливо собирать обломки свечей и самые крупные кусочки воска. Женщина чуть вздохнула и, поклонившись мне, предложила:
-- А пойдемте, ваша милость. Я вас к пастору в комнату сведу. Еду я уже подала, а они вас дожидаются.
Пасторский домик внутри я рассмотрела толком только сейчас. Бедненько, но чистенько. В красном углу на полочке небольшая икона со смутно различимым сюжетом. Краски настолько грязные, что еле-еле угадывается лик Бога. Перед иконой тлеет крошечная лампадка. Никаких излишеств, вроде кожей или, допустим, бархатом обтянутых кресел не было. Стол, рядом обычные крестьянские лавки. И даже связанная из старой одежды серо-черная дорожка на полу, точно такая же, как в любой крестьянской избе. Чуть закопченный потолок возле печи, а в углу, у выхода, висит стандартный неподъемный крестьянский же тулуп.
Немного получше выглядел накрытый стол. Древесина столешницы, посеревшая от времени, была чистой и трудолюбиво оттертой чьими-то руками. Даже кружевная дорожка на столе, явно постеленная ради высоких гостей, говорили о том, что за стариком пастором кто-то присматривает.
-- Знакомься, Оленька: это отец Лукас. Когда-то, в незапамятные годы, – слегка улыбнулся Рольф, – он меня крестил, а потом и первое причастие давал.
-- Рад, госпожа баронесса, что вернулись вы с мужем в родные земли. Очень рад! – говорил отец Лукас медленно, четко разделяя слова. И улыбался мне довольно тепло, так что морщины разбегались по всему лицу, подчеркивая возраст. – Пожалуйте к столу. Уж чем богаты, не взыщите… А только я скажу вам, что Сусанна такая искусница, что, кажется, она и копыто конское приготовить сумеет!