За столом я с любопытством рассматривала странное месиво, лежащее у меня в глубокой миске. Ролф же одобрительно потер руки и мгновенно запустил ложку в еду, даже прикрыв глаза от удовольствия. Проглотив первые несколько ложек, муж сказал:
-- Как давно, отец Лукас, я не ел настоящего домашнего морше!
Я с любопытством, но аккуратно попробовала это самое морше. Дегустатор из меня получился средний, однако опознать изначальные ингредиенты я смогла. Правда, не все. Крошечные кусочки мяса, думаю, принадлежали курице, картофель, немного красной фасоли, лук и морковь, а также какая-то крупа, которая разварилась до неузнаваемого состояния и придала супу густоту. «Пожалуй, это даже и не суп. Где-то в старых книгах встречалось мне слово – похлебка. Вот, наверное, это она и есть.».
Похоже, туда еще добавляли какие-то сушеные травки -- вот в них я совершенно не разобралась. Ела я с удовольствием: густое месиво насыщало очень быстро и являлось истинным благодеянием для моего измученного бутербродами желудка.
В общем-то, супы я любила всегда и варить их умела. Но мои супы были совсем другие: в чистом прозрачном бульоне, нарезанные красивыми кубиками, свободно плавали овощи, мясо, иногда немножко риса или вермишели. Блюдо в тарелке обязательно посыпалось свежей зеленью и выглядело не хуже, чем в ресторане. Это самое морше готовилось по совершенно другому принципу: особой красоты не требовалось, упор делался на сытность и вкус. А вкусно это было просто потрясающе!
Заметив, как яростно я доскребываю остатки еды в миске, Рольф с улыбкой спросил:
-- Понравилось?
-- О да! Только я так объелась, что, наверное, до телеги не дойду! – пошутила я. И, обратившись к пастору Лукасу, сказала: – Передайте мою благодарность вашей хозяйке. И скажите, что это самое вкусное из того, что я ела за последнее время.
Пастор засмеялся, опять собирая на лице частые “гармошки” морщинок, и ответил:
-- Сусанна будет рада услышать это, ваша милость.
Через мгновение появилась и сама Сусанна, женщина, у которой была немая дочь. Быстро и ловко собрав на поднос грязную посуду, она уже через мгновение вынесла обернутый в чистое полотенце кувшин, благоухающий травяным взваром, увесистые глиняные кружки с полосами на боках. И, неловко разведя руками в стороны, очень тихо сказала падре:
- А мед, святой отец, еще третьего дня кончился.
Пастор смутился и покраснел, торопливо бросил взгляд на меня и нахмурившегося Рольфа. Служанка вышла, и Рольф, глядя в глаза священнику спросил:
-- Что, падре, все так худо?
-- Да не то чтобы совсем худо – неуверенно пробормотал падре.
Я с удовольствием отхлебннула обжигающе горячего травяного напитка, а мужчины заговорили о своем.
-- История-то эта, ваша милость, давненько началась. Вы тогда еще совсем мальчишкой были, потому и не помните. Отец у Сусанны помер, а у матушки такой-то уж характер был, – священник помотал головой, как бы показывая, какой жуткий характер был у матери Сусанны.
Выяснилось следующее: в шестнадцать лет эта самая Сусанна сбежала от матери в соседний город и там тайно обвенчалась с молодым заезжим купцом. Там новобрачные поселились, там и родили дочку. И до самой войны жили тихо-мирно, горя не зная.
-- Госпожа Ольстен еще тогда грозилась дочь проклясть. Ну, погрозилась и погрозилась. Сгоряча-то, с кем не бывает! А три года назад, аккурат как земли-то взяли наши, лавка у них с товарами сгорела. Вместе с домом и муж Сусанны в ту же ночь погиб. А куда ей, бедолаге, деваться было, если уцелело только то, в чем они дочкой из дома выскочили? Уж как она из Бернста сюда до нас добралась, я и спрашивать не хочу. А только госпожа Ольстер ее и на порог не пустила. Кричала, что в другой раз собак спустит. Выбора-то у Сусанны не было, и пристроил я ее прислугой к старой Эдлер.
-- Неужели старуха Эдлер еще жива? – поразился барон.
-- С год уже как преставилась, – перекрестился пастор. – И Сусанна до последнего дня за ней ходила. Оно, конечно, муж-то баловал, и в доме у нее своя прислуга была. Ну, теперь что уж…
Из дальнейшего рассказа я поняла, что за войну городские богатеи изрядно пообнищали, потому мест для прислуги было совсем мало. Во всяком случае, больше никуда пастор пристроить женщину с ребенком не смог и взял их к себе в дом.
-- Не замерзать же на улице было бедолагам, – как бы оправдываясь, сказал он.
-- Пастор, мне кажется, что эта ситуация чем-то огорчает вас, – спросил Рольф.
-- Огорчает, сын мой, еще как огорчает! – пастор Лукас недовольно поморщился и пояснил: – Госпожа Ольстен по сию пору смириться не хочет и в храм перестала ходить сама. Ещё и соседей своих подговаривает ездить на службы аж в Терне. Там церковь тоже уцелела. Да и сплетни дурные про собственную дочь распускает, дескать, не просто так она у меня живет и кормится. И многие горожане смотрят косо… Доходов-то великих у меня никогда не было, а сейчас и совсем упали. Торговцы моду взяли — к соседям в церковь ездить, да там же и свечи покупать. А едоков-то у меня прибавилось, вот и…
-- Падре Лукас, – вмешалась я – А если мы с мужем заберем Сусанну к себе? Мне очень нужна помощь в хозяйстве. Только как же вы без прислуги будете?
Пастор посмотрел сперва на меня, потом на Рольфа, дождался подтверждающего кивка от барона и торопливо заговорил:
-- Только вы, ваша светлость, уж учтите, что без дочки она не пойдет. А я-то что! Я-то не пропаду! Ко мне тетушка Керн в хозяйки пойдет с радостью. Больно не ладят они с невесткой. А сама тетушка, хоть и крепкая еще, но пожилая, да и бородавка у нее на носу не маленькая. А оно и ладно: меньше языки злые трепаться будут! _______________________________
Глава 38
За Сусанной и ее дочкой мы должны были заехать завтра. От нового места работы Сусанна не отказалась, хотя испуганно прикрыла рот ладошкой:
-- Ох, молодая госпожа… Что-то боязно мне: справлюсь ли?
-- Нам вместе придется справляться. Я тоже не самая опытная хозяйка, – я улыбнулась служанке, стараясь ее успокоить. – Что-то вы умеете делать, что-то я. Вот вместе и разберемся.
-- Что вы, госпожа! – Сусанна испуганно махнула рукой. – Какая же я вам барышня? Кто же к прислуге на «вы» обращается? Вы, госпожа, так просто и говорите: ты, мол, Сусанна, пойди и сделай то-то и то-то.
-- Ну вот... – засмеялась я. - Мы уже начали учиться друг у друга.
Сусанна робко и не слишком уверенно улыбнулась и кивнула, соглашаясь со мной. Все договоренности были достигнуты, и женщина отправилась укладывать вещи. Священник, накинув неподъемный тулуп, вышел проводить нас с мужем к телеге. Они с Рольфом договаривались о заупокойной службе по его родителям:
-- … так что вы, господин барон, не волнуйтесь. В воскресенье службу отстоим, а потом я и на могилку вас свожу.
Муж уже подсаживал меня в телегу, когда падре Лукас звонко и смешно хлопнул себя ладонью по лбу и сказал:
-- А склад-то как же?! Про склад-то я и забыл совсем!
-- Какой склад, падре? – муж с удивлением уставился на священника.
-- Ну как же? Батюшка ваш покойный, земля ему пухом, за год до пожара выкупил у наследников старого Йоргена склад новый. Здание добротное, каменное и новое совершенно. Только Йорген его поставил в не больно-то удобном месте. Ну и когда его дело-то продавали, дом этот никому и не понадобился. Года два стоял пустой. А потом у батюшки вашего дела совсем хорошо пошли, и он расширяться решил. Вот он с наследниками и сторговался, ко всеобщему удовольствию.
Рольф с минуту подумал, недоуменно пожал плечами и ответил:
-- Падре Лукас, стоял этот склад столько лет пустой и еще столько же простоит. Слишком у меня дел сейчас много, чтобы еще и этим заниматься.
-- Да почему же это, господин барон, вы говорите, что склад пустой? Нисколько он и не пустой. А покойный господин барон два раза полный обоз с Вернеевской фабрики выкупил. Один-то раз настоящую цену платил, а второй, как фабрику сожгли, ему и вовсе за бесценок достался. Они же погибли, господин барон, неожиданно совсем: ни завещания не было, ни душеприказчика не назначили. Так я уж того-этого… взялся присматривать. Дрова-то подле замка все целые были, вот я половину и велел туда перевезти. А поскольку господин барон в долг мне давал два золотых в свое время, а отдать-то некому было… Вот я своей волей туда сторожа и нанял. Он при складе живет, там печку топит. Так что все в целости и сохранности. Ни плесени, ни другой порчи какой. Дурного не думайте, весь товар как новенький лежит.
Наступила пауза, похоже, Рольф пытался сообразить, о чем вообще идет речь.
-- Вернеевская фабрика… – задумчивости повторил мой муж. – Вернеевская… отец Лукас, это не та ли фабрика, где бумагу выпускали?
-- Она самая и есть. Оно конечно, господин барон, война была… а только все равно ж люди жить продолжали. И детей рожали, и в лавках торговали, и всякое прочее, разное.
-- Падре, мне-то столько бумаги зачем?
-- А уж это, господин барон, вы сами порешать должны.
-- Рольф… – я окликнула мужа не слишком уверенно. Кто знает, стоит ли вообще вмешиваться в беседу? Однако муж быстро повернулся ко мне, и я спросила: -- А что там за бумага? Хорошая ли? Даже домовую книгу вести и то пригодится.
***
Склад действительно был расположен в странном и неудобном месте. Метров триста от окраины города. Широкая насыпная дорога в сторону большого одиноко торчащего здания с двумя крошечными окошками. Над черепичной крышей столбиком уходил в небо светло-серый дым. Падре продолжал рассказывать:
-- Оно вроде и не далеко от города, а только все торговые караваны с другой стороны въезжают. Понятное дело, что и рынок ближе туда расположен. Там же и склады, и все остальное. Ума не приложу, почему старый Йорген тут решил строить-то. Какие-то у него там свои замыслы были, но Господь иначе рассудил. А покойному господину барону очень это место удобно оказалось. Оно и в самом деле так: даже с верхних этажей замка вашего склад этот видно. Я первое время, признаться, воров опасался. Потому, вроде как случайно, по делам зазывал сюда местных, кто поближе живет, и показывал. Вот, мол, смотрите, да и другим скажите, что кроме бумаги ничего здесь больше и нет. Летом оно все само стояло, а уж на зиму я стал сторожа искать, чтобы добро не заплесневело и не отсырело. Дров прикупил, ну и на еду ему давал. Расчеты-то у меня все в сохранности.