«Не буду я больше там жить, — яростно сказала она себе. — Никогда больше не буду жить в его доме». Теперь Молли была взрослой и не такой наивной: она уже имела некоторое представление о том, чего хотел от нее отец. Поняла она и то, что мать, скорее всего, поверила ей тогда, но не могла ее защитить. Она сама боялась Эдвина, и, хотя Молли никогда не видела на мамином лице настоящих синяков, всего остального она тоже не видела под одеждой — кто знает, может, там такие же синяки, как были у нее самой.
Сегодня после стычки с отцом Молли вновь ощутила привычный страх, но вместе с ним и еще что-то — какое-то совершенно новое чувство. Это был гнев, и этот гнев заглушал страх. «Почему он со мной так обращается? — сердито думала она, срывая спелые ягоды ежевики и почти не замечая, как шипы колют пальцы. — По какому праву указывает, что мне можно, а чего нельзя, где мне работать, а где нет? Пусть он мой отец, но я не его собственность». Она повторила это несколько раз вполголоса: «Пусть он мой отец, но я не его собственность!»
Мать, услышав ее издали, переспросила:
— Что ты говоришь, Молли?
Внезапно ощутив прилив храбрости, Молли прокричала в ответ:
— Пусть он мой отец, но я не его собственность и ни на какой военный завод работать не пойду! Я поеду сестрой милосердия во Францию вместе с мисс Сарой.
Выкрикивая эти слова, Молли уже знала, что решение принято. Она поставила ведро на землю и подошла к матери, застывшей с удивленно открытым ртом.
— Прости, матушка. Я как раз сегодня хотела с тобой об этом поговорить, но все пошло как-то… не так. — Она взяла у матери корзинку и поставила на землю, а затем подняла взгляд. — Матушка, — мягко сказала она, — матушка, прости меня, но я поеду с мисс Сарой. Она спросила сегодня утром, хочу ли я ехать с ней во Францию, помогать нашим раненым солдатам. Я сказала, что подумаю, и подумала. В госпитале во Франции от меня будет больше пользы, чем на любом военном заводе. Вот я и сделаю кое-что для фронта, против этого даже папа не поспорит. Я не вернусь домой. Я поеду во Францию.
— Отец тебя не отпустит, — отрезала мать. — Не позволит он тебе ехать в такую даль, в твои-то годы.
— Он меня не удержит, — твердо сказала Молли. — Разве что запрет в сарае и выбросит ключ. — Она взяла руку матери и крепко сжала. — Я могу уехать потихоньку и ничего ему не говорить, — вполголоса добавила она. — Он и не узнает, если ты ему не скажешь… а ты не скажешь.
Джейн Дэй неотрывно смотрела на дочь, покусывая губы от волнения. Сегодня Молли была какая-то совсем другая — непривычно взрослая и решительная, и Джейн ощутила страх за нее. Слишком хорошо она знала, что бывает, если пойти против воли Эдвина, и вот теперь она увидела в глазах Молли то же упрямство, которое так часто видела в глазах мужа.
— Знать ничего не знаю о твоих дурацких затеях, Молли, — равнодушно сказала она, высвобождая руку и отворачиваясь. — Иди к сквайру и бери расчет, а через месяц вернешься домой. Раньше-то вряд ли получится.
Она взяла корзину и зашагала обратно к дому. С минуту Молли смотрела ей вслед, гадая, был ли это намек на то, что матушка в этот раз не станет рассказывать отцу о ее планах. Понимать ли это так, что у нее теперь есть целый месяц времени в запасе, или же мама и вправду ожидает, что к концу этого месяца она, Молли, вернется домой? Молли взяла ведро и зашагала следом за матерью. Мать вошла в дом, заварила еще чая и усадила Молли перебирать ежевику, словно бы того разговора и не было между ними. В этот день Молли ушла раньше обычного — еще до того, как отец явился домой к ужину.
2001
7
Рэйчел подъехала к дому своей бабушки, Роуз Карсон, перед самым обедом и короткой перебежкой под проливным дождем добралась до двери. Бабушка, такая же страстная поборница независимости, как и Рэйчел, жила на первом этаже в специальном доме для престарелых и инвалидов на окраине города. С прежней квартирой она рассталась, как только Рэйчел съехала от нее, и теперь с комфортом обосновалась в Котсуолд-Корт, где на ее независимость никто не посягал, но в случае необходимости всегда можно было обратиться к коменданту. Была у нее в квартире и крошечная кухонька, где при желании можно было готовить еду, но обед ежедневно подавали в полдень в общей столовой. Роуз Карсон это целиком устраивало.
У Рэйчел был свой ключ, и, чтобы не вынуждать бабушку лишний раз подходить к двери, она открыла сама и крикнула:
— Привет, бабушка, это я!
Бабушка сидела в гостиной, ее инвалидное кресло стояло у окна, из которого открывался вид на мокнущий под дождем сад. На коленях лежало вышивание, но в иголке, брошенной рядом на столе, не было нитки, и аккуратно сложенная местная газета осталась, по-видимому, непрочитанной. Бабушкино лицо озарилось улыбкой, когда Рэйчел шагнула в комнату и подошла к ней — с объятиями и шоколадными конфетами, купленными накануне в магазинчике в Чарлтон Амброуз.
— Привет, дорогая! Какая прелесть — «Черная магия», мои любимые! — Апатия, в которой бабушка, кажется, пребывала до сих пор, мигом слетела, и она развернулась на вращающемся кресле спиной к окну. — Ну и погодка сегодня! Обед будет готов примерно через полчаса. Может, нальешь нам обеим чего-нибудь выпить?
— Да, сейчас. Ох и холодина у тебя тут, бабушка! — посетовала Рэйчел. — Ты бы не выключала камин.
Рэйчел подошла к камину и нажала на кнопку. Газ с тихим сипением загорелся, и в комнате сразу стало как-то веселее.
— Да я почти никогда и не выключаю, — спокойно ответила бабушка. Она уже привыкла к тому, что Рэйчел вечно упрекает ее за скупость, но это была уже ее вторая натура. Всю жизнь ей приходилось считать каждый пенни, и она не могла заставить себя тратить деньги на газ, когда одеяло на коленях и шаль на плечах отлично греют. Рэйчел с нежностью посмотрела на нее и включила еще торшер. Комната наполнилась теплым светом, и от этого вид за окном стал казаться еще более унылым.
«Чего-нибудь выпить» у бабушки означало бокал сладкого хереса. Рэйчел подошла к шкафчику в углу и налила два бокала.
— Как прошла неделя? — спросила она, протягивая один стакан бабушке, а с другим усаживаясь напротив камина. Они немного поболтали, а затем Рэйчел достала запеканку, стоявшую у бабушки в духовке.
— Между прочим, — сказала Рэйчел, — мне нужно тебе кое-что передать. Один человек по имени Ник Поттер шлет тебе привет.
Бабушка весело удивилась:
— Да ты что? Это который волшебник?
Рэйчел рассмеялась.
— Нет, — серьезно сказала она. — Тот — Гарри Поттер! А этот самый обыкновенный человек.
— Вот как? И почему же вдруг этот самый обыкновенный человек передает мне приветы?
— Я сказала ему, что поеду к тебе сегодня, вот он и передал.
— Как мило с его стороны, — сказала бабушка с задумчивой улыбкой. — Передай и ему привет от меня.
— Передам, если увижу, — небрежно сказала Рэйчел.
За обедом Рэйчел начала рассказывать бабушке об Эшгроуве.
— Да, я видела твою статью в «Кроникл», — сказала бабушка, — там столько всего о Чарлтон Амброуз. Очень интересно. Я ведь жила там в детстве, ты знаешь.
Это было сказано не вопросительно, а утвердительно, и Рэйчел удивленно подняла взгляд.
— Нет. Я этого не знала. Когда ты там жила?
— Там жили мои бабушка с дедушкой, — сказала Роуз. — Когда я родилась, мама вернулась домой, к ним. Мой отец погиб на войне во Франции. Я его никогда не видела.
Рэйчел изумленно уставилась на бабушку.
— Я ничего об этом не знала! — сказала она. — То есть я знала, что твой отец погиб в Первую мировую, но не знала, что ты жила в Чарлтон Амброуз. Я думала, ты всегда жила в Белкастере. А где был твой дом? Долго ты там жила?
— С перерывами — лет до четырнадцати, пожалуй, — ответила бабушка.
— До четырнадцати! — Рэйчел покачала головой. — Выходит, ты была там, когда сажали Эшгроув!
— Выходит, так, — согласилась бабушка.
— А ты помнишь, как это было?
— Смутно помню, как люди стояли в деревенской роще и сажали деревья, — сказала бабушка, — но я тогда совсем не понимала, к чему это.
— Но бабушка, это же потрясающе! Ты это видела своими глазами! А ты не можешь вспомнить кого-нибудь из жителей деревни… семьи какие-нибудь?
Бабушка засмеялась.
— Милая, мне же всего четыре года было.
— Но ты же говоришь, что до четырнадцати там жила.
— В основном да, но я там почти никого не помню. Мы жили очень уединенно.
— Значит, ты не знаешь никого из тех, кто там сейчас живет?
Бабушка покачала головой:
— Нет, никого.
«Как странно, — думала Рэйчел, глядя на бабушку, свою милую бабушку, которая когда-то без малейших колебаний забрала ее к себе после гибели родителей в автокатастрофе. — Я столько лет с ней прожила и так мало знаю о ее молодости. Она никогда об этом не рассказывает, да я ведь, — виновато подумала Рэйчел, — никогда и не спрашивала».
Она сказала это вслух, и бабушка грустно улыбнулась.
— Все это было так давно, — ответила она. — Я не говорила об этом, потому что старалась забыть. Детство у меня было не самое счастливое.
— Так ты все детство провела в Чарлтон Амброуз? Я и не знала, — снова сказала Рэйчел.
— Не все. Мы с мамой уехали оттуда, но потом она умерла и мне пришлось вернуться и жить с бабушкой и дедушкой. Они взяли меня к себе из чувства долга, и я ушла от них, как только окончила школу.
— Из чувства долга?
— Да. Видишь ли, они меня не одобряли, — глаза у бабушки заблестели. — Я была позором семьи. Мои родители были не женаты! Отец погиб, так и не успев сделать маму законной женой.
— Ты-то в этом никак не виновата, — возразила Рэйчел.
— Да, но тогда мир был совсем другим, — напомнила ей бабушка. — Порядочные девушки не беременели. Моя мать хоть и была всего-навсего дочерью мелкого фермера, но воспитывали ее в самых строгих правилах. Я была дитя позора. Поначалу они, кажется, пытались представить дело так, будто мама вышла замуж и сразу же овдовела, но после вой