Дэвид Эндрюс на звонок не ответил, и Рэйчел соединили с кем-то другим, не назвавшим своего имени.
— А как же заявка на застройку в Чарлтон Амброуз от «Бригсток Джонс»? Я так поняла, что завтра у них должна состояться встреча с мистером Эндрюсом.
— Извините, — ответил голос в телефоне, — мы не можем давать комментарии по поводу конкретных заявок. Мистера Эндрюса не будет в офисе до конца недели, но планы выставлены в местном совете, можете с ними ознакомиться, если хотите, мэм.
Поняв, что дальше она в этом направлении сейчас не продвинется, Рэйчел поблагодарила и повесила трубку. До Рождества все равно ничего не выяснить, а значит, можно пока об этом забыть. Она позвонила в «Бригсток Джонс», но ни Майка Брэдли, ни Тима Картрайта на месте не оказалось. Да, очевидно, в ближайшем будущем никаких существенных новостей в истории Чарлтон Амброуз не предвидится, во всяком случае, для публики. Рэйчел написала в коротенькой заметке, что вопрос об Эшгроуве пока остается открытым, и призвала всех, кто располагает какой-либо информацией о деревьях или о тех, в чью память они посажены, связаться с «Кроникл». Этого должно хватить для того, чтобы подогреть интерес читателей к этой истории, пока она, Рэйчел, не разузнает больше.
Перед тем как уйти из офиса «Кроникл», она достала из сумки историю церкви Святого Петра авторства Генри Смолли и сделала ксерокопии страниц, посвященных Эшгроуву и его посадке. Теперь, когда у нее есть копии, можно вернуть книгу священнику. Все равно ей и самой хотелось заехать еще разок в Чарлтон Амброуз. Она взглянула на список задач, приготовленный для нее Черри, и вздохнула — сплошная рутина, а ей так не терпелось продолжить собственное исследование.
Она как раз выходила из офиса, собираясь ехать в мировой суд, когда мобильный звякнул сигналом эсэмэски, и задержалась, чтобы взглянуть. Сообщение было от Ника Поттера. Рэйчел сразу вспомнила его вчерашнее послание. Она так на него и не ответила. Новое сообщение гласило:
«Ужин в модном пабе? В четверг?»
Рэйчел задумалась. Ей очень хотелось поужинать с ним, но только не в четверг. На этот день была назначена рождественская вечеринка в газете. Она нажала «ответить». «Только не в четверг. В среду?» Ответ пришел незамедлительно: «ОК. Есть предложения где?»
Рэйчел предложила «Замок» в Белкастере. Это совсем рядом с ее домом, а ей хотелось, чтобы можно было дойти пешком. Телефон тут же звякнул: «Увидимся там в 7:30».
Рэйчел улыбнулась, довольная тем, что впереди ждет что-то приятное, зная, что Ник в эту минуту улыбается тоже.
Когда утреннее заседание в суде подошло к концу, Рэйчел решила напроситься к бабушке на ланч.
— Рэйчел, дорогая, какой очаровательный сюрприз. — Роуз Карсон собиралась обедать в общей столовой, но с приходом Рэйчел передумала. — Лучше останусь здесь, поболтаем с тобой. У меня в холодильнике есть суп, хлеб и сыр. Я рада, что ты пришла, у меня есть что тебе показать.
— Что такое, бабушка? — спросила Рэйчел, пока Роуз накрывала на стол.
— После обеда покажу, — ответила Роуз.
За едой Рэйчел заговорила о дневнике.
— Ты его весь прочитала, бабушка? — спросила она.
— Знаешь, дорогая, не помню, честно. Какие-то отрывки, конечно, читала. А ты уже прочла весь? До утра, должно быть, не спала!
— Да, прочитала, как только приехала домой. — Рэйчел подняла глаза на бабушку. — Это правда невероятно интересно, — сказала она. — Историческое свидетельство. Живая картина того, что происходило в монастыре и в госпитале при нем. Беда в том, что он резко обрывается. Последняя запись — от пятого января 1916 года. — Рэйчел посмотрела на бабушку. — Очень увлекательно. Ты знаешь, что там рассказывается о смерти одного из тех солдат, в чью память посажен Эшгроув? Гарри Кука. Молли пишет, что он был ее кузеном. Он умер там, в госпитале. Сесили Стронг говорила, что Мэри Брайсон тоже из Куков. Она и сейчас живет в Белмуте. Ее внучка заведует почтовым отделением в Чарлтон Амброуз. Выходит, она нам вроде кузины, да, бабушка? Если он был двоюродным братом Молли, а Молли была твоей матерью? — Глаза у Рэйчел довольно заблестели. — У меня нет никаких родственников, кроме тебя, бабушка. А теперь я могу найти еще какую-то родню, пусть и дальнюю.
Бабушка улыбнулась ей:
— Может, и найдешь. А что еще ты узнала?
— Узнала кое-что о Саре Херст, — ответила Рэйчел. — Но до сих пор непонятно, что с ней случилось. Насколько известно Сесили Стронг, Сара так и не вернулась домой. По ее словам, Сару убили при обстреле госпиталя, но она нигде не упоминается в числе тех, кто погиб за родину. А ведь памятник устанавливал ее отец — уж он-то, надо думать, не забыл бы о ней, правда?
— Не обязательно, — сказала Роуз. — Знаешь, женские имена не принято было писать на воинских мемориалах.
— Но это же возмутительно! — воскликнула Рэйчел. — Если она погибла при артобстреле, когда ухаживала за ранеными в госпитале, значит, она умерла за свою страну, так же, как и мужчины. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что девятое дерево — в ее честь. Наверное, его потом посадил ее отец, и они с настоятелем сделали вид, будто ничего об этом не знают, но все-таки освятили его. Как ты думаешь?
Старушка поглядела на нее с сомнением.
— Вряд ли, — сказала она. — По-моему, если бы сэр Джордж хотел почтить память своей дочери, он бы сделал это как полагается. А ты уверена, что она погибла? Кто тебе сказал?
— Сесили Стронг, та старушка, которая подняла шум на собрании. По ее словам, она уверена, что Сара не вернулась из Франции. Но вот история о том, как она погибла, может оказаться и неправдой.
— Что ж, если она не погибла, то неудивительно, что нет памятника в ее честь, — сказала бабушка. — Может быть, она не вернулась домой по какой-то другой причине. Например, вышла во Франции замуж и осталась там, когда война закончилась. Может быть, за кого-нибудь из пациентов.
Рэйчел неуверенно кивнула.
— Может быть, — согласилась она, — но если бы это было так, она наверняка приезжала бы сюда с мужем после войны. Местные жители запомнили бы.
— Может быть, сэр Джордж не одобрил ее брак, — предположила бабушка.
Рэйчел встала, отнесла тарелки в раковину и начала мыть. Бабушка подкатила к ней в кресле и взялась за кухонное полотенце.
— Ты, главное, не забывай, — сказала она, — что в те дни на такие вещи смотрели совершенно иначе. Девушки не выходили замуж без согласия отца, а если и выходили, то семья часто отрекалась от них за такое своеволие. Слово отца было в семье практически законом.
— Да, я не спорю, но Сара уже раз сумела настоять на своем, когда уехала во Францию. Похоже, она умела ладить с отцом.
— В какой-то степени, возможно, — согласилась бабушка, — но если она влюбилась в какого-нибудь рядового, а не в офицера, ее отец наверняка бы этого не одобрил.
— Сомневаюсь, что такое могло случиться, — сказала Рэйчел. — При всем том, как она относилась к Молли во Франции, видно, что до этого она была довольно чувствительна к сословным различиям.
— Может быть, Франция ее изменила.
— Может быть, — согласилась Рэйчел, — но все-таки не думаю. Что-то тут не сходится. — Она спустила воду из раковины и сказала: — Мне пора, бабушка. Я вообще-то здесь не по плану, я должна быть на рождественской вечеринке в Центре Святого Иосифа. — Она поцеловала бабушку в лоб. — Позвоню через пару дней. А потом заеду еще в канун Рождества, привезу дневник и письма и расскажу, как идут дела.
— Пока ты не ушла — у меня есть кое-что для тебя. — Бабушка порылась в сумочке и достала потрепанный конверт. — Вдруг вспомнила вчера, когда ты уже ушла.
Рэйчел взяла конверт и достала небольшую фотографию. Это был коричневатый, цвета сепии портрет юной девушки, стоявшей у ворот. Темные волосы зачесаны назад, летнее платье в цветочек. Рядом сидела собака, и девушка тянула к ней руку, улыбаясь в камеру. Позади была видна дверь дома и что-то похожее на двор. Рэйчел долго смотрела на фото, а затем подняла глаза на бабушку.
Роза улыбнулась и кивнула.
— Да, — сказала она, — это моя мать. Молли Дэй.
— Где это снято?
— На ферме ее родителей. Это ферма Вэлли неподалеку от Чарлтон Амброуз. Думаю, фото сделано еще до войны. На вид ведь ей тут лет семнадцать, не больше, правда?
— Молли Дэй, — повторила Рэйчел. — Твоя мама… А у тебя есть еще какие-нибудь фотографии, бабушка?
Роза Карсон покачала головой.
— Боюсь, что нет. Я и об этой-то совсем забыла. Я нашла ее в бабушкиной книге, когда разбирала вещи после ее смерти, и засунула в ящик стола. Я бы и не знала наверняка, что это Молли, но там есть подпись на обратной стороне.
Рэйчел перевернула фотографию. Действительно, на обороте стояли карандашные каракули: «Молли, 17 мая 1912 года».
— Можно, я возьму ее ненадолго, бабушка? — спросила Рэйчел. — Я буду очень аккуратна.
— Можешь оставить ее себе, дорогая, — с легкой грустью ответила бабушка. — Мне она больше не нужна.
Рэйчел отправилась на журналистское задание в дневной центр помощи инвалидам и престарелым, встретилась со стариками, пришедшими на рождественскую вечеринку, поговорила с ними и с добровольцами, благодаря которым центр держался на плаву. Они подали заявку на ремонт крыши того самого зала, где сейчас проходила вечеринка, и задача Рэйчел состояла в том, чтобы создать центру репутацию, необходимую для положительного ответа на заявку. После нескольких чашек чая и куска рождественского торта у нее набралось достаточно материала для интересной статьи, способной дать широкой публике представление о центре и его работе. Появился Джон, сделал несколько фотографий, а затем они оба отправились навестить пожилую пару, праздновавшую бриллиантовую годовщину свадьбы.
Первую половину вечера Рэйчел добросовестно строчила заметки по материалам дня и, как всегда, делала это с удовольствием. Отправила готовую работу в офис по электронной почте, а после занялась своими делами.
Прежде всего она отсканировала фотографию Молли, увеличила ее и распечатала на фотобумаге. Поставила портрет перед собой и стала пристально разглядывать. Вот она, Молли — задолго до отъезда во Францию. Юная девушка гладит собаку и безмятежно улыбается в камеру, даже не представляя, что ждет ее в будущем. Она была худенькая, узколицая, с мелкими чертами, но от улыбки глаза у нее светились, и Рэйчел понимала, что привлекло в ней Тома Картера.