Когда они добрались до перевязочного пункта, там творился хаос: поток раненых со всей линии фронта не иссякал. Некоторые, тяжелые, такие как Джимми Кардл, лежали на носилках в терпеливой агонии, ожидая, когда до них дойдет очередь, когда их наконец осмотрят, окажут первую помощь, а потом погрузят в санитарные фургоны и отправят в долгий путь по разбитой дороге — к полевым лазаретам и госпиталям. За домом, укрываясь в выемке, в несколько конных фургонов уже загружали раненых, готовых отправиться в это опасное путешествие. Здесь они все еще были в пределах досягаемости вражеской артиллерии, и в такой близости к линии немецких войск нигде нельзя было надежно укрыться от снарядов и взрывов; смерть в любой момент могла грянуть с неба.
Другие раненые, не столь серьезно пострадавшие, держались группами и старались не терять присутствия духа в ожидании, пока их раны обработают и перевяжут. Всем было больно, но почти никто не кричал. Только из дома изредка доносился крик, и тогда сидевшие снаружи внутренне вздрагивали и думали: «Эх, бедолага…»
Джонс и Том поставили носилки рядом с другими, Том назвал измученному санитару имя Кардла и рассказал все, что ему было известно о его ранах. Когда он обернулся, Джонс уже исчез в толпе.
Том устал как собака, но мозг работал напряженно: нужно было решить, что делать дальше. Он тоже растворился в толпе, пока ему не дали еще какого-нибудь поручения. Его единственной целью было вернуться в госпиталь в Сен-Круа и найти Молли. У меня отпуск, твердо сказал он себе. Капитан Херст сказал, что я могу уехать с партией снабженцев, как только закончится наступление. Ну вот — он, Том, шел в наступление, а потом ему пришлось отступить. Он вынес раненого с поля боя и не имел ни малейшего представления о том, где сейчас остатки его батальона, если от него вообще что-то осталось. Он даже не знал, где он сам. В голове вновь замаячило видение: люди, висящие на колючей проволоке, разорванные на куски перекрестным огнем вражеских пулеметов. Том заставил себя отвлечься от этих картин, запретил себе думать об этом, слышать крики, все еще звучавшие в ушах. Неожиданно в памяти всплыло лицо Сэма Гордона, и Том отвернулся, чтобы не видеть раненых, лежащих на земле возле маленького фермерского домика. Он выполнил свой долг и готов был выполнять его дальше — но только после того, как вернется в Сен-Круа, к Молли.
Прежде всего нужно было попасть в Альбер. А там уже нетрудно будет найти Сен-Круа и монастырь.
«Если я смогу добраться до Альбера, — подумал он, — то через пару часов буду в Сен-Круа». Он вспомнил Джимми Кардла. Выживет ли он? Конечно, тут Блайти без разговоров — его отправят домой, для него война окончена, если только он переживет дорогу. Том представил себе, как санитарные фургоны несутся прочь по ухабам, увозя раненых подальше от опасности.
И тут ему пришла в голову мысль. Превозмогая боль и усталость, он с трудом поднялся на ноги и зашагал туда, где загружались санитарные фургоны. В них рядами расставляли носилки, а потом возницы отправлялись по проложенной в выемке дороге к другим дорогам и тропам, ведущим в тыл. Том проводил глазами только что тронувшийся фургон. Следующий еще загружался, и Том уселся рядом с возницей. Тот, кажется, нисколько не удивился.
— Вместо Хендерсона, на смену? — спросил он.
— Да. Картер, — представился Том, гадая про себя, кто такой Хендерсон и почему его сменили, но решил не упускать такого счастливого случая.
— Ясно, — сказал возница, — а я Джерард.
И они тронулись.
— Полный бардак, — заметил Джерард, пока они катили по дороге. — Все кувырком.
Том согласно кивнул, но ничего не сказал. Ему не хотелось втягиваться в разговор с этим человеком. Хоть они и ехали прочь от линии фронта, опасность еще не миновала. Снаряд просвистел у них над головами и разорвался совсем рядом. От взрыва конь шарахнулся и понес, стуча тяжелыми копытами по земле, и едва не вырвался из оглобель. Джерард спрыгнул вниз, чтобы успокоить его, и долго увещевал словами и поглаживаниями, пока они наконец не смогли продолжить свой путь к полевому лазарету.
Здесь тоже царил хаос — раненые прибывали сплошным потоком со всех фронтов. Санитарные фургоны выстроились в очередь, чтобы их выгрузить, и, когда дошла очередь до них, Том с Джерардом вытащили свои носилки и отнесли их туда, где другие уже стояли рядами на земле в ожидании. Когда вынесли последние носилки, Джерард обошел фургон и распряг коня.
— Я дам ему корма и напою, — сказал Джерард. — А ты пока принеси-ка нам чего-нибудь пошамать.
Он достал из-под сиденья два котелка и протянул их Тому, неопределенно махнув рукой в сторону длинного барака. Том зашагал туда, только тут поняв, что ничего не ел с рассвета и голоден как волк. В бараке было жарко и многолюдно. Том с котелками подошел к столу, за которым санитар разливал какое-то горячее варево. Потом Том вышел с полными котелками во двор, где его отыскал Джерард, и они вдвоем быстро заглотили горячую еду, отполировав котелки до блеска. Уже снова приближался рассвет, небо на востоке светлело, а санитарные фургоны все подъезжали и подъезжали.
— Нам пора, — сказал Джерард. — Погоди только — отойду тут по малому делу.
Он направился к уборным, а Том повернул в другую сторону. Он смешался с толпой и затерялся среди теней, так что, когда Джерард вернулся, чтобы гнать фургон обратно, за новыми ранеными, Тома уже нигде не было видно. Джерарду некогда было его разыскивать — он пожал плечами, вскочил на свое сиденье и поехал один за новыми ранеными.
Из-за угла барака-столовой Том проводил его глазами, а потом и сам пустился в путь. Нужно было уйти подальше от лазарета, пока не рассвело. Восходящее солнце подсказало ему, где восток, и он двинулся по бездорожью на юг — к Альберу, Сен-Круа и Молли.
10 июля
Милая моя Молли,
пишу тебе почти что из того самого города, где мы хотели с тобой встретиться, а теперь я тут сижу под арестом. Сарин брат все-таки выписал мне пропуск, да я его потерял в бою, и придется мне теперь сидеть здесь, пока все не выяснится. Условия тут хорошие, дают размяться, а весь остальной день проходит скучновато. Но я уверен, что это ненадолго. Вот только теперь уже я не смогу приехать к тебе, как мы надеялись. Придется тебе ехать домой, милая моя девочка, а я приеду и разыщу тебя, как только смогу…
21
Том шел без отдыха почти два часа и наконец понял, что больше не может. Путь его лежал по бездорожью. Дороги и переулки были забиты войсками и техникой, идущими то в том же направлении, то навстречу — бесконечный и довольно беспорядочный поток марширующих людей, орудийных лафетов, двухэтажных автобусов, набитых солдатами, санитарных фургонов, штабных автомобилей, а иногда и тяжелых орудий. Автомобили и фургоны ехали в обоих направлениях, и Тому показалось, что лучше держаться подальше от дорог — так выходило быстрее. Теперь у него была только одна цель — добраться до Молли. Встречи в Альбере, которую они планировали, теперь не выйдет — она ведь не знает, что он идет к ней, значит, нужно найти ее в монастыре.
Наконец ноги отказались нести его дальше, и он огляделся в поисках места, где можно было бы немного передохнуть — поспать хоть пару часов. Среди искореженных пней, которые были когда-то рощей на краю поля, Том увидел останки какого-то строения и, собрав последние силы, поплелся к нему. Это действительно были руины, но сквозь зияющую дыру в задней стене было видно желанное убежище — три стены и половинка крыши. Том влез внутрь и, к своему изумлению, обнаружил, что на полу еще валяются вороха соломы. Она была сырая и пахла плесенью, но еще никогда в жизни никакая постель не казалась ему такой уютной. Он сгреб мокрую вонючую солому в угол под крышей, растеребил немного пальцами, рухнул на нее и мгновенно уснул.
Проснулся он несколько часов спустя, когда на лицо ему упал луч вечернего солнца. Тело затекло и окоченело, зубы стучали, в голове пульсировала боль. В первый миг он непонимающе озирался по сторонам, а затем на него вновь нахлынули воспоминания вчерашнего дня: грязь, кровь, разорванные на куски тела, Сэм Гордон, умирающий в воронке от снаряда; путь к окопам с Джимми Кардлом на спине и кошмарное путешествие с санитарным фургоном.
Вдруг навалилась смертельная усталость. Том снова улегся на сырую солому и попытался осмотреться вокруг. Три стены с неровными зияющими дырами на месте обвалившихся камней, сильно покосившиеся — вот и все его укрытие, если не считать остатков соломенной крыши, угрожающе нависшей над ним на переломанных стропилах. Четвертая стена превратилась в груду обломков, за которой было видно небо — сияющее, будто отполированное голубое пятно и багровое пламя заката вдали. За рухнувшей стеной слышались птичьи трели — звук, показавшийся ошеломленному Тому совершенно неуместным. Откуда бы взяться птицам на поле боя? Где-то вдали все еще гремели выстрелы — постоянный аккомпанемент его жизни в последние недели. Он вновь поднял голову, приподнялся на локте, но голова закружилась от этого усилия, и он снова рухнул, закрыв глаза. Он чувствовал на лице последние лучи солнца, но они не согревали: холод пронизывал до костей, все тело, кажется, тряслось, и при этом он был весь в поту.
Пытаясь сосредоточиться и решить, что делать дальше, Том понял, что ему ужасно хочется пить. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу. Он попытался сглотнуть, но глотать было нечего. Как только он подумал об этом, жажда, казалось, стала еще больше усиливаться, пока не сделалась всепоглощающей. В последний раз он ел и пил на рассвете, в полевом лазарете, и голода до сих пор не чувствовал, зато от жажды в горле так пересохло, что оно стало саднить. Мысль о воде сделалась единственной заботой, и он вновь попытался встать. Это же ферма, в конце концов, — где-то тут должна быть поилка, может быть, прямо за домом, или хотя бы груда камней, в которой могла собраться дождевая вода. Том подполз по грязному полу к обвалившейся стене и, привстав, заглянул за нее. Перед ним лежали плоские поля — голые, перемежающиеся лишь редкими группками чахлых деревьев, рухнувшими каменными стенами и побитыми рядами кустов вдо