Ветер стихает.
Исчезают вообще все звуки.
Опять шаги. Ботинки мягко ступают по земле… пока он не приближается к своей машине. Я даже не смею дышать, пока он не заводит мотор и не уезжает. Посидев на земле еще немного, я медленно поднимаюсь, расправляя онемевшие конечности. Какое-то время я стою, прислонившись к дому, а потом поворачиваюсь к нему лицом.
Что ты тут делал, Сайлас?
Я иду к входной двери и осторожно ступаю на крыльцо, огибая самые гнилые участки. Я медлю, перед тем как взяться за дверную ручку, воображая, будто она до сих пор хранит тепло его прикосновения, хотя это, разумеется, не так. Наконец тяну ее на себя и захожу в дом. Подпрыгиваю от неожиданности, когда дверь с грохотом закрывается за мной. Прижимаю кулак к груди и пытаюсь успокоиться.
Сквозь единственное незаколоченное окно внутрь пробивается совсем немного дневного света. Здесь затхло, пыльно и пахнет гнилью. Я чихаю восемь раз подряд, отчего глаза наполняются слезами и я почти ничего не вижу. Вытираю глаза, щурюсь и начинаю исследовать комнату за комнатой, пробираясь через горы мусора. Я напряжена. Стараюсь не издавать ни звука, но кажется, будто сильно шумлю. Постоянно оглядываюсь, ожидая, что он вернется. Но он не возвращается.
Пока что.
Замечаю на полу банку колы. Если судить по дизайну, она валяется здесь еще с восьмидесятых. Даже если нет, она явно старше меня. Я кружу по комнатам, которые когда-то были кухней, столовой и гостиной и наконец оказываюсь перед лестницей, ведущей на второй этаж. Через разбитое окно на втором этаже пробивается солнечный свет, и я замечаю след от ладони на пыльных деревянных перилах.
«Сюда», – будто шепчет он.
Лестничная клетка давно обвалилась. Через пролом довольно трудно перепрыгнуть, но, наверное, высоченному Сайласу это не составило большого труда. Я вытягиваю правую ногу, становлюсь на ближайшую целую ступеньку по ту сторону пролома и, крепко вцепившись в опасно трясущиеся перила, устремляюсь вперед. Из-за этого рывка меня начинает тошнить. Надо поскорее нормально поесть. Я знаю, что такое голод, и он меня не пугает, но я уже начала играть с огнем. Силы мне еще пригодятся.
Лестница ходит ходуном и жутко скрипит, пока я устало тащусь наверх. Второй этаж меньше, чем кажется снаружи. А еще тут чище, чем на первом. Видимо, развалившаяся лестница – слишком серьезное препятствие для вандалов.
Я осматриваюсь. Не знаю, куда пошел Сайлас: здесь нет подсказок вроде отпечатков ладоней. В одной спальне стоит латунный каркас кровати с покрытыми плесенью простынями, раскиданы сломанные куски мебели. В другой ничего нет, если не считать небольшой картины, висящей на стене. На ней изображен зеленый лес. Интересно, каким образом она провисела тут нетронутой столько лет? На полу ванной валяется вырванная из стены раковина и осколки разбитого зеркала. В грязной, потрескавшейся ванне без ножек лежит сломанный унитаз. Пол выглядит так, будто его годами заливало водой. Даже боюсь заходить. Вытираю пот со лба: тут жарко и душно. Поднимаю воротник.
Зачем сюда приходить человеку вроде Сайласа Бейкера?
Картина.
Я возвращаюсь в пустую спальню и останавливаюсь перед картиной. Она написана маслом, имени художника нет. Выглядит как-то странно. Словно… ее специально сюда повесили. Провожу пальцем по бугристой поверхности картины.
На ней даже пыли нет.
Я беру картину за уголки, снимаю ее и ставлю на пол. В стене за ней обнаруживается аккуратная дыра, а в дыре – металлическая коробка с висячим замком. Я тянусь за ней и удивляюсь, насколько она легкая. Трясу коробку. В ней что-то шуршит. Деньги?
Неужели Сайлас Бейкер прячет здесь деньги? Но зачем?
Впрочем, какая разница.
Я бы не отказалась от денег.
Я забираю коробку, храбро прыгаю через пролом на лестнице и выхожу из дома. Пытаюсь найти булыжник, чтобы сломать замок: все что угодно можно сломать, если приложить достаточно усилий. Наконец я нахожу большой серый камень с зазубренными краями, крепко сжимаю его в ладони и изо всех сил бью по коробке. Камень ударяется о замок и отскакивает в сторону. Из-за мощного удара у меня с костяшек слезает кожа, а на глаза наворачиваются слезы. Я прижимаю кулак к груди и отчаянно пытаюсь не закричать.
Потом бью еще раз.
И еще.
И еще.
Солнце все выше и выше. Из-за жары начинает тошнить, голова кружится. Рубашка вся мокрая от пота. Замок остается цел, зато отламывается его дужка. Правда, я не сразу это понимаю и опять бью по коробке. Она падает на бок, и оттуда вываливается ее содержимое.
«Девочки»Эпизод 3
Диктор. Спонсор нашего подкаста – издательство «Макмиллан».
Руби Локвуд. Да, я ее помню. Правда, тогда она была блондинкой.
Уэст Маккрей (по телефону). Слушай… Кажется, у меня появилась зацепка. Не знаю, к чему она меня приведет… Но хоть что-то.
Дэнни Гилкрист (по телефону). Не радуйся раньше времени.
Уэст Маккрей (по телефону). Даже если я найду Сэди, она пошлет меня к черту, ты ведь это понимаешь?
Уэст Маккрей (в закусочной). То есть у нее были не такие волосы, как на фотографии? Светлые, а не темные?
Руби Локвуд. Да, и, судя по всему, она красилась сама. Такая тонюсенькая, хиленькая девочка. И еще она говорила с трудом. Вот что мне больше всего запомнилось: она заикалась.
Сол Локвуд. О! Точно… Теперь и я припоминаю. Она заказала… э-э… чашку кофе, и все. Я решил, что она из дому сбежала. Вы с ней еще слегка повздорили, да, Ру?
Уэст Маккрей. То есть вы с ней все-таки общались?
Руби Локвуд. Это она со мной пыталась пообщаться. Она не просто мимо проезжала. Она искала одного человека и поэтому задавала вопросы.
Уэст Маккрей. Кого же она искала?
Руби Локвуд. Своего отца.
Уэст Маккрей. Что-что?
Руби Локвуд. Она сказала, что ищет отца. У нее была фотография. Она знала его имя, знала, что он тут был завсегдатаем несколько лет назад. Хотела связаться с ним и пыталась выведать у меня, знаю ли я о нем что-нибудь.
Уэст Маккрей. И что же вы ей ответили?
Руби Локвуд. Я сказала, что в жизни не видела этого парня. Но она выглядела такой несчастной, что я прониклась к ней сочувствием и попросила у нее номер. Обещала позвонить, если вдруг его увижу.
Уэст Маккрей. У вас остался этот номер?
Руби Локвуд. Представляете, она сказала, что у нее нет мобильного. И это была еще одна странность: сейчас ведь у каждого младенца есть смартфон, скажите же? Даже у моей девяностолетней матери есть. В общем, я дала ей наше меню на вынос и сказала, чтобы сама нам звонила. Пообещала держать ее в курсе.
Уэст Маккрей. Подождите… Вы сказали: «Еще одна странность». А какой была первая?
Руби Локвуд. Я знала человека, которого она искала, и детей у него не было.
Уэст Маккрей (в студии). Этого человека зовут Даррен М. Не буду упоминать его фамилию, пока сам на него не выйду. Я вбил его данные в поисковик и нашел целую кучу Дарренов, но ни одного нужного.
Уэст Маккрей (обращается к Руби). Значит, вы все-таки знали его.
Руби Локвуд. Знала. Он говорил, что много лет был нашим завсегдатаем: всегда заходил на яблочный пирог, когда проезжал мимо.
Но лично я начала считать его завсегдатаем, только когда он переехал в Вагнер. Несколько месяцев жил с женщиной и каждый день у нас обедал. Хороший парень. Тихий, спокойный.
Уэст Маккрей. Вы знаете, как зовут ту женщину?
Руби Локвуд. Марли Сингер.
Уэст Маккрей. Вы еще общаетесь с Дарреном?
Руби Локвуд. Нет. Расставшись с Марли, он тут же уехал. Я больше его не видела. У меня какое-то время был его номер. Рэй умирал, и Даррен попросил сообщить, когда все будет кончено. После смерти Рэя Даррен прислал мне потрясающий букет белых роз. Очень трогательный жест. Но у меня не осталось того номера.
Уэст Маккрей. А вы не могли бы его поискать? Мне бы очень хотелось связаться с Дарреном.
Руби Локвуд. Сомневаюсь, что найду. И, повторюсь: не было у Даррена детей.
Уэст Маккрей. Вы так в этом уверены, но ведь он прожил здесь всего несколько месяцев. Логично предположить, что вы многого о нем не знаете.
Руби Локвуд. Я уверена, потому что спрашивала его об этом. Он сидел на том самом месте, где вы сейчас, мы болтали обо всякой ерунде, я спросила, есть ли у него дети, и он ответил: «Нет». Какое мне дело, есть у него дети или нет? Какой ему толк мне врать? Никакого.
Уэст Маккрей. А какой толк Сэди вам врать?
Руби Локвуд (смеется). Да будет вам. Думаете, она первая девочка, преследующая мужика, которого считает папочкой? И знаете еще что… Она вела себя очень грубо.
Уэст Маккрей. Как именно?
Руби Локвуд. Когда я сказала, что в жизни не видела Даррена, она сказала, будто я вру. Клянусь вам, она задумала что-то дурное. И ей не понравилось, что я это поняла.
Уэст Маккрей (в студии). Когда я закончил беседовать с Руби и еще не искал Даррена в интернете, я попытался связаться с Марли Сингер, но та не брала трубку. Тогда я позвонил Мэй Бет и рассказал обо всем, что узнал. Она была потрясена.
Мэй Бет Фостер (по телефону). Нет. Ерунда какая-то. Сэди не знала своего отца и всегда говорила, что ей наплевать.
Уэст Маккрей (по телефону). Ну, если на то пошло, фамилия этого парня не Хантер.
Мэй Бет Фостер (по телефону). Даррен… Честное слово, ни разу не слышала это имя. (Пауза.) Но, в общем-то, какая разница. У Клэр было много мужчин и до, и после смерти Айрин… Боже. Неужели Сэди и правда ищет своего отца? Она так и сказала?