Уэст Маккрей (в закусочной, обращается к Руби). Как думаете, Сэди еще с кем-нибудь здесь общалась?
Руби Локвуд. Если не считать меня и Сола… Понятия не имею. Она тут недолго была, меньше часа.
Уэст Маккрей. Можно я оставлю вам фотографию Сэди? Повесите ее где-нибудь в закусочной, поспрашиваете местных?
Руби Локвуд. Без проблем.
Уэст Маккрей (в студии). На следующий день мне позвонил человек по имени Кэдди Синклер.
Сэди
Кафе называется «У Лили».
Забежав внутрь, я прохожу мимо длинной очереди у касс и стараюсь не дышать, чтобы не чувствовать запаха еды или кофе. У меня такое ощущение, будто я никогда больше не захочу есть. С другой стороны, я понимаю: если в ближайшее время я не поем, то протяну ноги. Я вся трясусь, зубы стучат, мне холодно, даже несмотря на жару. Не знаю, как успокоиться. Но нужно. Я захожу в туалет и долго умываюсь, иногда уступая место заходящим и выходящим женщинам.
Я просто хочу избавиться от грязи. Натираю руки и ноги дешевым цветочным мылом и вытираю пену бумажными полотенцами. Руки дрожат. Грязь понемногу смывается, и я обнаруживаю на щиколотках порезы от путешествия сквозь траву. Я засовываю руку под рубашку и вытираю пот под грудью. Волосы скоро станут совсем грязными. Завтра нужно обязательно помыть голову. Делаю на голове тугой пучок. Наклоняюсь к раковине, всхлипываю и бормочу: «Все хорошо, все хорошо, все хорошо», крепко вцепившись в холодный фарфор.
«Он, так сказать, взял Даррена под крыло. Подчеркнуто хорошо к нему относился». Гребаная Марли. «Взял Даррена под крыло…»
Гребаная Марли. Сайлас наверняка увидел в Ките родственную душу. Они оба извращенцы, просто Сайлас лучше это скрывал. Но ведь Марли должна была все понять. «Мы с братом больше не общаемся». Зачем еще разрывать отношения с единственным человеком, который мог бы поддержать ее материально? Я стучу кулаком по раковине. Она. Знала.
А теперь знаю и я.
Я вытираю рот. У меня дикий взгляд. Я не вижу своего отражения. Перед глазами только то, что я увидела в той коробке.
Я что, теперь должна убить его?
Я должна убить Сайласа Бейкера?
В тот день, когда мама выгнала Кита из дома, я украла у него нож.
Все пошло не по плану – во многих смыслах этого слова, – но в тот день я собиралась его убить. Я была почти вдвое младше, чем сейчас, так что это ребячество. Хотя, может быть, я и не собиралась его убивать – наверное, тогда я не могла представить себе нечто настолько необратимое, – но мне хотелось сделать ему больно, так, чтобы он начал меня бояться.
А вот теперь он действительно должен меня бояться.
Он хранил нож на тумбочке в маминой спальне, рядом с Библией. Однажды, через несколько недель после того, как он к нам переехал, он позвал меня и посадил к себе на колени. «Взгляни, Сэди, – сказал Кит, и, прежде чем я успела сообразить, что он сжимает нож, из рукоятки вылетело лезвие. – Это острие. Не смей его трогать, поняла меня?»
Я нащупываю в кармане нож и вспоминаю, как держала его в руках, когда была вдвое младше. Как же странно. Прижав его к горлу Кэдди, я удивилась, насколько естественно он лежит в руке.
Не могу просто взять и уехать из Монтгомери. Не могу так все оставить.
Прячу лицо в ладони.
Нужно все исправить.
Но как же Кит?
Как же…
В туалет заходит женщина. Я поворачиваюсь к ней, лихорадочно все обдумывая. Это чернокожая дама средних лет.
Она заботливо спрашивает, в порядке ли я. Я отвечаю, что все хорошо, и прошу воспользоваться ее телефоном. Из-за стресса я заикаюсь еще сильнее обычного. Она мягко отвечает: «Конечно», и у меня сердце сжимается – то ли оттого, что в мире еще осталась доброта, то ли оттого, что доброты этой мир не заслуживает. Я звоню Хави. На третьем гудке он поднимает трубку. Голос у него заспанный. Я прошу его приехать сюда, и он тут же радостно отвечает: «Да-да, сейчас буду, никуда не уходи». Я отдаю женщине телефон, и она улыбается.
Я возвращаюсь в кафе, жду у двери и ковыряю ногти, пока не начинает идти кровь. Через восемь минут на пороге появляется Хави. Он изо всех пытается вести себя как ни в чем не бывало, но, судя по вздымающейся груди, он сюда бежал. Он слегка бледноват, от него немного пахнет алкоголем. Последствия вчерашнего.
Вчерашний день остался для меня далеко в прошлом.
– Привет, – говорит Хави.
Не могу заставить себя улыбнуться в ответ, но он ничего не замечает. Он покачивается взад-вперед, бросает взгляд на кассу, а потом хлопает в ладоши и быстро, порывисто произносит:
– Пока рановато ехать к Ноа. Пускай они проснутся и приведут себя в порядок, ладно? Я еще даже не завтракал. Есть хочешь? Давай что-нибудь закажем. Я угощаю. Что будешь?
Не хочу есть.
Но нужно.
Если бы мы встретились при других обстоятельствах, я бы, наверное, могла притвориться сдержанной девушкой со скромным аппетитом. Или даже вообще сказала, что не голодна. Но сейчас я прошу коробку с протеиновыми снеками и самый большой и калорийный смузи. Хави не может скрыть удивления, но быстро приходит в себя и делает заказ. В скором времени нам отдают еду, и мы садимся за дальний столик в углу кафе, как можно дальше от остальных посетителей. Заказ Хави по объему не уступает моему, но ест он без большой охоты. Сегодня, будучи трезвым, он еще более застенчивый и нерешительный, чем вчера.
При виде еды в животе все сжимается, но мне нужно поесть.
Если я хочу действовать, мне нужно поесть.
Я ненадолго закрываю глаза, кусаю яблоко и медленно жую, пока кусок не превращается в пюре. А потом понимаю, что не чувствую вкуса. На языке будто ничего нет. Я не обращаю внимания на растущую во мне панику и снова кусаю яблоко, пытаясь забыть обо всем плохом и сосредоточиться на хрустящем, сладком свежем фрукте.
Через пару мучительных моментов я наконец ощущаю его вкус. Слишком сладко.
Никогда не любила яблоки.
Мэй Бет говорила, что в детстве, до рождения Мэтти, я все время требовала еды, но была привередой. Она рассказывала, что я любила только сладкое и жирное. Когда Мэй Бет пыталась кормить меня чем-то полезным, я рыдала, пока глаза не опухали. Поначалу ей удавалось меня обмануть: она клала мне в рот кусочки яблока и говорила, будто это конфеты. Но я быстро поняла ее хитрость и укусила Мэй Бет до крови. А потом появилась Мэтти. Мэй Бет думала, что, если б я не подала сестре хороший пример, она бы стала еще большей привередой, чем я. А разве я могла допустить, чтобы малышка плакала из-за еды?
Да никогда в жизни.
– Можно вопрос?
Я кладу в рот кусочек сыра и не могу его проглотить. Приходится запить его большим глотком смузи.
– К-конечно.
Хави наклоняется ко мне, пытаясь встретиться со мной взглядом.
– Что случилось, Лера?
– Д-давай я с-сначала доем.
Он терпеливо ждет, пока я расправлюсь с завтраком. Это ужасный, нелепый акт самосохранения – заставлять себя поглощать пищу, с усилием принуждать себя глотать. Но без этого никак. Иначе я не смогу сделать то, что должна. Хави слегка улыбается мне, и в голове проносятся его вчерашние слова: «Их папа был моим тренером по бейсболу».
Иногда мне кажется, будто я ничего не осознаю, кроме того, что Мэтти больше нет. Внутри меня пустота, и единственное, что придает мне бодрости, – это движение, сокращение дистанции между смертью моей сестры и надеждой на то, что я убью Кита. Но мне все равно больно. Всегда. А иногда я, наоборот, чувствую тяжесть того, что произошло, и того, что произойдет; тяжесть всех принятых мной решений, тяжесть всех моих ошибок. Из-за них я здесь. И я совсем одна.
Я выпиваю половину смузи, и желудок наконец говорит: «Больше не могу». Хватаюсь за край стола, сражаясь с собственным телом, которое не в состоянии делать нормальные, естественные вещи. Вспоминаю, когда в последний раз чувствовала себя так же. После смерти Мэтти.
– Лера, – Хави тянется вперед и берет меня за руку, – что случилось?
«Девочки»Сезон 1, Эпизод 3
Уэст Маккрей. Кэдди Синклер – высокий, худой белый парень за тридцать. Он живет в Вагнере со своим братом. Большую часть времени он проводит на стоянке грузовых автомобилей, а когда может себе позволить – угощается фирменными блюдами от Руби. Кэдди знает вся округа, он притча во языцех. И по словам Кэдди, это его главная проблема.
Кэдди Синклер. Я был бы очень рад, если б все от меня отцепились.
Уэст Маккрей. В таком случае рад, что вы согласились со мной пообщаться.
Кэдди Синклер. Угу, как скажете. Не то чтобы я вам какую-то невероятную услугу оказываю. Просто хочу быть в курсе, если вы найдете девчонку.
Уэст Маккрей (в студии). Кэдди – личность противоречивая. Он не всегда хотел покоя и одиночества. Я вбил в поисковик его имя и обнаружил посты подростка, который отчаянно мечтал стать новым Эминемом. Если поищете на сайте musiccamp.com пользователя «Чумовой Кэдди», то сможете ознакомиться с шестью его демо, которые он записал в подвале приятеля. Если вы слушаете подкаст на нашем официальном сайте, то на странице этого эпизода вы найдете встроенный проигрыватель с треками Кэдди. Только учтите: песни содержат нецензурную брань.
Кэдди Синклер. Я тогда был другим человеком… большим дураком. Нечего тут обсуждать. Каждый подросток считает, что его ждет блестящее будущее, даже если у него таланта с гулькин нос. Но со временем понимаешь, что лучше уж быть ничтожеством. (Откашливается.) Так что вам рассказать о той девчонке? Она пропала?
Уэст Маккрей. Да, пропала. Я пытаюсь помочь родственникам найти ее.
Кэдди Синклер. Наверняка уже кони двинула.
Уэст Маккрей. Если и так, вы что-нибудь об этом знаете?
Кэдди Синклер. Не-а. Не против, если я закурю? (Пауза, щелчок зажигалки.) Когда я ее видел, она была вполне живая. Но если она всегда такая психованная, если на всех так наезжает, как на меня в тот раз… то я бы не удивился. И не за такое людей убивают.