– Молчишь? Надеюсь, совесть твоя более разговорчивая!
– Люк, ты осуждаешь убийство извращенцев или винишь меня в гибели Брони?
– Ты в самом деле не понимаешь?
– Не понимаю, – я совершенно искренен. – Пусть я многого не помню, но мои инстинкты подсказывают, что гнус, подобный увиденному нами, нужно выводить с корнем. Разве ты не согласен?
– Они больные люди, они уже сами себя наказали…
– Когда-то я читал о каре, настигшей Содом и Гоморру. Это была мудрая книга.
– В той же книге написано «не убий».
– «Огнем и мечом изведу скверну…»
– Для больного амнезией ты слишком хорош в цитировании…
Мне холодно, пронизывающий кусачий ветер гонит в поисках тепла. Пора заканчивать бесполезный спор.
– Я не хотел, чтобы Броня умерла… Но вытерпеть уродства не смог, это было выше моих сил.
– Идем, – Люк опирается на мое плечо, у него что-то с ногой, каждый шаг дается ему с неимоверным трудом.
– Когда улепетывали, повредил сустав, – то ли оправдывается, то ли поясняет он. – Не обращай внимания, заживет как-нибудь… Смотри туда.
Люк указывает на храм, когда-то красивый, а сейчас заброшенный, погрузившийся в серость и пыль запустения.
– Никитская церковь, последний Узел силы перед Целью.
Мы пробираемся сквозь метровые сугробы. Каждый пройденный метр, отвоеванный у неуступчивого, коварного снега, лишает веры… Церковь близка, видна во всех деталях, можно рассмотреть каждый сколотый кирпич, отваливающиеся тут и там куски штукатурки, подтеки на стенах, потускневшую позолоту на куполах, но… Пятьдесят метров, нужно пройти пятьдесят метров, донести на себе Люка и пару набитых до отказа рюкзаков. Нужно донести себя самого…
– Мастер Вит рассказывал тебе о ней?
– Да, Сол. Если хочешь, давай остановимся, немного передохнем.
Мотаю головой. Если остановимся, то уже не поднимемся.
– Расскажи мне о церкви, кто ждет нас в этот раз?
– Там никого, никто не может пробыть в ней больше одной ночи.
– Привидения?
– Хуже. Собственная совесть. Под сенью церкви ее голос становится громким и отчетливым, и его ничем не заглушишь.
– Я не боюсь совести. Ей не в чем меня упрекнуть.
– Знаю, – худосочный Люк, кажется, весит уже целую тонну, каждый новый шаг добавляет еще по одному центнеру. Я не дойду. Двадцать метров, расстояние до чужих светил. До чужих недосягаемых солнц. – Знаю, что не боишься. Но если однажды снова станешь человеком… берегись!
– Я человек, Люк, амнезия не сделала меня животным.
Мы лежим под куполом, исчезающим на небесной высоте. Если напрячь зрение, можно увидеть звезды, но сил уже нет, глаза закрываются сами собой. Я дошел, я донес себя и своего товарища, считающего меня зверем.
– Это не амнезия, – Люк шепчет одними губами, я едва разбираю отдельные слова. – Ты умер, друг, и душа твоя осталась у Химика…
Люк бредит, Люк очень устал. В бреду он просит написать Мастеру Виту, признаться, что мы провалили задание, что мы никогда не…
Когда настанет завтра, я возьму бумагу и ручку. Это будет честное письмо… Я не помню о нашей миссии, но огонь во мне поведет нас до самого конца.
Лишь бы наступило завтра.
Глава 20В гостях у Насти
– Удачи тебе, безымянная, – пожелание Пети потонуло в лязге захлопываемого люка. БТР затарахтел, разворачиваясь на месте, и с металлическими подвыванием древнего движка исчез за воротами. Вот и все.
Безымянная… У нее много имен, но подмосквич Петя отметил главное: своего не было давным-давно, лишь чужие, одолженные ненадолго… Надо же, какие несвоевременные мысли…
Невысокий человек в темной накидке, скрывающей и лицо, и фигуру, безропотно ждал, пока Летиция взглядом попрощается с уезжающим бронетранспортером. Ее не торопили, не хватали за руки, не тащили в «сторожку» – с одной стороны, это обнадеживало, с другой… пугало. Так не ведут себя с пленными: либо с гостями, либо с теми, кто уже никуда не денется, как бы этого ни хотел.
– Идем? – Лю заговорила первой.
Короткий утвердительный кивок в ответ. Человек направился в единственно возможном здесь направлении – к зданию, напоминающему сторожку. Девушка последовала за ним.
Пронзительно скрипнула хлипкая деревянная дверь, забывшая тысячу лет назад о какой-либо смазке. Крохотное помещение – три на четыре метра – оказалось совершенно пустым, лампа аварийного освещения, угрожающий красный глаз в дальнем углу, придавала этой пустоте зловещий, мрачный оттенок.
Лю огляделась: проемы окон, когда-то заложенные кирпичом и кусками пенобетона, голые, неоштукатуренные стены, пол из потемневших, жалобно постанывающих под ногами досок. Нет ни стульев, ни столов, ни шкафов. Скудноватый интерьер!
Летиция с опаской посмотрела на своего спутника, не понимая, что он задумал, зачем привел ее в помещение, где не было со страхом ожидаемых пыточных принадлежностей, жаровни с раскаленными углями, железных прутьев, клещей, тисков, наручников, пил и топоров, никакого хирургического набора для искушенного садиста… Стола, накрытого для дорогого гостя всевозможными яствами и сладостями – этот оптимистический вариант Лю не исключала, ведь в жизни случаются чудеса, – тоже не оказалось. Здесь вообще ничего не было! Ни-че-го!
Человек, заметив вопросительный взгляд девушки, сделал круговое движение кистью. Что могло означать лишь одно – отвернись.
Лю, в коем-то веке поборов свою упрямую сущность без малейшего сопротивления, послушно развернулась, уставившись в черный проем незапертой двери. Ей нужно получить ответы, обрести хоть какую-то почву под ногами, вот тогда и настанет время для упрямства и норова. Сейчас же мяч не на ее стороне.
Между тем за спиной что-то происходило. Шуршание, приглушенный лязг (невольно напомнивший об инструментах воображаемого хирурга-садиста), шелест трущихся друг о друга разнородных материалов (бетон о металл?), похожее на стариковское кряхтение недовольство механических конструкций, находящихся под серьезной нагрузкой. Не слишком ли насыщенная какофония для пустой комнаты? Летиция обернулась.
Дальняя стена исчезла, на ее месте зиял провал (колодец или вертикальная шахта?), ведущий куда-то под землю. Спутник Летиции укоризненно покачал головой, заметив непослушание девушки, однако наказания не последовало. Напротив, он, по прежнему не нарушая молчания, жестом подозвал ее к себе и ткнул рукой вниз, приглашая заглянуть в широченное, больше двух метров в диаметре, отверстие в земле. Лю, соблюдая всевозможные предосторожности, чтобы не быть сброшенной коварным молчуном в бездонные недра, бросила быстрый взгляд вниз, но тут же отшатнулась обратно, едва не грохнувшись от спешки на пятую точку.
Сцена выглядела настолько комично, что спутник Летиции не удержался и прыснул от смеха. Голос принадлежал женщине или даже молоденькой девушке.
– Смеешься, подруга? – Лю не на шутку разозлилась. – Что там за дыра?
Ответа не последовало, лишь новое, молчаливое приглашение проверить самой. Летиция его не приняла – бездонные пропасти всегда пугали ее, а возможность свалиться в одну из них пугала во сто крат сильнее.
– Не очень-то ты разговорчивая, – Лю ничего не оставалось, кроме как ждать развития ситуации, не могли же они здесь торчать до самой смерти.
Женщина в балахоне на укоры не возражала. Впрочем, и смехом больше не раздражала.
Ожидание начало приносить первые плоды минуты через три. В провале что-то происходило, судя по доносящемуся оттуда скрипу, который все усиливался, становился ближе. На пятой минуте из «колодца» показалась крошечная кабинка подъемника.
– Лифт, значит… – протянула Летиция недоверчиво. – И куда он ведет? В ад, пекло, Тартар?
И вновь ее не удостоили вниманием. Молчунья легко забралась в кабинку и замерла бездвижным истуканом.
– Лифт в преисподнюю все равно без меня не поедет, я правильно понимаю? – Лю врубила стерву. – Тогда я жду особого, персонального приглашения – вежливого, подобострастного и с указанием точного маршрута.
Ноль эмоций. Подъемник чуть раскачивался на невидимых, но отлично слышимых тросах (их скрип действовал на нервы Летиции самым отчаянным образом), истуканиха же сохраняла прежний невозмутимо-отстраненный вид.
– Я туда по доброй воле не полезу, – Лю сознательно пошла на обострение. Ей срочно требовался конфликт, возможность разрядиться и выпустить наконец накопившийся пар.
«Балахон» на провокацию не повелся, только пару раз постучала затянутой в перчатку рукой по перилам подъемника. Таким жестом обычно подзывают упрямых маленьких детей или неразумных домашних животных.
– Охренела, что ли? – желаемый градус агрессии достиг точки кипения, Летиция сделала шаг навстречу молчунье и попыталась ухватить ее за шею. Лю еще не решила, что сделает с хамкой, но именно шея казалась идеальным объектом для рукоприкладистой педагогики – ухватить, сдавить и свободным кулаком начать поучать по лицу, животу, вновь лицу. При необходимости повторить…
Педагогический талант москвички из метрополитена в Подмосковье оказался невостребованным: кулак в живот пропустила не готовая к такому развитию событий Летиция. А пока она, согнувшись в три погибели, хватала ртом воздух, картину полного разгрома завершил разряд электрошока. Сознание, взорвавшись болью, померкло.
Сквозь забытье Лю различала мерзкий скрип тросов подъемного механизма, но вскоре он прекратился, сменившись чем-то менее скрипучим, однако тоже весьма немелодичным. Звук шел прямо из-за спины, не удаляясь и не приближаясь, словно преследуя жертву на одном, неизменном расстоянии.
«Какая математически-садистская точность», – подумала Летиция и открыла глаза. Взгляд ее долго фокусировался, не желая обретать прежнюю четкость, а когда четкость все же вернулась, на несколько минут спасовало дезориентированное сознание, не способное распознать в проплывающих перед лицом картинках из бесцветно-серых оттенков потолок низенького, чуть выше человеческого роста туннеля.