– Да ладно! Мне кажется, ты очень похожа на мать! – сказала Марта и покраснела. – Мне она так понравилась в сериале «Любовники и незнакомцы». Просто удивительно, что она не получила ни одной премии «Эмми».
– Спасибо, Марта, но какое отношение все это имеет к Брит?
– Брит очень похожа на мать и, следовательно, своим видом постоянно напоминает о ней папе. И поэтому мачеха с отцом загнали ее сюда, в эту дыру.
– Ну, Брит, даже и не знаю, – произнесла Ви. – Все это выходит за рамки истории о Золушке.
Я подумала о сестрах и их предположениях. Папа отправил меня в Ред-Рок потому, что я, возможно, напоминала ему о матери, однако после нескольких встреч с Клейтон я стала подозревать, что все это не так просто и у папы могли быть и другие причины. Может быть, он боялся очевидного – я заболею точно так же, как заболела мама?
Клейтон продолжала выспрашивать, почему я не написала ответ папе. Я отвечала, будто вообще не очень люблю писать, делаю много ошибок и рассчитываю на одну простую вещь – ему будет достаточно отчетов о моей успеваемости, которые присылают из школы.
– Мне показалось, папа очень рад тому, что у меня хорошие оценки, и он планирует навестить меня, – сказала я Клейтон. – А когда он приедет, я все смогу рассказать лично. Но мне очень приятно получать его письма.
Клейтон с недоверием посмотрела в мои глаза. У меня не было никакой уверенности в том, что она мне верит, но, с другой стороны, если бы она мне не верила, зачем тогда меня повысили до Четвертого уровня? Ви говорила, что учениц повышают для того, чтобы после того, как они пробудут в школе три месяца и родители не смогут платить за их дальнейшее пребывание, их можно было бы спокойно отправить домой, сказав, будто они уже вылечились. У меня складывалось впечатление, будто большинство учениц достаточно быстро выходит на Четвертый уровень, и я знала, что детей богатых родителей могут держать в Ред-Роке очень долго.
Я не кривила душой, когда говорила Клейтон об ожидании писем отца. Дело в том, что в ноябре я переправила Джеду сообщение, в котором кратко описала свое положение и объяснила членам группы, что со мной произошло. Я не стала подробно расписывать то, как живу в Ред-Роке, потому как мне было просто стыдно. Я написала письмо для всех членов группы и отправила его на адрес Джеда. Это послание доставила девушка по имени Анна-Мари, которая закончила курс обучения в Ред-Роке и отправлялась домой. В письме я предупредила: отвечать мне надо исключительно шифром и Эзоповым языком. Я не рассчитывала на то, что Джед или другие члены группы обязательно мне ответят. Я не хотела, чтобы Джед меня жалел. После Дня благодарения я наконец получила письмо. Не было никакого сомнения в том, что именно Джед написал его. Текст и даже адрес на конверте были напечатаны на пишущей машинке, а я знала, у Джеда имелась старая машинка «Ундервуд».
Джед написал письмо таким языком, что, прочитав его, никто из посторонних ничего бы не заподозрил. Как и многие текстовики – авторы песен, Джед понимал намеки и Эзопов язык. В письме он рассказывал мне о «дяде Клоде»[7], который играет на скрипке в оркестре. Писал, что дядя Клод немного приболел и не может выступать. Потом сообщил о погоде в Портленде, о том, что дождь идет чаще, чем обычно (не знаю, имел ли он в виду то, что по мне скучает, или просто описывал погоду в городе). В конце письма была любопытная фраза: зима очень длинная и темная, и он мечтает о лете и о светлячках. При упоминании светлячков мое сердце забилось быстрее.
Глава десятая
В теплое время года два раза в месяц учениц Третьего и Четвертого уровней выводили на пятнадцатикилометровую прогулку в близлежащие холмы. Шериф называл такие вылазки на природу «прогулочной терапией».
– Прогулочная терапия, черт ее подери, – заметила Биби. – Угробить они нас хотят, вот что.
– Ненавижу эти марш-броски, – ныла Марта. – Мне казалось, зимой их не должны проводить.
– Марш-броски отменяются только после того, как выпадет снег. А снега пока нет. В этом году декабрь очень теплый. Я уже вся потная, – Биби потрясла фляжку, чтобы проверить, сколько в ней осталось воды. Перед марш-броском нам выдали воды, яблоко и горстку сухофруктов.
– Потеем и теряем лишний вес, – сказала Марта.
– Нет, дорогая, – объяснила ей Биби. – Смысл этих вылазок в том, чтобы закалить наш характер. Когда мы начнем помирать с голоду, то должны будем искать еду на местности.
– Мне, как обычно, не повезет, я найду какую-нибудь поганку, съем ее и помру, – произнесла Марта.
– А может, тебе подфартит и ты найдешь псилоцибиновый гриб.
– Размечтались, – сказала я. – Мы в пустыне, здесь грибы не растут. Только кактусы.
– Жуть какая, – произнесла Биби.
– Эй вы, – прикрикнула на нас одна из учениц Четвертого уровня, фанатичная поклонница Ред-Рока. Ее повысили до такого уровня практически за неделю после появления в школе. – Разговорчики в строю! Шериф говорит, надо срочно ускориться и не болтать.
– Слушаюсь и повинуюсь! – с иронией ответила Биби.
Прикрикнувшая на нас ученица Четвертого уровня ускорила шаг и пошла к началу колонны.
– Жертва Стокгольмского синдрома, – произнесла Биби. – Любит всей душой своих мучителей.
– Может, просто подхалимничает перед начальством, – предположила я.
– Возможно, но именно с этого все стартует, потом им действительно начинает нравиться подобная жизнь. Таким, как она, даже по душе марш-броски… Черт подери, долго нам еще идти?! – закончила Биби.
Мы шли по пересеченной местности, и несмотря на то что Биби продолжала громко жаловаться на свою судьбу, двигалась она без особых усилий. Видимо, дома много тренировалась в тренажерном зале. Я в принципе тоже особо не напрягалась, потому что в Портленде каталась по городу на велосипеде. Кроме этого, когда мы еще жили с мамой, то часто выходили на длительные прогулки в парк. Мачеха, понятное дело, не любила проводить время на дикой природе и предпочитала по выходным «виснуть» в торговых центрах. На самом деле я получала удовольствие от марш-броска, а вот Марте пришлось туго.
– Не могу дышать, – сипела она. – Я задыхаюсь! Ох, не дойду!
– Перестань, дорогая, ты вечно жалуешься, но в конце концов всегда доходишь, – сказала Биби.
– Не сдавайся! – подбодрила я Марту.
– Ноги болят, – жаловалась она.
– Не думай о ногах. Наслаждайся видами, – посоветовала я. Местность вокруг нас действительно выглядела впечатляюще, словно мы оказались на другой планете: красные скалы, бурая глинистая земля и разбросанные тут и там огромные камни, похожие на гробы. Было такое чувство, будто мы оказались на Марсе.
– Да не хочу я смотреть на эти виды! – ныла Марта. – Я вообще не хочу здесь находиться! Я хочу быть дома в Огайо и идти по парку на пикник.
– Пикник, говоришь? А чем угощают? – поинтересовалась Биби.
– В смысле?
– Что в меню? – уточнила Биби.
Марта замолчала и задумалась.
– Бутерброды с салатом из курицы. Не слишком много майонеза, как делает моя мама, – ответила она после некоторого молчания.
– А еще что? – спросила я, зная: если Марта не будет думать о трудностях пути, ей станет легче идти.
– Мама запекает картошку с сыром и сметаной. По идее такую картошку надо есть горячей, но она мне даже больше нравится холодной. И ко всему этому стебли сельдерея и морковь. И дыня. И холодный лимонад. Не покупной, а домашний.
– А на десерт? – поинтересовалась я.
Марта задумалась.
– Можно два варианта?
– Это твой пикник, дорогая, поэтому ты сама решаешь, – ответила Биби.
– Торт-мороженое, который делает моя бабушка. Кусочки шоколадного бисквита с соусом и взбитыми сливками. Очень легкий и вкусный торт.
У меня от ее слов слюнки потекли.
– Ну а второй вариант? – спросила я.
– Слоеный торт с фруктовой начинкой. Коржи тонкие, клубника крупная, и все залито свежими взбитыми сливками.
– Пощади, Марта! – взмолилась я. – Это просто пытка, по сравнению с которой наша прогулка – отдых.
– Я чего-то тоже от всего этого проголодалась, – сказала Марта.
Мы даже не заметили, как вышли на вершину, на которой у нас был привал. Мы сели, съели яблоки и сухофрукты, мысленно представляя, будто едим то, что совсем недавно описывала Марта.
Через две недели выпал снег.
– Слава богу, – произнесла Марта, глядя на кружащиеся в воздухе снежинки. – Теперь точно никаких марш-бросков.
Я мечтала, чтобы до конца года больше не было сессий групповой терапии. Они начинали вызывать у меня отвращение, схожее с тем, которое я испытывала во время встреч с Клейтон. Во время сессий конфронтационной терапии я была в центре круга всего один раз, когда меня вызвал Шериф. Но после Дня благодарения меня начали ставить в центр круга практически каждое занятие. Однажды в течение одной недели я оказалась там два раза подряд. Оба раза я не заплакала, даже когда ученицы стали говорить про мою мать. Некоторые из девчонок, совершенно очевидно страдающих Стокгольмским синдромом, начали на меня «наезжать» по поводу того, что я не придерживаюсь предписаний врача и торможу процесс «лечения». Лучше бы не лезли не в свои дела и не возникали по поводу вещей, которые их совершенно не касаются.
С наступлением холодов надсмотрщики, раньше наблюдавшие за нами из тени во время трудотерапии, начали активно патрулировать местность. Это означало, что мы больше не могли общаться свободно, как раньше. Сестер часто разъединяли и приказывали нам прекратить разговорчики. Во время работы я пью много воды, мочевой пузырь у меня маленький, и поэтому в туалет приходится ходить часто. В теплое время года нас отпускали в туалет раз в час, а с наступлением холодов – один раз в два часа. Однако, когда я просилась в туалет, меня всегда отпускали, но вот однажды один из надсмотрщиков отказался это делать.
– Мне кажется, ты используешь объем своего мочевого пузыря только для того, чтобы нас позлить.