– Перестань, Ви. Нам не нужно от тебя никакого подарка. Не забывай, мы здесь потому, что ты нас собрала. Это самый большой подарок, – заключила я.
Ви вопросительно приподняла бровь.
– Нет, Брит. Мы здесь потому, что друг другу помогаем.
– Довольно ложной скромности, – произнесла я. – Ты даешь нам добрые и нужные советы, ты учишь нас, как выживать в этом гадюшнике, ты делаешь так, что в этом месте можно существовать.
– Мне, конечно, очень приятно это слышать, Золушка, и все, что ты сказала, можно рассматривать как прелюдию к моему подарку. Во время последнего выезда в город я встретила двух женщин в кино. На самом деле они сами ко мне в туалете подошли. Оказалось, обе дамы работали в Ред-Роке, но в отличие от всех злыдней и вурдалаков, которые здесь остались, у этих женщин имелась совесть. Одну из них уволили после того, как она пожаловалась на то, как с нами обращаются, а вторая ушла из солидарности и в знак протеста. Эти дамы живут в Сент-Джордже и ненавидят администрацию Ред-Рока. Они сказали, если нужно будет на ночь убежать из интерната или передать что-нибудь на волю, они попробуют мне помочь. Поэтому моим подарком вам будет обещание. Обещаю, если кто-нибудь из вас захочет отсюда убежать, я ей помогу. Я совершенно серьезно. Это вам не детские шутки, а реальное обещание.
– Ви, это довольно опасная история, – заметила Марта.
В ответ ей подруга пожала плечами.
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – ответила она.
– Сестра, я тебе вот что скажу, – произнесла Кейси. – У тебя определенно есть яйца.
– Кейси, дорогая, ну, может, все-таки не яйца, а что-то больше по женской части? – уточнила Биби. – Мне казалось, эти вопросы в твоей компетенции.
– Ой, ладно, перестань, – ответила ей с улыбкой Кейси.
Потом все посмотрели на меня, и я почувствовала больше волнения, чем испытывала во время своего первого выступления на сцене. Я сделала глубокий вдох.
– Представьте себе, что играют на двух акустических гитарах, немного эха, звук такой, как у Nirvana, когда они делали акустику. Переход нот с G, D и потом на А-минор, что-то типа этого.
Я напела им мелодию.
– Ты песню написала? – удивленно спросила Ви. Я кивнула в ответ, и она улыбнулась.
– В общем, мелодия приблизительно такая, потом вступает бас и барабаны. Все очень деликатненько, как у Beck’а.
– Да спой же, Брит, – попросила Ви.
И я спела.
Вокруг нас монстры,
Но их сложно увидеть.
У них нет ни клыков, ни когтей,
Они очень на нас похожи.
Но мы совсем не беззащитны,
Мы не слабачки.
Вместе мы можем их побороть,
Главное – чтобы спину прикрыли.
Твое тело прекрасно таким, какое оно есть,
Кого ты любишь, не должно никого касаться.
Все мы знаем, что такое жизнь и что такое смерть.
Но красиво скажет об этом только поэт.
Монстры сильны,
Они победят нас поодиночке,
Но вместе мы пробьемся,
Главное – чтобы тебе спину прикрыли.
И в самый трудный час,
Когда мы устанем,
Когда силы иссякнут
И в глазах потемнеет,
Когда ты готов сдаться,
Обернись через плечо —
Увидишь, что я тебя прикрою.
Потом сестры обнимались со слезами на глазах. Мы поднимали воображаемые тосты и вместе пели «Я тебя прикрою». Ви сказала, что эта песня станет нашим гимном.
На следующее утро сотрудники заведения раздали письма от наших родственников. Я получила сразу три открытки – две от отца и одну от бабушки. На одной из них были изображены несущиеся по небу олени в упряжке. Это была открытка от отца. На другой открытке расположился Санта в одежде байкера на Harley-Davidson и был написан текст: «Не грусти, светлячок». К концу дня я могла констатировать, что в определенном смысле это было самое худшее Рождество в моей жизни, но при этом с другой стороны – возможно, и самое лучшее.
Глава двенадцатая
– Как ты думаешь, Брит, почему отец отправил тебя сюда? – спросила Клейтон. Была середина января, по небу плыли белые пушистые облака, и ветер намел во дворе сугробы. Я чувствовала себя словно в Антарктиде во время зимовья.
– Потому что мачеха хотела от меня избавиться.
– Тебе это объяснение не кажется слишком простым? Все-таки жизнь – не сказка.
Собственно говоря, подобное мне говорили и сестры, но это еще не значило, что я собиралась обсуждать этот вопрос с Клейтон. Психолог была не такой, как Шериф и большинство других сотрудников Ред-Рока, которые казались резкими и достаточно грубыми. Но у них не хватало опыта, а вот у Клейтон имелось недюжинное терпение, и она воспринимала мое нежелание принимать участие в ее программе как личное оскорбление. Каждый раз, когда я приходила в ее темный офис, она демонстративно медленно пролистывала папку с моим делом. Потом говорила приблизительно следующее: «Ты считаешь, твое нежелание участвовать в программе является показателем твердости характера, но на самом деле это не так. Ты просто стремишься отмахнуться от своих проблем, что у тебя вряд ли получится». Ну и так далее и тому подобное. При этом Клейтон не была глупой и умела найти мои слабые места. Через несколько месяцев она начала делать мне действительно больно.
– Твой отец не отправил бы тебя сюда, если бы не хотел, чтобы тебе помогли.
– Это ваше личное мнение.
– Почему ты не желаешь говорить о матери?
– Доктор Клейтон, я уверена в том, что отец вам уже рассказал все необходимое. Кроме этого, моя мать исчезла три года назад, поэтому у меня было достаточно времени, чтобы все это обдумать. И наш с вами разговор ничего не изменит.
Она вздохнула и покачала головой.
– Ты злишься на отца за то, что он отправил тебя сюда?
– Нет, я ему глубоко признательна. Мне здесь очень хорошо.
Доктор что-то записала. Ей явно не нравился мой сарказм.
– Ты мне совсем не веришь? – спросила она.
Я пожала плечами.
– А почему нет?
Меня всегда поражал такой странный подход. Несмотря на негативное отношение к ученицам, сотрудники Ред-Рока часто задавали вопрос – почему мы им не доверяем. Один раз я решила ответить ей честно.
– Какой смысл раскрывать перед вами душу, плакаться и делать вид, что вы великий целитель? Вы и все в Ред-Роке хотите превратить меня в послушное существо, которое никогда не будет перечить мачехе, никогда не станет спорить с отцом, никогда не решится на бунт – вроде занятий музыкой. Вы и мой отец не понимаете, что меня такой вырастили. Мать всегда советовала жить своей собственной жизнью. Поэтому в этом смысле я нисколько не изменилась. Другие изменились, но не я. Вот поэтому меня сюда и направили.
Я считала, мои слова хоть как-то затронут Клейтон. Расстроят ее, по крайней мере. Но выражение лица доктора не изменилось. Было такое ощущение, что я сказала ей что-то на языке, который она не понимает.
– Ты злишься на отца за развод с твоей матерью?
От всех этих вопросов я почувствовала страшную усталость. Я понимала, почему отец развелся с матерью. Даже если она была бы еще жива, то все равно изменилась бы до неузнаваемости. Если же она умерла, то я сама хотела бы, чтобы отец не оплакивал ее всю жизнь, а продолжал жить дальше. Хотя при этом в глубине души я удивлялась тому, как спокойно он может существовать без нее.
– Почему твою мать не отправили в психбольницу?
Я снова пожала плечами. Отправить мать в больницу мог только отец, но у него не хватило на это смелости. Бабушка умоляла его именно так и поступить, она просила спасти свою дочь. Отец каждый раз отказывался. Он сильно любил мать; она казалась ему человеком свободным, как птица, и папа не мог заставить себя подрезать ей крылья. Я понимаю, что возникает определенное противоречие – в то время как отец не смог отправить мать в больницу, хотя очень многие умоляли его это сделать, мачехе удалось легко заставить его отвезти меня в Ред-Рок. Однако я не собиралась делиться этими соображениями с Клейтон. Я сочла, что на этот день «честности» хватит. Более того, я поняла, как страшно хочу уйти из кабинета Клейтон, потому что больше не могла ее видеть.
– Послушайте, может быть, если вас интересует мой отец, то вам стоит заняться им, а не мной? Но на самом деле вы же не психиатр, не так ли? Вы просто играете эту роль.
Клейтон громко захлопнула папку с моим делом и облизала тонкие губы. Несмотря на то что у нас оставалось еще пятнадцать минут до окончания встречи, она встала. Колкость сработала, но стоила мне одного уровня.
– Я понижаю тебя на один уровень, – сказала Клейтон. – Ты очень расстраиваешь людей. Очень.
Она посмотрела мне в глаза с укором. Впрочем, ее отношение меня совершенно не волновало. Не волновало и то, на каком уровне я нахожусь – на Третьем или на Четвертом. Разница не очень большая. Ученицы Четвертого уровня имели право пользоваться косметикой, а я «декоративкой» в любом случае не пользовалась. У меня отняли возможность раз в неделю говорить с отцом по телефону. Но я уже устала от телефонных разговоров с ним, потому что нам было нечего друг другу сказать. Паузы во время наших бесед стали слишком длинными, и отец передавал трубку Билли, который с детской невинностью нес всякую околесицу.
В общем, меня не волновали ни повышения, ни понижения моего статуса. Незадолго до этого прошло три месяца с тех пор, как я попала в Ред-Рок, и я понимала, что застряла в этом месте надолго. Я встала и пошла к двери.
– Рано или поздно тебе придется поговорить со мной о матери и о том, как ты на нее похожа, – бросила Клейтон мне вслед.
– Что это еще значит?! – возмутилась я. Я уже не могла сдерживаться. – Моя мать не приходила домой поздно потому, что играла в группе, и потому, что ей не нравилась ее мачеха! Она ночевала в парках, пряталась от несуществующих людей, которые, как ей казалось, хотели ее убить! Мать заболела, у нее было что-то похожее на рак, но только в голове. Мама была больна, вот и все! Поэтому я не собираюсь обсуждать ее с вами!