В шляпном магазине всегда было чем заняться, много заказов на ремонт поврежденных головных уборов. То были дорогие и сложные конструкции из Дома Альфонсин или мадам Виро из Парижа. Шляпы имели склонность слетать на ветру и попадать под ноги или колеса. Либо становились мишенью белок и птиц, которые преследовали дам в парках, чтобы утащить прекрасный кусок тюля или длинную шелковую ленту для укрепления своего гнезда.
Однажды к нам ворвались светская дама и ее муж в сопровождении мужчины, который оказался кучером. Вся задняя часть шляпки мадам – новинка сезона от Каролины Ребу из Парижа! – выглядела так, словно какое-то огромное существо отхватило от нее кусок! Оказалось, так оно и было! Мадам замешкалась на тротуаре возле кареты, а лошадь, приняв шелковые цветы, в изобилии украшавшие шляпу, за настоящие, не удержалась. Мужчины спорили о том, кто виноват, а дама рыдала.
Мадам Жирар отправила меня в «Пигмалион» посмотреть, есть ли у них такие же цветы. Разумеется, Дельфина заметила меня и, нагнав, спросила, куда я пропала.
– Просто очень много работы, – промямлила я.
– Бедный Ален ощущает себя третьим лишним, – вздохнула она.
– Ты же знаешь, как это бывает в сезон. – Меня охватило чувство вины. – Ничего не поделаешь.
Я старалась обходить продуктовую лавку. Но однажды днем столкнулась с Аленом, переходившим улицу возле шляпного магазина.
– В прошлую пятницу я ждал тебя в танцевальном зале, – произнес он с ноткой обиды в голосе.
«Скажи ему, – прошептал голос в моей голове. – Скажи ему правду сейчас».
Но я не могла. Только не на улице.
– Извини. Просто в последнее время у меня не было времени ни на что, кроме работы. Я действительно нужна Жирарам.
Ален пристально смотрел мне прямо в глаза.
– Я тоже очень занят. Устроился на другую работу, в ночь. Только на сезон. – Он помолчал. – Чтобы заработать дополнительные деньги.
Комок подкатил к горлу:
– Ален, я…
Он прервал меня, прежде чем я успела договорить.
– Знаю, тебе нужно идти. Ты занята. Все в порядке. – Он пошел в сторону своей лавки, но через минуту обернулся ко мне. – Сезон скоро закончится, Антуанетта. Тогда у нас появится время друг для друга.
– Называется «Риголетто», – рассказывала Эдриенн с серьезным выражением лица, придя на следующий день в шляпный магазин. – Это итальянская опера. У месье де Нексона есть ложа на сегодняшний вечер, и ты тоже приглашена. Ложа на шестерых.
Она сказала это так, словно поход в оперу был обычным делом, и мы некоторое время смотрели друг на друга, прежде чем расхохотаться.
Как же хорошо так смеяться! До этого я весь день переживала за Алена. Было жестоко продолжать избегать его. Чем скорее я отпущу его, тем скорее он найдет другую. Но правильные слова путались у меня в голове. Я была глупой трусишкой и даже не уверена: больше трусишкой, что не решаюсь сказать ему, или глупышкой, что отказываюсь от него. Мне было страшно не оттого, что я не научусь любить его. Я боялась, что однажды начну его ненавидеть.
Завтра, решила я, обязательно поговорю с ним завтра. А сегодня вечером отправлюсь в оперу. В конце концов, у меня может больше никогда не быть такого шанса.
Но что мне надеть?!
После закрытия магазина я поспешила в отель, к Эдриенн. Там Мод терпеливо объяснила нам, как вести себя в опере:
– Опера, дорогие мои, это святилище. Это парад самых изысканных нарядов, плащей и оперных биноклей, направленных чаще на толпу, чем на сцену.
Благодаря Мод у Эдриенн все это было, и даже в избытке. Обширный гардероб подопечной – необходимые расходы, когда занимаешься сводничеством. Предполагалось, что в конечном итоге они будут возмещены тем, кто получит ее руку. Эдриенн выбрала туалет из белого атласа с кружевным верхом, ненавязчиво создавая образ невесты, и добавила к нему широкий пояс из розовой тафты, чтобы подчеркнуть свою тонкую талию. Мне досталось шелковое платье цвета нарциссов, которое гармонировало с цыганским кольцом, красующимся на моем пальце. Для пущего эффекта Эдриенн накинула мне на плечи пелеринку из тюля. У нее был нескончаемый запас накидок, вставок, медальонов и многого другого, так что костюмы и чайные платья[37] можно было носить снова и снова и при этом каждый раз выглядеть по-новому.
Я изучала себя в зеркале и не узнавала свое отражение. Продавщица шляп исчезла. Появилась, женщина, которая способна привлечь внимание окружающих. Или по крайней мере женщина, которую я бы точно заметила.
– Очаровательно! – Эдриенн улыбнулась. – Просто прелесть!
– Помните, – продолжала Мод, – вы всегда должны выглядеть очень серьезными. Вы не разберете ни слова из оперы, но обязаны притвориться, что понимаете.
Она объяснила разницу между криками браво, брава и брави[38]. Она рассказала про типы опер, типы певцов, типы песен, используя диковинные слова: ария, каденция, примадонна, колоратура.
– А о чем «Риголетто»? – поинтересовалась я.
Зная общий смысл, я бы чувствовала себя увереннее, делая вид, что все понимаю. Я не хотела показаться человеком, которому не место в опере.
– О боже! – воскликнула Мод. – Это мрачная история. Проклятие наложено на распутного герцога и его шута, горбуна по имени Риголетто. Герцог соблазняет дочь Риголетто, скромную красавицу Джильду. Риголетто горит желанием отомстить, но бедная Джильда жертвует собой, чтобы спасти герцога. – Потом она рассмеялась. – Но все это не имеет значения. Вся цель похода в оперу не в том, чтобы увидеть оперу, а в том, чтобы быть увиденным в опере.
Сколько раз, стоя на улице Казино, я любовалась издалека оперным театром с великолепным ажурным навесом из стекла и металла над парадным входом! Теперь я словно находилась внутри огромной шкатулки для драгоценностей, коими являлись зрители, мерцающие в летних нарядах цвета рубинов, изумрудов и других камней. Все сияли, даже сам театр, представший роскошным изысканным храмом из золота и слоновой кости.
Месье де Нексон сидел между мной и Эдриенн в первом ряду балкона, который, казалось, был создан для королевской вечеринки и нависал над публикой. Мод вместе с графом и маркизом расположилась позади нас; прижав к глазам бинокль, она внимательно изучала публику.
Началось представление. Итак, Риголетто. Мод была права. Я не поняла ни слова.
Однако я ощутила внутри странную вибрацию, словно были задеты струны моей души. Я слегка подалась вперед, не отрывая глаз от сцены, эмоции захлестнули меня: радость, печаль, удивление. Как можно так петь? Должно быть, в исполнителей вселились ангелы. Я была полностью поглощена действом, когда внезапно музыка умолкла. Опустился занавес. Зажегся свет.
Я снова повернулась к Мод.
– Что, уже закончилось?
– Нет, дорогая. Это всего лишь первый антракт. Пора, – она подмигнула, – выпить шампанского.
Теперь фееричные зрители переместились в вестибюль, заполнили террасу, звезды сверкали в небе, будто они тоже были частью суаре. Дамы в бриллиантах, мужчины во фраках. Курили, громко разговаривали, смеялись, тянулись за шампанским.
Я стояла посреди этого великолепия как в тумане, не в силах сконцентрироваться, все было размыто – образы, звуки. Откуда-то издалека послышался голос месье де Бейнака, подзывающего официанта, затем материализовался поднос: в бокалах шипело и пузырилось золотистое шампанское. Месье де Бейнак поочередно протянул напиток Мод, Эдриенн и мне.
– Мадемуазель, – сказал он, галантно передавая мне изящный хрусталь.
– Мерси, – поблагодарила я, переводя взгляд с него на официанта, стоявшего с подносом, и замерла, увидев среди сияния и блеска знакомое лицо. Это был Ален, его румянец исчез, он был белее мела, губы плотно сжаты, недавно сказанные им слова эхом отдавались в моей голове: «Я устроился на другую работу, в ночь». Его обычно добрые глаза стали жесткими, он долго не отпускал мой взгляд, чтобы я до конца осознала всю силу его презрения. Господин де Бейнак взял себе последний бокал и бросил на пустой поднос несколько монет. Вслед за этим Ален исчез.
Было очевидно, что он себе вообразил, увидев меня, роскошно одетую, в сопровождении мужчины из высшего света. Для Алена это могло означать только одно. Я была «занята», продавая себя.
На следующий день я отправилась к бакалейщику. Хотела объяснить Алену, что Мод просто компаньонка, что Эдриенн скоро будет помолвлена, в глубине души понимая, что он все равно будет чувствовать себя преданным, особенно когда я наконец скажу ему, что не могу стать его женой. Это моя вина, что я так долго не опровергала то, на что он надеялся.
Я прождала почти двадцать минут, стоя возле магазина, пока мне не пришлось вернуться к работе. Каждый день на неделе я приходила снова и снова, но он так и не появился. Дельфина тоже избегала меня, разговаривала с клиентами дольше, чем обычно, не смотрела в мою сторону, уходила в другом направлении, делая вид, что не слышит, как я зову ее. Софи, заметив, что я вошла в цветочный магазин, сразу бросилась в заднюю комнату и не вернулась. На скамейке в парке, где мы обычно обедали, я теперь сидела одна.
Ален, должно быть, рассказал всем, что видел в опере. Вернее, то, что ему там показалось. Я не могла позволить им думать, что это правда. Эти, пусть и ложные, слухи могли поставить под угрозу мое положение у Жираров. И если бы они просто дали мне шанс объяснить, что я не из тех, кто оказывает услуги, мы могли бы снова стать друзьями. Мы могли бы даже вместе посмеяться над этим.
На следующее утро я сказала мадам Жирар, что у нас кончаются нитки, и предложила купить их в «Пигмалионе». Я была полна решимости не позволить Дельфине игнорировать меня.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела она, когда я загнала ее в угол в отделе корсетов. – Я не хочу, чтобы люди видели меня с тобой.
– Интересно, почему? Я не сделала ничего плохого. Я была с тетей и компаньонкой.