Несколько недель спустя Габриэль вернулась из танцевального класса в мрачном настроении. Учительница сказала, что у нее недостаточно таланта для сцены.
– Да что она понимает?! – воскликнула я, бессознательно принимая сторону Габриэль, желая защитить ее от той травмы, которую она получила после прослушиваний в Виши. Хотя, конечно, учительница была права.
– Она понимает! – Лицо Габриэль исказилось.
Я надеялась, что после этого она задумается о бутике, наконец осознав, что ее призвание – изготовление шляп. Но она продолжала ходить на уроки, чтобы, по собственному утверждению, «оставаться в форме».
Моя бедная сестра. Как обескураживает способность видеть красоту, чувствовать ее внутри, но не уметь выразить ее каким-либо образом. Вы пытаетесь показать красоту определенными движениями, вот только получается не так грациозно, как вы себе представляете. Вы пытаетесь петь, вот только мелодия выходит не так, как звучит у вас в голове.
Я разделяла ее разочарование. Я все еще цеплялась за свои мечты, какими бы легкомысленными они ни были: объявление о свадьбе в газете, посещение скачек… Все эти годы, прожитые вне монастырских стен, я порой чувствовала себя тенью, а не человеком. Мне нужно было доказательство того, что я – Нечто Большее.
В сентябре Селестина ворвалась к нам с новостями. С хорошими новостями. Дорзиа отнесла ее набросок с Габриэль в популярный театральный журнал Comoedia Illustré и предложила купить для следующего выпуска. Им настолько понравилось, что они предложили Габриэль позировать фотографу.
– Мне?! – искренне удивилась Габриэль.
– Да! – ответила Селестина. – Обычно в качестве моделей выступают актрисы. Но мой рисунок сочли настолько очаровательным, что хотят, чтобы именно ты представила свою шляпу. В следующий понедельник в два часа у них в офисе. Фотограф будет ждать. И еще, возможно, они используют некоторые мои рисунки. Но даже если передумают, аванс мне уже заплатили.
Мы были в восторге. Столько лет коллекционировать журналы, часами восхищаться фотографиями – и вот Габриэль может оказаться в одном из них!
– А что я надену? – встревожилась сестра.
Мы потратили несколько дней, пытаясь выбрать идеальный образ, наряд, которая не затмит шляпу, а дополнит ее. Мы изучали фото актрис в старых журналах, чтобы понять, должна ли Габриэль сидеть лицом к камере или повернуться в профиль? Оставаться серьезной или улыбаться?
В день встречи мы с Селестиной сопроводили взволнованную Габриэль в студию и остались ждать в приемной. Она вернулась восхищенная, но все еще обеспокоенная. Что, если ни одна из фотографий не окажется удачной? Что, если она будет выглядеть глупо? Что, если они выберут не ту, которая покажет ее или шляпу в самом выгодном свете?
Но в конце месяца настала очередь Дорзиа ворваться к нам, размахивая новым октябрьским изданием Comoedia Illustré.
– Коко, Нинетт, смотрите!
Это был сигнальный экземпляр. Мы лихорадочно листали страницы, пока не нашли фото Габриэль в профиль, в шляпе с эффектным белым плюмажем и в блузке с изящным воротником. Ее глаза были слегка опущены, легкая улыбка играла на губах.
– Это прекрасно! – Я задыхалась от восторга. Это был не сон! – Ты выглядишь, как звезда сцены.
Однако как раз звездой сцены она не была. Все это время она пыталась петь, пыталась танцевать. Жаждала признания. И теперь она наконец получила его благодаря сшитой ею шляпе.
– Бой нашел место, – сообщила Габриэль, входя в квартиру бодрым октябрьским утром и снимая пальто. – На улице Камбон.
– Место? Для чего?
– Для бутика.
Мне хотелось обнять ее, или заплакать, или и то и другое вместе, но я сдержалась. Потому что чувствовала: ей трудно говорить об этом. Ведь тем самым она официально отказывалась от сцены. Но чем больше она рассказывала, что помещение находится в самом сердце Парижа, в нескольких шагах от предместья Сент-Оноре и Вандомской площади, что совсем недалеко Рю-де-ля-Пэ с модными заведениями мадам Альфонсины и известных кутюрье Уорта, Пакен и Дусе, – тем больше воодушевлялась.
– Бой обнаружил его, когда после обеда выходил из «Ритца», – продолжала она. – Это как раз напротив.
Я почувствовала огромное облегчение. Мысль о том, что придется вернуться в маленький провинциальный Виши, с которым связаны дурные воспоминания, потому что однажды Габриэль наскучат шляпки, крепко сидела у меня в голове. Но бутик означал нечто постоянное не только для меня, но и для нее. Я крепко обняла сестру. Она засмеялась и обвила меня руками.
– У нас так много дел! – Я резко отстранилась. – Мы должны организовать демонстрационный зал, мастерскую, заказать расходные материалы!
Голова кружилась от радости, возбуждения, страха, паники, но мне было так хорошо!
Следующие несколько недель пронеслись словно вихрь. После покупки большой квартиры в Парке Монсо, модном, но скромном районе Парижа, Эдриенн с Морисом окончательно переехали из Виши. Теперь они могли жить вдвоем, не опасаясь осуждения. Предполагалось, что я поселюсь у них, когда съеду от Этьена.
Габриэль, Эдриенн и я прошлись по всем лучшим модисткам. Мы притворялись клиентками, рассматривая тем временем торговые залы и их устройство, потом решали, что можно сделать так же, а что – по-другому.
– В салоне Редферна невероятная суета. Это напрягает, – сказала Габриэль.
– И стульев у них недостаточно, – подхватила я. – Мы же не хотим, чтобы клиенты уходили, потому что у них устали ноги, а им негде присесть?
– У тебя должны быть свежие цветы каждый день, – предложила Эдриенн. – Как у Альфонсины.
– Им нужны цветы, потому что их продавщицы не моются, – сказала Габриэль. – Я почувствовала их запах еще до того, как мы вошли в дверь.
Мы делали покупки благодаря счету в банке, открытому для нас Боем. В антикварных салонах на Рю-де-Сен и Рю-Бонопарт мебель выставлялась прямо на тротуарах.
– Я хочу, чтобы в нашем бутике не было излишеств, – заявила Габриэль. – И при этом все выглядело дорого.
– Посмотри! – Я указала на пару огромных позолоченных зеркал в углу одного из магазинов.
– А вот еще! – Габриэль выдвигала ящики двух одинаковых комодов с черными мраморными столешницами, идеально подходящими для установки «шампиньонов».
Мы отправились к торговцу коврами на Рю-де-Сент-Пер. Стулья и диваны, а также люстры нашли в аукционном доме «Друо». Бой нанял плотника, чтобы тот изготовил полки и столы для мастерской.
Наконец через месяц на улице Камбон, в доме 21, все сверкало новизной и выглядело шикарно. Габриэль поместила объявление в газетах, и мы наняли работниц, которые должны были шить и отделывать шляпки согласно нашим указаниям. В кои-то веки я наблюдала за процессом, не участвуя в нем непосредственно.
Я была première vendeuse[59].
За день до открытия, когда мы наводили последний лоск, я услышала хлопок и шипение и, обернувшись, увидела смеющуюся Габриэль с бутылкой шампанского, по горлышку которой стекала пена.
– Я хочу тебе кое-что показать, – загадочно произнесла она. Протянула мне бокал и вывела к фасаду здания, где работники все утро стучали молотками.
– Взгляни, что там написано, Нинетт. Chanel Modes. Вот такое название. Ты первая заговорила про бутик. Я не забыла. – Мы чокнулись бокалами. – Chanel Modes. Для меня и для тебя.
Мое горло сжалось от волнения, когда я увидела нашу фамилию на вывеске. То был наш кусочек мира; наконец-то мы заявили о своих правах, и я сделаю все, чтобы удержать это.
Мой бутик. Наш бутик. Имя «Шанель» теперь стало официальным, и оно было далеко от открытых ларьков, продающих старые носки и женское белье. Я подумала о Джулии-Берте, все эти годы работавшей на рынке, о том, что она никогда не увидит этого. Но Chanel Modes была и для нее.
Бутик представлял собой водоворот élégantes в модных нарядах, семенящих в «хромых юбках»[60] – последнее наказание от Пуаре, как любила говорить Габриэль, смеясь над тем, что кучерам приходилось буквально поднимать дам в экипажи, поскольку забраться наверх с настолько стянутыми коленями было невозможно. Довольно скоро мне стали известны все парижские сплетни: кто завел нового любовника или бросил старого, кем пренебрегли и кто это сделал.
По настоянию Боя сразу после открытия Габриэль наняла в помощницы женщину по имени Люсьена. Она была всего на год старше меня, но официально обучалась моде и работала в престижном шляпном магазине Maison Lewis на улице Рояль, где прошла путь от подмастерья до petite première, которая встречала клиентов и наблюдала за их примеркой.
– Ты должна признать, Коко, что не во всем разбираешься, – сказал Бой. – Тебе только кажется, что ты знаешь все.
Я спрятала улыбку. Только Бой мог так с ней разговаривать.
– Ты способная, – продолжал он, – но должна быть готова учиться.
В тот день, когда приехала Люсьена, в бутике изменилась атмосфера. Для нее изготовление шляп было серьезным делом. На ней была хорошо сшитая, но ничем не примечательная одежда, и она заявила, что и мы должны носить такую.
– Нельзя конкурировать с покупателями, – сказала она. – Нужно позволить им сиять.
Я взглянула на Габриэль, догадываясь, что та едва сдерживается. Люди интересовались ее шляпками, потому что видели, как привлекательно в них выглядит она. Если она не будет блистать, с чего бы дамам приходить к ней?
Когда Люсьена спросила о методе управления выставочным залом, заказа расходных материалов, организации процесса в мастерской, мы молча уставились на нее. Методы?
– Трудно поверить, что она всего лишь на год старше тебя, Нинетт, – прошептала Габриэль, чтобы Люсьена не услышала. – Она ведет себя так, будто ей сто пять.
Я знала, что Габриэль чувствует себя ущемленной, но я доверяла Бою, который сказал, что мы можем многому научиться у Люсьены. Поэтому я слушала, как она рассказывала, где взять самые качественные перья, иглы, ткани и ленты – такие, которые не выцветают на солнце и не портятся под дождем.