Он подарил мне золотой браслет от Картье, от которого невозможно было оторвать взгляд. У меня никогда не было ничего прекраснее.
– Под цвет твоих волос и крошечных мерцающих искорок в твоих глазах, – улыбнулся он.
У нас были свои интерлюдии, волшебные встречи, болезненное расставание.
– Поедем со мной, – говорил он, когда приходило время возвращаться в Аргентину.
– Оставайся здесь, тебе не обязательно уезжать, – просила я, отлично понимая, что это невозможно.
Это было душераздирающе.
До лета оставалась целая вечность.
Как-то в конце апреля, перед дневной суматохой в бутике, Габриэль приложила палец к верхней губе, словно это были усы, и, подражая Бою, сказала глубоким мужским голосом:
– Мне кажется, Коко, в этом что-то есть. Он хочет, чтобы я открыла бутик в Довиле. – Она продолжала обычным тоном: – Считает, что я должна продавать и одежду.
Городские законы не позволяли ей делать это в Париже. Порой люди останавливали ее на улице, чтобы спросить, где она купила свой наряд, и всегда удивлялись, узнав, что сестра сама их шьет. Однако количество лицензий, выданных в одном городском районе, было ограничено, а поблизости уже работала портниха. Но готов ли Довиль к стилю Габриэль?
Я знала, что, отдыхая там с Боем, она носила одежду, сшитую собственноручно: простые платья без корсета, свободные свитера, юбки до щиколоток, полная противоположность одежде la haute и elégantes, которые с трудом передвигались по набережной в своих огромных шляпах и жестких, тесных платьях. А Габриэль на пляже резвилась от души и плавала в купальном костюме, который придумала сама.
– Видела бы ты этих старушек! – смеялась она. – Когда я выходила из воды, они смотрели на меня сквозь лорнеты так, словно наступил конец света.
В своей одежде, не сковывающей движения, она научилась играть в крокет. Кейпел помог ей освоить теннис.
– Ты даешь женщинам свободу, Коко, – услышала я как-то, когда он зашел в бутик после одной из их совместных поездок. – Как нам остановить тебя?
– Вам это не удастся, – заявила она, и он просиял от гордости.
Теперь сияла она.
– Я собираюсь это сделать, Нинетт. На улице Гонто-Бирон, между отелем «Нормандия», казино и пляжем есть чудное местечко, и это самый центр. Бой уже заплатил за аренду.
– Но мне казалось, ты хочешь вернуть ему то, что уже задолжала? – осторожно поинтересовалась я. Я очень опасалась открывать новый магазин, пока Габриэль зависела от Кейпела. Неужели она не помнит, как расстроилась, когда узнала о кредитной линии под его гарантию? Как почувствовала себя обманутой.
– Да, хочу. Но это мой шанс делать не только шляпы.
Я просматривала банковские выписки каждую неделю. Мы больше не пользовались кредитом, но очень медленно возвращали Бою долг. Однако когда я заговорила об этом, Габриэль изменилась в лице и стала напоминать разъяренного быка, готового броситься в атаку:
– Я уже все решила. Ты никогда не бывала в Довиле и не имеешь представления, что это такое. У тебя нет права голоса.
Теперь рассердилась я:
– Зато представляю, что такое гроссбух. Когда ты в последний раз в него заглядывала?
– Бой утверждает – чтобы быть успешным в бизнесе, нужно рисковать.
– А знаешь, почему это называют риском? – Меня злило ее упрямство. – Потому что ты можешь потерять все.
По правде говоря, я не особо верила в успех сшитых ею нарядов. Я оценила их привлекательность, но другие могут не понять. Что, если бутик прогорит? Я не могла вынести даже мысли об этом. И в первую очередь меня беспокоила реакция Габриэль на неудачу.
Это был наш первый деловой спор. Мы почти не разговаривали друг с другом в течение нескольких дней.
Перед тем как вернуться в Довиль, Габриэль сказала мне, что очень на меня рассчитывает и что теперь я отвечаю за парижский бутик. Однако я все еще сомневалась, считая, что нам обеим необходимо сосредоточиться на Париже. Chanel Modes расширялась. Шляпки Габриэль появились в модных журналах, а нам пришлось открыть еще одну мастерскую и нанять почтенную женщину по имени Анжель в качестве главной швеи, чтобы она контролировала работу остальных.
И вот теперь моя сестра решила, что хочет продавать скучные свитера?
Центром моды был Париж, а не какой-то маленький курортный городок на побережье Нормандии.
Я ошиблась. Насколько можно ошибиться. Как никогда.
Чтобы успокоить меня, Габриэль сразу же написала, что новый бутик пользуется успехом с момента открытия.
Морис с Эдриенн отправились в Довиль помогать, и, вернувшись, тетя рассказала мне подробности:
– Однажды днем мы с Габриэль оделись одинаково, даже туфли были одной модели!
Оказалось, они вдвоем встали у дверей бутика и приглашали прохожих войти. Бой и Морис сидели на скамейке перед зданием, и не успели они опомниться, как вокруг собралась толпа друзей по Жокейскому клубу, услышавших новость про магазин. Это, разумеется, вызвало любопытство других курортников, и они останавливались узнать, что происходит. Среди них были спортсмены и аристократы, которые маялись от безделья.
– Это было похоже на праздник! – восклицала Эдриенн. – Как в Булонском лесу воскресным днем! Проходившие мимо дамы заходили в бутик, рассматривали шляпки и кардиганы, раскупили почти все!
Вскоре я увидела все собственными глазами. Магазин в курортном городке стал еще одним местом на этой земле, которое мы смело могли назвать своим. К тому времени вернулся Лучо, и большую часть времени я проводила в Довиле, оставив Анжель заведовать бутиком на улице Камбон.
Мы поселились в фешенебельном отеле «Нормандия», и по утрам, пока мужчины возились с лошадьми, я вместе с Эдриенн прогуливалась по пирсу в творениях Габриэль – мягких кардиганах с поясом, которые она так любила, в тон мягким же юбкам. Мы шли с гордо поднятыми головами, устремив взгляды вперед, с легкими улыбками на губах. На нас обращали внимание и явно гадали, кто мы такие.
Андрэ приехал к нам на каникулы. Мы с Габриэль купили ему собаку, которую он назвал Бруно, и часто брали его с собой на пикники на пляж. Ему уже исполнилось девять, черты лица стали утонченнее, он вытянулся и удивлял нас, общаясь с Боем на прекрасном английском.
После обеда мы посещали поло-клуб. Казалось, я никогда не устану смотреть, как играет Лучо. Было очевидно, что поло для него не просто спорт. Нечто небесное, слияние душ человека и животного. Когда он был со своими лошадьми, в нем чувствовались удовлетворение, спокойствие, которые, по его словам, он обретал только в пампасах.
По вечерам, переодевшись, встречались за ужином. Иногда устраивались танцы. Танго было настолько модно в Париже, что город стали называть «Танголенд», и Довиль не остался в стороне. Был даже поезд, Tango Special, в котором убирали сиденья, чтобы пассажиры могли танцевать во время поездки из Парижа в Довиль и обратно.
– Это не танго, – сказал однажды вечером Лучо, когда мы наблюдали за парами на танцполе в «Нормандии», и его красивое лицо исказилось. – Это преступление. Оскорбление Аргентины. Кощунство. Посмотри на них, они слишком много думают о своем следующем шаге.
Он повел меня к ним, притянув ближе, чем обычно, крепко прижал к себе так, что я невольно повторяла все его движения.
– El tango está entre paso y paso[66], – шепнул он. – Дело не в шагах, а в том, что происходит между мужчиной и женщиной. Речь идет о тоске и желании, страсти, чувствах, инстинктах.
Внезапно он сделал шаг назад, инерция оттолкнула меня, но он все еще держал мою ладонь, затем резко привлек меня обратно, его руки обняли меня за талию.
– Это должно быть возбуждающе, чувственно, – сказал он, дыша мне в шею. – Позже, когда мы останемся одни, я научу тебя настоящему танго.
Довольно скоро весь Довиль узнал о Габриэль Шанель. Мы с Лучо предпочитали проводить время в отеле наедине, при любой возможности. Как и Морис с Эдриенн. Но Габриэль нравилось внимание. Она хотела, чтобы люди видели ее с лихим Боем Кейпелом, чемпионом Англии по поло, который везде выделялся своей приятной внешностью и куртуазными английскими манерами. Габриэль хотела показать всему миру, как они влюблены и что из всех женщин он выбрал именно ее.
И люди обращали на это внимание. Художник Сем, будучи в Довиле, нарисовал карикатуру на танцующих Габриэль и Боя. Кейпел был изображен кентавром, моя сестра – в образе роковой женщины в его объятиях, в одежде, которую сама придумала. Он опубликовал ее в сборнике под названием Tangoville sur Mer. Страсть, чувство, инстинкт. Он прекрасно это ухватил.
Кое-кто боялся стать объектом внимания Сема. Только не Габриэль.
«Что же, папа, – казалось мне, думает она даже спустя столько лет. – Посмотри на меня. Я достойна любви».
Мы вернулись в Париж, танго все больше набирало популярность. Парижане стекались на танго-мероприятия, устраиваемые отелями по четыре франка с человека, в буфете предлагали бутерброды и чай. Позже появились танго-вечеринки, благотворительные танго, танго-балы, танго-ужины. La Vie Heureuse опубликовала статью, где обсуждались стили танго. Дамы из высшего света нанимали профессиональных инструкторов. Выпустили туфли для танго, брюки для танго, специальные свободные корсеты для танго. Юбки пришлось укоротить, чтобы не спотыкаться. С «хромающими юбками» наконец было покончено. Изменились даже шляпы: теперь на них красовалась одна эгретка, стоящая спереди по стойке «смирно», вместо извивающегося во все стороны плюмажа, который мог вывести танцовщицу из равновесия.
Кругом танго, танго, танго. Оранжевый цвет больше не был оранжевым. Это был цвет танго.
– Антониета, – услышала я как-то днем в бутике на улице Камбон чей-то голос, который никак не мог принадлежать Лучо. Был сентябрь, а это означало, что он уже вернулся в Аргентину.