Что я делаю?! Я же люблю Оскара!
Не знаю, как долго я там пробыла, как вдруг теплые руки обняли меня.
– Антуанетта! – встревоженно спросил Оскар. – Что случилось? Я что-то сделал не так?
– Нет, – ответила я; мой разум лихорадочно работал, а в животе возникло тошнотворное чувство. – Нет. Просто… – Я сделала глубокий вдох. – Мне показалось, что я видела свою сестру Джулию-Берту, ту, что умерла. Мать Андрэ. Мне показалось, что я вижу ее лицо в толпе, но… это была не она.
Мне не хотелось лгать. Я никогда не лгала Лучо, ни разу. Но у Оскара было такое невинное лицо… Как я могла сказать ему правду? Он был искренне озабочен, пытался, когда я плакала, утешить, даже не зная, о ком я на самом деле плачу, не зная, что, сидя на ступенях, я была уверена, что ощущаю в воздухе намек на бергамот и лаванду.
На следующий день я рассказала о случившемся Габриэль.
– Это не Лучо. Уверена, – не слишком твердо произнесла я.
– Нинетт, он не вернется. – Она сказала это мягко, но настойчиво.
Война закончилась почти год назад. Он бы уже вернулся. Так много людей пропало без вести. Так много потерявшихся в грязи ничейной земли, тех, кого, возможно, никогда не найдут.
Ранняя смерть, предсказала цыганка. Я выйду замуж. Все сбылось.
– Теперь ты понимаешь, почему я должна уехать в Канаду? – прошептала я.
– Нет, не совсем. Вы оба можете остаться здесь.
Как она могла не понимать? В Канаде я не буду искать Лучо в каждом проходящем мимо мужчине и не буду надеяться, что он сейчас войдет, каждый раз, когда открывается дверь.
Оскар любил меня, я любила его. Лучо остался в прошлом. Оскар – вот мое будущее.
Когда найдешь его, не раздумывай. Сделай это для меня.
Мы поженились 11 ноября 1919 года в загсе восьмого округа, в годовщину окончания войны. В воздухе витало торжество.
Бой Кейпел был свидетелем, Габриэль и Эдриенн – подружками невесты. На мне было платье, сшитое Габриэль: ярко-белый атлас, украшенный прелестнейшим белым кружевом Шантильи, модно заниженная талия, перехваченная атласной лентой в тон. На церемонии присутствовала старшая сестра Оскара, Августа, которую он называл Гасси, очаровательная девушка, только что приехавшая в Париж изучать искусство.
– В Виндзоре тебя полюбят, – сказала она.
Жена-заложницаВиндзор, Онтарио1919–1920
– Сколько еще до Виндзора? – спросила я, наклоняясь к Оскару, своему мужу, когда поезд остановился. Мы добирались несколько дней, сначала из Биаррица, где провели двухнедельный медовый месяц на вилле «Ларральде», потом из Ливерпуля, где поднялись на борт «Императрицы Франции», пересекли Атлантику, достигли Ньюфаундленда, и я впервые увидела Канаду – холодное, каменистое, ветреное пространство с ветрами посильнее обазинских. Там мы сели в поезд и ехали несколько часов, пока я не увидела в окно скопление домов и коричневых, коротких и квадратных строений.
– Милая, – улыбнулся Оскар, встал и протянул мне руку. – Мы на месте. Это и есть Виндзор.
Дом родителей Оскара был солидным, очень внушительным. Предполагалось, что мы будем жить в нем все вместе. Было трогательно наблюдать, как его встречает семья.
Я стояла чуть в стороне, пока его братья и сестры толпились вокруг.
– Это, – сказал он, притянув меня к себе, – Антуанетта. Моя жена.
Я заметила настороженность в глазах родителей Оскара. Солидная, консервативно одетая пара лет пятидесяти. Как же я не догадалась? Оскар всегда говорил, что его братья и сестры будут обожать меня. Но про родителей – никогда. Он ни разу не упомянул о том, как они относятся к нашей свадьбе.
– Здравствуйте, – официальным тоном сказала мать Оскара, протягивая маленькую руку в перчатке.
– Очень рада познакомиться, – пролепетала я.
Я сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, ощутила недоверие и подозрительность. Для них я была немолодая женщина. Француженка. Не представляю, что они думали, глядя на меня, сопровождаемую горничной, с семнадцатью сундуками одежды, коробкой с серебряным чайным сервизом и изысканным русским самоваром, который Габриэль подарила нам на свадьбу. Моя одежда, такая модная в Париже, казалась здесь легкомысленной, вычурной или даже хуже.
Позади родителей мигали маленькие глазки сестер и братьев. Какое любопытство, должно быть, возбудил наш приезд!
Мы разместились в его старой мальчишеской комнате, украшенной теннисными трофеями, школьными вымпелами и прикрепленными к стенам газетными вырезками с самолетами. Я расстелила кружевное покрывало, которое Эдриенн подарила нам на свадьбу, отступила назад, чтобы насладиться эффектом, и мне захотелось плакать. Эдриенн. Габриэль. Они остались за океаном.
Стоявший рядом Оскар протянул руку и приподнял мой подбородок.
– Дорогая, что случилось?
– Я не понравилась твоим родителям, Оскар. Ты видел, как они на меня смотрели?
Он напрягся.
– Антуанетта, дело не в том, что ты им не нравишься. Совсем не так. Дело во мне. Им нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что я женился не на девушке из Виндзора. Я уже не тот человек, каким был до войны. Им придется это принять.
– Ты должен был меня предупредить, – твердо сказала я, отворачиваясь; мне не хотелось на него смотреть.
– Я надеялся, что все будет хорошо. Но они будут любить тебя, Антуанетта, я знаю, что будут. Они не смогут устоять. – Эдриенн и Морис были вместе уже десять лет, а его родители все еще не признавали ее. – И помни, – добавил он. – Мы здесь не навсегда.
Осенью планировался переезд в Торонто. Оскар должен был начать изучение права в Осгуд-холле.
Оставалось подождать еще несколько месяцев.
Позже, пытаясь доказать, что в его семье не возражали против нашего брака, и надеясь как-то сгладить ситуацию, Оскар показал мне вырезку из ноябрьского номера местной газеты, когда мы еще были во Франции.
«Мистер Оскар Э. Флеминг только что получил телеграмму от своего сына, лейтенанта. В прошлый вторник Оскар Э. Флеминг-младший объявил о своей женитьбе в Париже, Франция, на мадемуазель Антуанетте Шанель… Они проводят свой медовый месяц в загородном замке Шанель в Биарриц, Франция».
Объявление о моей свадьбе.
Он выглядел таким довольным. Я улыбнулась, сказала ему, что оно прекрасно, и отогнала жуткое ощущение, возникшее у меня во время знакомства.
Чтобы расположить к себе родителей Оскара, я попыталась их очаровать. Пустила в ход комплименты. В конце концов, когда-то я была любимой продавщицей некоторых весьма привередливых женщин. Но мне не хватало знания английского. Говорила ли я то, что собиралась сказать? Или что-то совсем другое? Неловкость сохранялась. Его родители тоже старались изо всех сил, но мать Оскара по-прежнему не смотрела мне в глаза. А отец всегда хмурился, бросая на нас скептические взгляды, когда мы находились в одной комнате или проходили по коридору.
В объявлении о свадьбе упоминался «загородный замок Шанель», что на самом деле означало виллу «Ларральде» в Биаррице, здание, в котором располагался наш бутик. Может быть, его родители намеренно допустили эту неточность, потому что не одобряли того, что я деловая женщина? Интересно, рассказал ли Оскар о моем намерении открыть бутик в Виндзоре? Считают ли они это неуместным для замужней женщины?
Вскоре я поняла причину их беспокойства, особенно после встречи с друзьями Оскара, их женами и подругами во время обещанной Оскаром домашней вечеринки. Меня воспринимали как любопытный экземпляр, диковинку в шкафу матери-настоятельницы, бабочку, приколотую к бархатной доске. Я курила сигареты. Я пила. Мне нравилось танцевать. Я одевалась не так, как они. Я была «вызывающе эффектной», не говоря уже о том, что на десять лет старше.
Было еще кое-что. Виндзор, как объяснил Оскар, начинался как французская колония, пока его не захватили англичане. В городе соперничали две фракции. Англичане – протестанты, как Флеминги, и французы – католики, как я.
Я превращалась в позор семьи.
Но все это ушло на второй план, когда перед самым Рождеством пришла телеграмма из Парижа. От Эдриенн.
ДОРОГАЯ НИНЕТТ. СЛУЧИЛОСЬ СТРАШНОЕ. БОЙ КЕЙПЕЛ ПОГИБ В АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ. НАШ ДОРОГОЙ БОЙ УШЕЛ. БЕДНАЯ ГАБРИЭЛЬ. ОНА ОПУСТОШЕНА.
– Мы должны вернуться, – заявила я Оскару, когда мы остались одни в нашей комнате. Я была в отчаянии, слишком потрясена, чтобы плакать. – Мне нужно быть с Габриэль.
Он взял меня за руку и усадил на кровать, пытаясь успокоить.
– Ты должна мыслить логически, Антуанетта.
– Логика? Сейчас не время для логики!
– Но это невозможно, – сказал он. – Похороны состоятся раньше, чем мы туда доберемся.
– Это не имеет значения. Габриэль нуждается во мне. Я должна быть рядом.
Он помедлил.
– А что я скажу родителям?
– Что ты имеешь в виду?
Оскар понизил голос:
– Я не могу сказать им, что нам нужно срочно возвращаться в Париж, потому что погиб любовник твоей сестры, женатый мужчина.
Его реакция повергла меня в ужас.
– Оскар! Я должна поехать к ней. Какая разница, что думают твои родители? Бой умер!
Он изменился в лице, когда был вынужден признаться мне кое в чем. Его отец контролировал все. Он был щедр со своими детьми, но при условии полного подчинения. Деньги, которые Оскар неограниченно тратил в Париже, посыпались на него в награду за его военную службу.
У Оскара не было собственных денег.
Он не мог позволить себе оплатить нашу поездку.
Он полностью зависел от отца.
– Ты солгал мне! – воскликнула я, вставая; каждая частичка меня дрожала от гнева.
– Я не знал. Я думал, что заслужил свободу. Пока мы находились в Париже, отец именно так все и представил. Теперь Франция и Англия свободны, а я – нет.
Он был расстроен. Смущен. В глазах отца он не был взрослым мужчиной, он оставался сыном, который должен слушаться во