Что удивительно, но, вопреки голливудскому обыкновению, она продлилась дольше, чем жизнь воскресных тиражей, напечатавший объявление об их помолвке. Мери и Отто действительно оказались родственными душами. Ради нее он отказался от опасных полетов, а она — от мечты стать звездой Голливуда. Они много путешествовали вместе, купили яхту, на которой отправились в свадебное путешествие. Он построил для нее дом на Голливудских холмах — в честь ее детской мечты о замке на горе, которым девушка грезила на родине в Шотландии. Мери подарила мужу двух сыновей.
А потом произошла катастрофа. Однажды супруги по обыкновению вышли вдвоем на яхте, оставив детей дома с прислугой, и попали в шторм. Нашли только обломки корабля. Это была настоящая американская трагедия, несколько недель историю любви и смерти, а также фотографии маленьких сирот печатали все газеты от побережья до побережья, но вскоре интерес к Химмельбергам у публики пропал.
— Мне было одиннадцать, а брату девять, когда умерли наши родители. Ничего не изменилось в нашей жизни, кроме того, что нас больше никто по-настоящему не любил. Хотя родители друг друга все равно любили больше, мы это чувствовали. А так нам не на что было жаловаться, мы не стали в одночасье бедными сиротками. Отец обо всем позаботился, назначил опекунов. Мы жили в школе-пансионате, потом уехали в колледж. Даже рецессия не сильно нас разорила. Мы перестали быть миллионерами, а стали просто состоятельными. Лютер, например, за всю жизнь пальцем о палец не ударил. И, если бы жил по средствам и не влезал в долги, то проблем бы у него не было.
— А почему у вас такие разные имена? — полюбопытствовал я.
— Нас назвали в честь дедушек. Меня в честь шотландского, а брата в честь немецкого. Наверное, поэтому я получился таким рохлей и тугодумом. Я не шучу. Лютер всегда соображал лучше меня, но не мог усидеть на месте. Его выгоняли из нескольких школ. А мне как понравилась физика, так я в ее и вгрызся. На фронт меня не взяли. Из-за зрения и сердца. А Лютер пошел в авиацию. Хотел превзойти славу отца. Вернулся без единой царапины.
Теперь я увидел картину в новом свете. Уже не Том мне стал казаться инородным элементом, стремящимся вырваться из клетки скучной обывательской жизни. В этом семействе храбрых летчиков, романтичных актрис и бушующих страстей, явным подкидышем был сам Генри.
Меня стало беспокоить то, что мы довольно долго стояли и разговаривали перед ярко освещенным окном, но в самом доме не было заметно никакого движения. Если Лютер планировал вечеринку, то не было признаков гостей, да и сам хозяин не возвращался. Да и кто уезжает в спешке, оставив включенными все огни?
— Генри, у вас есть ключи от дома?
— Да.
— Давайте зайдем внутрь, кажется, действительно становится прохладно.
Мы вернулись к парадному входу и на всякий случай я позвонил в дверной звонок. В доме стояла тишина. Я нажал на ручку.
— Странно, дверь открыта.
Мы зашли внутрь и, миновав просторный холл, оказались в той самой пылающей огнями гостиной.
— Здесь никого нет.
— Давайте осмотрим дом, — предложил я.
— Хорошо. Я начну с кабинета, — сказал Генри и исчез в коридоре.
Я раздумывал, куда мне отправиться, когда услышал крик и пробежал следом.
— Смотрите, здесь полный разгром! — задыхаясь, прохрипел Генри.
В кабинете все было перевернуто вверх дном. Ящики письменного стола выдернуты, их содержимое выброшено на пол, также как и книги с полок. Меня больше беспокоил Генри и его сердце. Я усадил его в кресло и бросился за стаканом воды.
Планировка дома была сложной, поэтому я не нашел кухню, зато к гостиной под странным углом примыкала столовая, где я увидел полный графин и стаканы. Наливая воду, я случайно задел ногой под столом что-то твердое. Наклонившись, я увидел кожаный ботинок. Осторожно поставив стакан на стол, я приподнял скатерть. Под столом, скрючившись, лежал мужчина. Я потрогал его руку. Она была ледяной.
Глава 7
Напоив Генри водой и заставив его принять таблетки, я деликатно показал ему свою находку. Как я предполагал, он узнал в покойном Лютера. Все, что мне оставалось делать, это вызвать полицию и позвонить Эдит, чтобы рассказать о произошедшем. Судя по ее ледяному тону, она была уверена, что я сам все это и подстроил.
Прибывшим детективам мы с Генри рассказали, что приехали к покойному, поскольку разыскивали сына Генри, то есть племянника покойного, и хотели убедиться, не скрывается ли он, то есть племянник, у покойного. Тогда мы еще не знали, естественно, что он покойный, а планировали застать его живым и здоровым. Мы рассказали правду об открытой двери, разгроме в кабинете и моей находке в столовой, когда я искал воду. Умолчали о встрече на дороге и всей утренней истории на пирсе Дельгадо. Генри представил меня в качестве своего старинного приятеля и я не стал ничего добавлять. Мне, конечно, пришлось назвать офицерам свое имя, адрес и род занятий, но полиция настолько охотно вцепилась в версию убийства при ограблении, так что даже не обратила внимания, что отец приехал к брату разыскивать сына в компании частного детектива.
Как показал первый осмотр тела, смерть наступила не от огнестрельного ранения — на голове у него была здоровая вмятина, нанесенная чем-то тяжелы. Похоже, Лютеру буквально проломили череп.
Точку в этой истории поставила Эдит, которая примчалась за мужем в компании семейного доктора, оторванного от тихого домашнего вечера, наорала на полицейских за то, что они мучают больного человека, перенесшего тяжелую утрату, а потом увезла Генри домой. Меня тоже никто не задерживал.
Когда я наконец добрался до своей квартирки и завалился в постель, у меня созрело твердое решение на следующий день отказаться от этого дела. Я не привык так много врать и утаивать информацию от полиции. В конце концов, если меня на этом поймают — а я верю в то, что правда всегда становится известной — у меня могут отобрать лицензию.
Кроме того, сейчас я был твердо убежден, что полиция намного быстрее найдет Тома, чем я, если они будут обладать всеми нужными данными. Они могут объявить в розыск «Корветт», напечатать фото мальчика в газетах, так что рано или поздно его кто-то заметит. Конечно, по всему выходит, что Том каким-то образом замешан в убийствах. В убийстве Карлоса или в убийстве своего дяди Лютера. Или даже в обоих. Вспомнив историю его матери, я вполне мог представить, как Том, попав в передрягу, мог обратиться к дяде за помощью, но изменил планы и решил обчистить его, а, когда был пойман на месте, то ударил дядюшку чем-то тяжелым, а потом зачем-то запихнул под обеденный стол. И, естественно, уехал на его машине. Завтра позвоню миссис Химмельберг и попрошу ее рассказать все полиции, решил я. Если Том все-таки невиновен, хороший адвокат это быстро докажет.
Правда, с утра моя уверенность в принятом решении сильно поубавилась. Ну как сказать тигрице, что ты больше не хочешь защищать ее тигренка, а вместо этого посоветовать ей позвонить в зоопарк и надеяться на лучшее. Я несколько раз закуривал, варил себе кофе и подносил руку к телефонной трубке, пока меня не выручил звонок из секретарской службы. Как сообщила мне девушка (этим утром Синтия), миссис Химмельберг сама настойчиво просила меня с ней связаться.
— Насколько я помню, сегодня истекает срок заключенного нами контракта, — ее голос в трубке звучал привычно холодно.
Я благодарно возвел очи горе, думая, что она сейчас сама заявит, что в моих услугах больше не нуждается. Однако Эдит снова сумела меня удивить.
— Мы поговорили с мужем, и решили, что, поскольку ситуация явно серьезная, мы хотим вас нанять для поисков Тома. Мы заплатим вам недельный аванс и покроем любые расходы. Если вы подъедете прямо сейчас, я выпишу чек.
С этими словами она разъединилась.
В сомнениях я отправился в Пэрис. С одной стороны, меня радовала мысль внести вперед арендную плату и купить себе, например, новый галстук. Но, с другой стороны, я был не намерен отступать и хотел серьезно поговорить с этой женщиной о поисковых возможностях полиции, а также ответственности за утаивание информации.
Судя по отсутствию машины Генри на дорожке, миссис Химмельберг опять была дома одна. Из любопытства я прошелся чуть дальше вдоль дома и обнаружил гараж на две машины. Там стоял «Олдсмобиль» Эдит и «Сандерберд», очевидно, принадлежавший Тому, наполовину накрытый чехлом. Терпеливого Генри без возражений выгнали на улицу, хотя он, наверняка нашел для себя множество причин, почему ему не нужен гараж.
На этот раз в доме была приходящая уборщица, которая мрачно орудовала пылесосом. Эдит предложила мне пройти в кабинет мужа. Она сразу подтолкнула мне подписанный чек, как будто не сомневалась, что только меркантильность заставила меня немедленно примчаться к ней из Лос-Анджелеса.
— Генри с утра уехал заниматься похоронами брата. Еще он с адвокатом должен снова подняться в тот ужасный дом, полиция просила составить опись того, что, по его мнению, мог украсть грабитель.
Я решил все-таки высказаться.
— Мэм, не знаю, что вам рассказал муж, но он, кажется, узнал машину Лютера, когда мы с ней чуть не столкнулись на его горной дороге. Я подумал, что ей мог бы управлять Том. Вы не хотите рассказать полиции, что ваш сын пропал? Если они объявят его в розыск, шансы найти мальчика будут гораздо выше. Особенно, если он связался с плохими людьми и сейчас находится в опасности.
— Я не понимаю, на что вы намекаете, — холодно ответила Эдит. — Генри все рассказал полиции про «Корветт» сегодня утром. Он признался, что вчера был в шоке и просто забыл этот инцидент. Теперь полиция думает, что на машине уехал грабитель. Они уже объявили ее в розыск. И, как вы сами говорили, нет никаких оснований связывать Тома с убийством Лютера. Мы даже не знаем, был ли он в этом доме. Никто же не видел водителя. Никто вообще не видел Тома со вчерашнего утра.
— Понимаете, — вдруг сменила она тактику и попыталась заговорить проникновенно. — Генри сейчас просто на грани, я это вижу. Когда мы с ним познакомились, у него уже шалило сердце. Все думали, что он спокойно пережил разрыв с Ниной, но я увидела, что это подточило его изнутри. И ему иногда было трудно даже смотреть на маленького Тома, потому что он был очень похож на мать. Все что я хотела — чтобы у нас была просто обычная семья, без драм и русских горок, с умеренным счастьем. Я очень старалась. Не могу сказать, что я была без ума от мужа, к тому же ребенком от другой женщины, но я не молодела, а мне хотелось семью. Потом Генри не взяли на фронт и он опять едва не впал в депрессию. И снова улыбался своей сонной улыбкой и все скрывал внутри. Но затем его забрали в какой-то секретный проект в Неваде и он уехал на долгие месяцы. Ему нельзя было даже говорить, куда. А я осталась одна. С чужим маленьким ребенком. Никогда мне не было так страшно и одиноко. И однажды я проснулась и, услышав плач Тома, обняла его и поцеловала, а он впервые обнял меня в ответ. Я тогда впервые поняла, что люблю его, как своего ребенка. А потом Генри вернулся, и мы все снова были вместе. Это была моя семья, и я решила, что буду защищать их даже ценой своей жизни.