– Они исполняли долг.
– Однако вы… Сколько тебе лет?
– Достаточно. – Я отворачиваюсь.
– Мне, к примеру, уже восемнадцать, но я до сих пор во многом полагаюсь на родителей. Представить не могу, как бы жил один.
– Я не одна. У меня сестра. Да и родители скоро вернутся.
– Мама говорит, Лайя сбежала, и ты испугалась, что она пропадёт.
– Так и было.
– Она опять к Фёдору бегала?
– Похоже, весь город уже знает, – вздыхаю.
– Эти парни – само веселье, девушкам они нравятся, но есть в них что-то нехорошее.
– Согласна.
– Ночью целый город вышел на медведя, а из Ховлинов ни один не явился. Странно, да?
– Я и не знала. Более чем странно.
– А тебе они нравятся? Хотела бы попробовать их фруктов?
– Что ты, Довид! Ни за какие коврижки! Как ты мог такое подумать?
– Просто спросил. Все горожанки от них в восторге.
– Нет, эти парни не в моём вкусе. Да и тятя не одобрил бы, если бы я начала перемигиваться с гоями. – Краснею. – Вообще с кем-нибудь.
– То есть меня он тоже не одобрит?
– Я так не говорила. – Закрываю глаза.
– Однако подразумевала.
– Довид, мой отец, он не такой, как все. Он… если начистоту, мне кажется, тятя подыскивает мне мужа в Купели.
Довид меняется в лице и тихонько спрашивает:
– А ты сама этого хочешь?
– Нет, – качаю головой. – Вернее, прежде хотела, а теперь… всё изменилось.
– Что же?
– Появился ты. – Я поднимаю взгляд, сама не веря, что произнесла эти слова.
Однако они прозвучали совершенно естественно, ведь я сказала правду. Брать их назад мне не хочется. Довид крепко обнимает меня и говорит на ухо:
– На месте твоего отца я бы желал своей дочери счастья.
Смеюсь и отнимаю лицо от его груди:
– Вот родится у тебя такая шустрая дочка, как Лайя, пожалеешь о своих словах.
– Так что за чужих мужчин ты повстречала?
– Я не знаю, кто они. Якобы прибыли из Купели повидаться с тятей. Но ведь тятя сам туда отправился. Бессмыслица какая-то.
– Ох, не по душе мне всё это…
– Как и мне, Довид. Послушай, я должна идти. Надо присматривать за Лайей.
– По-моему, она и сама неплохо справляется.
– Нет-нет, выглядит она сегодня получше, но вчера ещё пластом лежала. Не хочу выпускать её из виду. Вдруг она снова пропадёт? Ты представить не можешь, что я пережила…
– Вообще-то могу.
Краснею и опускаю глаза.
– Прости, что напугала. Обещаю, больше такое не повторится.
Довид прижимает меня к себе, утыкается носом в шею. От каждого его прикосновения внутри загораются тысячи крохотных искорок. Он хочет меня поцеловать, однако я тревожусь, что наша прогулка затянулась.
– Мне пора.
– Проверь, как там она, и возвращайся.
Мотаю головой.
– Тогда побудь еще хоть пять минуточек.
Киваю.
– Здесь у вас очень красиво.
– Разве ты никогда не был в лесу?
– Горожане не слишком охотно сюда ходят. Некоторые говорят, что лес заколдован, а кто-то – что в нём водятся привидения.
– Единственная, кто здесь точно водится, это я. – Смеюсь. – Ну, и Лайя, конечно, – прибавляю быстро.
– Такие привидения мне по нраву.
– Кодры – лес древний, Довид. Деревья были здесь задолго до нас и останутся даже тогда, когда Дубоссары опустеют.
– Мы никогда не покинем Дубоссары. Евреи живут здесь уже почти триста лет!
– Кто знает? – качаю головой. – Вот твой брат уехал в Америку. Может, вскоре и вы подадитесь за ним вслед. А может, нам всем здесь придётся худо. Да что я объясняю, ты и сам знаешь историю… Куда бы мы ни пришли, земля расцветает, а потом почему-то отторгает нас.
– Не земля, а люди.
– На базаре народ болтал всякое. – Я обхватываю себя за плечи.
– Мы разберёмся, Либа, – ободряет меня Довид. – Убьём медведя и докажем, что смерть Жени – не на нашей совести. Вскоре люди обо всём позабудут.
– Надеюсь.
54Лайя
Я мою чашки и думаю
о Либе с Довидом.
Он смотрит на неё,
словно она —
луч солнца,
глоток воды,
гроза в начале лета,
зелёная трава и небо.
Он смотрит так,
как будто хочет
навеки затеряться
во тьме её волос.
Во взгляде Фёдора
такого я не вижу.
Внезапно
от боли в животе
сгибаюсь пополам.
И жажда, жажда, жажда
меня изводит.
Согнувшись над столом,
хватаю чайник,
чуть ли не залпом
его опорожняю.
Нет, жажда не проходит.
Сползаю на пол, прижимая
ладони к животу, и слышу
звуки скрипки, звон бубенцов
и флейты переливы.
Знакомая мелодия,
та самая, что прежде
звучала у костра.
Мне кажется, мой мозг
сейчас вскипит
и голова взорвётся.
Резь в животе, я извиваюсь,
как рыба на песке.
Ещё недавно
была я всем
и становлюсь ничем,
ничем,
ничем.
Спина опять саднит,
а пальцы рук и ног
покалывает, точно
от игл стеклянных.
Перед глазами
мелькает всё.
Пытаюсь сделать вдох
и не могу.
Под веками кружат
мерцающие звёзды,
звёзды, звёзды…
Ещё – лицо, оно
такое доброе,
а за плечами – крылья..
Мама?
Нет, не она.
Мужчина.
Красивый, черноглазый,
он трогает мой лоб,
целует в щёку
и гладит по спине,
а боль стихает.
«Лайя, Лайя,
умеешь ты летать
и скоро сможешь
встать на крыло.
Тот час не за горами,
только вспомни
о тихих заводях,
о ветре, что в лицо,
о солнце над тобой,
об облаках…
Ты не такая,
как прочие.
Ты – чудо.
Ты – надежда…»
Я воспаряю
над Дубоссарами.
Лечу над тёмным лесом,
раскинув крылья.
Перепончатые лапы
на месте ног.
Кружу, кружу
над городком и лесом,
вижу вдруг
поляну Ховлинов
и Фёдора на ней.
Меня заждался он.
Пытаюсь снизиться,
но крылья исчезают.
Я камнем падаю
на землю
вниз.
Я вся в слезах и в белых перьях.
Они повсюду: перья, перья, перья.
55Либа
Раскрасневшись от мороза, мы с Довидом возвращаемся в дом. Я смотрю только на него. Вдруг его глаза в ужасе расширяются. Перевожу взгляд и вижу Лайю, скрючившуюся на полу. Сестра бледна. Она не шевелится и вся покрыта перьями.
– Лайя! Нет! О, Господи, нет! – Подбегаю к ней и пытаюсь приподнять. – Лайя, Лайюшка, очнись. Векн аройф![49]
Лебеди! То, чего так боялась матушка, случилось, а я всё прозевала. Но как они сюда проникли и куда подевались? Что здесь вообще произошло?
– Позвать доктора, Либа?
Только тут вспоминаю о Довиде.
– Да-да, но сначала помоги перенести её на кровать.
– Это всё я виноват. Не надо было тебя задерживать.
– Не кори себя, Довид. Мне нужно своей головой думать.
– Может, её лучше не трогать?
– Нельзя же, чтобы она лежала на холодном полу.
Вдвоём поднимаем Лайю. Она лёгкая, точно перышко.
– Не знаю… не знаю, что делать. – Мне кажется, я вся одеревенела.
– Я сбегаю за помощью и найду телегу. Отвезём её к доктору.
– Хорошо, – отвечаю. – Хорошо.
Хотя, что во всём этом хорошего?
Довид выбегает из дому. Сажусь на кровать рядом с Лайей, кладу её голову себе на колени. Худенькое тельце мелко трясётся. Разглядываю устилающие пол перья. Неужели лебеди проникли в хату, пока я была на улице? Я же глаз с дома не сводила. Как бы не так! Не сводила, да только – с Довида. Но разве могла я не услышать хлопанье крыльев? Веки Лайи вздрагивают. Движение почти незаметное, не смотри я в этот момент на сестру, нипочём бы не увидела. Губы сестры приоткрываются:
– Фёдор… Фёдор…
– Этот парень нужен тебе примерно так же, как дыра в голове, – ворчу на сестру. – Я здесь, Лайя, не бойся, я поставлю тебя на ноги.
Иду принести ей воды, но когда возвращаюсь, глаза Лайи вновь закрыты. Подношу кружку к её губам. Те остаются плотно сжатыми. Пытаюсь пальцами смочить ей рот, однако Лайя стискивает губы ещё плотнее.
– Давай же, Лайя, пей.
Пытаюсь усадить сестру и напоить. Безуспешно. Вода стекает по подбородку на грудь. Лайя снова начинает дрожать. Укладываю её обратно и укрываю одеялом.
Отвар! Надо сделать отвар из целебных трав. Мама всегда так поступает, когда мы болеем. Вот только какие травы помогают от жара и обезвоживания? А может быть, Лайя страдает от любовной тоски? Или у неё что-то с сердцем? Или вообще такое, о чём я понятия не имею? Мечусь по кухне, наугад бросаю в чайник мяту, сухие берёзовые листья, цветки бузины, ягоды шиповника и черники, ломтик имбиря… Чего же ещё, чего ещё? Увы, я не знаю языка трав. Мои руки умеют только месить тесто.
«Нельзя спасти того, кто не желает быть спасённым», – произносит голос в моей голове. Он принадлежит не матушке. Скорее – госпоже Майзельс… Едва успеваю поставить чайник на огонь, как входит Довид со своей матерью.
– Ой, Либа! Бедная ты моя! – госпожа Майзельс кидается ко мне и обнимает.
– Нет-нет, со мной всё в порядке. Пожалуйста, простите, что побеспокоила вас ночью. Я не хотела никого пугать, просто сильно тревожилась за сестру.
– Разумеется, детка, разумеется. Просто я так к тебе привязалась, ну, ты понимаешь. Думаю, случись что с тобой, не только моё сердце будет разбито. – Она показывает глазами на Довида.
– Умоляю, помогите моей сестре… – отрывисто говорю я. – Не знаю, что с ней.