ъезда в раздолбанной машине? И потом сбить ее чуть не насмерть?
На этот вопрос пока не нашлось ответа.
И вот она стояла среди рождественской лихорадки в магазине, который казался тесным, несмотря на свои впечатляющие размеры.
Вокруг толклись одетые в толстые куртки покупатели с искорками безумия в глазах. Продавцы носились туда-сюда, словно беговые дорожки на полу были настоящими, а не нарисованными.
Едва Хенке упомянул, что ему нужна одежда, как она заторопилась в город. Понимая, что рано или поздно ей придется рассказать о Йоне, телеэкране и последствиях неудавшегося свидания, она почему-то предпочитала пока выждать. Хенке тоже не особенно рвался рассказать ей свою историю. Пока он изложил ей лишь краткое резюме о своем отдыхе в Азии. Ни слова о том, как он оказался на Эстермальме, да еще совершенно голый. Но по понятным причинам Ребекка не стала наседать на него. Один встречный вопрос: что она сама там делала, — и ей придется все рассказать. Признаться, что именно она стала причиной его неприятностей, чуть не закончившихся для него плачевно.
Однако ее безумно интересовало, когда и каким образом он вернулся домой, каким боком знает Йона и как могли их параллельные миры так неожиданно и так мощно столкнуться.
Вся операция заняла у нее более полутора часов, и, когда она протиснулась в переполненный автобус, обе руки у нее были заняты пакетами. Ей пришлось переложить их все в правую, чтобы держаться левой за поручень под потолком.
Во всяком случае, холод Хенке теперь нестрашен.
Правда, все в общей сложности обошлось ей в пять тысяч, но пусть это станет подарком на Рождество и на день рождения одновременно.
— Ух, какая давка! — весело проговорил мужчина, стоявший рядом с ней.
— Да, и жарко…
Она на мгновение отпустила ручку, чтобы расстегнуться, но чуть не упала, когда автобус вдруг сделал неожиданный маневр.
— Хочешь, я подержу твои пакеты? — предложил мужчина.
На долю секунды она заколебалась. Дать чужому человеку в руки свои вещи… Но отопление в автобусе работало на полную катушку, и по спине у нее катились струйки пота. До следующей остановки еще далеко, а в автобусе слишком тесно — он не успеет пуститься наутек с ее мешками, она сможет его остановить. На самом деле люди иногда предлагают свою помощь без всякой задней мысли. Где ее рождественское настроение?
Кроме того, мужчина по виду был не из тех, кто ворует чужие мешки в автобусах, скорее, коллега. Что-то в его осанке и фигуре показалось ей знакомым…
Разумеется, она не узнала его, но это ничего не значило. В Стокгольме более полутора тысяч полицейских констеблей, многие пришли на работу уже после нее, и с переходом в СЭПО Ребекка все больше теряла связи с открытыми подразделениями полиции.
На мгновение она задумалась, не спросить ли его напрямую, но потом все же решила этого не делать.
— Спасибо, очень кстати, — проговорила Ребекка и улыбнулась ему, протягивая свои пакеты.
Он ответил на ее улыбку, быстро перебросил в другую руку свой собственный пакет и взял ее ношу.
Она размотала шарф, расстегнула куртку и выпустила наружу поток горячего воздуха.
Хорошо!
Речь тут явно идет о том, чтобы держать все под контролем, и не только потоки информации в Сети, но и саму фирму. Акции — видимо, все дело в них.
Анна Аргос владела большинством акций компании, поэтому последнее слово всегда оставалось за ней. Какие бы прекрасные планы ни вынашивал генеральный директор Филипп, ему все равно приходилось спрашивать одобрения правления, а это означало, что он тем или иным образом по-прежнему зависит от бывшей жены.
В отчете говорилось о котировке на бирже. А что, если Филипп хотел сделать фирму публичной, а Анна воспротивилась? Эту теорию Эйч Пи рассматривал с самого начала, еще до того, как сам ввязался в драку…
ArgosEye, как ни крути, детище Анны — об этом сам Филипп заявил на похоронах. Вероятно, она не желала выпускать из рук контроль. Возможно, у нее такая же аллергия на сторонних акционеров, как и у старого Ингмара Кампрада,[119] какого бы позвякивания в кассе ни сулила котировка на бирже. Но что теперь, когда Анна вышла из игры и все перешло по наследству к Монике?
Что-то подсказывало ему, что старшая сестра окажется куда сговорчивее. Несмотря на ее негативное отношение к Филиппу, видно было, что Моника его боится.
И ничего удивительного…
Странная атмосфера царила позавчера на похоронах. Тогда ему показалось, что народ празднует и напивается, предчувствуя конец света. Но, возможно, это лишь часть правды. Когда один мир сходит в могилу, не нарождается ли тут же новый?
Филипп, намекая на то, что близится нечто серьезное, собрал начальников групп на совещание, несмотря на воскресенье. А начальники групп — не только маленькие корольки, но и акционеры, об этом Бинс проговорился в тот вечер, когда они ужинали пиццей. Что бы ни произошло с фирмой в ближайшие недели, это напрямую отразится на их кошельках.
Чем больше Эйч Пи размышлял над этим делом, тем больше деталей всплывало в мозгу. Рильке, приценивающаяся к роскошной квартире в мансарде, Деян, листающий рекламные брошюры «Мазерати»,[120] Бинс со всей его болтовней и, наконец, знаменитый Стоффе, который только что вернулся из отпуска с красивым нездешним загаром… Может быть, он побывал в небольшой агрессивной стране Персидского залива и передал кому-то чемодан с деньгами? Отблагодарил Бруно Хамеля — он же Винсент, он же ladykiller — за его услуги?
Понятно, что они разозлились на него — имели на это полное право. Ведь он обманул их доверие. Однако от доверия — к электрошоку?
Нет, ясное дело, что намечается нечто масштабное, и единственный способ что-то выведать — это навестить старшую сестру Аргос. К тому же ему надо уходить с этой квартиры. Отвлечь их внимание от Бекки…
Едва она переступила порог, как он начал рыться в ее пакетах. Скинул спортивные штаны и футболку, взятые у нее напрокат, стал отдирать ценники и напяливать на себя одежду.
— Ты что, уходишь прямо сейчас? Я думала, мы с тобой перекусим. Нам о многом надо поговорить…
Лицо у нее было разочарованное, но он чувствовал, что у него нет выбора.
— Прости, но, как ты сказала вчера, у меня есть одно дело, которое я должен сделать. Оно не может ждать.
— Ты действительно в порядке? Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет, — отрезал он, и голос его прозвучал неожиданно жестко. — Я должен сделать это сам, Бекка, — прибавил он чуть мягче.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Понимаю. Но ты мог бы по крайней мере взять с собой мой мобильник, чтобы я могла позвонить тебе?
— Само собой, — ответил он и взял у нее из рук протянутый телефон. Засунул его в один из многочисленных карманов толстого пуховика, но перед тем, как выйти из квартиры, снова выудил его и засунул между шапок на полке над вешалкой.
Спустившись на первый этаж, он осторожно приоткрыл дверь подъезда, осмотрел улицу в обоих направлениях, выскользнул наружу и сделал стремительный бросок к парку, расположенному на другой стороне. Его измученное тело начало протестовать уже после двадцати метров бега. Нехороший признак.
Внезапно ему послышались шаги за спиной. Он резко остановился и нырнул за дерево. Но это была всего лишь пожилая женщина с собакой.
Он дал ей пройти, а потом осторожно двинулся по тропинке в сторону площади Фридхемсплан.
Когда он вылез из метро на остановке «Рупстен», уже начало смеркаться. На перроне стояло человека три-четыре, никто из них не представлял опасности. Похоже, слежки нет, тем более что он использовал свои самые крутые агентские фокусы и на «Фридхемсплан», и на «Т-Сентрален». Запрыгивал в поезд, проезжал одну остановку, затем ехал назад, заходил в вагон лишь для того, чтобы выскочить из него за секунду до того, как закроются двери.
Иными словами, хвоста быть не должно. Однако он прошел кружочек по «карману» на улице. Постоял у киоска, пока не услышал, как маленький поезд со скрежетом едет по мосту Лидингёбрун, и ждал до последней секунды, прежде чем взлететь вверх по лестнице.
Впрочем, не совсем «взлететь». Тело по-прежнему болело, беговые шаги получались довольно вялые. Датчик движения в зале ожидания, видимо, испортился, потому что его чуть не пришибло автоматическими дверьми, когда он вывалился на перрон.
Будь проклята железная дорога! По этой ветке он не ездил лет пять с тех пор, как Клас лишился своей съемной «однушки», куда они иногда заваливались после вечеринки.
Все выглядело по-прежнему — как декорации из мира кино. Крошечные плюшевые сиденья цвета красного вина, благородные сорта дерева и металлические пластины с предупреждающим текстом под каждым окном: «Убедительно просим Вас не высовываться из окна». Общий вид и запах, как в кино пятидесятых годов.
Он соскочил с поезда за одну остановку до нужной, закурил и прошел остаток пути пешком. Тихие улочки коттеджного поселка, где падающий снег скрадывал все звуки.
Подсвечники и гирлянды в окнах, телевизоры, отбрасывающие мерцающие отсветы на тротуар.
Ее дом стоял последним в тупике, и на всякий случай он проверил машины, припаркованные на улице. Лишь две из них не были покрыты снегом — это означало, что они припаркованы не больше получаса назад. В обеих никого не было. Остальные были настолько завалены снегом, что, видимо, простояли не менее суток. Если кто-то пытался вести из них наблюдение, то уже давно замерз и к тому же ничегошеньки не видел.
На всякий случай он сделал круг, прошел по соседней улице до конца, а затем пробрался по плохо расчищенной велосипедной дорожке, соединявшей концы двух улиц, потихоньку приблизившись к ее дому.
Мерцание стеариновых свечей в окне свидетельствовало о том, что она наверняка дома. Он кинул последний взгляд вдоль темной улицы. Вроде все спокойно.