— А собой, значит, могли! — возмутился Фролов, — нет, ну не балбесы, а!
— Это там сейчас бесприданница голос подала? — с легкой издевкой осведомился Петровский, — ладно, предлагаю не вдаваться в никому не нужные рассуждения. Поехали в «Оазис»! А потом еще куда-нибудь! Сегодня гуляем! Кто-то против? Никто не против? Отлично, по коням!
— Мама, я дома! — Макаров вошел в прихожую и включил свет. На улице окончательно стемнело, в квартире стояла гробовая тишина и полная темнота.
Подумав, что мать спит, Сергей осторожно проследовал в комнату и сбросил вещи. В животе неприятно заурчало. Макаров хотел уже направиться на кухню, чтобы соорудить нехитрый ужин, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он замер и напрягся, вслушиваясь в тишину.
— Сережа…
Этот голос был едва различим, но он понял, что звала мама. Звала совсем слабым голосом, пытаясь, похоже, кричать, но не имея на это сил. Не помня себя, Макаров ворвался в спальню и включил свет…
Мать лежала на кровати. Она была вся бледная. Лицо покрывал пот. Глаза закатились, все тело потряхивало.
— Мама! — Макаров бросился к ней и схватил за плечи, — мама!
Она уже не отвечала. Руки матери, которые держал Макаров, были ледяными. Дыхание — частым и тяжелым.
— Скорая!!! — рявкнул Сергей в трубку сотового телефона, — переулок Октябрьской революции дом 17, срочно! Критическое состояние, человек умирает! Да не знаю я, я не врач, мать вашу! — завопил он срывающимся голосом, — прошу, скорее!!!
8. Выбор
Врач что-то объяснял, но Макаров толком его не слышал. Последние три часа он провел на лавке в больничном коридоре, как в тумане, без единого движения, все врем глядя в одну точку. Он не знал, как давно увезли мать. Не знал, сколько он здесь. Этот шок и страх был несравним ни с чем.
— Эй, вы меня слышите? — врач щелкнул пальцами, стараясь привести Сергея в чувство. Тот, наконец, встрепенулся и посмотрел на доктора.
— Да, простите… — с трудом выговорил он.
— Поэтому, нам удалось более-менее стабилизировать состояние, — продолжал доктор, видимо, считая, что Сергей услышал то, что он говорил до этого, — но ситуация очень серьезная, молодой человек, врать не буду. Какое-то время она побудет у нас, пока можно будет вынести вердикт…
— Какое? — Макаров похолодел.
— Неделю, может, две, — доктор покачал головой, — поймите, с этим не шутят…
— Сейчас мне можно к ней? — спросил Сергей.
— Нет, — отрезал врач, — покой и только покой. Идите домой и выспитесь, на вас лица нет. Оставьте свой номер, я свяжусь с вами, как только что-то будет ясно.
— Выспаться? — Макаров поднялся и зло посмотрел на врача, — доктор, у вас мать есть?
— Нет, — ответил врач, также твердо глядя в глаза, — и отца нет. Авиакатастрофа много лет назад. Сирота я…
— Простите, — Сергей потупился и сел на свое место. Ему стало стыдно.
— Ничего, — врач положил руку ему на плечо, — слушайте, я знаю, как сейчас люди относятся к медицине. Но мы, правда, делаем все возможное, и это — не пустые слова. Я — доктор старой закалки. Я сделаю все, чтобы помочь вашей маме…
— Спасибо, — Макаров с благодарностью посмотрел на него снизу вверх.
— Идите! — доктор приободряюще улыбнулся, — все наладится, вот увидите, Сергей! Иначе и быть не может!
Март 2012
— Костька, спасибо! — Марина понюхала огромный букет, только что подаренный Петровским в честь Международного Женского Дня, — блин, а я тебе на 23-е ничего не подарила…
— Так я в армейке и не служил! — Петровский добродушно усмехнулся, — знаешь же поверье…
— Да глупости! — она махнула рукой и вновь прильнула к букету, — супер, мне никто таких подарков не делал…
— Так уж и никто? — Петровский недоверчиво усмехнулся, — но это вообще-то не подарок, просто букет. Подарок еще не подарил…
— Костик! — Марина укоризненно посмотрела на него своими огромными глазами, — мог бы уже понять, что я слегка так отличаюсь от некоторых баб! И не считаю, что цветы где-то раздают бесплатно!
Петровский рассмеялся вместе с ней и вновь посмотрел ей в глаза.
— А мне для тебя ничего не жалко, — завил он и положил на столик белую коробку, — а это, Марин, тебе подарок. Настоящий подарок…
Петровский осторожно пододвинул его к ней. Марина пораженно взяла коробку в руки. Да. Смартфон последней модели. Такой, как она и мечтала. За баснословные деньги. Нет, она не могла это принять!
— Костя, я не возьму! — испуганно прошептала она, с мольбой глядя на него.
— Марин, не парься так! — Петровский попробовал разрядить обстановку, — ты ведь знаешь, я хорошо зарабатываю! — он улыбнулся. Марина оставалась серьезной.
— Кость, я, правда, не могу от тебя это принять, — прошептала она, — это будет просто нечестно. Ты для меня… а я… — она не находила слов. По щеке скатилась слезинка.
Петровский встал, обошел стол и позволил себе, наконец, сесть рядом с ней, а не напротив, более того, взять ее за руку, совсем не по-дружески. Марина посмотрела на него.
— Знаешь, — негромко сказал Петровский, держа ее за руку и глядя прямо в глаза, — пару недель назад один умный человек сказал мне: если тебе не для кого жить, значит, незачем. И никакие деньги здесь не спасут. Не отказывайся, Марина, прошу. И от меня… не отказывайся…
— Помнишь, что обещал мне при нашей первой встрече? — прошептала Марина, — врунишка…
Она прильнула к нему. В следующую секунду они поцеловались. По коже Петровского побежали мурашки. Он не верил в это ощущение, отрицал, но никак иначе объяснить происходящее не мог. Он обнял Марину за талию, продолжая целовать. Ему плевать, что в ресторане были люди, плевать вообще на все. Этот момент был только его. Только их. На секунду приоткрыв глаза, он увидел, что ее плотно закрыты. Это была победа. Внутренней радости не было предела. Даже две недели назад, на тайной базе Алана, когда полубандит пошел на сделку, ощущения были не такими. Теперь Петровский, кажется, понял, что тогда имел в виду безутешный отец.
— Твою мать! — прошептала Марина, слегка отстранившись, насколько это было вообще возможно, потому что Петровский продолжал крепко обнимать ее, — теперь ты будешь думать, что я из-за…
— Тише! — Петровский приложил палец к ее губам и вновь заглянул в глаза, — не страдай ерундой. Я знаю тебя. И знаю, какая ты на самом деле…
Он опять закрыл глаза и уткнулся лбом в ее волосы. Марина не сопротивлялась. Напротив, ее руки обвили Петровского за талию. Он сидел, вдыхая аромат ее волос и слушая дыхание. И хотел лишь одного: чтобы этот момент продлился вечно и повторился тысячи раз…
— Это уже вообще ни в какие ворота! — прошипел Карнаухов, глядя на Фролова, — пять задолженностей! Пять! С летней сессии, которая была полгода, полгода, Фролов, назад, ты умудрился сдать один экзамен из четырех!!!
Фролов сидел за столом, глядя в одну точку. У него было чувство дежа вю. Прошлогодняя ситуация повторялась. Только если тогда речь шла об одной-единственной задолженности, то теперь их было пять. Три из них, как принято было говорить в студенческой среде, «не решались» вообще, еще две, в принципе, «решались», но Дмитрий умудрился так сильно поссориться с преподавателем, что тот ни то что на контакт с ним не шел, даже просьбы Петровского и иже с ним поставить зачет и экзамен встречали грубый отказ.
— Что молчишь? — спросил Карнаухов, нависая над ним, — сказать нечего? Ты говори, Фролов, давай, оправдывайся, мне очень интересно послушать! Ну!
— Алексей Станиславович, там с преподавателями проблемы… — начал Фролов.
— Да ты что?! — фальшиво удивился декан, — значит, в преподавателях проблемы? — он прищурился.
— Я не сказал, что в преподавателях, я…
— А проблема в тебе, Фролов! — гаркнул декан у него над ухом, — проблема в том, что ты — законченный рас… й, который уверен, что выбился в большие люди и способен решить любую проблему щелчком пальцев!
— Что? — Фролов изумленно поднял глаза.
— А что, правда не нравится? — зашипел Алексей Станиславович, опершись о стул, на котором сидел Дмитрий, — вы совсем обнаглели! И ты и Петровский и Алебаев! Но если они хотя бы умудряются закрывать сессии без косяков и знают, где нужно попридержать свой апломб, где нужно иногда исполнить ваши, мать их, святые обязанности и явиться на занятия, то ты, Фролов, забил вообще на все! — он стукнул кулаком по спинке стула.
— Да я не забил… — Дмитрий вновь попытался оправдываться, чем вызвал новую вспышку гнева.
— Ты не забил, — начал Карнаухов достаточно тихо, но через секунду вновь перешел на крик, — в цензурном лексиконе вообще отсутствуют слова, чтобы охарактеризовать твое отношение!!! — взвизгнул он, — короче, Фролов, ты мне надоел. Ничем особенным ты не выделяешься, учишься хуже всех на факультете, если не во всем ВУЗе. Пиши на отчисление! — декан швырнул на стол листок бумаги.
— Нет! — Фролов похолодел, — Алексей Станиславович, не надо…
— Страшно? — лицо декана теперь было почти вплотную к нему, — а что так, вы же считаете себя такими крутыми! Что это ты, Фролов, как там у вас говорят, заднюю включил? Ну, куда делся весь твой апломб? Молчишь? — декан немного отошел от стола, — вот и молчи. У тебя неделя на все. Не закроешь все пять — на моем факультете ты больше не учишься…
— Алексей Станиславович…
— Я все сказал! — Карнаухов снова резко перебил, — у тебя было полгода. Полгода, Фролов! Ты не то, чтобы не почесался, а умудрился заработать новые «хвосты»! Никаких поблажек не будет. Компромиссов тоже! Мне плевать, как ты будешь решать эту проблему. Даю неделю! Нет — проваливай!
— Алексей Станиславович, это из-за… — начал Фролов.
— Это из-за кучи хвостов и наплевательского отношения к учебе, факультету и ко мне лично! — завопил декан, окончательно теряя самообладание, — пошел вон! Закрыл дверь! С той стороны! Вон!!!