Доктор смотрел Макарову в глаза. Тот тоже встал.
— Не переживайте, доктор, — сказал он, — глупостей не будет.
— У себя?
— У себя.
— Занят сейчас? С кем-то?
— Так никого нет, но…
Дальше Петровский не слушал. Он прошел вперед и коротко постучал в дверь декана, проигнорировав изумленную секретаршу.
— Войдите! — послышалось с той стороны.
Петровский открыл дверь и вошел внутрь, плотно закрыв ее за собой. Карнаухов сидел за своим столом с чашкой, от которой шел приятный аромат настоящего кофе. При виде визитера он приподнял брови.
— Не помню, чтобы вызывал тебя, Петровский, — заявил он, — у тебя что-то случилось? Или ты за помощью? — он прищурился, глядя на гостя почти в упор.
— Ну, не то, чтобы прямо у меня, — начал Петровский, — разрешите, я присяду? — он кивнул на свободный стул.
— Соболев обычно даже не спрашивал… — пробурчал Карнаухов себе под нос.
— Что? — переспросил Петровский, хотя и так все прекрасно услышал. Его губы расплылись в едва различимой усмешке, но он быстро одернул сам себя, в конце концов, перед ним был целый декан, а он пришел сюда с просьбой, а не с наездом.
— Ничего, садись, говорю, Петровский! — разрешил Карнаухов, — с чем пожаловал столь серьезный человек? — он, пользуясь ситуацией, тоже решил слегка поиздеваться.
— Алексей Станиславович, я к вам с просьбой, — начал Петровский.
— С просьбой, да ты что! — Карнаухов фыркнул, — а я думал, вы только требовать умеете! Ну, да не суть, прости мою философию, Петровский, излагай! — он скрестил руки на груди, глядя на Петровского со смесью неприязни и иронии.
— Алексей Станиславович, понимаю, что прозвучит глупо и по-детски, но не могли бы вы дать моему человеку еще один, последний шанс? — спросил Петровский, внимательно посмотрев на Карнаухова, — вы поняли, о ком речь, о Фролове. Я понимаю, что он обнаглел, дальше некуда, но все же, прошу, дайте ему чуть больший срок. Я за него ручаюсь, его наплевательское отношение не повторится. А если повторится, спросите с нас обоих. Только дайте один шанс…
— Ой, как вы запели! — декан расплылся в злобной улыбке, больше похожей на оскал, — вчера тут Фролов слюни пускал, чуть ли не всеми божествами клялся, что исправится, сегодня ты, Петровский, сидишь тут, потупив взор и клянчишь! Никогда бы не поверил! — Карнаухов поднялся, — Костик Петровский и просит! Просит! Местная легенда, сопливый второкурсник, умудряющийся держать в страхе половину ВУЗа, просит! Петровский, скажи, а если вот это увидят те, кто считает тебя местным Аль Капоне, как они отреагируют? Корона с головы не спадет, нет? — он продолжал откровенно издеваться. Петровский понимал, что декан теперь отыграется за все пять лет хамства со стороны Соболева и за все время его собственных выходок.
— Алексей Станиславович, я понимаю… — начал он.
— Нет, Петровский, ни хрена ты не понимаешь! — декан яростно ткнул в его сторону пальцем, — вы совсем обнаглели! Вы все! Соболев, ты, вся твоя банда! Да, не смотри на меня так, я не стесняюсь вас так называть! Банда! — он внятно и очень зло повторил, — что вы устроили в ВУЗе? Махинации, наезды, шантаж! — он понизил голос, — думаешь, я слепой и глупый? Я все про вас знаю, не считай себя умнее других! Посмотри на себя! Послушай себя! Ты уже даже изъясняешься, как бандос! «Мой человек», «спрошу с него», могу перечислять дальше! Ты где вообще учишься? — декан сжал кулаки.
— На юрфаке, — с досадой ответил Петровский, — Алексей Станиславович, если дело в этом, вы же понимаете, что Фролов всего лишь…
— Дело в хамском отношении, — отрезал Карнаухов, — я отношусь к людям, даже если они не идеальны, ровно так, как они относятся ко мне. Попробую поговорить с тобой на твоем языке. Скажи, Петровский, как ты относишься к понятию справедливости? — он посмотрел прямо в глаза.
— Если честно, не особо в нее верю, — ответил Петровский.
— Отлично! — декан кивнул, — хоть в чем-то ты со мной честен! Хорошо, зайду с другой стороны: как ты относишься к людям, которые поступают по справедливости? — он прищурился, ожидая ответа.
— Положительно, с уважением, — выдохнул Петровский, поняв, что его банально загоняют в угол.
— С уважением, — Карнаухов зачем-то повторил, — а теперь скажи мне, Петровский, как я должен по справедливости обойтись с человеком, который откровенно плевал мне в лицо на протяжении двух лет? — он повысил голос, — отбросим все вышесказанное! Забудем на время про твои выходки. Ты знаешь, что и с меня спрашивают за студентов-двоечников? Ты считаешь поведение Фролова по отношению ко мне уважительным? Только не ври!
— Нет, не считаю, — Петровский тяжело вздохнул.
— А теперь скажи мне, Петровский, только ты обязательно скажи, — декан не сводил с него глаз, все больше напоминая коршуна, — как ты обычно обходишься с людьми, которые с твоей точки зрения относятся к тебе неуважительно? Да что там неуважительно, по-хамски, по-скотски! Нет, я требую ответа! Ты ответишь мне, Петровский, чтобы в полной мере понять мое решение!
— Жестко, — коротко сказал Петровский, опустив глаза, — предельно жестко… — он понял. В полной мере.
— Вновь выражаясь твоим языком: ко мне какие вопросы? — осведомился Карнаухов, подняв руки.
— Понятно, — Петровский встал, уяснив, что дальнейшая дискуссия бесполезна, — сессию в отведенный срок он не сдаст. И что, совсем ничего нельзя для него сделать? — он с почти угасшей надеждой посмотрел на декана.
— Цирк! — оценил тот, — детсад! А еще хотите казаться взрослыми, крутыми! В общем так, Петровский, говорю прямо: на моем факультете его не будет. И дело тут в элементарном уважении, должен понимать. Если я продолжу терпеть такие плевки в лицо, завтра студенты с ненулевой вероятностью вызовут девочек прямо в деканат, а меня выставят посмешищем и ничего нельзя будет сделать. Нет, история Фролова на юрфаке закончена, это однозначно, даже не просите. Но! Он может подумать о переводе на другой факультет. Я бы порекомендовал управленческий, там двоечников хватает, да и экзаменов сдавать не так много. Думайте… это мое последнее предложение. Другого не будет!
Петровский внутренне усмехнулся, вспомнив себя «в гостях» у Алана. Примерно такую же фразу он произнес там. Да и при наезде на начальника ЦИТ, вроде бы, звучало нечто подобное…
— Понял, Алексей Станиславович, — он кивнул, — спасибо вам!
— Не устаешь удивлять, Петровский! — заявил декан, — сегодня точно будет дождь, причем, метеоритный! Сначала просишь, а не требуешь, потом еще и благодаришь! Надо бы почаще ставить вас, так сказать, к стенке, может, тогда научитесь уважать хоть кого-то, кроме себя! Ладно, я тебя услышал, ты меня понял! А теперь будь любезен, позволь мне допить кофе в одиночестве!
Петровский кивнул и вышел за дверь.
— Счастливо! — бросил он секретарше, которая и от прошлой-то наглости толком не успела оправиться.
— Костик, ты это серьезно? — спросил Фролов осипшим голосом.
— Серьезнее не бывает, — ответил Петровский, облокотившись на диван.
— Да мне предки яйца оторвут! — рявкнул Фролов на все кафе.
— Не ори! — одернул Петровский, — от меня ты чего хочешь? Я ходил к Карнаухову, разговаривал, просил за тебя, но ты реально охамел, он прав! Дима, ну можно было подумать о том, что не надо про… ь тех, с кем вопросы не решаются вообще! Или ты, может, считаешь, что это из-за меня? — Петровский недобро прищурился.
— Да нет-нет, я тебя не обвиняю… — Фролов мгновенно успокоился и поднял руки в знак примирения.
— А по-моему, все-таки обвиняешь! — наседал Петровский, — или мне показалось? Ты считаешь, что я дебил Дима, скажи мне, что я дебил! Скажи, что я виноват в твоих бедах! — он по-волчьи оскалился. Фролов сглотнул, глядя на приятеля теперь уже только искоса.
— Да нет, не виню я тебя, сказал же! — буркнул он, — Костян, не прессуй, пожалуйста, и так хреново!
Он откинулся на спинку дивана и стал смотреть в окно, прикусив нижнюю губу. Похоже, считал свое положение безысходным. Петровский посмотрел на приятеля, стараясь полностью задавить в себе любую жалость к нему. Да что он, мать его, вообще может знать о безысходности?!
— На твоем месте, — начал Петровский после небольшой паузы, — я бы подумал над предложением Станиславыча. Поверь, Дима, оно самое реальное. Хочешь, обижайся, но ты на любом факультете был и останешься рас… м. Подумай, это лучше, чем отчисление. И потом, вопросы там решаются по слухам на раз-два, особенно через твоего нового друга! — он ухмыльнулся, с наслаждением отыгрываясь за прошлые претензии и обиды Фролова по поводу Соболева.
— Он мне не друг! — буркнул Фролов, — я думал, ты друг, а ты сидишь и издеваешься! Ты мне друг, Костик? — он посмотрел Петровскому в глаза.
— Я не издеваюсь, я предлагаю реальные вещи, — ответил тот, проигнорировав неудобный вопрос, — а ты сопли распустил, Фролов. Пойми, ты сам виноват. И никто за тебя не сможет твои проблемы решать. Отвыкни ты, наконец, быть мальчиком-мажором! Повзрослей! И не дуйся на меня, я уж точно последний, на кого ты вообще должен и можешь обижаться! Подумай, Дима. Получи уже заслуженные п…и от родителей и подумайте вместе! Я бы даже не сомневался, если честно…
— Да, Костян, — Фролов тяжело вздохнул, — ты и впрямь непробиваемый. Но, похоже, ты прав, другого выхода у меня нет…
— Взгляни на это с другой стороны, — спокойно заявил Петровский, — огребешь ты, Дима, по самое «не балуйся». Но зато, впервые ответив за свои поступки, по-настоящему ответив! — подчеркнул он, — ты, наконец, усвоишь жизненный урок и сделаешь выводы не только на словах…
— Костик, сейчас отвали! — Фролов вскочил, — меньше всего мне хотелось бы сейчас слушать твои нравоучения, я ими сыт! Все, увидимся! — он резко зашагал к выходу из кафе. Петровский проводил его равнодушным взглядом.
— И ничего нельзя сделать? — Макаров с надеждой посмотрел на парня в накрахмаленной белой рубашке.