— Оставь меня! Ты ничего не докажешь!
— Докажу! — Фролов силой убрал руку Перевертова от лица, чтобы тому пришлось смотреть ему в глаза, — уже нашел девчонок, пострадавших от тебя, с…и! И еще найду, я всех разыщу, всех до одной, будь уверен…
— Вам никто не поверит… — Перевертов затравленно оскалил зубы, — никто, слышишь?
— А я в прокуратуру и не пойду! — Фролов ни на секунду не отводил глаз, — обращусь к руководству, расскажу, что знаю, девчонки расскажут, как, скотина, их драл за свой гребаный зачет… как думаешь, оставят тебя после этого на твоем теплом местечке или ВУЗу на х…р не нужен такой скандал?! — рявкнул он, вновь угрожающе надвинувшись на Перевертова. В глазах того мелькнул ужас.
— Ты блефуешь!
— Блефую?! — Фролов встал и медленно направился к двери палаты, — зайди, пожалуйста! — сказал он, слегка всунувшись в коридор.
Перевертов пораженно и со страхом наблюдал, как вслед за Фроловым в палату на ватных ногах вошла Юля Аксенова. Конечно же, он ее помнил. И помнил хорошо…
В следующую секунду они встретились глазами. Перевертов шумно сглотнул. Нижняя челюсть Юли задрожала, девочка готова была разрыдаться.
— Узнаешь, тварь? — прошипел Фролов, остановившись рядом с Юлей, — смотри на нее… смотри, я сказал! — он его рыка вздрогнула и сама Юля, — ты сгубил ее юность, изгадил жизнь, ты, мразь, искалечил ребенка, а теперь лежишь тут и смеешь сетовать на чью-то жестокость?! Думаешь, это пройдет вот так? Думаешь, она будет молчать? — Дмитрий посмотрел на Аксенову, — Юля, ты расскажешь, что этот ублюдок с тобой сделал?
Аксенову затрясло от слез.
— Да, — с трудом вдавила она и, закрыв лицо руками, зашлась рыданиями.
— Ну все, все… — Фролов осторожно взял ее за плечи и ввел из палаты, — подожди снаружи… ну что, уродец? — он ввернулся к Перевертову, — ты ведь помнишь ее. Ты всех их помнишь…
— Чего… ты… хочешь? — с трудом проговорил Перевертов. От страха его начало трясти, речь стала невнятной и сбивчивой.
Фролов достал из нагрудного кармана халата телефон и молча продемонстрировал Перевертову, что записывал разговор.
— Старая фишка, но работает всегда, — негромко сказал он, убрав аппарат, — а хочу я договориться с тобой, как бы противно это ни звучало… — он мрачно посмотрел в окно.
— Сколько? — сипло спросил Перевертов.
Фролов с нескрываемым отвращением посмотрел на него.
— Миллиард!!! — рявкнул он, — белорусских рублей! Да расслабься, не нужны мне твои деньги, у самого больше, чем нужно… — вспомнив что-то, он невесело усмехнулся и покачал головой, — ты написал заявление на днях. В полицию. О том, что тебя отоварил наш студент, Сергей Макаров, — Дмитрий заглянул Перевертову в глаза и понизил голос, — не надо ломать парню жизнь! Ты же за дело огреб, и ты это знаешь! Ты ведь не думал, что всегда можно беспределить и всегда выходить сухим? — он прищурился и добавил почти шепотом: — заявление надо будет забрать…
— Но… — Перевертов поперхнулся, — показания… это же…
— Расслабься! — прикрикнул Фролов, — я в курсе. По «триста шестой» тебя крутить никто не станет, все схвачено. Макаров тоже не будет иметь претензий, ты главное заяву забери! А дальше разбежимся, как будто ничего и не было! Выйдешь отсюда, в универ вернешься, может, подумаешь, прежде чем член свой везде пихать… кто знает, может, нормальным человеком со временем станешь. Я верю, что люди все-таки меняются… — Дмитрий грустно посмотрел куда-то в пространство.
— Я… я даже не знаю… а что, если? — Перевертов опасливо поглядывал на мрачного Фролова, который в полутьме палаты выглядел еще более крупным и зловещим.
— Слушай, ты, барашка, а я тебе разве варианты предлагаю?! — Дмитрий вышел из себя и резко повернулся к Перевертову, — так или никак! Времени подумать у тебя тоже нет, если что! Бери телефон и звони дознавателю, я знаю, что номер он тебе оставил! — Дмитрий вновь угрожающе посмотрел в глаза, — если завтра заява еще будет в ментовке, весь расклад с девчонками и этой записью будет в ректорате… время пошло!
Виски уже изрядно пьянил его. Несмотря на это, он налил еще порцию, все же поклявшись самому себе, что эта будет последней. Лед? К черту лед, сойдет и так! Большой глоток слегка обжег горло, но неприятное першение перебило послевкусие, отдававшее ягодами и чем-то еще…
Петровский отбросил голову назад и слегка прикрыл глаза. Тусклый свет нарочито убавленной лампочки в кабинете управляющего убаюкивал. Он снова был один. Андрей давно был дома с женой и дочкой. Славика не было совсем. Ехать домой, а что делать дома? Там тоже никто не ждет. Здесь хотя бы можно выйти в зал, поговорить ни о чем с барменом Димой, выпить кофе среди болтавших за столиками посетителей, создав иллюзию того, что он все-таки не один…
Робкий стук в дверь вырвал его из полудремы. Петровский слегка осоловелым взглядом посмотрел на нее.
— Да!
— Можно? — на пороге возникла Маша. Говорила она так же тихо и робко, как и стучала. В глаза Петровскому девушка старалась не смотреть, лишь боязливо косилась, на всякий случай поглядывая в спасительный, как ей казалось, дверной проем.
— Чего? — Петровский движением головы пригласил ее внутрь. Маша плотно закрыла за собой дверь и сделала два робких шага внутрь.
— Константин Алексеевич, я… я хотела поговорить, — она моргнула и вновь постаралась отвести взгляд. Хотя Петровский даже толком и не смотрел на нее, всем своим видом демонстрируя безразличие…
— О чем? — натужно и сквозь зубы выговорил он, — может, тебе премию? Или путевку в санаторий за счет фирмы? — он прищурил один глаз и, наконец, посмотрев на Машу, зло и совсем невесело ухмыльнулся.
— Нет, нет… — она замялась, подбирая слова, — Константин Алексеевич, мне… мне, правда, очень стыдно, что я вас подвела… — она шумно сглотнула и затравленно посмотрела на Петровского, — что так все вышло…
Ухмылка Петровского стала еще шире и злее. Маша едва заметно задрожала от страха…
— А если б не спалил тебя, стыдно бы не было? — с издевкой осведомился Петровский, сверля официантку уничтожающим взглядом.
Маша потупилась, косясь на собственные трясущиеся пальцы. Она не находила слов.
— Короче, чего тебе? — раздраженно осведомился Петровский, поняв, что ответа на предыдущий вопрос не дождется.
— Я… — Маша вновь сглотнула и еще немного приблизилась, — Константин Алексеевич, я понимаю, что виновата… — с каждой секундой ей становилось все страшнее, и это было очень заметно, — но… все это очень много… — Маша затравленно посмотрела на Петровского, — может… может, мы с вами сможем решить вопрос как-то по-другому?
Выдавив из себя окончание фразы, она, борясь со страхом, приблизилась вплотную и опустилась еще ниже, теперь глядя на Петровского снизу вверх глазами перепуганной собаки. Она осторожно протянула руку и положила на его колено. А потом, не сдержавшись, громко всхлипнула и опустила глаза.
— Умоляю!!! — Петровский ощутил, как пальцы Маши на его колене плотно сжались, — я клянусь вам, никакой подставы нет! Я заперла дверь, нас никто не увидит, у меня нет диктофона, камеры… — торопливо говорила она, борясь со слезами, — можете обыскать меня, можете со мной все, что хотите делать, только дайте заслужить прощение, прошу вас! Я не такая, я не шлюха, вы не думайте, я не… у меня, правда, мамочка болеет, нам без денег нельзя! — Маша расплакалась.
Петровский закрыл глаза и отбросил голову назад, чтобы не смотреть на девушку, стоявшую перед ним на коленях и рыдавшую, уткнувшись головой в его ногу…
— Чтоб вас… — медленно и очень тихо процедил он, — как же вы все меня достали, тварины… ноете, ноете, ноете, ноете!!! — он открыл глаза и со злостью уставился на Машу, — посмотри на меня. Посмотри на меня! — Маша послушно подняла голову и затравленно посмотрела на него зареванными глазами. Петровский взял ее лицо своей рукой и пару секунд смотрел в глаза…
— Прошу… — прошептала Маша.
— Смотри мне в глаза, — тихо и членораздельно произнес Петровский, — что ты там видишь? Отвечай!
— Я не знаю! — ее лицо исказилось мольбой. Из глаз опять потоком хлынули слезы.
— Вы все привыкли ныть и все ждете жалости от других… — Петровский легонько сдавил ей щеки, но боли не причинил, — а милосердия не бывает. Вы думаете, вам тяжело, потому что болеет мамочка? Или не хватает денег? Смотри мне в глаза! Что вы вообще можете знать о жестокости жизни? — он поднес свое лицо вплотную, — ничего!
Он легонько оттолкнул девушку, но этого было достаточно, чтобы Маша потеряла равновесие и, скуля, как подбитая собачка, рухнула на пол в унизительной позе у его ног.
— Даже если бы я и захотел, — Петровский смотрел на пытавшуюся подняться с пола Машу без доли жалости, даже не думая ей помочь, — у меня бы не встал не тебя. Вот, насколько ты мне противна…
Маша, так и не поднявшись на ноги, подняла на него глаза.
— Прошу! — в ее шепоте было слышно лишь отчаяние. Слезы бусинками свисали с ресниц и падали на пол кабинета управляющего.
— Меня от тебя тошнит…
Петровский смотрел на нее всего секунду. А затем протянул руку и, взяв со стола планшет, на котором было записано злополучное видео, со всего размаху грохнул об пол. Устройство разлетелось вдребезги. Маша взвизгнула и закрыла руками голову, потому что в нее полетели обломки. Петровский, не обращая внимания ни на нее, ни на разбросанные по всей комнате осколки дорогого гаджета, устало откинулся на спинку кресла. Маша затравленно посмотрела на него, ожидая своей участи.
— На этом планшете… — сквозь зубы начал он, — была единственная копия видео, — он вновь взглянул на Машу, в глазах которой забрезжила надежда, — больше у меня на тебя ничего нет… — он сделал небольшую паузу и выдохнул, — чтобы через полчаса даже мерзкого запаха твоих вонючих духов здесь не было! Увижу хотя бы поблизости — сделаю штатной шлюшкой у нашей службы безопасности. Подойдешь к Диме, даст расчет за неполный день. А теперь убирайся ко всем чертям… — Петровский отвернулся от Маши.