теранам Отечественной войны в 2013 году. Но дадут им жилье (наверное) в тот год, когда самому молодому — тому кто пошел на фронт 9-ого мая 1945 года в возрасте 17 лет — будет 86 лет. А право на жилье он имел раньше, просто жилья не было. Построили жилья очень много — и продали задорого. Но вот ему жилья нет. А право есть.
Жизнь — это жилье, медикаменты, пенсии, чистый воздух, защита от насилия, забота о маленьких, опека стариков. Причем все вышеперечисленное нужно не завтра — а сегодня. На эти вещи не требуется прав. Это то, что делает общество — обществом. Если этих слагаемых в организации общежития нет, то значит, речь идет о стае, казарме, стаде — но не об обществе. И очевидно, что описывать данные вещи как гипотетические права — цинично, во всяком случае, для государства с ракетами.
Однако современная парламентская система этого не позволяет. Не только потому, что депутаты коррумпированы, а многие из депутатов бандиты, или в прошлом бандиты. Не только потому, что правящая партия — партия гебешников. Но потому, что любые дебаты политиков — не имеют никакого отношения к реальности. В условиях демократии — это уже давно параллельная реальность. Требовать честных выборов — можно, политика такой же спорт как футбол, где приветствуется объективное судейство. Но полагать, что от победы «Яблока» или «Справедливой России» — изменится жизнь людей, — примерно так же осмысленно, как полагать что от победы «Зенита» над «Спартаком» — улучшится медицинское обслуживание в микрорайоне. Футбол и политика своим чередом — а жизнь своим чередом.
Следует в принципе реорганизовать парламентскую, а вместе с ней и политическую системы. От политической борьбы в парламенте надо отказаться.
Депутаты должны представлять профессии и социальные страты.
Следует выбирать депутатов от врачей, учителей, судей, моряков, летчиков, солдат, учеников старших классов, студентов, матерей, пенсионеров, и так далее.
Общество должно вспомнить, что прежде всего это союз людей, отвечающих друг за друга. Солдат защищает врача, а врач лечит юриста — у них есть дети и родители — и эта междисциплинарная связь для общества важнее тех гипотетических «прав», которые им обещает политик. Между профессиями и социальными группами существуют определенные отношения: жизнеспособность этих отношений — гарантия того, что организм живет. Прежде мы передоверяли посреднические функции между социальными стратами политикам, но практика показала, что политика стала представлять особую отдельную касту, не выражающую интересов всего общества.
Думаю, что политики должны быть представлены в парламенте наряду с врачами, и только. Это не ущемляет государственную власть, не подрывает внешнюю политику: речь идет о нижней палате парламента.
Роль Верхней палаты (очищенной от ворья) будет заключаться в контроле над решениями законодательного собрания, над распределением бюджета.
Но это дает народу возможность народу делегировать в парламент не того кто обещает, но того кто делает. Это позволяет видеть, куда идет бюджет — в медицину или на ракеты. Наконец, это возвращает смысл термину «демократия».
Пусть злые языки говорят (31.01.2012)
Пусть злые языки говорят, что в условиях глобального кризиса финансового капитализма — следует сначала понять, какую стратегию спасения избрать, а затем трясти страну.
Мудрый полководец Буденный предпочитал вовсе не иметь никаких планов, поскольку планы могут быть выкрадены врагом. Изменить в мировой катастрофе мы ничего не можем, гораздо важнее, что мы осознали себя обществом.
Вернее сказать, лучшая часть общества уже осознала себя обществом, а худшая часть общества может к этому осознанию присоединиться. Мы еще не знаем, каким обществом мы себя осознали — понимание придет во время совместных акций.
Новый уровень гражданского единения показал автопробег с белыми лентами на машинах. Следующая акция должна сплотить гражданское общество еще больше.
Предлагается организовать Совместный Обед Сопротивления.
Участники акции — их будут тысячи, сотни тысяч! — отправляются в субботу в ресторан (кафе, столовую, закусочную, пирожковую, рюмочную — кому что по карману).
Заказываем принципиально «белые» блюда — Белое Меню!
Единомышленника вы узнаете по белым продуктам в его тарелке.
Так, на закуску рекомендуется салат из кальмаров, гребешки, устрицы.
Затем — тайский суп из кокосового молока, уха из осетрины.
Далее — белорыбица: белуга, стерлядь. Возможно белое мясо курицы или индейки.
Приветствуются итальянские пасты.
Десерт: бизе, сорбеты, бисквитные торты, украшенные белым кремом.
Дайте волю фантазии: например, можно изобразить кремовую надпись на торте «Удав, уползай!».
Из напитков — широкий выбор белых вин; эльзасские, бургундские, а для тех несогласных, чья приобретательская корзина не столь глубока, — молдавские вина.
Те граждане, которые не могут позволить себе субботний поход в ресторан, легко присоединятся к нам с тарелкой пельменей и стаканом русской водки. Ничто не помешает вам закусить водку луковицу — и почувствовать себя едиными с лучшей, сознательной частью общества.
Прочие же россияне, для коих и пельмени с водкой недоступны — пусть поставят перед собой стакан с прозрачной водой.
Главное — все мы вместе в этот час. Мы — народ! И нас не обманешь.
Так победим.
Кто выбирает (29.02.2012)
Три дня назад был в московской городской больнице — номер называть не буду, чтобы жертвой рассказа не стал заведующий хирургическим отделением: он пришел два года назад, при нем стало лучше. Он заменил гнилые рамы в окнах, поменял сгнившие двери, начали ремонтировать первый этаж. Он настоящий врач, делает две операции каждый день, он благородный человек. Но изменить то, как устроено общество, он один не в силах.
Устроено так:
В огромных широких коридорах стоят кровати, койки и банкетки, везде, на каждой годящейся поверхности лежит человек. Прооперированных кладут в коридор, потому что реанимация полна; к тому же в реанимацию лучше не попадать — там пьяные медсестры ночью танцуют, а женщины и мужчины лежат вперемешку — правда, им там не до того, чтобы подглядывать. Температуру в реанимации никто не измеряет, а таблички с именами больных перепутаны — теснота, толчея, да и выпимши иногда (от жизни такой как не выпить). И вот эта жуткая реанимация набита, и тех прооперированных, что попроще (ну аппендицит там или желчный пузырь) кладут в коридор — палаты (по десять человек минимум) тоже забиты.
Спрашиваю: почему так?
Ощущение — что на улице артобстрел и подвозят раненых. Кто с чем, чаще всего почему-то перитонитом, и это, объясняют мне, естественно: люди стараются перетерпеть боль. А как не стараться, если они представляют, куда попадут.
И вот спрашиваю: ну почему так много народа? В других больницах все же не так. Ну, я не о платных, разумеется. Но есть и федеральные и ведомственные, где народу не так много.
А просто все, мне объясняют. Дело в том, что мы стариков всех берем. Обычно стараются стариков не брать, а мы берем всех — и бомжей, и стариков. Я считаю, говорит зав отделения, хирург, что всех надо спасть. Да тут же выжить невозможно, говорю. Ничего, говорит, прорвемся.
То, что в Чечне убивали необученных мальчиков, широко известно; отправляли на убой — вот и все. И в Афганистане, судя по рассказам, примерно так же, хоть и не до такой степени. Я видел Афганистан уже во время американской кампании, и видел как экипированы ихние солдаты, какое прикрытие имеют и как контролируемы всеми способами. И тамошние жители (в Музари Шарифе и Кабуле многие говорят по-русски) рассказывают, как заботились о русской армии в прежние годы, точнее — как не заботились. Смерды — что о них горевать.
Вернусь к больнице.
Это широкие, метров по десять шириной коридоры (бывшая усадьба), раздолбанный кафельный пол, стены в протечках, ржа по всем трубам. Туалет (один на этаж, то есть на двести человек) новый заведующий сменил. Теперь в туалете три чистых унитаза (на двести человек). А был один толчок (другого слова нет) оранжевого цвета. Я этот туалет знаю хорошо: туда пять лет назад моего родственника привезли ночью, он там себе шейку бедра сломал — пол скользкий от мочи. Подтверждаю, стало чище. Правда, туалет один, палат шестнадцать, в среднем по десять человек, и в коридоре человек сорок-шестьдесят. То есть, меньше сорока не бывает, а при мне было шестьдесят три.
Одеяла байковые, неплохие, бывает хуже. Про еду говорить не стану.
В целом — картины Гойи (есть у него такие картины — больницы, дурдом рисовал) уступают по выразительности. Я в подробности не вдаюсь, чтобы не шокировать читателя.
Эти люди не нужны. Вообще не нужны. Хирург их спасает — против всякой логики. Но они не нужны.
Многие сетуют на отсутствие программы (26.03.2012)
Многие сетуют на отсутствие программы у тех, кто желает изменить общество. Между тем программа присутствует и, чем дальше, тем яснее читается.
Всякое очередное движение социальной мысли, как то: защитить опального банкира, но не трогать систему банковских махинаций; осудить Православную церковь и противопоставить ей нравственность улицы; осудить власть, но не менять природу власти, которая состоит в унижении толпы — это только кажется нелепым.
Но общественная конструкция и нравственная программа общества — в целом складываются. Сперва я удивлялся: как можно осуждать один воровской клан (Путина) и служить в другом воровском клане (Березовского, Усманова, Абрамовича)? Как можно поддерживать опального банкира и не поддерживать тысячи безымянных бездомных? Как можно сочувствовать хулиганкам, но не сочувствовать тем, кто реально отбывает срока ни за что — часто за сопротивление насильнику? Как можно стремиться к наживе и жить в суете, а одновременно выступать за общественную мораль? Как можно завидовать Западу, который сегодня в беде именно по причине стяжательства, — и одновременно стремиться не к общественному единству, но к избирательному стяжательству? Это на первый взгляд загадочно, не очень конструктивно.