Критические исследования проектов умных городов насчитывают всего несколько лет, однако уже сейчас в них можно выделить основные аргументы и значимые оппозиции, из которых они вырастают. Один из наиболее активных участников этой дискуссии Роб Китчин видит два ключевых аспекта в проектах умного города. Во-первых, речь идет о тенденции все более широкого присутствия компьютерных технологий в городской среде. Эти технологии используются как городскими властями для регулирования различных типов городских потоков и процессов в реальном времени, так и гражданами для ориентации в городе и его ресурсах. В ходе интеграции и анализа производимых этими компьютерными технологиями данных город становится более «умным». Цель интеграции и анализа – эффективное и устойчивое управление городской средой в будущем. Во-вторых, речь идет о локализованном развитии экономики знания, то есть об инновационной, творческой предпринимательской экономике, которая возможна только в случае наличия в городе «умных» людей. Технологии информации и коммуникации становятся здесь платформой, на которой собираются и реализуются идеи и инновации[157]. Общее здесь, по мнению Китчина, – следование логике свободного рынка и максимальной эффективности как мерила всего, а также технологичность и ориентация на солюционизм[158] (чисто инструментальное решение проблем по заданной матрице).
В целом Китчин в своем анализе делает акценты на производстве больших цифровых данных и на растущей роли работы с ними в процессе городского развития. Для него умный город – это в первую очередь технократично управляемый город, то есть аидеологичный, базирующийся исключительно на нейтральной количественной, а значит, объективной информации. Большие данные для него – это те данные, которые производятся непрерывно, доступны постоянно и, таким образом, уже не требуют технологии выборки. Последнее, кстати, ставит под вопрос роль традиционных эмпирических социальных исследователей, чья работа базировалась именно на экспертизе в технологии выборки[159]. Скажем, на сегодняшнем этапе развития коммерческих исследований аудитории цифровых СМИ наиболее актуальные вопросы методологии связаны с тем, как адекватно фиксировать интеракции устройств, с помощью которых происходит потребление содержания, а не с тем, как репрезентативно отобрать представителей разных групп пользователей и изучать опыт этих групп с помощью опросов, дневников, тестов, интервью с их представителями. Сэвэдж и Барроуз в этом ключе говорят о резком увеличении социальных данных, что должно вызывать рефлексию о будущем социологии как дисциплины. Роб Китчин ставит подобные вопросы и в отношении географии[160]. Здесь также можно добавить, что сегодня символические формы, возникающие в результате самоидентификации индивидов, могут распознаваться в созданном ими содержании своего цифрового профиля[161]. В результате информация об исследуемом поведении становится все более доступной, не будучи опосредованной опросами или специально организованным глубоким этнографическим наблюдением. Это действительно может ставить под вопрос такие давно сложившиеся технологии социального исследования, как выборка. Кроме того, это наделяет людей, обменивающихся всей этой информацией, большей рефлексивностью относительно их включенности в социальный и символический контексты.
Это наблюдение провоцирует вопросы: каким именно образом доступность цифровой информации и увеличивающийся охват этой информации трансформируют и будут трансформировать природу государственной власти? И какие игроки участвуют и способны участвовать в определении направлений этой трансформации при существующем технологическом укладе?[162] Интересную попытку ответить на эти вопросы можно найти у Роба Китчина. Его цель – показать, что большие данные не нейтральны. Они всегда являются политически конкретизированными, а также используются ситуативно и в контексте социально заданных целей и ценностей[163]. Китчин отмечает, что представление всех проблем городского функционирования как чисто технических (Китчин называет такую установку «технократическим способом городского управления») уязвимо по двум причинам. Во-первых, в силу того, что все данные о городской реальности получить невозможно. Во-вторых, из‐за отсутствия чувствительности к местному контексту такой тип управления не способен распознать структурные социальные или культурные проблемы городской среды, которые могут носить качественный, а не количественный характер[164]. Наконец, Китчин показывает, что умный город – это рискованный проект, поскольку его зависимость от одного типа кода в управлении различными нецифровыми ресурсами делает его крайне уязвимым, как и увеличивающееся напряжение между правом на приватность и требованиями безопасности[165].
Интересную аналитическую работу с дискурсом умного города, включающую в себя также обсуждения большинства недавно появившихся аргументов по теме, можно найти у Ола Седерстрема, Тилля Пааше и Франсиско Клаузера. В целом для этих авторов умный урбанизм – это идеологический конструкт, тогда как главный игрок, продвигающий этот конструкт, – компания IBM, которая зарегистрировала термин «умнеющие города» (smarter cities) в качестве товарного знака в 2009 году. Они отмечают, что лишь на первый взгляд дискурс умных городов касается эффективного и устойчивого развития. В реальности стратегическая цель этого дискурса – позволить таким корпорациям, как IBM, Siemens или CISCO, занять доминирующую позицию на огромном рынке[166]. Умный город как программа развития всегда представляется этими компаниями аполитичным и аидеологичным, как чисто инженерный феномен. Однако Седерстрем, Пааше и Клаузер предлагают рассматривать предоставление большими частными компаниями городским властям цифровых решений для производства и управления все большим массивом цифровых данных как процесс приватизации этими компаниями не только новых городских пространств и услуг, но и приватизации самого городского управления. Здесь нужно отметить, что приватизация частными игроками государственных функций – атрибут сегодняшней политической и экономической реальности, чаще всего описываемый как «неолиберальный». С этой точки зрения проекты умного города следует рассматривать в контексте дискуссий о неолиберализме.
С одной стороны, ключевая роль частных компаний в развитии городской среды, а также тип технологий, обеспечивающих ее функционирование, видятся здесь в качестве революционно новых. С другой стороны, составляющие этого дискурса, который обосновывает конкретные решения по изменению практик управления городом, уже имели место в истории городского планирования. Тейлор Шелтон, Мэтью Зук и Алан Вииг отмечают, что идея научного городского планирования существовала и в доцифровую эпоху[167]. Седерстрем, Пааше и Клаузер анализируют теорию города IBM и приходят к выводу, что дискурс «умнеющих городов» предполагает трансформации в таких сферах городской жизни, как безопасность, здания и городское планирование, управление, ресурсы (электричество и вода), транспорт, социальные программы, здравоохранение и образование[168]. Основная идея заключается в том, что в умном городе все эти сферы систематизированы и, таким образом, управляются непредвзято и более эффективно. Седерстрем и его коллеги отмечают, что такое представление о городе как системе систем возникло еще в начале 1960‐х. По их мнению, IBM строит свое видение городского развития по принципу матрешки, что позволяет сравнивать эту тенденцию с тенденциями в послевоенном модернистском городском планировании. В частности, авторы выявляют в дискурсе «умнеющих городов» два тропа из модернистского планирования. Первый – город как «система систем». И второй – утопический дискурс, обнажающий городские патологии и предлагающий способы избавления от них. При этом, с их точки зрения, городская теория как теория систем – это в первую очередь метафора, создающая «поверхность эквивалентности» и дающая возможность перевода разнообразных городских феноменов в цифровые данные[169].
Говоря о целях и операционализации, Седерстрем, Пааше и Клаузер выделяют три ключевые составляющие дискурса умного города. Во-первых, этот дискурс создает и продвигает ряд обязательных для прохождения пунктов (в концепции Мишеля Каллона), цель которых – обеспечить трансформацию города в умный город. Во-вторых, этот дискурс предполагает систему городского управления, где данные и технологии их обработки вытесняют знание, экспертизу и способности интерпретировать. Системный характер умного города делает экспертов в отдельных областях функционирования города ненужными. В-третьих, этот дискурс обосновывает государственные инвестиции в информационные технологии как приоритетные по отношению к другим сферам и измерениям функционирования городов[170]. В такой аргументации особо интересным кажется использование понятия Мишеля Каллона «обязательных для прохождения пунктов» (ОПП) как конкретных временны́х и пространственных моментов, где заново определяются отношения между обществом и технологиями. Чтобы такой момент случился, необходимо представить существующую ситуацию в качестве кризисной или проблемной, выявить, в чем именно специфика этой проблемы, а также определить тех игроков, которые будут способны ее решить. В операционализации авторов ОПП – это место (в географическом или институциональном смыслах) либо процедура, которая становится неизбежной подобно вакцине, разработанной фармацевтической фирмой. По их наблюдению, сегодня города все чаще рассматриваются в качестве больных в социальном, финансовом или экологическом смыслах, а городское управление – как неспособное и не имеющее инструментов для решения этих проблем