Появлению торговцев сим-картами, этой особой формы низкоквалифицированного труда в информационной сфере, предшествовала долгая история образования классов в Бразилии. Продавцы сим-карт сформировались как прекарная рабочая сила, не всегда признаваемая официально. В своем опыте неформального, (не)законного труда торговцы сим-картами впитали и развили эмоциональные и коммуникативные навыки, необходимые для успешной работы на улице. Можно утверждать, что капитализм в своем неравномерном развитии в странах третьего мира использует дигитализацию как инструмент регуляции труда и циркуляции стоимости, способствуя формированию новых типов занятости, таких как уличная торговля сим-картами. В других социальных формациях такой тип занятости не имел бы смысла, но в данном случае он приобретает стратегическое значение для воспроизводства рынков прекарной занятости в информационной сфере.
Прекарный низкоквалифицированный информационный труд существует внутри более устойчивых форм пространственной организации труда: например, в Белу-Оризонти есть продавцы сим-карт, которые работают в официально зарегистрированных торговых точках. Я не утверждаю, что работающие на улице продавцы сим-карт репрезентируют все разновидности низкоквалифицированной прекарной занятости в информационной сфере и все способы связанного с этим производства пространства в странах третьего мира или хотя бы в Бразилии. Однако я полагаю, что их опыт является одним из наиболее радикальных примеров вышеупомянутых процессов. Организационная структура, которую производят продавцы сим-карт во взаимодействии друг с другом, зависит от информационного пространства, создаваемого их смартфонами и приложениями. Это пространство расширяется, включая других торговцев, предметы и людей на улицах, и тем самым обретает политическую актуальность.
Пространственная формация, создаваемая повседневной трудовой деятельностью продавцов сим-карт, надстраивается над официальным, легальным пространством «города как формы». «Город как форма» использует набор биополитических диспозитивов – юридический, институциональный, инфраструктурный, дискурсивный и технологический для прекаризации рабочей силы. Капиталистические структуры обрекают большинство населения на непостоянную занятость. Они вытесняют людей на улицу и используют цифровые медиа, чтобы привить работникам необходимые навыки и включить их в различные формы низкоквалифицированного труда. Оказавшись на улице, трудящиеся продолжают вытесняться из городского пространства посредством различных стратегий: джентрификации, сноса фавел, законов, направленных на повышение визуальной привлекательности города путем исключения нежелательных элементов, расовой сегрегации публичных пространств. «Город как форма» приближает их к состоянию «голой жизни», удовлетворяя потребность капитала в накоплении за счет обесценивания рабочей силы. Из этих противоречий рождаются поверхностные пространства, вскрывающие роль пространства как медиатора классового воспроизводства в эпоху цифрового капитализма.
Я предлагаю осмыслить отношения города и цифровых медиа в Латинской Америке, учитывая эту противоречивость. Название моего текста указывает на два вектора развития цифрового подчинения. Во-первых, капиталистические структуры вместо того, чтобы способствовать повышению квалификации рабочей силы в регионе, создают новые виды прекарной низкоквалифицированной занятости – основополагающей для образования информационных/коммуникационных рынков[458]. Во-вторых, действующие глобальные механизмы биополитического контроля, в основе которых лежит капиталистическая североамериканская белая маскулинная утопия, предопределяют подчиненное положение латиноамериканских городов. И все же не будем забывать, что город может использоваться как средство отстаивания противоречивых надежд и чаяний трудящихся. Таким образом, латиноамериканские города создают противоречивую пространственность цифрового капитализма.
Мария Д’ОрсоньяБорьба с «большой нефтью» в Италии: социальные медиа и гражданский активизм (история одной женщины)
Нефтяную вышку в Омбрина Маре невозможно было не заметить: башня из красной и белой стали возвышалась над безмятежным Адриатическим морем в окружении шумных судов. Впереди лежал берег с бесконечными рядами сосен и цветущих олеандров, с редкими стоянками рыбаков и маленькими гостиницами, рассыпанными вдоль трассы 16. Буровая вышка в море и побережье Абруццо. Всего восемь километров между небом и землей.
Вышка бездействовала. Более того, она не произвела ни капли товарной нефти. Летом 2016 года ее окончательно вывели из эксплуатации и демонтировали – благодаря протесту местных жителей.
История о том, как произошло это редчайшее событие – как среди вечной итальянской коррупции разведанное и разработанное месторождение закрыли, а нефтяную скважину закупорили, не выкачав ни единого барреля, – подтверждает, что когда ученые и местные жители действуют заодно, когда социальные сети используются конструктивно, а сообщество проявляет упорство, они представляют собой значительную силу.
Мои родители эмигрировали в Нью-Йорк из Италии еще до моего рождения. Вместе с братом и сестрой мы росли между хаотическим Бронксом восьмидесятых, где проводили летние каникулы, и пасторальным Абруццо, где учились в школе. Вокруг были горы фиолетовых оливок, инжир мы ели прямо с деревьев, а на заднем дворе бабушка резала кур. Это сбивало с толку и захватывало одновременно. После того как я получила PhD по теоретической физике в университете Лос-Анджелеса, я решила обосноваться в Калифорнии. Я поддерживала тесные связи с Абруццо. Иногда виды и запахи одного края напоминали мне о другом.
В 2007 году, когда я только начала преподавать в университете штата Калифорния в Нортридже, мой итальянский друг Рикардо позвонил мне с новостями о том, что в Ортоне, регион Абруццо, планируют построить береговой Нефтяной центр. План держался в секрете и выглядел неизбежным. На земле превосходных виноградников ENI[459], самая большая нефтяная компания Италии, собиралась бурить скважины, чтобы добывать высокосернистую сырую нефть, очищать ее от серы в загадочном Нефтяном центре и по проложенному трубопроводу переправлять через море, чтобы продавать неизвестно где.
Проект был неизбежным, поскольку все разрешения были получены, и секретным, поскольку местные жители не знали о нем ничего. Моему другу об этом рассказал политик из местного отделения Партии зеленых – тоже по секрету. Рикардо сообщил мне об этом между делом, будто говорил о том, что пара наших общих друзей начали встречаться, или о том, куда он поедет в следующий отпуск.
– Подожди-ка. Как это может быть? Кто принимал решение? Как они могли проигнорировать местных жителей? Что собирается делать Партия зеленых?
Что-то оборвалось во мне. Ортона была маленькой сельской общиной – это не могло закончиться хорошо. Вопросы оставались без ответов. Рикардо просто не знал. Он всего лишь передавал слухи. Но кое-что было ясно: Партия зеленых мало что может сделать. Хотя это и была партия меньшинства, она тоже являлась частью политической системы, и зеленые понимали, что дело это безнадежное. Зачем зря тратить силы и время на борьбу с нефтяным гигантом в маленькой Ортоне? Рикардо почувствовал мое возмущение.
– Не расстраивайся так, Мария, ты живешь в Калифорнии. Они давно это запланировали, ты ничего не можешь сделать.
Сделать я ничего не могла, но помню беспокойную ночь, в которую Нефтяной центр ряд за рядом уничтожал виноградники. Они не могли сильно отличаться от тех, по которым мы бегали в детстве, где гроздья покачивались над нашими головами. Было больно находиться так далеко и быть такой беспомощной.
На следующий день я нашла в интернете то немногое, что могла, о нефти в Абруццо. Я наткнулась на невразумительную публикацию, в которой рассказывалось, что три пробные скважины уже были пробурены. В ней выражалась обеспокоенность загрязнением, правомерностью добычи нефти на сельскохозяйственных землях, судьбой туризма, расходом воды и виноделием. В ней говорилось, что местная власть в Абруццо дала проекту зеленый свет с благословения мэра и профсоюзов. Упоминалось «детальное досье», обнародованное ENI, в котором ясно было показано отсутствие угрозы для окружающей среды. В то же самое время в статье говорилось, что никто не предоставлял научных данных и не обращался к широкой общественности. Вопросов оставалось больше, чем ответов.
Я поискала «детальное досье», выпущенное ENI. В интернете не было следов его существования. Но я нашла заявления инвестора и доклады SEC[460], подававшие Нефтяной центр как основной проект ENI в Италии в последние годы. Инвесторы знали о нем все уже в 2001 году. Я почувствовала, что ситуация чрезвычайная, и меня охватила злость. Я на самом деле была очень далеко. Что я могла сделать из своей спальни в Калифорнии?
Я начала действовать инстинктивно. Я мало что знала о тонкостях добычи нефти, но я знала, что Абруццо она ничего хорошего не принесет. Я поселилась в интернете, чтобы изучать нефтедобывающую промышленность и писать письма мэру Ортоны, духовенству, в чат выходцев из Италии, всем профессорам Абруццо, призывая каждого предпринять действия. Если бы в тот момент никто ничего не сделал, процесс стал бы необратимым. Действовать нужно было тогда – до того, как они начали качать и очищать нефть, до того, как большие экономические интересы пустили корни и щупальца, до того, как была запущена мощная нефтегазовая машина пропаганды. Не в следующем году или через десять лет. Именно тогда. В перерывах между перепиской я продолжала учиться: веб-сайты, книги, доклады по сероводороду, разливам нефти, повреждениям ДНК, взрывам и жи