Кто-то развернул гигантскую карту со всеми центрами добычи на территории Абруццо – данные, собранные Министерством экономического развития и найденные нами на официальных правительственных веб-сайтах. Я напомнила, что сейчас июль 2009 года и действия по Нефтяному центру не санкционированы. Мораторий истекает в декабре 2009 года. Бывший министр инфраструктуры вмешался.
– Идите домой. Даже коммунисты не хотят иметь с вами дела, зеленые.
К тому моменту толпа стала сердиться. Кто-то крикнул:
– Кто ты такой, чтобы говорить нам идти домой? Это наш дом.
Другие вскочили в раздражении. В передней части комнаты появились и стали группироваться люди. Губернатор и экс-министр быстро удалились, как только модератор попытался официально завершить встречу. Все снималось на камеру. На следующий день на блоги и онлайн-издания нахлынула волна комментариев. Ситуация складывалась явно не в пользу губернатора.
Я прилетела обратно в Калифорнию. Прошло два года активизма. Я устала, а история, казалось, не была завершена. По всей Италии люди медленно осознавали, что нефть подбиралась и к их земле. Они каким-то образом находили мой блог, мои тексты и видео. Тема становилась общенациональной. Я пыталась делать все возможное для эффективной работы и для помощи людям. Но все это работало на добровольных началах и на расстоянии. Было трудно координировать; я не всегда могла понять намерения людей. Кто был действительно обеспокоен нефтью, а кто просто садился на гребень волны в политических целях? Где границы моих обязанностей? Есть ли у меня моральный долг отвечать всем? Есть ли смысл стремиться защитить Абруццо и в то же время не вмешиваться в дела общин, находящихся на расстоянии нескольких десятков миль и не имеющих доступа к тем навыкам и научному инструментарию, что были у меня? Я пыталась завязать онлайн-дружбу с людьми, которые казались искренними и которые понимали необходимость долгосрочных усилий. Это не всегда удавалось, и было много случаев, когда мои труды и мое имя просто хотели использовать для продвижения своей собственной повестки. Иногда это было жестоко – меня обвиняли то в излишней открытости, то в наличии скрытых мотивов. Пополнялся длинный список оскорблений в мой адрес, которые я читала на пронефтяных сайтах. Меня называли экотеррористкой, сотрудницей ЦРУ, чьей целью было навязать Италии вместо ее собственных углеводородных ресурсов американскую сырую нефть. Возможно, я владелица большого количества солнечных панелей. Это было больно, но я старалась не концентрироваться на этом. Я не могла уделять обидам слишком много внимания; у нас было важное дело.
На самом деле, это был один из плюсов моего физического отсутствия там: я могла выключить свои нефтяные веб-сайты, побегать по калифорнийскому пляжу, вернуться к своей повседневной профессорской жизни (ненадолго отодвигая нефть на задний план) и подзарядиться для выполнения следующих задач. У меня были хорошие единомышленники. Мой брат был моей правой рукой, он слал мне заметки; советовал, когда стоит сердиться, а когда лучше отпустить; кто надежен, по его мнению, а кто нет. Амалия и Федерика стали прекрасными друзьями он- и офлайн. Одна из них была школьной учительницей, а другая – художницей и волонтеркой Всемирного фонда дикой природы (WWF). Со временем у нас сложилось взаимное доверие с адвокатом по имени Джованни, к которому я обращалась по юридическим вопросам, и с Роберто, который работал аналитиком в Лондоне и отвечал на вопросы о финансах, с геологом Франко, журналистом Эриком, и двумя Карло – ветеринарным врачом и морским водолазом. Мы стали гигантской онлайн-командой. Зыбкой, в которой не все знали, где остальные, но каждый играл определенную роль, и на всех можно было рассчитывать. Делить написание блога с кем-либо еще я отказалась. Это был мой единственный инструмент для ежедневного контакта с людьми, и я хотела быть уверена, что он под моим контролем. Это были мой голос и моя репутация, и я хотела оставить их кристально чистыми.
В ноябре 2009 года я была взволнована. Мораторий должен был вот-вот истечь, а никаких гарантий на будущее так и не появилось. У ENI до сих пор были все необходимые разрешения на Нефтяной центр. На горизонте замаячили другие нефтяные проекты, и я просто не могла понять, повторять ли всю эту работу для соседнего сообщества. Что еще я могла сделать после двух лет работы? Мы надолго задержали ENI. Мне удалось создать какой-то консенсус. Но я хотела большего – юридического закрепления этой истории, закрепления сказанного Нефтяному центру «нет», действенного и для других регионов.
Епископы. Это был единственный из оставшихся путей. Я обращалась к ним по электронной почте. У одного из активистов, с которым я подружилась в последние несколько месяцев, были личные связи с клиром – по крайней мере, он так утверждал. Его звали Антонио. Мы говорили по телефону. Я не слишком хорошо его знала, но он неоднократно утверждал, что близок к епископу, и обещал мне, что попытается вмешаться. Я попросила его терпеливо объяснить духовенству, что нам нужен целостный подход, что другие нефтегазовые проекты вскоре придут на подмогу и что нам необходимо юридическое разрешение вопроса. Я доверила Антонио говорить за нас всех.
Через несколько дней он связался со мной и сообщил, что епископ обещал поговорить с губернатором неформально и продавить кое-какое законодательство, которое остановит Нефтяной центр раз и навсегда. Я не знала, как расценить этот телефонный звонок, но меня заверили, что в ближайшее время я услышу о нем в новостях. Так и было.
Региональный закон был окончательно принят в декабре 2009 года, за несколько дней до истечения моратория. Закон защищал от добычи нефти определенные территории Абруццо: сейсмоопасные районы, охраняемые территории, районы виноделия и производства оливкового масла. Новости ошеломили меня, я не могла поверить в случившееся. Так или иначе, мы заставили их принять закон. Они хотели построить Нефтяной центр по-тихому, а два года спустя появился закон о запрете добычи нефти в Абруццо.
Я была абсолютно уверена, что на этом история не кончится. Самая большая лазейка была в прилагательном «жидкий» перед словом «углеводород». Закон действительно регулировал добычу нефти, но не распространялся на природный газ, то есть «газообразные» углеводороды. Значит, в принципе, нефтяные компании могли бы сказать, что хотели добывать природный газ, и… упс, случайно наткнулись на нефть. В конце концов, смеси нефти и газа явление распространенное. Политические аналитики и юристы ставили под сомнение конституционность закона: можно было выдвинуть аргумент, что лишь центральное правительство в Риме имело полномочия по регулированию добычи нефти «в национальных интересах». Но при всей своей хрупкости этот закон был еще одним шагом вперед, и он был принят лишь благодаря нашей активности. Фактически ENI не могла продолжать. По крайней мере, пока. У нас появилось еще какое-то время. Могу с гордостью сказать, что закон все еще в силе, а Нефтяной центр на территории Абруццо так и не построен. Сельскохозяйственный статус территории восстановлен. Молодая лоза снова растет вокруг заборов компании ENI.
Но тогда, в конце 2009 года, времени праздновать на самом деле не было. Примерно в то же время Министерство по охране окружающей среды в Риме сообщило, что компания Mediterranean Oil and Gas представила свое Заключение о воздействии нефтедобычи в акватории Омбрина Маре на окружающую среду с намерением начать морскую добычу нефти. В то время как бурение на суше, как в случае Нефтяного центра, было подведомственно местной власти, бурение на море регулировалось правительством в Риме. Так что на этот раз нам предстояло дискутировать не с Абруццо, а с Римом.
В те годы я наткнулась на так называемую Орхусскую конвенцию[462] – часть законодательства ЕС об участии общественности в принятии экологических решений. За опубликованием «Заключения о воздействии нефтедобычи на окружающую среду» должен был последовать комментарий общественности. За нами было право сообщить правительству наше – сообщества – мнение по этому вопросу. Они должны были знать, что мы против. Я решила: мы должны попытаться забросать Министерство по охране окружающей среды официальными заявлениями против нефтедобычи в Омбрина Маре. Я надеялась, что большое количество писем – желательно из всех слоев общества – убедит Министерство, что добыча нефти в море противоречит воле местного населения. Не смогут же они проигнорировать десятки, если не сотни писем и электронных сообщений. Ни одной онлайн-версии «Заключения о воздействии нефтедобычи» не существовало. Я попросила двух друзей, которые жили в Риме, пойти в Министерство лично и запросить его копию. Они подумали, что я сошла с ума, но пошли. Им потребовалось упорство: их отправляли из офиса в офис, от бюрократа к бюрократу, из одного конца огромного здания в другой. Но в конце концов у них получилось. Им дали несколько часов для копирования; отсканировав более трехсот страниц, мы наконец заполучили текст. В течение следующих двух месяцев я должна была прочитать его и разобраться во всех несоответствиях.
Как я и ожидала, местным политикам было особо нечего сказать про Омбрину Маре. Одна из крупнейших экологических организаций Италии – Live sea – даже заявила, что, поскольку действующее природоохранное законодательство силы не теряет, они не видят нужды демонизировать Омбрину, учитывая, что Адриатика все равно уже страдает от других видов загрязнения. То есть Омбрина будет лишь одним из многих источников загрязнения на море. Так что я должна была снова с нуля изучать о бурении в море все, что могло бы повысить осведомленность публики. Конечно, проделанная по поводу Нефтяного центра работа была отличной отправной точкой, но необходимо было сделать еще многое. Я боялась, что люди будут беспокоиться меньше, поскольку нефтяные вышки находятся далеко и загрязнение окружающей среды будет якобы где-то там же в море. Я также боялась активистской усталости и того, что мы будем восприняты как сторона, не имеющая отношения к делу. Тем не менее я не сдавалась и пыталась в меру своих способностей объяснять, почему морская добыча была не менее опасной, чем добыча на суше. Самое вопиющее из того, что я узнала: в Италии полностью отсутствовали законы, регулирующие пространственные аспекты морского бурения – никаких буферных зон, и, в принципе, можно было бы бурить даже в полумиле от берега.